Фаина Петрова
В 1996 году фирма «Самсунг» пригласила Сашу работать в Южной Корее. Вернее, к этому времени они уже несколько лет уговаривали его приехать к ним. Чтобы отделаться от докучливых купцов, Саша запросил зарплату, сопоставимую с зарплатами американских университетских профессоров.
Ему ответили, что русским столько не платят.
Он написал, что в таком случае предпочитает помогать алеутам, а не корейцам.
«Почему именно алеутам?» - спросила я.
«Первое, что пришло в голову, чтобы дать им почувствовать идиотизм их заявления», - засмеялся он.
Пришлось корейцам изыскать способ удовлетворить его требования. Они придумали для него специальную должность, которая называлась «Советник по науке Дирекции «Самсунга». После этого отказываться было неловко, к тому же появлялась возможность помочь лаборатории и нашим детям. И мы полетели в Сеул представительским классом корейской компании.
Наверное, внешне мы так не соответствовали этому статусу, что в Шереметьево к нам подошла служащая аэропорта и шепнула, что очередь в экономкласс рядом, и, не поверив моим словам, что нам нужно именно сюда, следила за нами, пока мы не прошли контроль.
По его должности Саше полагалась страховка в кругленькую сумму - полмиллиона долларов. Поэтому сразу же по приезде его тщательно обследовали и поблагодарили за прекрасное здоровье.
Через год мы вернулись в Москву, шли переговоры о трех крупных проектах для трех разных лабораторий, которые должны были финансово поддержать научных работников в то трудное время: шел 1997 год, приближался дефолт.
На следующий день после одного из совещаний, на котором Саша был с еще двумя людьми, никто из троих не вышел на работу. Но те двое поболели и выздоровели, а Саши через 5 дней не стало…
Диагноз так и не был поставлен. Даже вскрытие не внесло ясность. Предположили, что Сашу убил неизвестный вирус.
Это преждевременная смерть потрясла всех, кто знал моего мужа, тем более что практически все, кто с ним сталкивался, любили и ценили его. Может, поэтому многие люди откликнулись на идею написать свои воспоминания o Саше Петрове.
Уже на поминках Люда Лебедева, математик из Сашиной лаборатории, с семьей которой мы были близки долгие годы, зачитала свой текст.
Людмила Лебедева
Слово о Саше.
Есть люди, их крайне мало, но они, Слава Богу, все-таки есть, подобные теплому течению Гольфстрим. Они смягчают человеческой климат, становятся источником тепла, согревают души и делают возможной саму жизнь. Таким человеком был Саша.
С его уходом жизнь стала суровей и бесприютнее.
Нам повезло, и почти тридцать лет (срок марафонский) наши жизни были тесно переплетены с Сашиной. Вернее сказать, во многом наши судьбы были определены встречей с ним.
Саша не просто возглавил лабораторию и взял на себя ответственность за многих людей. Он создал целый мир - своего рода ковчег - неподвластный законам внешнего мира с его крепчающим маразмом.
Сашин ковчег был настоящим государством в государстве, заповедником, оазисом, чем-то вроде окуджaвского синего троллейбуса. Там мы обосновались вместе с нашими семьями, детьми, друзьями и друзьями друзей. Сашиного терпения, доброты и милосердия хватило на всех.
Остается только поражаться, как этому хрупкому человеку удавалось вновь и вновь побеждать советского Голиафа, но, благодаря Саше, мы были надежно защищены от многих советских мерзостей и напастей.
Это мог сделать только человек исключительной духовной мощи, бесстрашия и доброты. В Сашином мире, где все управлялось любовью и совестью, легко и естественно было сохранять целостность и чувство собственного достоинства. Мы были избавлены от двоемыслия и фарисейства - от той дани, которую вынуждены были выплачивать почти все наши соотечественники.
В ту пору мы много говорили друг с другом и никак не могли наговориться. Сашино участие в этих разговорах превращало их в интеллектуальный праздник.
Саша был не просто замечательный собеседник, он был оригинальный, тонкий и необыкновенно гостеприимный мыслитель. Он щедро делился своим мыслями, наблюдениями, выводами.
Самые близкие Саше люди, жена и сын, рассказали мне о замечательном тосте, который он недавно произнес на свадебном торжестве. Саша рассказал, что в Израиле, по совету друзей, он пошел к западной стене и оставил записку Богу. О чем он просил Бога, Саша говорить не стал, сославшись на то, что это тайна между ним и Богом, но некоторыми выводами Саша поделился: «Идите и просите. Это срабатывает», «Бог существует».
И самый главный вывод: «ЛЮБОВЬ СУЩЕСТВУЕТ!»
Это вывод счастливо и мудро прожившего жизнь человека и Сашино духовное завещание.
Часть людей написали свои воспоминания сами, некоторых попросила это сделать я.
Одной из первых передала мне свой текст жена Сашиного сотрудника, доктор биологических наук Елизавета Бонч-Осмоловская.
Елизавета Бонч-Осмоловская
Он был сделан из особого теста.
Саша Петров - очень необычный человек. Может, самый необычный из всех, кого я встретила в жизни.
Как-то мой муж сказал, что Петров был сделан из другого теста, чем остальные советские начальники. Я считаю, что он вообще был сделан из особого теста. Он был человек редкий. Для меня загадка: был ли он от природы таким или это результат работы над собой? И мое ощущение, что второе, но вот каким образом он сам создал себя, вот что интересно было бы понять!
В чем абсолютная особенность? В чем это выражалось? Первое, что приходит в голову, что я за Сашей никогда не замечала (надо сказать, что у меня с ним были только эпизодические встречи, хотя он и оставил сильный след в моей жизни) мелких человеческих слабостей, всем свойственных: тщеславие, мелкое самоутверждение за счет окружающих и стремление к успеху. У Саши этого не было совсем. Он жил в каком-то другом измерении, где этим чувствам просто не было места. Успех ему не только был не важен, он как-то даже устранялся от успеха. Формальный успех не вписывался в гармонию его жизни.
Обратная сторона такого отношения - он не создал научной школы… Живя на Западе, он вписался бы в какую-то стандартную схему. Там нельзя не писать статьи, не проходить какие-то градации, не иметь учеников. А у нас нужна была мотивация. А какая может быть мотивация? Человек должен любить успех. Хоть немного больше, чем покой. Я не думаю, что Саша любил покой, но он любил какую-то свою чистоту и гармонию, и этим он руководствовался подсознательно: каждый его шаг, каждое его слово было в соответствии с ними.
Мне очень понравились слова Сергея Аверинцева об Андрее Дмитриевиче Сахарове. Я полагаю, что они очень хорошо применимы к Саше. Аверинцев сказал, что нравственные категории Сахарова были столь же незыблемы, как положение звезд на небе. Это, как мне кажется, хорошо описывает Сашу, и это означает, что для него компромиссы не были возможны ни в чем - даже в малом.
Если у человека есть абсолютное ощущение, что должно быть, а что не должно, - это и есть нравственное чувство, которое не приемлет компромиссы. И политические разногласия Саши со многими друзьями (когда Саша голосовал «против всех», а не за Ельцина, как большинство из его окружения, - Ф.П.) этим объясняются, потому что политика - это сплошной компромисс.
Таких людей очень мало, единицы, и Саша был одним из них. Наверное, это своего рода современное дворянство - сословие, живущее по своему кодексу нравственности. Успех этих людей связан с их необыкновенными интеллектуальными способностями, а не c их стремлением к успеху, потому что успех в их глазах не имеет никакого значения.
Саше удалось установить свои правила - его любили все, он каким-то образом на своем уровне в институте мог чего-то добиваться, не роняя себя. Но, видимо, он понимал, что дальше это не пройдет: чуть выше, и он должен будет пойти на какие-то уступки. Я сомневаюсь, чтобы он так определенно думал, но, похоже, у него было четкое ощущение, что ему туда не надо, иначе ему придется чем-то поступиться.
Другое очень важное качество, которое меня поражало в Саше, - его нетривиальность.
Я не могу себе представить, чтобы Саша говорил какую-нибудь банальность, какое-то общее место. Мне кажется, он постоянно воспринимал и осмысливал окружающий мир. Его мозг, личность были в постоянной работе - он все пропускал через себя. Для него совершенно были неприемлемы стандарты, штампы. Каждый раз это было уникальное отражение уникального мира.
Саше было свойственно экзистенциональное восприятие момента. И это восприятие было преимущественно трагическим. Для него всегда существовал мир крайностей…
При прекрасном чувстве юмора, языка, Сашу нельзя было назвать веселым человеком, в нем всегда была какая-то печаль.
Сашино чувство правильной дистанции определяло структуру нашей компании. Внутри был Саша - начальник. При этом все чувствовали себя удивительно комфортно.
Вообще-то внеслужебные отношения с подчиненными – дело исключительно тонкое: они могут в любую сторону перекинуться, так что какие-то станут невозможными – служебные или неслужебные. Благодаря тому, что Cаша эту дистанцию идеально, с каким- то абсолютным слухом поддерживал, наше общение оказалось возможным в течение очень долгих лет. Конечно, он был центром этой компании – вокруг него все крутилось.
Саше принадлежала идея «Рождественских семинаров», которые проводились в течение 9 лет в канун Рождества. Обязательным требованием была мистическая компонента. Первый доклад - «Жизнь после смерти» сделал сам Саша, и своей личностью сразу задал тон этих семинаров, их высокий уровень.
У Саши не было ровного, любовного, христианского отношения к людям. Он ко всем относился индивидуально. Я знаю, что Саша ко мне хорошо относился, и я отвечала ему тем же. И это было ужасно приятно. Я думаю, за это его любили: каждый чувствовал к себе какое-то индивидуальное отношение.
Я никак не могу его отождествить с каким-то гуру или пастырем. Этого не было. Такой человек не был бы привлекательным для столь разнообразных и самодостаточных его сотрудников, как, например, Миша Шматиков, Саша Бонч, Люда Лебедева и другие.
Просто проповедник не привлек бы всех этих людей c их независимыми характерами и весьма оригинальным мышлением.
В завершение хочу сказать, что почти зрительно вижу источник света, который был в Саше. И что это такое? Божественное ли это начало или какое-то особое свойство его психики, но, безусловно, что вокруг него создавался как бы освещенный круг, и люди, которые туда попадали, чувствовали себя более умными, более свободными, реализовывали свой потенциал. Не хочу впадать в эзотерику, но какая-то, безусловно, сила - сочетание его мощного интеллекта, нравственного стержня и расположение к людям - создавала эту удивительную среду, в которой прошли лучшие годы нашей жизни.
Третий текст, с которым я хочу познакомить читателей, принадлежит замечательной художнице Ларисе Зеневич, подруге всемирно известного художника, одного из создателей и активного участника Лионозовской группы Льва Кропивницкого.
Лариса Зеневич
Одного человека не стало, и стало одиноко.
Помню первое появление Саши в мастерской. Его привёл Лев, не предупредив, не объяснив ситуацию.
Лев только сказал, что человек должен понравиться.
Так и оказалось, что бывает крайне-крайне редко. Вошёл не просто человек, вошла какая-то пространственная форма, очень близкая, адекватная, хоть и незнакомая.
Что-то в этом человеке всегда было именно таковым: в нём была какая-то архитектурная конструкция чего-то светлого. Это трудное, необъяснимое, не до конца понятное явление.
Пришёл друг, пришёл понимающий человек. У нас состоялся разговор. Саша был необычайно внимателен в этот день. И мне это показалось странным – так не может быть, так не бывает: незнакомый человек, а тут же создалось и доверие, и радость, и ощущение гармонии. Такие дни и встречи запоминаются на всю жизнь, потому что они редки.
И такими были почти все встречи с Сашей.
Я ещё не была знакома в то время с Фаей, потому что оказалось, что она уехала в Тбилиси. Но я уже слышала о ней. И чем больше слышала, тем больше мне хотелось увидеть её. Я не ожидала увидеть её мужа…
Потом мы познакомились и больше общались с Фаей. Она мне тоже понравилась и тоже вопреки моей настороженности. Она оказалась человеком для меня очень приятным и привлекательным, очень разумным. Что-то необъяснимое мне нравилось в ней. Я часто говорила об этом и Льву.
Это общение длилось долгие годы – то более близкое, то более далёкое, но всегда исключительно приятное.
Когда появлялся Саша, он привносил в наш круг какую-то восторженность. Я не знаю, как ему это удавалось. При этом он мог быть и простым, и шутливым, и очень серьезным.
Я помню, как он говорил о моих работах. Хотя я не люблю, когда смотрят мои работы и что-то говорят о них, но мне почему-то показалось, что ему это понятно, что он что-то там увидел, может, даже больше, чем я сама вижу. Конечно, это не может не быть приятным. Когда я много лет спустя узнала, кем был Саша в той области науки, которой он занимался, я поняла, что знала его очень недостаточно и что общение могло быть каким-то другим, более глубоким.
Пара слов о семье Петровых. Они были для меня всегда очень крепкой, очень надёжной семьёй – звеном в цепи надёжности, связывающей нас в этом мире. Я бы сказала, что это была одна из самых сильных семей в Москве, - из тех, кого я знала. Отношения между Сашей и Фаей, как я их видела, были не просто прекрасными, я бы сказала, выдающимися. Это был какой-то редчайший, сказочный случай.
Исключительными были и отношения между родителями и двумя прекрасными детьми, которых я полюбила с первого раза.
Помню, как однажды Саша целый вечер шутил, рассказывал какие-то истории, что-то выдумывал, веселил компанию. Помню смех Фаи, какие-то фразы гостей. При этом присутствует Ирина…
Всё было настолько гармонично и интересно, настолько замечательно, что запомнился и полюбился сам момент «бывания» с ними.
Продление виделось в общении с Ирой. Вспоминаю Сашу и Иру на выставке Льва на Крымском валу. Фая где-то мелькает – она одна из организаторов выставки. Отец и дочь. Одинаковая улыбка. Оба необычайно приятны для меня.
Время шло. Казалось, что впереди будут ещё какие-то возможности. Хотелось продолжения этих встреч, может, более тесных. Но времени не оказалось. Осталась какая-то светлая жалость, что не удалось ещё пообщаться.
Когда Фая позвонила и очень просто сказала, что Саша умер, я не поверила. Но когда Фая спустя некоторое время подтвердила сказанное, пришлось признать очевидность невозможного, невероятного.
Сколько близких людей умирало – и мама, и папа, и много других, но я не помню ничего подобного… В то, что Саши нет, не верится. Он как будто присутствует. Для меня он остался живым. Я не знаю, каким образом идёт связь с тем миром, но я чувствую, что что-то связывает и моего Сашу с ним. Не только имя, они совпадают и в другом, главном для меня, - умении создать настоящий дом. Кроме их профессиональных достоинств, которые очевидны, может быть, больше их коллегам, у них было очень важное для жизни качество – надёжность. Фае посчастливилось дольше прожить с таким человеком, мне меньше, но я могу сказать, что жить с надёжным человеком – огромное счастье.
Все знают, что такие люди редки. Странно, что они вообще есть в наше время. Но в них единственная надежда на выживание человечества.
