Татьяна Кузовлева
В ОСВЕЩЁННОМ КРУГЕ…
...и круг этот очерчен Любовью.
Во вдумчивой взыскательности, с которой отобраны стихи Галины Нерпиной в книге «Вместо разлуки» (издательство «Время»,2009), - верный знак зрелости поэта, когда, как говорил Владислав Ходасевич:
…каждый звук терзает слух,
И каждый луч глазам несносен.
Прорезываться начал дух,
Как зуб из-под припухших дёсен…
От Владислава Ходасевича, от Серебряного века не случайно начинаю разматывать клубок разговора об этой книге, произвольно в освещенный круг Галины Нерпиной встраивая ее сотоварищей по поколению - Дмитрия Веденяпина, Ирину Ермакову, Александра Климова-Южина, чтобы точнее, не на пустом месте выделить ее собственный голос.
А клубок между тем бросает под ноги поэтам раскалённую нить, обжигающую мольбой-наказом:
Перешагни, перескачи,
Перелети, пере-что хочешь –
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял – теперь ищи…
Но ищет-то Владислав Ходасевич не вещь какую-то – что ж из-за плаща или ключей так напрягаться? – а нечто более важное, существенное, ради чего можно, нет – нужно! и «камнем из пращи», и «Звездой, сорвавшейся в ночи».
Нужно – ради главной находки: Слова. Ради прямой и полярной связи между словами, ради гармонии и противопоставления смыслов. Отбрасывая многословие и вялость строк - ради строгой пронзительности и скупого пророчества, которые отпускаются поэту в зрелости сообразно с его талантом.
Случайно ли, продуманно ли Галина Нерпина соединяет одной цепью название книги и название открывающего ее стихотворения: «Вместо разлуки» - «О любви», словно бы намечая и закольцовывая содержание всего сборника:
По ту сторону зла не бывает добра.
Но поможет отчаянье видеть друг друга,
Чтоб вдвоём до забвенья, то бишь до утра,
Удержаться внутри освещённого круга.
Просыпаясь детьми, так легко рассмотреть
Эту жизнь, как мельчайший узор на обоях.
Напиши "всё сбылось", чтобы тут же стереть...
Всё равно ты не знаешь, что это такое.
Обратим внимание: тут в каждой строке зашифрована тема. А само стихотворение из восьми строк – вроде путеводителя по страницам, на которых расставлены вехи добра и зла; срощены отчаянье, ночная, до забвения, слитность, пусть всего лишь до утра, и - страх выпасть из освещённого чувством круга; мистическое смятение перед тем, что не в твоей власти («Всё равно ты не знаешь, что это такое»).
Первое стихотворение, как правило, в поэтических книгах - программное. Многомерное. Читаем у Веденяпина из еще не вышедшего сборника «Что значит луч»:
…Был смысл как смысл, вдруг - бац! - и вышел весь,
А в воздухе, как дым от сигареты,
Соткался знак, что дверь - не там, а здесь
В пещеру, где начертаны ответы
На все вопросы: о природе зла,
Путях добра и сокровенной цели
Всего вообще… Серьезные дела!
Я ж говорил! А вы: "Мели, Емеля".
Нетрудно заметить разницу в фактуре стихов и в их наполнении у Галины Нерпиной и Дмитрия Веденяпина. У Веденяпина - строка более твёрдая, интонация иронично-уверенная, я бы уточнила – по-мужски самоуверенная и свободная, да и поиск ответов «на все вопросы» в пещере – это действительно, «серьёзные дела», не всегда безопасные. Слава Богу, если еще к тому же не в гумилевской пещере, поход куда может окончиться трагично, ибо известно :«А ушедший в глухие пещеры\\ или к заводям тихой реки, \\повстречает голодной пантеры// наводящие ужас зрачки» («Выбор»).
Строгая строка Галины Нерпиной звучит по-иному: она чувственна, ассоциативна, в ней напряжение передаётся открытой тревогой - как удержать себя и любимого внутри священного светового пятна, которое в объятья не заключишь и от мира не отгородишь. Вечное наше несбыточное желание постоянства. В непостоянном, изменчивом мире. Потому и тревога оправдана, что в ней – предчувствие разлуки, последнего поцелуя, «последнего раза»:
Я тебя целую в последний раз,
Уходя, заглядываю в лицо.
С ахматовским вызовом, смертельным отчаяньем – «Уйдешь, я умру» - перекликается нерпинское - выдохнутое с высоко поднятым подбородком, напрочь лишённое театральности, но от этого не менее горькое: «И мне нет до тебя никакого дела…»
Всё по-женски и логично, и непоследовательно: от « заглядываю в лицо» до «мне нет до тебя никакого дела…». Но именно такая непоследовательность при разговорной простоте оброненной фразы удерживает наше внимание, потому что за ней - проверенная жизнью формула: никогда не говори «никогда». И главное - потому, что эти и другие строки продиктованы одновременно оглушительной страстью и оглушающим покаянием.
Вместо разлуки… Но тут сразу две разлуки, из которых одна – во имя долга, вторая – во имя любви, и первая предопределяет вторую.
Первая – на время – разлука с неожиданной любовью, способной смести всё на прежнем берегу, так основательно обжитом, что постепенно там поселилась то, «…чего я так боялась:\\ Не привычка даже, а усталость…»
Вторая – не напишу из суеверия «навсегда» - с тем самым обжитым берегом, с застывшим на нём человеком, о котором с благодарностью и покаянием выдохнуто:
Невозможный, душный, лишний,
Но и всё же – самый лучший…
Ничего у нас не вышло,
Как себя теперь ни мучай…
И всё же - вместо разлуки… вместо обеих разлук… - жизнь. На земле нерасторжимы разлуки и встречи, но и на звёздном небе они светятся одинаково ясно, когда они чисты. Тем и держится взаимное притяжение-отталкивание звёзд над миром. Возможно, о таких звёздах – одно из наиболее сильных, на мой взгляд, стихотворений Ирины Ермаковой:
Гляди на меня не мигая
Звезда говорила звезде
Мы точки моя дорогая
Две точки в вечерней воде
Трап лодочной станции
Лето
Зрачками присвоенный свет
Две точки
Но этого света
Им хватит на тысячи лет
Подлинная поэзия – метафорична. «Я слушал – дерево дышало…» - произнёс Александр Климов-Южин и через несколько строк раздвинул метафору до небесной безграничности: «И, словно страны, проходили// Над нами близко облака».
Ирина Ермакова предостерегает:
Отсутствие метафор видит Бог.
Он всякое безрыбье замечает.
Листая, он скучает между строк,
А то и вовсе строк не различает.
Но если лыком шитая строка
Нечаянно прозрачно-глубока,
Ныряет Бог и говорит «Спасибо»…
Волшебная метафора образа - вглядись в неё и убедишься: «Метафора – подзорная труба» - это нерпинское. И дальше:
А правда неосознанно груба -
И потому не терпит искаженья.
Но в линзу мощную глядит воображенье,
И начинается серьёзная игра…
Так играет океан, когда «качает острова \\ И выгибает гибельную спину.\\ И тяжко дышит,\\ Жадно лижет дно,\\ Смыкает челюсти,\\ растягивает мили», когда «…розовеет медленно восток,\\ От страсти океанской раскаляясь», когда -
…с берега не видно ничего…
Холодная пустыня океана.
Стихи эти начинались в Китае, между двух разлук, в морозном январе 2006-го и диктовались – тут я свидетель - Великим, или Тихим океаном. Накануне второй разлуки и главной встречи. Они и сами – канун, оттого и постороннему взгляду «с берега не видно ничего» из того, что для Нерпиной принято, очевидно, бесповоротно. Она не торопится открывать свою душу («через край \\ Лесное озеро не проливает воды»). В её натуре, в её стихах живут недоговоренность, недооткрытость, по-особому притягивающие людей, но и диктующие им некоторую дистанционность. Она выверяет свои чувства «при свете совести» (Марина Цветаева), которым и сформирован её освещенный круг. И потому о страсти она пишет тонким пером - с просвечивающим сквозь слова (как солнечный луч – сквозь сомкнутые пальцы) жаром, но при этом целомудренно и совестливо. Пренебрежём авторской острасткой: «Не читай между строк» - и впишем в круг, составленный наугад из нерпинских любовных стихов, треугольник, где каждая сторона – особая грань любви:
Нас никто не найдёт,
Потому что никто и не ищет.
Если жизни насчёт -
Так давно от неё пепелище…
Это бред или брод?
Уместясь в моём сердце убогом,
Ты - как целый народ,
Почему-то оставленный Богом.
………..
Я хочу сказать, что терпеть любовь
Невозможно долее. И, по дну
Своего желанья спасаясь вплавь,
Ты опять оставляешь меня одну...
………….
Когда досуг мы страсти подчиним
Столь явно, что смутится добродетель,
Мы никому вреда не причиним…
Три грани, в которых Любовь - несоразмерность сердца и - чувства, безоглядность, сопереживание не только любимому, но и «целому народу», что в данном случае - неразделимо.
Она - боль закушенной до крови губы, мучительная неизбежность даже краткого одиночества.
И, наконец, - главное: «Мы никому вреда не причиним».
Сравним эти строки и - строки Ирины Ермаковой, бросающейся в любовь, как в омут, забывающей в этом броске себя и всё вокруг, суживающей мир до одного человека, до одного желания, отпускающей голос – в скороговорку, в лепет, в шепот, в подобие наговора:
Превращаюсь в воду, возвращаюсь в воду – домой.
не дразни меня языком огня, не гони волну,
не шипи так нежно, я – пар уже, нет – песок по дну,
я гляжу на тебя отсюда, жуткий ты мой.
В этих сравнениях нет противопоставления. Просто в стихах о любви наиболее обнажённой выходит к людям душа («Господи вот я вся \\ мокрая но живая». Ермакова). И каждая душа отбрасывает свои «такие странные тени» (Нерпина). И у каждой – своя лицевая поверхность и своя потайная изнанка.
Но если попробовать увязать с двумя женскими любовными голосами два мужских, то отвечают они, скорее, Ермаковой, угадывая в ней открытый призыв, тогда как Нерпина ни о чем не просит и никого не призывает – гордость не позволяет: она словно бы отстраненно, но при этом не остужая слов, оставляет за собой право на одиночество, даже когда оно вдвоём («Так два зеркала смотрят в упор, пустотой накрывая друг друга»), право на боль и горечь предчувствий и прозрений, на самоё себя.
Два примера. Александр Климов-Южин:
Не преломлённый ждём ломоть,
Как чудо уверения
В земную кровь, в земную плоть…
Останься во спасение.
Дмитрий Веденяпин (с почему-то по-женски звучащей первой строкой: «Она вошла в меня, как входит лодка в гавань»):
…а сердце бьется так,
Как будто вдруг просвет - и страха нет в помине,
Как будто вдруг обрыв - и отшагнуть нельзя,
Как будто вдруг прыжок - и в ахнувшей долине
Стрекочет тишина и облака скользят.
…Одно поколение. Разные своим талантом голоса. Именно поэтому ни один из трёх сопутствующих голосов не «подвёрстывается» ни к одной из граней нерпинской лирики - невозможно подхватить, продолжить заданную ею интонацию: эти стихи живут на достойном отдалении от других.
Живут, неся в себе некую парадоксальность образов : «Заведи часы поперек “тик-так…» ; «Любви моей роскошный недолёт! \\ Но с абсолютным слухом первой скрипки, \\ С блаженным мороком рассеянной улыбки \\ И точным временем наоборот…». Живут, творя взаимосвязь и взаимовязь превращений: «Улитка-день за палец месяц водит, \\ Одно в другое сонно переходит, \\ Крючок – в блесну».
Живут вне суеты. Вне литературных разборок. В мире, где по-петербургски «Волны по небу прокатятся слева направо,\\ Приподнимая луны усечённую бровь…» и по-московски, как в детстве, «Скользить по зеркальной дороге \\ Таинственно, страшно, смешно…»; где естественно соседство вечности, которая «гулко в сердце отдаётся», и «чашки с кофейной гущею… С бабочкою на дне». В том мире, в котором живут и дышат лучшие стихи Галины Нерпиной, - прочитывается самое главное для неё (и только ли для неё одной?) в жизни и творчестве: «И зачерпну из гулкой бездны влагу\\ И не спеша наружу подниму». Этой живительной влагой - Словом - окупается многое в нашей жизни.
Как говорила Марина Цветаева, сдержанный человек – тот, кому есть что сдерживать. Внешняя, женская сдержанность в стихах Галины Нерпиной прошита накалом боли, раскаянья, страсти, смятения. Они током пробивают строки, стоит лишь вчитаться в них так, как мы читать отвыкли: неспешно, не единожды, пристрастно.
Татьяна Кузовлева. Истфак МГПИ, Высшие литературные курсы. 20 книг стихов, нескольких книг переводов с таджикского и казахского. Проза: «Мои драгоценные дни. Стихом разбуженная память» (2013). Лауреат литературной премии Союза писателей Москвы “Венец” и премии им. А.Ахматовой журнала «Юность». Живёт в Москве.
