ВЛАДИМИР ГЕРЦИК
В УПРАЖНЕНИЯХ ВИДИ И СНА
Стихи
* * *
Тяжёлый свет на землю, как сова,
Пошёл в огне купающихся трупов.
Позорно жить, и бесноваться глупо.
Растёт в раю нелепая трава.
Свари, певец, капризов блюдо-юдо,
Вкуси, красуля, с богом пополам.
Для дабы ублажить души желудок,
Блаженные слова нисходят к нам.
Выхухоль,
Выхухоль,
Ухаль-юхаль, выхухоль.
Есть путь без выхода,
Дорога сиротлива,
Где мы идём как бы вперёд, до обрыва.
Законы вязкие плывут,
Не умолкая ни на шаг,
Мы строим дом, в котором некому жить.
Мы – дети сумасшедшей обезьяны.
Ах, ни молитва Баха,
Ни факелы минаретов,
Ни новые железные мозги, ни даже эти
Стихи, достойные пера божества,
Не зашибут наш запах родовой.
И хвойные валы прибоя,
На юный берег налетая
Войдут внезапною тоской.
* * *
Ну, волна в обороте зимы
Или сажа ребят на бульваре –
Это облики тьмы, той тюрьмы,
Из которой растёт василиск.
В упражнениях види и сна
Задушевные вьются уста.
Я ломаю могучий язык
Потому что иначе я раб.
Колыбельная
Апология смерти
А как маленький я был,
ГЕРЦИК Владимир Маркович – поэт. Публиковался в журналах «Арион», «Ной», «Вопросы литературы», «Черновик», «Крещатик», «Дети Ра», «Футурум АРТ» и других изданиях; в «Ковчеге» № XXXVI (3/2012). Живёт в Москве.
© Герцик В. М., 2014
Мне папаша говорил:
«Поживаешь ты, бандит, припеваючи.
Озоруешь, обормот!
Погоди, ужо придёт
Добрый дядя Убивай Смертюгаевич».
А как было время спать,
Мне говаривала мать:
«Полно, Ванечка, тебе хулиганничать.
Коли будешь баловать,
Приползёт тебе в кровать
Кровососец Убивай Смертюгаевич.
Он горбатый и хромой,
Волосатый и кривой,
Вот такой да Убивай Смертюгаевич.
Баю-баюшки бу-бу,
Ваю-ваюшки лю-лю,
Сокол ясный, Убивай Смертюгаевич!»
* * *
B напоре зрения долины световой
Я позову звучащей тенью.
И выведет опять упрямый голос мой
Рои взрывающих видений.
И смерть моя пройдёт, опустошая ад
Непостижимым притяженьем.
Перешагнут раскал глаза, перегорят
В уколы тающего тленья.
О, я отторгну мысль и облик потушу,
Уникну пеной пропаданья –
Пустое зеркало, скрывающийся путь,
Шёлк изумлённого молчанья.
И возвращение, как белый моря гул –
Я не окончил состязанья.
* * *
Отпущенное, вытянутое движение,
Моторный перескок калейдоскопа
Срывающейся занавеской хлопает в себе –
Запутанные стопы да галопы.
В каких-то закоулках и когда же началось –
Возгонка пузырей и Гераклитов,
Звенящее огнем или знобящее как ложь,
Цветущее разбитое корыто.
Оно ли налетает, или я в него гоню,
Раскалываю блеск и западаю.
А ветер останавливается – в ауре край,
И перемены в синей дымке тают.
* * *
«Метапоэтическая коннотация» –
Это они о стихах так.
Ну, да у них своя тусовка.
Рок. Поворот. Вереница.
Мимо кряхтят якоря.
Из поглощения снится Фелица,
Феодалиска и вампиратрица,
Белая Тара бурят.
Два сонета
1
О, тёмная свобода – смерть!
Лоза в осеннем водоёме,
Литые муравьи в соломе,
Свеченье теневых портьер.
В дыру срывается барьер.
Трещит стеклянное движенье.
Каких обойм освобожденье! –
Каскад украденных премьер.
Прикалывается пустяк,
И ткань зеркальных напряжений
Раскрыл грохочущий зигзаг.
В закадровом землетрясенье,
Переливаясь и вертя,
Кричит бездонное паренье.
2
Рогатый рев. Пинки подач.
Крошится риф метаморфозы.
Искря, перетекает мяч
В подвижном лабиринте грёзы.
Стекает в горло пустяка,
Засасывающего взлёты –
За вздором вздор... Но мертвякам
Необходимы окороты.
Прощай, немеющий оркестр,
Игравший зло и бестолково.
Смеётся рыбина в реке,
Пусты заботы рыболова,
И вспархивает из пике
В начале брошенное слово.
* * *
Текучей пустоты сверкающая ветка,
Безумие ума, дрожащие слова,
Смывающее зренье внутреннего ветра,
Несущее скале кручёный птичий глаз.
И нечего изречь существенней дыханья,
Но лишь переставляй открытые слова.
Воды волнующее, плавящее ткани
Отверстие души. И птица гонит глаз.
Уходят кабаны в тумане за болото,
И призрак дерева звезда пересекла.
Вскипая на коре, стекает в сон смола.
Не прерывается подкожная работа,
Вскрывающие вихри, тянущие соты,
Безумие ума, открытые слова.
* * *
Сметает. И точка иглы
В морозном сосуде без тени
Расчерчивает и скрипит
Конический глаз Диогена.
Философ, оттягивай гон –
Хронический сон Македонца.
Пузырчатый, каменный тон
Ночует в органе колодца.
И легкая горная тьма
Бежит на конце горизонта.
Распялит долину зима
Снегами подземного солнца.
Сверкай, умирай, становись,
В зиме закалённая влага.
А кляксу по имени жизнь
Впитала сухая бумага.
* * *
Число начальников – тринадцать
По инфернальному козлу.
И для фанатиков новаций
Разбит литературный клуб.
А я стекаю по разлому
В неторопливые миры,
Игольчатые сдвиги грома,
Молниеносные шары.
Моё цветочное распятье
Горчит на дальнем языке,
И разрывается, как платье,
Слепая бабочка в руке.
* * *
Все фонари и чёрная Луна.
Прогулка разгоняется в заборы.
И в ход идёт взбесившееся море
И скалывающая крутизна.
И самозванка. Ах, она пьяна.
Она спешит, выкрикивая горе.
Я растворён в смирительном просторе,
В тени незатянувшегося сна.
Все пузыри, их медленный раскрут,
Изделия из серебра и ночи,
Шипение проткнутых оболочек
И зрения танцующий лоскут –
Лишь ленточки для заплетанья строчек.
О, ломти счастья в собственном соку!
Сон
Фигурка,
будто бы глиняная –
волшебная фея детства,
бабушка Шура.
Я с ней могу говорить.
Нечаянно роняю,
и остаётся
немой и надбитый кокон.
Горько.
Другая бабушка мне говорит:
– Вот, всё пишешь стихи,
а уроки не сделал,
уроки... –
Открывается дверь, и внезапно
ползёт на меня
невидимое воздушное нечто,
поблёскивая в пустоте.
Панцирь мой
напрягается страхом.
Проснулся.
Дрожанье в груди.
* * *
Нас так мало на свете, так мало…
Огорчительно узок наш круг…
Александр Левин
Вырубаю. Я не понимаю
Эти сводки нелепиц и бед.
Генерал-губернатором рая
Я поставлен по выслуге лет.
Ход истории? Это пустое,
Байки не про меня, не про вас.
Как дрожат на рассвете левкои
Над фингалом анютиных глаз.
Эскаписты мои расписные,
Эмигранты в летающий рай,
Циркачи, акробаты пустыни,
Вам и впрямь собираться пора.
Покидаю, я вас ожидаю
На поляне, где нету разлук.
Мастер-класс на развалинах рая.
Восхитительно узок наш круг.
Лимон
Николаю Байтову
Чиркнет спичка, и свет блеснёт,
И будто услышим звон.
Но где он? Это произойдёт,
Когда упадёт лимон.
Влага, сумерки, мы на дне.
Запоёт патефон,
Вдруг пронесусь на седом коне,
Когда упадёт лимон.
Всё проснется. Нельзя проспать.
Черника и кардамон
Как запятые – летать, летать!
Когда упадёт лимон.
Я буду летать на седом коне,
Издам одиночный звон.
Кто-нибудь всё-таки скажет мне,
Когда упадёт лимон?
* * *
Вере Сажиной
Да – красоте расплавленного стиля,
Когда слова всплывают из огня,
Рисуя на весу гулянки лилий
По прихоти моей, но без меня.
Ещё – сырой, шероховатый пламень,
Приморы мха хронический настой,
Хухры-мухры, шуршащее за нами,
Проскальзывает и шевелит мной.
Прикольные законы мирозданья,
Расчисленные промахи деревьев,
Спастические кванты обезьян
Вытаскивают из-под одеяла
Шаманскую болезнь стихосложенья,
Безмозглых чувств провидческий обман.
