- Владик, привет. Есть работа. Для обоих.
- Ким, ты? Если это шутка, то поверь мне...
- Нет, не шутка. Будем снимать.
- Снимать?! Боже милостивый, я уже и отвык от этого слова! Ну-ка повтори еще раз. А теперь погоди, я должен переварить. Перезвони мне. Нет, стой! Не вешай трубку. Черт возьми, голова кругом... что я хотел спросить?.. вспомнил. Аванс будет?
- Почти в кармане! Только контракт подписать.
- Так за чем дело?! Тебе нечем подписать? Может быть, подвезти ручку?
- Влад, есть одно "но". Это игровое кино, а, если ты помнишь...
- Послушай, Ким, - запыхтел в трубку Влад, - ты в своем уме? Мы уже год нормально не жрамши. Или у тебя масса вариантов? Может быть, ты нашел скатерть-самобранку или лампу Аладдина? Живо подписывай, пока эти чудаки не передумали.
- Понято.
Ким вернулся и подписал, моля бога, чтобы в последнюю минуту Влада не заменили кем-нибудь другим.
Бог услышал.
Они нашли друг друга еще в училище. Ким учился на режиссерском факультете, Влад - на операторском. И стали неразлучны. Ничто не объединяет людей так мгновенно, как общая ненависть к чему-то третьему. Для них этим третьим было игровое кино. Эту ненависть они пронесли через всю учебу, как полковое знамя, и после училища устроились на одну юную студию, которая открыла цикл передач про зверей. Но не про любых - про любых бюджет не позволял, - а про обиженных человеком. Назывался цикл "У кошки четыре ноги". Любители черного юмора шутили, что своим названием передача дипломатично напоминает будущим и нынешним мучителям животных, что у кошки должно быть не менее четырех ног, а хвост непременно длинный. Недвусмысленный намек сохранить животное в первозданном виде. Цикл был перспективным и с подачи вегетарианцев грозил перерасти в более широкую кампанию, охватив милосердием не только мелкую, но и парнокопытную фауну, которую безжалостно рубили на отбивные.
Однако из-за нехватки денег студия лопнула. Заинтересованных спонсоров не нашлось, в том числе среди вегетарианцев. В итоге Ким с Владом тихо уселись на мель и стали голодать. От полного истощения спасали только случайные деньги, которые Ким получал за редактирование сценариев. Еще в училище он открыл в себе талант диалогописца. Диалоги у него получались легкие, воздушные. Этот дар знакомые сценаристы оценили и изредка подбрасывали ему сценарии с просьбой "подправить разговор". Ким не редактировал. Он переписывал заново, и те не возражали.
Влад ничего своего в их скудную копилку не вкладывал и страшно мучился от осознания своей полнейшей ненужности.
- Надо было на режиссерский идти, - мрачно шутил он, - безработный режиссер может идею-другую продать, а я только свою камеру, да и то лишь один раз. Но без камеры я уже как бы не человек. Если бы не ты, Ким, был бы я клошаром. Ночью спал бы на скамейке, а днем ждал чуда.
Однако последнее время клошарство грозило обоим. Кино задыхалось в безденежье, и этот источник почти иссяк. Ким растягивал скудные деньги как мог, но, хотя и делал хорошую мину, внутри сидел страх, от которого противно тянуло в области живота.
И вдруг предложение! Как лотерейный билет на крупную сумму. Как кошелек на улице, набитый конвертируемой валютой. И, набирая номер Влада, Ким думал: "Интересно, кто их навел на нас?" Возможно, кто-то из друзей, присылавших сценарии на редактирование. Но уж никак не фанаты покойной передачи про "четыре ноги". Потому как, по мнению Кима, они не могли не понимать, что снимать людей и снимать животных - вещи несовместимые.
Он вышел из студии с контрактом. На углу его уже ждал Влад. Он уже почти успокоился, только ноздри подрагивали.
- Влад, ты хоть представляешь себе, как снимать игровое кино? Лично я - нет. Со зверем как-то понятнее, хотя и бегать приходится, выжидать, затаиваться.
- Ким, насобачимся и с людьми. Куда деваться? К тому же, если подумать, с ними проще. Человек не вспорхнет, не убежит, не набросится на тебя. И мигрировать за ним не надо, отслеживая места кормежки и размножения. А выжидать и вовсе не нужно.
Влад обладал удивительной способностью рассеять шуткой любые страхи. С ним можно было безбоязненно идти даже на расстрел.
- Все ты хорошо сказал, только насчет выжидания не соглашусь. Если снимать людей в естественных условиях, а не на студии, некоторых поступков можно вообще не дождаться. Подумай, сколько времени тебе нужно будет просидеть в кустах, чтобы отснять, скажем, бескорыстие или хотя бы одно проявление порядочности или великодушия? Молчишь? То-то. Но это, если кино честное. А в игровом варианте можно прикинуться кем угодно. Нет, все-таки я не представляю себе, как мы будем крутиться. Ладно, об этом после. А сейчас давай куда-нибудь рухнем и отметим событие.
- Будущий фильм?
- Нет, Влад. Не люблю обмывать неясную перспективу. Давай лучше выпьем за то, что ближе и понятнее.
- Тогда за аванс!
Они зашли в бар, где основательно согрелись. После чего Ким разложил на столе сценарий. Тот самый, который за три месяца должен заговорить человеческим голосом, ожить, наполниться людьми и действием. Открыл и стал читать.
Он читал, а лицо темнело. С сюжетом явно торопились. Невнятно, обрывочно. Отдельные куски, как ледяные глыбы сталкивались друг с другом, наползая на общий фон. Иногда нить вообще прерывалась, и автор погружался в бессвязные беседы под шашлычок с выпивкой. Потом, словно опомнившись, быстро рисовал страстную любовь друг к другу, потом - не друг к другу, чередуя страсть с выяснением отношений на фоне города и деревни. Фон, очевидно, предназначался для того, чтобы дать зрителю подумать над смыслом жизни. А в самом конце герои куда-то провалились, и остался просто фон. Короче, думайте сами, гадайте сами. Классическая концовка, когда сказать нечего.
- Что, не нравится? - Влад все это время внимательно наблюдал за мимикой друга.
- Конечно, нет. Высосано из пустоты. Хрестоматийный вариант убогого сценария, сработанного на кассу. И название - лучше не придумаешь. "Перипетии любви".
- Стало быть, любовь-морковь?
- А что же иначе? У них либо блокбастер, либо любовь. Третьего не дано. Здесь все по схеме. Острые чувства в начале, потом вниз, по наклонной до полной скуки. И диалоги пошловатые...
- Погоди, дай взглянуть. Тут что-то не так. На спуске кассу не сделаешь. Только на подъеме. Иначе мертвяк будет.
- А то они не понимают! Слава богу, не дети писали. На старом месте новые страсти, разжигаемые разлучницей по линии папы и разлучником по линии мамы. Все как положено. Так что зритель должен быть счастлив. Разумеется, настолько, чтобы окупились расходы на фильм, ну и сверх чтоб накапало за труды и фантазию, - он ехидно усмехнулся. - Но вообще... по такой размытой канве не проедешь. Каждый бессвязный кусок нужно мотивировать. Иначе полный сюр. Иначе сны Тарковского. Но ему можно, а нам с тобой нельзя. Нас освищут. Эх... почему не выпускают любовных блокбастеров? На высоких скоростях ничего не надо разжевывать. Любую бессмыслицу можно в кадр затолкать без всякого объяснения. За быстрой сменой картинок зритель не успевает ничего разглядеть. Блокбастеры - изобретение мудрых халтурщиков.
Он еще раз уткнулся в текст, силясь разглядеть на воображаемом экране хоть что-нибудь. Хорошо, когда Влад рядом. Веселый, стойкий. Его юмор вселял уверенность и на время успокаивал. Нет, как ни крути, а придется поступиться принципами и преодолеть брезгливость к этому жанру. Более того, надо постараться. Не постараешься - ты труп. Слово о неудачнике разносится молнией. Потом сколько хочешь можно топтать коридоры, посылать свое резюме, а в ответ: "Мы будем иметь в виду, вы у нас в базе данных..." Это приговор. Хотя и вежливый. Вежливость - единственное, что осталось от цивилизованности в этих джунглях.
Ким оторвался от бумаг и задумался. Все-таки хорошо писателю. Источает фантазию в любом количестве. Его кино читатель может прокручивать в голове сколько угодно раз и в любом направлении. А ты опутан по рукам и ногам. Над писателем муза и небо, а над тобой время, бюджет и продюсер с хлыстом. Малейший перерасход - и он монстр.
Влад прочитал все его мысли:
- Да ладно, Ким, не морщи лоб. Готовых болванок масса. Сколько у нас времени на фильм? Час сорок? Главное определиться с пропорциями. Сколько минуто-метров пленки на нежность, сколько на развитие конфликта, на разрыв, на новую любовь. Остаток добираем пейзажными сценами. А, если выйдем за лимит, в монтажке переполовиним страсти-мордасти, вырежем статистов, вырежем массовки, еще что-нибудь.
- А под конец вырежут нас с тобой, да?
- Не драматизируй. Тоже не трагедия. Ты вернешься к диалогам, а я сяду на канализационной решетке в позе клошара, буду смотреть на облака и ждать чуда. Или показывать свою кинокамеру за деньги, как Ходжа Насреддин демонстрировал кота, пока его чуть не отлупили.
- И будем жить счастливо и почти безбедно, да? - Ким повеселел. - Ладно, разбегаемся, а завтра посмотрим, что из изобразительного материала нам дали.
Изобразительным материалом они называли актеров.
Актеры оказались людьми робкими и смирными. Увидев Кима с Владом, они интеллигентно загасили папиросы и зачем-то выстроились в ряд.
- Добрый день. Как я понял, именно вы будете играть. Хорошо. Сценарий вы, разумеется, читали. Представляете себе, что нужно делать?
Актеры неуверенно зашевелились:
- Ну, в общих чертах...
- Ну и хорошо, что в общих. А вот я даже в общих не представляю себе. Да, извините, не представился. Я Ким, режиссер. А со мной Влад. Так вот, вы будете смеяться, но я, режиссер будущего фильма, даже в общих чертах не представляю себе, что мне с вами делать. Никогда не снимал ничего подобного. Как-то все больше со зверьми приходилось, в документальном жанре. И вдруг такое на мою голову. Да еще с людьми...
В строю послышался ропот, потом один из актеров выступил вперед:
- Простите, вы не тот самый Ким, из передачи "У кошки четыре ноги"?
- Точнее, из бывшей передачи. Да, он самый.
- Черт возьми! Неужели это вы? Никогда бы не подумал, что вот так, запросто, увижу вас. Молодцы! Я ведь с женой ни одной передачи не пропускал... Огромное вам спасибо!!! А насчет фильма не сомневайтесь. Что-нибудь совместными усилиями срубим. Правда, ребята? Поможем?
- Поможем, - нестройным хором подхватили актеры.
- Спасибо, братцы. Да не стойте вы, как на плацу. Вольно. Выкладывайте лучше идеи. Я слушаю.
Своих актерских идей у них не было, как и энтузиазма. "Что ж, и понятно, - думал Ким, - сценарий не вдохновил, а кушать тоже хочется". Его все еще не покидало брезгливое ощущение, что все они (и он с Владом) продались за понюшку табаку и участвуют в недостойном фарсе.
Так или иначе, но фильм сдвинулся. И потянулись длинные, как полярный день, съемочные часы. Видно было, что актеры отбывали срок. А если и старались, то не из любви к фильму, а, скорее, из уважения к Киму и его почившей передаче. "Второсортный спектакль", - уныло констатировал Ким. А Влад с таким же печальным лицом фиксировал действие на пленку. Художники делали бесконечные раскадровки и подсовывали Киму. В рисунки он не вникал, ограничиваясь усталым: "Запускай, как нарисовали". Тасовал их, как колоду карт, и про себя ухмылялся: "Справа ОН, слева ОНА, а между ними скамейка и сзади куст сирени. Мелко и неубедительно. А этот чем отличается? Ах да, тут скамейка сзади. Он движется норд-вест, а с тыла к нему перспективная ОНА, которая должна занять место прежней. А почему не с фланга? Не жизнь, а шахматная доска. Господи, когда же это закончится?"
Иногда он подправлял диалоги, да и то - самые плоские. Или менял какую-то мелочь в антураже. Но не потому, что хотел именно так, а чтобы отделаться от испепеляющего взгляда продюсера. Живее всех живых на площадке был именно он. Забравшись на постамент, выкрикивал инструкции, что-то втолковывал, размахивал руками. Словом, всем своим видом давал другим понять, что они не выкладываются так, как он.
А вечером Ким с Владом возвращались домой. Шли молча, в ногу, размешивая ботинками городскую слякоть, и думали одни и те же думы.
- Ким, каждый день такое ощущение, будто лягушку съел. У тебя тоже? Знаешь, с каким бы удовольствием я снял фильм... да хотя бы про эту слякоть. Не надо ничего выдумывать, не надо гнать эту синтетику, эти построенные на вакууме мизансцены. Идешь себе по слякоти и снимаешь ноги. А потом озвучиваешь чавканье ботинок. Чем не фильм? Ну, скажи, разве я не прав?
- Прав... - и Ким тяжело вздыхал.
Дома Ким ложился в кровать и в темноте напрягал воображение, пытаясь представить себе, с чем выйдет завтра на съемочную площадку.
Через тонкие стены слышались соседи. Сверху скрипела кровать, чьи-то стоны. Вот где страсть! Настоящая, без жеманства. Прямо сейчас клади на пленку. Сбоку храпит кто-то. Его отснять, наутро можно вручать приз за лучшее исполнение роли спящего. Потому что он действительно спал. Так и подмывает прокрасться в чужую квартиру и, рискуя получить по лицу, запустить ленту. Конечно, можно и попросить: "Дядя Ваня, можно я сниму тебя за ужином, в постели с женой, в ванной? Да ты не обращай на нас с Владом внимания. Веди себя естественно". Нет, так не пойдет. Даже если и согласится, реальной картинки не получишь. Пока на тебя смотрит камера, ты не способен быть самим собой. Единственное, где мы расслаблены перед глазом фото или видеокамеры, - это магазин, лифт, снабженные системой слежки. И еще глаз радара на автотрассе, мимо которого проносимся, как ни в чем не бывало, ничуть не напрягаясь и даже не поправив прическу.
Отбросить бы эти мысли и настроиться на завтрашний день. Но мысли не отпускали. Непонятно, зачем вообще изображать, если и так получается. Зачем выдавливать суррогат. Снимали бы художественные фильмы скрытой камерой. А потом, как со зверьми, подгоняли бы под снятый сюжет сценарий. Но зрителю это неинтересно. Нужна сказка, с развитием по классической схеме, да еще и натурально. Ну, почти натурально. Подлог, но хорошо упрятанный с помощью технических наворотов. Зритель кричит: "Я знаю, что это обман, но спрячьте его подальше, чтобы я как бы его не заметил. Чтобы это было как бы по-настоящему, ну, почти как в жизни и чтобы я почти как бы переживал!"
Именно за это он так не любил кино. Утонченная ложь. Театр - честнее. Там актер, декорация - все кричит: "Да, мы играем! Мы делаем грубый слепок!" И это видно во всем. И зритель согласен, он тоже в ИГРЕ. Надо быть сумасшедшим, чтобы хоть на миг принять театральную постановку за реальность.
Полфильма настроение у всех было подавленное. Но, когда съемка перевалила за половину, стало легче. Во-первых, забрезжил конец. А во-вторых, действие из павильонов было перенесено на натуру. Выход в лес, да еще весной, был в радость. Особенно оживились Ким и Влад, почувствовав себя в своей стихии. Окрестность просыпалась после зимней спячки, и весна подсовывала соблазнительные сюжеты. Первое время Ким и Влад держались, но потом сломались. К тому же продюсер уже не так зорко наблюдал за ними со своего постамента. Как тут было не воспользоваться случаем? И они пользовались. Как только соглядатай исчезал, втискивали между кадрами разную милую отсебятинку, снимая окрестных голубей, воробьев и прочую живность, которая летала и ползала в пределах съемочной площадки. Каждая украденная у фильма минута, каждый уворованный метр пленки, выхвативший кусок живой природы, доставлял им неимоверное удовольствие. Они чувствовали себя, как школьник, который выкурил тайком от учителя сигарету или ловко исправил двойку в дневнике.
Скоро и актеры обратили внимание, что все чаще камера повернута в сторону. Это забавляло группу, и они невольно сами подключились к поискам сюжетов. Шарили по лесу, выискивая признаки весны и, улучив момент, подталкивали Влада:
- Не хочешь вот этого жучка отснять?
- Это не по сценарию, - с деланным равнодушием произносил Влад, но жучка снимал.
Камера крутилась, все чаще фиксируя левые кадры. Происходило что-то странное. У пленки появилось второе дно, куда ложился параллельный фильм, незапланированный и никем не санкционированный, но от этого сладкий, как всякий запретный плод. Это ощущение сладкого и запретного передалось актерам. Они даже заиграли лучше.
Время потекло быстрее и незаметнее.
И вот, наконец, последний день. По сценарию он должен был быть солнечным. Правда, с утра моросил дождик. Но к обеду должно было распогодиться, и съемку решили не переносить. В финале значилось выяснение отношений между экс-любовниками, и после громкой ссоры герой несется вдоль старого, покосившегося забора к новой любви и страсти. И еще будет массовая сцена, для которой уже расставлено несколько камер. Они будут простреливать толпу с разных сторон. Старый операторский трюк, чтобы непрофессионалы из массовки не вертели головами в сторону одной камеры, а вели себя естественно. А в самом конце - удаляющиеся к новому счастью фигуры и небо, куда позже выползут буквы "Роли исполняли" и "Конец"...
Утром вся группа была на месте. Все еще моросило, и народец, поеживаясь, сидел под навесом и пил кофе, ожидая, когда облака рассеются. А чуть поодаль под зонтиками прогуливалась толпа, нервно поглядывая на часы и на небо. Как вдруг...
- Глядите, лиса!
Все замерли и устремили глаза на съемочную площадку. Рядом с мокрым от дождя брезентом, под которым лежал реквизит, крутился лисенок. Он с интересом обнюхивал площадку, то и дело совал свой остренький носик под брезент. А над ним кружила обеспокоенная ворона.
И тут случилось! Ким бросил взгляд на лису, весь напружинился, подполз к Владу и глухо скомандовал:
- Снимай!
Но Влад уже и без того налаживал камеру. Наконец-то. Вот оно! Настоящее! Плевать на все. Такое нельзя было пропустить ни за что на свете.
- Подходи сбоку, против ветра, чтобы не унюхала, - шептал Ким.
- Обижаешь, Ким. Не первый раз... - И он на полусогнутых, то и дело припадая к земле, двинулся на лису.
- Ворону не забудь хорошенько... Лучше короткофокусной... Ладно, сам знаешь. Не спугни.
- Да не спугнем, не бойся.
- Что вы делаете?! Немедленно прекратите снимать! - заревел над ними продюсер.
- Да тихо ты! Заткнись. Спугнешь! Влад, снимай.
- Что-о-о?! Да вы соображаете...
Ким схватил в охапку продюсера и, зажав ему рот, затащил под навес.
- Подашь голос - убью, так и знай. Влад, давай! Я сейчас, я следом.
Описав вокруг брезента пару кругов, лисенок заметил ворону, которая уселась на соседней ветке и, взъерошив перья на голове, возбужденно закаркала. Он завертелся у дерева, потом поднял вверх мордочку и мелко затявкал в ее сторону. Та в ответ каркала и потряхивала растопыренными крыльями. Очевидно, поблизости было гнездо.
- Влад, ты посмотри, Крылова, собака, декламирует: "Какие перышки, какой носок"... - шептал Ким. - Все! Стоп. Это была сказка! Как вам, братцы? - он повернулся к застывшим актерам.
Вместо ответа послышались аплодисменты.
- Я на вас подам в суд, - снова прорезался продюсер, - выгоню всех к чертовой матери! Немедленно начинаем съемку, а то я... - Он схватился за камеру, но получил сильный пинок и свалился в траву.
И тут Кима прорвало. Ружье, висевшее три месяца, наконец, выстрелило:
- Сам убирайся отсюда. Здесь я хозяин. Все мы! Отснимем финал, потом можешь валить в монтажную и резать все, что угодно. А сейчас прочь с площадки! Я кому сказал, прочь! - Ким наступал на него, бурля от ярости.
- Я на вас... Мы еще посмотрим, - огрызнулся продюсер, но тон поубавил и ретировался в кусты.
- Ким, ты слышишь? Ки-и-им, что дальше делать будем? Остынь. Его уже нет. Что дальше-то?
- Что дальше? Дальше... Ах да. Дальше вот что делаем. Я знаю. Владик, ох как я знаю, что мы будем делать. Зови всех на площадку! - он захлопал в ладоши. - Будем делать финал. Наш финал. Собственный! Друзья, все, все, все на площадку. Вся съемочная группа, первые, вторые, статисты! Все в камеру, кучкуемся. Вот так...
- Готовь первый дубль... Все вышли. Влад, снимай. Широким планом. Нет, погоди, сначала я скажу... - Он встал на ящик, дрожа всем телом от нахлынувшего возбуждения. Он почувствовал, что сейчас должен сказать что-то очень важное. - Друзья, сегодня последний день съемки. Мы три месяца терпели друг друга, терпели сценарий и в итоге накрутили три километра пленки. И что там? Ничего. Там трехкилометровый фарс, надувательство. Подлог. Три месяца мы снимали этот обман, три месяца вы произносили не свои слова, совершали не свои поступки. Сами-то хоть на секунду верили в то, что делали?
Актеры испуганно молчали.
А Ким все больше возбуждался. У него кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, но он продолжал:
- Сегодня, сейчас я хочу, чтобы наш бедный, обманутый зритель увидел то, что желает. Правду. Но не витринную, не показную, а ту, что всегда за кадром. Я хочу, я требую, чтобы в кадре он увидел вас на самом деле. Будьте собой!
Толпа не шевелилась.
- Что, вы не готовы? Вам нужна репетиция? Думаете, экспромтом не получится, выйдет неестественно? - он перешел на крик. - Но ведь получается же у вас, черт возьми, в жизни! Когда вечером кушаете, спите с женами, кормите рыбок, ведь получается же!!! Почему же сейчас не получится? Кого мы водим за нос? Зрителя? Чтобы он поверил? Он же все равно не поверит! Подожди, Влад, я сейчас. Дай договорить, а потом будешь снимать.
- Вы скажете, зритель сам хотел этого. Что ж, вполне возможно. Нынешний хочет. И вы для этого и обучались, чтобы удовлетворять его сегодняшние капризы. Не терзайтесь, вы не зря потратили эти годы. Вас для этого и готовили, чтобы инсценировать жизнь. Не жить ею, а инсценировать. Клиент заказывал муляж, он его и получал. Сполна. Но сейчас... возможно, вы меня не поймете, возможно, мои слова вызовут недоумение, даже протест, но давайте на секунду, всего лишь на секунду подумаем не о тех, кто делает сиюминутный заказ, а о тех, кто будет смотреть этот фильм лет через двадцать, пятьдесят, сто. Вспомните, какими глазами вы смотрите старые киноленты? Очень вас интересует игра, сюжет? Я отвечу за вас. Нет и еще раз нет! Вы разглядываете, вы ищете в кадрах не театр, не ужимки перед камерой, а следы того времени. Вы ищете в окружении, в лицах правду о прошлом. А здесь ее нет. Ни капли. Этот фильм просмотрят, а потом он уйдет в песок и исчезнет. А с ним исчезнем мы все. Бесследно. Подойдите ближе, смотрите в этот глазок и думайте только о том, что сейчас камера втянет в себя, вас. Не бутафорских, не дутых, а настоящих. Вместе с вашими мыслями и душой. Так вложите же в этот взгляд самих себя. Пусть эти последние метры пленки будут финальным аккордом, который перебросит нас в завтра, как всё, что мы снимали между строчками сценария. Владик, запускай мотор и пройдись крупным планом по каждому лицу. Не надо слов, не надо этих наструганных диалогов. Вы их уже произнесли. Теперь только смотрите и чувствуйте. Можете любить, можете ненавидеть, как вам угодно. Но пусть это будет ваше!.. - Он осекся и тяжело опустился на ящик. - Влад, давай дубль. Нет, не надо. Дублей не будет. Они не нужны... это уже не игра...
- Что с ним... дайте воды... расступитесь, расстегните ему рубашку... У него обморок. Воздух!
Ким приоткрыл глаза. Он лежал на кровати. Расплывшаяся картина собиралась в фокус. Потолок, стены... небо, где он?
- Где я?
- Все в порядке. Переволновался, нервы. Сказали, гипертонический криз. Уже миновал. Сделали укол. Лежи спокойно.
- Странно... со мной никогда не было ничего подобного. Сам не пойму, что на меня нашло. Влад, это твой голос. Подойди поближе. Что с фильмом?
- Ким, все отсняли. Похоже, ты перепахал за три месяца. Отлежишься, и вернемся к нашим баранам.
- Вернемся... - машинально повторил Ким и закрыл глаза. Влад тихо поднялся и собрался было уходить. - Нет, погоди, Влад. Ты знаешь, жалко последних кадров. Самое оно. Неужели вырежут? Ты проследи, если я тут зазимую. Я к монтажерам не сунусь. Пусть с продюсером кромсают, как хотят. Я устал... Постарайся только достать эти обрезки. Чтобы не выбрасывали. Они пригодятся. А на просмотр я не пойду. Не хочу. Я прекрасно знаю, что они все кастрируют. Получим расчет и будем опять с тобой экономить. А сейчас я устал и хочу спать. - И он отвернулся к стене.
- Конечно, вырежут... и кузнечиков, и лису, и наших воробьев. А уж про финал - само собой, - тихо произнес Влад. - Ладно, я знаю, что мне делать. А ты отсыпайся.
Утром к воротам больницы быстрым шагом приблизился человек. За плечами у него болтался рюкзак. Он зашел внутрь двора, осмотрелся и устремился к скамейке.
- Владик! Как я рад. Почему-то я тебя именно сегодня ждал! Как там, на воле?
- Выпишут послезавтра, сам увидишь. Ну что, помучить тебя или сразу выложить? Ладно, коли ты практически здоров, вот, читай этот заголовок. - Он протянул газету.
"Просмотр фильма "Этюды весны" превзошел все ожидания. По решению отборочной комиссии, фильм номинирован на фестиваль в Каннах".
- Влад, ты о чем? Что за "Этюды весны"?
- А о том, - Влад аккуратно сложил газету, - что сие - наш с тобой продукт. Результат трехмесячных родов с осложнениями.
- Но почему "Этюды"?
- Переименовали. И правильно сделали. Хочешь послушать отзыв в прессе?
"На фоне буйства красок и сцен живой природы, талантливо выхваченных и мастерски вплетенных в сюжетную канву, кинолента убедительно показала вялость и натянутость чувств и эмоций героев, фальшивость их поступков, нежизненность ситуаций... Такой неординарный подход еще раз высвечивает..."
- Черт возьми... слушаю и не верю. Дай-ка мне газету. М-да... если бы не критики, кто бы объяснил художнику, что у него получилось. Хотя... если подумать, в эти кадры как раз наше вдохновение и ушло. Так что справедливо. Постой, а разве фильм не порезали?
- Еще как порезали. Ни одного муравья не оставили. Вот, посмотри, что осталось от трех километров. - Он вынул из сумки бобину с пленкой.
- Не понял!!!
- А что тут понимать? Перед ожидаемой кастрацией я успел сделать копию с нашего с тобой монтажа, которую и подсунул на просмотр. Нет, скандала не будет. Уже поздно. Каждому скандалу свое время. А вот теперь самое главное. Теперь тебе плясать. Что ты скажешь на это? - он протянул ему раскрытый конверт.
- Что там, Влад? Я без очков
- Ни много ни мало приглашение снимать цикл "Жизнь на планете" для программы Би-би-си. Тебя - режиссером, меня - оператором. Не веришь? Вот приглашение.
С минуту Ким приходил в себя. Он растерянно шарил по карманам, пытаясь отыскать очки, потом провел рукой по лицу, словно хотел стряхнуть с себя сон, потом еще раз, сильнее.
- Влад, дай я тебя ущипну. Что-то не доверяю своим ощущениям. Вдруг все равно сон. Слушай, это невероятно. Стало быть, кому-то еще это нужно...
Минуту-другую он молчал и глубоко дышал, как йог.
- Может быть, тебе воды принести?
- Не надо. Уфф! Все, я в порядке. Сядь-ка рядом. Знаешь, что пришло в голову? Может быть, это случайность, может быть, закономерность. Может быть, зря я все это наговорил. Но ведь кто-то понял! Кто-то услышал! И кто-то прислал этот конверт! Значит, неспроста все это.
- Ким, не будем гадать, что случайно, что закономерно. Знаешь, что я вспомнил? Тот фильм, где два разорившихся магната сидят на куче мусора. Мимо них проходит сердобольный африканский престолонаследник и кидает им в шляпу полмиллиона долларов. Мы его вместе смотрели. Помнишь, что один из них сказал другому?
- Ну?
- "We are back!!!" Мы снова в деле.
