ЕЛЕНА ЛИТИНСКАЯ
ДАШИНЫ СТИХИ
Рассказ
В маленькой домашней парикмахерской было не прибрано и неуютно. Какой уж там салонный лоск! Старенький продавленный диван уголком пережил не первый десяток лет и явно нуждался в замене. Стены были украшены картинками, вырезанными из журналов. На низком столике в хаотическом натюрморте лежали как раскрытые, так и не распакованные еще пачки печенья, галет, коробки шоколадных конфет и леденцов, банка растворимого кофе, пачка чая в пакетиках и бумажные стаканчики. Хозяйка парикмахерской Ирина, полноватая, миловидная блондинка лет сорока пяти, радушно предлагала клиенткам выпить кофейку или чаю с печеньем, но большинство женщин отказывались. То ли слишком близко к падающим на пол волосам лежало угощение, то ли просто не было настроения чаи да кофе распивать. Ирине, видимо, все это было не столь важно: «Не хотите – не надо. Лишь бы прической были довольны. Уют и антураж – он денег стоит, а я ведь беру с вас недорого и чаевые мне давать не надо».
– Ирочка! Может, мы сегодня изобразим что-то новенькое, необычное? Я специально отрастила волосы, чтобы ты могла дать волю своей фантазии. У меня в шесть часов презентация, хочу выглядеть сногсшибательно.
– Лиль, я, конечно, постараюсь, но я ведь с девяти часов на ногах, ты ж понимаешь, и в конце рабочего дня фантазия работает плохо. Лучше бы ты мне просто объяснила, что ты хочешь делать с волосами. А?.. – устало сказала Ирина и завязала полными руками с «французским маникюром» накидку вокруг моей шеи.
– Ну ладно, Бог с тобой! Делай каре, как всегда, только челку не сильно кромсай. А то в прошлый раз ты немного увлеклась и отхватила лишние полсантиметра. Кто это там так приятно поет в соседней комнате: «Утки все – парами, как с волной волна…»? Я впадаю в ностальгию по советскому кино. Ты пустила в дом квартирантку? К тебе гости приехали из Украины?
– Какая гостья, какая жиличка! Женщина одна знакомая… квартиру мою убирает и поет себе. Между прочим, тоже поэтесса. Я ее еще по Харькову знаю.
«Поэтесса, убирающая квартиру, – это интересно. Возможно, даже сюжет для небольшого рассказа», – подумала я и, вздохнув, покорно отдала свою беззащитную голову в решительные Ирины руки.
Пение в соседней комнате смолкло, и в дверях появилась худенькая женщина, лет пятидесяти, с проседью в густых, подстриженных под кружок, темно-каштановых волосах. На ней были широкие летние брюки и выцветшая футболка. В одной руке она держала швабру, в другой – ведро с водой.
ЛИТИНСКАЯ Елена Григорьевна – поэт, прозаик. Печатается в периодических изданиях, сборниках и альманахах России, США и Германии. Член редколлегии сетевого литературного журнала «Гостиная», основатель и президент Бруклинского клуба русских поэтов, вице-президент объединения русских литераторов Америки – ОРЛИТА. Живет в Нью-Йорке.
© Литинская Е. Г., 2014
– Здрасьте! Я – Даша. А вы, наверное, – Лиля. Ира мне о Вас говорила, – сказала она, поставила ведро на пол и, отбросив челку со лба тыльной стороной ладони в резиновой перчатке, внимательно посмотрела на меня круглыми серыми глазами. Потом, не дожидаясь ответа, как бы оборвала свою мысль, сразу взглянула на Ирину и добавила деловым тоном: – Я уже почти закончила уборку. Осталась только эта зала. Пойду лестницу помою, пока вы тут прическу делаете. Ох, и запустила ты квартиру, Ирка!
– Ну, всё, хватит! Я в курсе. Вечно ты со своей критикой… Не можешь промолчать.
– Знаю, знаю. Не судите, да не судимы будете. Есть такой грех за мной, – пробормотала Даша, склонив голову, и ушла на лестницу.
«Странная какая! Порывистая. Непростая. Чувствуется характер», – подумала я.
– Ирочка! Что ты такое Даше обо мне рассказывала? Любопытно узнать.
– А ничего особенного. Что ты – моя давняя клиентка и, можно сказать, приятельница. Что ты – поэт и писатель, книги издаешь и работаешь в библиотеке. Она вот тоже хочет книжку издать. Может, ты ей чего-нибудь посоветуешь, как-то поможешь. Ну, чтоб получше и недорого. Денег-то у нее немного. Хорошая она женщина, порядочная, честная, аж до смешного. Нитки чужой не возьмет. Я бы и сама ей помогла, но в книгах мало что понимаю. Вот приглашаю ее подработать. Представляешь, она берет всего тридцать долларов за уборку. Ну, я, конечно, ей даю пятьдесят. Ты же меня знаешь!
– Ладно! Закончим с прической, и я с ней поговорю. Вернее, я сегодня спешу. Долгий разговор не получится. А если коротко, – хай-бай – обидится твоя Даша. Она, похоже, – человек ранимый.
– Правда. Даша чувствительная, даже чересчур. Обижается на всякую ерунду. А как ты догадалась?
– Не знаю. Интуиция подсказывает. Дай Даше мой номер телефона, пожалуйста.
Даша позвонила мне несколько дней спустя, в субботу. Я сразу узнала ее по голосу и характерному южнорусскому говору.
– Здравствуйте, Лиля! Вы меня помните? Я у Иры квартиру убирала, а вы там сидели, прическу делали.
– Конечно, помню. Вы так чудесно пели, да еще песню из моего любимого фильма юности.
– Вам, правда, понравилось? Так я ж в Харькове пела в русском народном хоре, когда молодая была, – сказала Даша с некоторой гордостью и добавила: – Да-а-а! А теперь вот хожу по уборкам… Извините, что беспокою, но Ира сказала, что вы согласились посмотреть мои стихи. Хочу книжечку издать, а опыта в этом деле совсем никакого.
– Да, конечно, приезжайте, ну хоть прямо сейчас. – Я назвала свой адрес.
– Спасибо! Буду через час. Ведь я ж на транспорте вообще не езжу. По Бруклину пешком хожу. Оно для здоровья полезно, и экономия большая выходит. За год целых полторы тыщи долларов сэкономила!
– Какая вы молодец, Даша! – искренне похвалила я женщину. – А я – все время на машине. Скоро совсем ходить разучусь.
Даша пришла ко мне ровно через час и принесла букет ромашек.
– Я не знала, что вам принести. Вы любите полевые цветы, Лиля?
– Очень. Спасибо! Ромашки мне напоминают детство на даче. Может, потом возьму одну и погадаю. Любит, не любит…
– И гадать нечего! Вот этот мужчина на фотографии, – она показала рукой на моего мужа, – вас очень любит!
– А вы откуда знаете, Даша? Вы что, ясновидящая?
– Считайте так. Ясно же видно: его глаза любовью светятся, оттого что вы рядом, – уверенно сказала она.
«Как это она сказала? Глаза любовью светятся? Банально, но услышать приятно. Романтическая особа. Такие в наше время большая редкость», – подумала я.
На Даше были другие, более новые, брюки и сверкающая чистотой, отглаженная и накрахмаленная (кто же в Америке гладит и крахмалит?) хлопчатобумажная блузка. Женщина сразу скинула босоножки и пошлепала босиком по паркету. Я было предложила ей тапочки, но она отказалась:
– Босиком ходить полезно! Даже по паркету. Это приближает человека к природе.
Мы сели на диван. Я плюхнулась в самую глубь, облокотилась о спинку, села поудобней, поджав ноги под себя, а Даша скромненько примостилась на краю дивана.
– Надо спину прямо держать, чтоб не сутулиться, – продолжала Даша объяснять свои поступки несколько поучительным тоном.
– Ну, давайте посмотрим стихи? – предложила я сразу, чтобы избежать дальнейших назиданий на тему здоровья и поучений, как правильно жить.
Даша протянула мне аккуратную тетрадку в клеточку, исписанную крупным, четким, решительным почерком выпускницы советской средней школы. Вот уж у кого была когда-то «пятерка» по чистописанию!
– Ну, вы смотрите мою тетрадку, а я пока Библию почитаю. Я каждый день читаю Библию, – сказала Даша и раскрыла простенькое дешевое издание в мягкой обложке – из тех даров, которыми баптисты пытаются «спасти души неверующих». Помнится, такие Библии нам в эмиграции в Италии раздавали.
Дашу никто не учил правилам и принципам стихосложения. Она писала стихи о любви и природе. О любви – грустные, о природе – радостные, удивленные. Стихи лились из нее свободно, по-детски, как песни из акына. Ритм четкий перемежался с ритмом ломаным или вообще отсутствовал. Некоторые строки были рифмованными. Вдруг откуда-то вылезал белый стих. Каждое стихотворение представляло собой хаотический, беспомощный конгломерат наивных излияний и наблюдений женщины, то страдающей от разлуки с любимым, то восторгающейся величием леса и океана, нежной красотой цветка и пеньем птиц на рассвете. В Дашиных стихах были добрые, высокие мысли и искренние чувства, попадались отдельные простенькие метафоры, но она не умела все это облечь в единую поэтическую форму. Я быстро читала и думала, что же сказать Даше о ее творениях, не обидев эту чувствительную душу. А Даша явно нервничала, делая вид, что погружена в чтение Книги книг. Она искоса поглядывала на меня, пытаясь уловить выражение моего лица и отгадать, о чем я думаю и какой приговор вынесу ее детищу.
Я листала Дашину тетрадку в поисках хоть одного стихотворения, строфы, строчки, метафоры, о которых могла бы с чистой совестью сказать: «вот это хорошо, лирично, поэтично, здорово, находка, какая вы умница!», но пока не находила. А мне так хотелось порадовать эту женщину, похвалить ее труды.
– Знаете что, Даша. Я не могу судить о вашем творчестве вот так бегло, походя, на лету. Оставьте мне эту тетрадку на несколько дней. Я все прочитаю, обдумаю и вам позвоню. Согласны?
– Согласна. Спасибо! А вы мою тетрадку не потеряете? У меня ведь копии нет. Дома – одни черновики на листочках разбросанных. Я и листочки-то теперь все не найду.
– Не бойтесь! Ничего я не потеряю. Если хотите, могу даже завтра на работе скопировать всю тетрадь. Будет у вас второй экземпляр, на всякий случай.
– Хорошо! Только копию делать – это в библиотеке стоит пятнадцать центов за страничку. Больно дорого! Но деньги я вам, конечно, верну. Не сомневайтесь! Я еще ни у кого в долгу не осталась.
– Даша, пожалуйста, не думайте о деньгах. Мне это ничего не будет стоить. Ни-че-го! А теперь давайте чай пить. Хотите чаю с булочками? Я купила в кулинарии булочки с яблоками и корицей. Вкуснотища!
– Спасибо! С удовольствием выпью чаю с булочкой. А он у вас в пакетиках или рассыпной?
– В пакетиках. Другого нет, – вздохнула я.
– Это ничего. Давайте я пакетики высыплю в чайничек и настоящего чаю вам заварю. У вас есть чайник для заварки?
– Есть. – Я начала слегка уставать от Дашиной активности, но все же достала чайник для заварки, которым в последние годы почти не пользовалась, и поставила на стол: – Вот чайник, вот пакетики. Давайте, действуйте, как знаете.
Даша тщательно вымыла руки, поколдовала над чаем, и мы сели за стол.
– Даша, а вы тут одна в Америке? Или родня есть?
– Родня есть, конечно. А как же без нее? Дочка с мужем и внук семи лет. Они – легальные иммигранты. А я вот приехала в гости и осталась насовсем. Продала квартиру в Харькове. Все деньги, что привезла, уходят на жилье и адвоката. Бегаю по уборкам, мальчика одного из школы забираю, смотрю за ним до вечера. Такой избалованный, забавный мальчишка. Приходим мы домой, и он начинает раздеваться, носится по дому и все бросает на пол: куртку, шапку, перчатки, ботинки, носки… Я за ним хожу и подбираю. Смеется, паршивец! И я смеюсь вместе с ним. Ну не плакать же?
– Зачем же плакать, если можно посмеяться? А вот стихи про любовь у вас грустные. Отчего так? Несчастная, неразделенная любовь? Извините, Даша, если я вторгаюсь в запретную зону. Можете не отвечать на мой бестактный вопрос.
– Да что уж тут запретного, если я уже обо всем написала! Секретов больше нет. В общем, когда я приехала в Америку, то поселилась у дочки. Не сошлись мы характерами. Она неряха, а я чистоту люблю, ну и осуждала ее, конечно. А она все повторяла: «Мама, ты в Америку приехала мне мораль читать»? Мы постоянно ссорились. Я понимала, что двум хозяйкам на кухне места нет. Надо было мне куда-то съехать, чтобы окончательно с дочкой не рассориться. Тут как раз познакомилась я с баптистами. По воскресеньям стала ездить к ним на службу в молитвенный дом в Манхеттене. После службы они меня всегда звали на ланч. Люди такие все добрые, интеллигентные, не пьют, не курят, не ругаются матом, как наши иммигранты... А летом они пригласили меня поехать в ихний лагерь в Коннектикут изучать Библию, чтобы потом слово Божье нести в народ. Там у них главная миссия. И встретила я там свою любовь – американца Дэвида. Вдовец он был, моего возраста. Представительный такой, высокий. А глаза у него… цвета неба в солнечный день. – Даша заплакала и отвернулась. – Простите меня, Лиля! Я всегда плачу, когда о нем вспоминаю.
– А вы английский знаете? Как вы с Дэвидом объяснялись?
– Первое время на пальцах. Ну, и простенькие выражения: hi, how are you, today is a beautiful day (привет, как дела, сегодня чудесный день)… Но я ленивой никогда не была. Сразу села за учебники и стала посещать уроки английского языка. В летнем лагере были специальные курсы для иммигрантов. Потихоньку начала разговаривать.
– А что Дэвид? Он тоже в вас влюбился?
– Мне так казалось. Нравилась я ему. Мы вместе Библию изучали, ходили на прогулки. А уж когда концерты были и я выступала с песнями, Дэвид прямо не мог от меня глаз оторвать. Говорил, что у меня beautiful voice (чудесный голос) и сама я beautiful (прекрасна).
– Он объяснился вам в любви?
– Не успел. Он… умер! – отрезала Даша.
– Как умер? Он что, болел или просто внезапно скончался?
– Больше не спрашивайте. Не могу я об этом сегодня говорить. Может быть, в другой раз расскажу…
Даша уехала, а я осталась с ее стихами и болью. Какая печальная история! Теперь я просто не могла критиковать ее поэзию. Это было бы жестоко. Женщина пережила смерть любимого человека и вылила свое горе на бумагу… Вместо критики я решила, не спросив у Даши разрешения, слегка отредактировать ее стихи. Но легкой редактуры не получилось. Пришлось почти все написать заново. Намерения мои были самые лучшие, но имела ли я на такое «беспредельное» редактирование моральное право, не знаю.
Сложную я задала себе задачу. Надо было сохранить Дашины мысли и чувства и облечь их в простую, но четкую поэтическую форму. Я корпела над тетрадкой целый месяц, представляя себе по нарастающей развитие их любви с романтическими прогулками по лесу, Дашиным пением и кульминацию отношений, когда Дэвид уже готов был объясниться, и внезапную развязку – разлучницу-смерть. Я так увлеклась и вошла в роль, что переживала Дашину историю как свою собственную, до слез, выстраивала образы высокой трагедии, переделывала стихи по нескольку раз и все откладывала приход Даши. Настроение мое постоянно менялось. То мне казалось, что я делаю благое дело, то я осознавала, что выступаю в роли непрошеной «суррогатной матери». Наконец отполированный, причесанный вариант книги был готов и я позвонила Даше.
Стояла осень. На сей раз Даша пришла с букетом хризантем. Я поставила эти печальные цветы в вазу с водой, протянула Даше папку с отпечатанными на компьютере «нашими» стихами, усадила ее на диван, а сама ушла в спальню, чтобы не смущать гостью своим присутствием. Не помню, сколько времени прошло, прежде чем Даша, наконец, позвала меня.
Вечерело. В полутемной комнате Даша казалась худеньким, согбенным призраком, который забыл о том, что надо держать спину прямо, чтобы не сутулиться.
– Вы написали прекрасные стихи, Лиля. Спасибо вам огромное! Столько вечеров потратили на меня, столько сил, наверное… И напрасно! Ведь теперь это не мои стихи. И вообще все было совсем не так! – четко, словно короткий монолог со сцены, произнесла Даша. – Я, грешница большая, вас обманула. Нет мне прощения!
– То есть как обманула? Что вы этим хотите сказать?
– А я хочу сказать, что не полюбил меня Дэвид. В летнем лагере появилась другая женщина, тоже иммигрантка, Татьяна. Она была моложе меня, красивей, энергичней. Хитрая такая, лиса с высшим образованием. Хорошо знала английский. Ну и перебежала она мне дорогу: закрутила роман с моим Дэвидом, а я осталась в стороне со своей любовью, песнями и плохим английским. Я, конечно, смотреть на все это больше не могла. Пришлось мне вернуться в Бруклин и снять квартиру.
– Ничего не понимаю! Но Дэвид же умер! Вы сказали, что он умер! Трагедия смерти. Вы писали об этом в стихах. И я старалась… – Мысли мои путались. Я не находила слов.
– Это для меня он умер, а на самом деле он и сейчас жив да здоров. Друзья рассказывают, что у них с Татьяной по-прежнему любовь. Она переехала к нему. Собираются пожениться… А стихи ваши прекрасные. Только что мне с ними делать? Это же не мои стихи и история выдуманная. – Даша заплакала. Мне стало ее безумно жалко, такую прямую, честную, такую несчастную… с этой невольной ложью.
– Как что делать со стихами! Книгу издавать будем, вашу книгу в моей редакции. Это нормально. Каждому автору нужен редактор. А то, что история выдуманная, так поэты ведь не всегда правду пишут. Поэзия – это, прежде всего, полет фантазии и возведенные в высокую степень чувства…
– Вы так думаете? Ой, я так рада, так рада! И поможете книжку издать, чтоб недорого?
– Конечно, помогу. Мы еще некоторые стихи на английский переведем и пошлем вашему Дэвиду. Пусть почитает!
Даше моя идея с переводом стихов на английский язык явно пришлась по вкусу. Она распрямилась и даже несколько озорно улыбнулась…
