Вальс
В тёмном саду, в тихом саду
Запевает железная птица.
Я туда никогда не приду.
Ясный восток, ясный закат.
Синих окон умытые лица.
Побреду по дворам наугад.
Низкий карниз, каменный лев.
Я пройду налегке и без цели
Мимо лавок, нигде не присев.
Дремлет вокзал, дремлет завод.
В сизой дымке холмы поседели.
Я пройду мимо чёрных ворот.
Мимо воды – мимо реки,
Где вдали замерла плоскодонка,
Полоса растворилась тайги.
В сени крыльца стая собак.
Удержать я хочу на ладони
Тени дерева выцветший знак.
Непросто
«Ну и как,
Как вам даётся
Обучение в университете?»
Он посмотрел сквозь очки в чёрных рамах,
Глаза в чёрных рамах
Пушистых ресниц и бровей,
В двойных
Чёрных рамах глаза.
И сказал:
«Знаете, мне вообще всё непросто».
Докембрийский период
Докембрийский период ещё не кончен.
Жив ещё отечества динозавр.
Край безмолвного леса зубчатый точит
Инструмент заката меж звёздных трав.
В лобовом край обрыва и звёзды возле,
И висок светила в воде кровит.
И никто не скажет, что сталось после
Той скалы, где был выбит последний твит.
Разговор
Иркутск, Иркутск, не рви
Беспомощное сердце
Своими форточками,
Свесившимися набекрень,
Велосипедом в садике тенистом
Распадных окон,
Бликующих, как хариус какой
В махровой чешуе
Отставшей краски.
Барочного распада
Увядают деревяшки
Резные и похожие на хитро
Соструганные нежные листы
Дубовые, завившиеся книзу,
Как свитки,
пожираемые пламенем
В костре на площади.
А бронзовые листики текут
И в землю, в землю утекают,
Как медь звенящая.
Бряцающий кимвал
Роняет звуки.
Сушится ковёр
Не первый месяц,
Основательно намокнувший в дожде,
Струится
Вода с него на грунт, и доски
Утоплены в расплавившейся глине.
Иркутск, Иркутск, не рви
Мне сердце сном раскрытым
На уровне второго этажа,
В котором разговор струится,
Что сам себе без перерыва снится,
Который мне подслушивать нельзя.
Друг
Друг мой, друг голубоглазый,
Не подвёл меня ни разу,
Не подвёл меня ни разу,
И от смерти спас.
И от смерти, и от тучи
Жадной саранчи летучей,
Хищных птиц и змей ползучих,
И от диких глаз.
Друг мой, рыцарь безупречный,
Дружбы верной, жизни вечной,
Смерти быстрой и беспечной
Был достоин ты.
Средь зеленыя дубравы
Ты лежишь без всякой славы,
На кургане реют травы
И цветут цветы.
Зеркало
Лес, ожидающий грозу.
Ту-ру, ту-ру.
Охотники в рыжеющем лесу.
На гобелене кавалькада с дамой,
Возглавляющей отряд
Ланиты розовы
И шлейф настолько длинен,
Что круп коня с лихвою покрывает.
Гриффона, давно тревожившего местных поселян,
Загнать решили, логово его
Не логово гриффоново отныне,
А западня.
И вот уже красноармейцы,
Прикладом выбив дверь,
Сорвав заржавленный замок,
Толпой несмелой
Друг за другом молча
Проходят в зал покинутой усадьбы.
Ещё блестит паркет, натертый воском.
И самый смелый
Рывком срывает скатерть со стола,
Летит на пол сорвавшаяся ваза
С засохшими цветами,
Дребезг, звон, осколки разлетелись по углам,
В полосках известкового налета.
И вскинули винтовки, и зеркал
Расстрелянных наполнил, отозвался, рассыпался
По зале ослепительный фейерверк.
Висит меж рам дырявый гобелен.
Ее высокомерная улыбка
Играет на заносчивой губе.
Пирс
Всю дорогу сор и лузга
Сыпались с языка,
Сел один
На полуразрушенном деревянном пирсе,
Накренившемся полузатонувшем
Вы идите себе, говорит, тут вода, –
Огонь разожжете, туристы?
В доисторическом небе, в распятьях трав
Солнце медленно закатилось за край земли.
Со стороны Чайки доносились
Звуки простодушные дискотеки,
И вдоль самой кромки,
Где тонкое лезвие тумана,
Рассекающего водное тело надвое,
Идет бесконечных ржавых цистерн состав,
Погромыхивая на русском языке.
Лодка
Бок легкой дюралевой лодки с одним винтом,
Склепанной дедом Трофимом.
Верховье Лены
Бурлящей, девы пятнадцати лет.
Путь наверх, к устью, –
К девочке Леночке,
Четырехлетней резвушке.
Все мельче и мельче вода,
Днище шкрябает о камни.
Вспять
По реке времени,
Серебряной
На шеверах-перекатах.
Разрезает лодка – волна,
Шумит, как тонкие листы железа,
Трясущиеся на ветру.
