Много лет находясь в иерусалимских клиниках "Кфар мерапе" и "Тальбия", он не переставал рисовать – нередко голубым карандашом. Почти детские минималистские рисунки. Прежняя детальная иллюстративность – с пристрастием к мелочам, когда по рисунку можно было судить о путнике с чемоданом, о шляпе и потертом лапсердаке, слякоти на дорогах, прописанных домах с покатыми крышами, с зарешеченными окнами, затерялась, как дорога, по которой шел путник... Художник на лету улавливал язык писателя, и он тут же становился его изобразительно-выразительным языком. Именно так Шалом Райзер иллюстрировал Шая Агнона. Писательские умолчания мог развернуть в портрет. Детальную реальность – перевести в подсознательное и ирреальное пространство. Главное – ощущение родственности, созвучности тексту.
Иллюстрации тушью к книге "Один из тысячи" Исаака Шенберга – поэтичны и мелодичны, как ранимая душа Бетти – главной героини книги. В ней есть что-то от гриновской Ассоли, хотя это – не берег моря. Чеканная отточенность линий, как будто уже воспринятая от Модильяни.
И – словно не по таланту – этот рисунок на голубом картоне. Как знать, может быть один из последних его рисунков. Он сохранился в одном из архивных томов истории болезни, между склеенными случайно, пожелтевшими от времени листами назначений. Странный рисунок... Рисунок пациента в голубой треуголке Наполеона.
Рисунок на голубом картоне – черным угольным карандашом. Рисунок на голубом картоне его истории болезни. Недобрый рисунок, негармоничный, ассиметричный - разладившийся рисунок. Всё в нем сдвинуто. Левая сторона – текстильно-орнаментальная: закорючки, колеса, лестницы, ломаные линии, вилы, щетки, очертания птичьего клюва, указательный палец с ногтем – замочной скважиной. Остановившиеся часы, наполеоновская треуголка.
Правая сторона – шахматное поле, в клетках которого женские глаза с длинными ресницами...
И еще два округлых глаза-веретена, из которых один словно уже затухает. Впрочем, рисунок мог бы быть и другим. Скорее всего, он произвольно обрезан.
Ученик экспрессионизма в изгнании
Мир художника – мир загадок. Сначала он сам задает их себе, задумывая и решая на полотне, потом отдает на суд зрителя. Каждый разгадывает эти загадки по-своему. И по большей части наши, зрителя, разгадки остаются только нашими - с какими бы "семью пядями во лбу" мы ни были. Пример? Да хотя бы знаменитая работа Зигмунда Фрейда "Леонардо да-Винчи. Воспоминание детства" ...
Так сложилось, что среди русскоязычных израильтян о Шаломе Райзере слышали больше доктора – психиатры, чем культурный истеблишмент. И не мудрено. Десятки лет лечения, тома архивных историй болезни. И всё – иврит, רק עברית ... Разве что художник Аарон Априль в беседе припомнил этого "странного минималиста", который далеко не с каждым соглашался вступить в разговор. "Минимум миниморум" информации – в интернете. На сайте Музея Израиля - упоминание дат рождения – смерти Шалома Райзера. Пара статей - на иврите и английском. Ссылка на каталог к выставке 1989 года со вступительной статьей Гедеона Эфрата "Шалом Райзер: художник в голубом". Эта статья публиковалась и на страницах газеты "А-Арец". А каталог выставки удалось разыскать в Национальной библиотеке Израиля.
В иерусалимской стоматологической клинике доктора Мишели Рот имеется эскиз в стиле "Голубя мира" Пикассо. Его красивые простые линии приковывают внимание пациентов. Рисунок подписан: Пабло Пикассо <…>. Мишель Рот когда-то купил его в Париже и был уверен, что это Пикассо. <…> Рот привез работу с собой, репатриировавшись в 1983 году. «Я купил работу во Франции и сказал себе, что в один прекрасный день повешу ее в своем офисе в Израиле <…>, рассказывает Мишель Рот, - Однажды ко мне пришел старик, направленный социальным работником в стоматологическую службу. Он сел в кресло и сказал мне: «Пикассо не смог бы сделать это. Это - Я ». Шел 1996 год. Этот старик был Шалом Райзер - художник, который провел большую часть жизни в психиатрической больнице Тальбия в Иерусалиме, где выставлены некоторые из его работ. Тогда я не принял всерьез то, о чем он мне сказал", - поясняет Рот, - но спустя короткое время, его социальный работник пришел в клинику и я решил удостовериться в услышанном. Социальный работник подтвердил, что Райзер действительно работал на Пикассо во Франции, создав эскизы для десятков голубей, которые Пикассо затем подписывал"[1].
Наверное, с легкой руки и образного слова искусствоведа и философа д-ра Гидеона Эфрата, Шалом Райзер так и вошел в историю израильского изобразительного искусства как "האמן בכחול" – художник в голубом ד''ר גדעון עפרת. "שלום רייזר \ האמן בכחול")).
Шалом Райзер – художник во многом знаковый для Израиля. Его жизнь, судьба и творчество не только интересно вписываются в историю нашего государства, но типичны также для портрета художника ТОГО времени, когда красота и романтика модернизма были не просто словами, а частью личного романтического строя творца, когда слова Любовь и Муза не произносились со снобистско-нонконформистской иронией.
Пабло Пикассо и Шалом Райзер
Шалом Райзер – ученик немецкого экспрессионизма в изгнании, современник и сподвижник тех, послевоенных столпов мировой живописи – Пабло Пикассо и Марка Шагала. Он, не знавший лично Модильяни, но знакомый с его, уже маститыми в то время, друзьями – такой же романтик века, как Амадео. И такой же служитель Музы, только первый рисовал свою Жанну Эбютерн, второй – не меньшую красавицу, родовитую француженку Мишель Поро.
Романтическая биография в неромантический век
Шалом Райзер родился в декабре 1920 года, по одним данным – на Украине, по другим – в польском городе Тарнов. Райзеры жили в бедности – отец чем-то торговал, мать нянчила детей. Когда мальчику было лет 6, семья, спасаясь от нищеты, перекочевала на жительство в Вену. Отец нашел работу учителем иврита, но финансовую ситуацию переезд не улучшил. Шалом тем не менее хорошо учился, а когда подрос, вступил в молодежное еврейское движение "Кахоль – Лаван". Он с детства любил рисовать и мечтал о стезе художника. А деспотичный отец трезво планировал ему карьеру врача или инженера.
История рассудила иначе. После прихода к власти нацистов жизнь евреев в Вене становилась все тяжелее и опаснее. Шалом сам, вопреки воле отца, решил уехать в Эрец-Исраэль. Денег на дорогу конечно не было, но колесо Фортуны уже катило по намеченному пути: среди многих претендентов на 20 мест в "Новый Бецалель" жесткий конкурс прошли и посланные "на удачу" рисунки Райзера.
Шалом Райзер приехал в Иерусалим незадолго до начала Второй мировой войны. Ему снова везет: состав преподавателей "Нового Бецалеля" оказался легендарно силен. Это такие известные живописцы, бежавшие от нацистов из Германии и Австрии, как Йосеф Будко, Мордехай Ардон, Яков Штейнхардт, Давид Гумпель и др.
Вместе с Шаломом Райзером в одном потоке учились Шломо Виткин, Йоси Штерн, Рут Шалом. По воспоминаниям Йоси Штерна, "Шалом был одним из самых талантливых учеников нашей школы. Особенно он преуспевал по части лаконичного, но энергичного рисунка. Мало линий, но много выразительности"[2].
Титус
Друзья звали его "Титус", потому как он был красив и похож на сына Рембрандта – Титуса (Рембрандт ван Рейн. "Титус, сын Рембрандта". 1655). Иногда по субботам Шалом Райзер гостил в доме профессора Мартина Бубера, с внучкой которого учился в "Бецалель".
Шалом Райзер
В начале 40-х родители молодого художника бежали из Вены в Югославию и оттуда на судне пытались отплыть в Эрец Исраэль. Но корабль был захвачен нацистами, и родные Шалома погибли. Кроме младшей сестры, которая успела уехать в Англию, а потом поселилась в одном из израильских кибуцев.
1943-48 годы, наверное, самые удачные в творческой жизни художника Шалома Райзера. Короткий период женитьбы и развода никак не повлиял на его профессиональный рост. Он, несмотря на молодость, становится популярным, не раз выставляется в галереях Иерусалима. Это фигуративная живопись и графика. Райзер уже виртуозно владеет тонким пером, работает на контрастах черного и белого. В рисунках ощущается влияние экспрессионистской немецкой школы его учителей.
В эти же годы Шалом Райзер сотрудничает с издателем Мордехаем Сегалем, выпустившим его иллюстрации к ТАНАХу, а также к книгам Шая Агнона, Ицхака Шенберга детской книжке Якова Пикмана "Каланит". Казалось бы, карьера художника складывается куда как удачно. Но в 1948 году, в возрасте 29 лет, Шалом Райзер решает ненадолго съездить во Флоренцию - поучиться литографии. Оттуда отправляется на недельку в Париж и ... как нередко бывает с людьми творческими (да и не творческими тоже, что греха таить) неделька превратилась в 8 лет.
Голубая мечта
1948 год. Франция еще помнит войну, но прежний бомонд уже подтягивается в Париж. Франтоватый молодой человек с лицом рембрандтовского Титуса, художник, прогуливается по Монпарнасу, заходит в кафе "Дом" и ... увязывается за обворожительной девушкой, которая почему-то не желает с ним знакомиться, кричит, отгоняет, возмущаясь во всеуслышание... Но разве может устоять француженка против "Титуса"? Они знакомятся, и оказывается, что зовут красавицу - Мишель. Полное имя – Мишель Поро. Сам Шалом, с присущей художнику наблюдательностью вспоминал: "Сверху она – Модильяни, снизу – Пикассо". Безусловная красавица, яркая, эффектная, броская. Как вспоминала позже певица Браха Цфира, знавшая эту пару в Париже, Шалом с Мишель привлекали к себе всеобщее внимание парижан. Одного роста, исключительно одетые, они часто гуляли по улицам вдвоем, опьяненные своей любовью.
Райзер всегда изображал ее как Сапфо, как античный профиль на камее, как одну из мифических героинь на греческих амфорах. Он жил ее красотою как художник и любил говорить, что сам великий Пикассо завидует ему из-за красоты Мишель.
Гармония не бывает без трудностей. Как и Жанна Эбютерн, Мишель была христианкой, происходила из обеспеченной семьи. Как и Жан, связавшая свою жизнь с Модильяни, Мишель вынуждена была порвать с родителями, не принимавшими выбор дочери – художника-еврея из Израиля. Тем не менее, они были парой 8 лет. Но разрыв не был внезапным. Всё чаще и чаще происходили ссоры, доходившие до рукоприкладства. Мишель не желала иметь детей, более того, начала говорить о своей любви к женщинам.
После одной из бурных ссор осенью 1956 года они расстались навсегда. С тех пор Райзер никогда не видел ее. Но всю жизнь продолжал рисовать свою Мишель. Её и себя – вместе. Мишель осталась его единственной Музой в творчестве. Любовь к Мишель становится мистической составляющей творчества художника, как в античной трагедии.
Д-р Г.Эфрат обращает внимание на порой мало заметные, но важные символические детали, ставшие основой тех или иных композиций художника, зачастую просто набросков или обрывков фраз, сделанных Райзером на рисунках: "Когда сегодня он (Ш.Р.) рисует двух обнимающихся женщин – это Мишель, которая осталась где-то там, в Париже. Когда он рисует маленькую лодку рядом с этими женщинами, это – страстное желание уплыть к его Мишель. "Мишель и Шалом," – подписывает Райзер один из своих рисунков, где он в шляпе Наполеона обнимает свою Мишель. А на втором плане – крылатый конь Пегас, стоящий на скале у края морского прибоя. А в воздухе парят птицы. Он – конь, она – птица. Она – голубка, которая часто присутствует на его рисунках. Она же – греческая скульптура идеальной красоты. Она же – крылатая богиня правосудия с мечом на боку, богиня, которая часто появляется на его рисунках, паря над Иерусалимом и Кинеретом. Мстительная женщина? Ангел – хранитель? Всегда, всегда будет рисовать Шалом свою Мишель – любовь в нереальных ролях. Всегда – идеально красива, идеально изящна, идеально хороша"[2].
О французском периоде жизни художника известно не так много. История любви не фиксируется в истории болезни. Работ почти не сохранилось. Но эти 8 лет счастья для Райзера были прекрасны, и не только любовью к Мишель – потребностью совершенствоваться в творчестве. Он старательно учился живописи, посещал лучшие музеи Европы. Он общался с выдающимися художниками современности, такими как Пабло Пикассо и Марк Шагал.
Марк Шагал и Шалом Райзер
Райзер выставлялся. В 1949 году в Еврейском музее на Монмартре состоялась его первая выставка. В начале 50-х – еще две выставки, одна из которых была в Ницце в гостинице "Негреско", другая - в доме Йоны Фишера, старшего куратора Музея Израиля. Он рисовал много, страстно, в запой. Но что и где осталось? Легенда о любви - для поэтов и белое пятно – для исследователей.
Этот период жизни Райзера и по сей день "белое пятно". Но известно, что случилось дальше. По свидетельствам очевидцев, в последние годы в Париже художник или нищенствовал, или шиковал. Жил впроголодь или тратил деньги в шикарных ресторанах. При этом по-прежнему хорошо одевался и, подобно своим собратьям-художникам, много рисовал и продавал портреты посетителям парижских кафе.
И тем не менее, это была жизнь полная творчества с ощущением ее полноводья! Он не придавал значения тому, что давно был болен...
Художник в голубом
Первые признаки психического заболевания у художника появились еще в 1941 году, когда после драки на улице его госпитализировали в иерусалимскую психиатрическую клинику. В Париже, видимо, заболевание вновь дало о себе знать, а теперь, после разрыва с Мишель проявилось серьезными расстройствами. Он вел себя странно, порой бросал непонятные фразы, строил какие-то нереальные на фоне его положения планы. То жил по друзьям-художникам, существование которых немало напоминало существование парижских клошаров, то поселялся в дорогих гостиницах, оставляя в счет оплаты чемоданы своих работ.
Однажды друзья, видя бедственное положение друга, нашли денег и купили ему билет на корабль до Хайфы. Но Шалом доплыл лишь до Наполи. Там сошел на берег, был арестован полицией и заключен в тюрьму. Начальник тюрьмы, видимо довольный сделанным художником его портретом, помог отправить Райзера обратно в Париж.
Друзья уговорили Шалома проконсультироваться у парижского психиатра – профессора Баруха. Шалом Райзер пришел на консультацию щегольски одетым. Впоследствии, отвечая на вопрос, что было на приеме, Райзер отвечал довольно: "Я продал ему свою картину", рассказал о планах уехать с Мишель в Испанию, в Гренаду, чтобы полежать там под гранатовыми деревьями...
В ноябре 1956 года, после окончательного разрыва с Мишель, несмотря на холода, Шалом Райзер пешком ушел в Швейцарию. Будучи совершенно больным, художник был госпитализирован в женевскую психиатрическую клинику "Bel-Air" и через полгода пребывания в ней отправлен в Хайфу. Несколько месяцев прожив в кибуце у сестры Ханы, он был госпитализирован вновь в психиатрическое учреждение "Кфар мерапе" в Иерусалиме.
Душа творца ранима и непредсказуема. Неугасающая любовь к Бэлле долгие годы вдохновляла кисть Шагала. Амбивалентные любовь-ревность и ненависть к Родену – на всю жизнь выбили резец из рук Камиллы Клодель. Уход Мишель... Что может быть нехудожественнее нехудожественной жизни?
В 60-е годы Шалом продолжает активно рисовать – с заметным влиянием стиля Пикассо: его Мишель – "женщина-цветок", как голубой цветок - излюбленный мотив немецких романтиков. Его занимают сюжеты из античной мифологии. Он может самовосполняться лишь в прекрасном...
Но по возвращении в Иерусалим контролируемая целостность словно начинает тяготить Райзера. Его работы приобретают незаконченный характер. Виден порыв, потребность высказаться, а в сущности то, что кто-то назовет символизмом, а кто-то так и заметит: "Не дописал".
Во времена улучшения душевного состояния "рисунок художника становится много более контролируемым, сильным, видна техническая фигуративная база и умение играть с искажениями перспективы и анатомии, линия всегда уверенная, подвижная, нежная, осмысленная и с намеком"[2].
В треуголке Наполеона
При ухудшении состояния меняется и рисунок художника: "Линия становится грубее, аморфнее. Цветовое заполнение рисунка гуашью более резкое, поверхностное... рисунок смотрится компульсивным, прямым, агрессивным несмотря на его деликатность. На таких рисунках Райзер ставит новую подпись – "Шалом" печатными буквами."[2].
А в какой-то из дней он надевает огромный кулон в виде голубой тарелки – талисман от сглаза, и больше его не снимает.
Иерусалимские друзья и коллеги Шалома Райзера не раз организовывали персональные выставки художника. Но состояние его здоровья всё более ухудшалось. С одной стороны, он как бы продолжал свой парижский образ жизни, уходя утром из "дома" (психиатрического учреждения, где суждено ему было найти свой последний приют). Он пешком шел в знакомое ему с юности кафе "Таамон", где сиживал еще в бытность свою студентом "Бецалель", споря до хрипоты на немецком со своими именитыми учителями и сотоварищами. Райзер садился в уголке и наскоро рисовал портреты посетителей. Редко, но всё же покупали рисунки у этого странного, в голубой одежде и треуголке "а-ля Наполеон" художника. А потом - другое кафе, а потом третье ... Иерусалимская художница и коллекционер Ализа Ольмерт вспоминает, что Шалом Райзер регулярно заходил в кафе "Савиньон", где она в юности подрабатывала официанткой. За чашку чая он расплачивался набросками на салфетках, которых у нее скопилась целая коллекция.[3]
Порой он просто просил денег на еду, а то и на поездку в Париж, к своей Мишель. Иногда уезжал из Иерусалима. Его задерживала полиция или на улице, или в гостинице - за неуплату...
"Это была ретроспективная выставка его работ в галерее "Swed" рядом с King David Hotel. Я брал у него интервью и часто встречался с ним в кафе. Он утверждал, что Пикассо украл у него голубя. Я всегда считал это ерунда. Я никогда не принимал это всерьез. Я уверен, при всем уважении к Шалому, что Пикассо не нужен был Райзер, чтобы придумать своего голубя".[1].
Выставка и впрямь произвела много шума и привлекла к себе внимание всего Израиля.
«Это было очень волнующее событие. Я очень хорошо помню, как тысячи людей выстроились за пределами галереи, чтобы увидеть его работы, какая передачу транслировалась по израильскому телевидению, и это дало ему толчок"[1].
Последняя выставка работ Шалома Райзера состоялась в Иерусалимском Доме Художников в 1989 году.
Художник Шалом Райзер умер в феврале 2001 года. А несколькими годами позже в Израиле был снят 52-минутный документальный фильм "Broken" ("Сломленный") – о жизни и творчестве художника (режиссер Миха Ковлер).
На обороте голубого картона (эпилог)
Ребенок не обрезает свои рисунки. Художник – редко, пытаясь добиться определенного художественного эффекта.
Если перевернуть эту обрезанную Райзером картинку на голубом, то в ее геометрических очертаниях можно ясно увидеть грустное лицо, изображенное таким, каким он сам себя знает. Со следами того, что было в его жизни важным: "текстиль" Матисса и искаженный лик. Так и Пикассо деформировал лица разлюбленных им женщин до безобразных образин. Но это лицо - не злое, а очень грустное, в полном миноре. Часы, стрелки которых остановились, указующий перст судьбы – всё то, что когда-то слагалось в прекрасные черты...
И взгляд со стороны – еще некто, ощерившийся в злорадной улыбке.
"Райзер был прекрасным рисовальщиком и живописцем, имел хорошую руку. Но он так и не достиг высшей точки оригинальности и не осуществил прорыва в стиле. Он, прежде всего, - большая история и упущенная карьера. Он мог бы стать великим художником".[1].
На обороте голубого картона подпись – "1ה".А-ришон – самый первый! Райзер? Ведь "реш"– первая буква его фамилии.
Логичное самооценочное сочетание – "а-ришон – Шалом Райзер".
Использованная литература:
1. Steve Linde "Whose ‘Dove of Peace’?" (Jerusalem Post, 26/02/2010).
http://www.jpost.com/Israel/Whose-Dove-of-Peace
2. Г. Эфрат. Вступительная статья к каталогу "А-иш бэ кахоль" (ивр.). 1989.
3. Дана Гилерман. "Гмар хатима: Ализа Ольмерт" (ивр). Газ."А-Арец". 30.09.2006.
Примечания:
Рисунки и фотографии взяты из открытых публикаций прежних лет:
- газета הארץ, статья д-ра Г. Эфрата "היש בכחול", фотограф Ализа Орхан (1989?).
- газета ירושלטון, статья Шломи Сандока ."רע לי! אין לי חופש!"
- сайт "Hocus Focus Films" http://www.focusfilms.com/mov_broken.html
- обложки взяты с сайта "חברים"
Особая благодарность д-ру Владимиру Голдзанду и д-ру Якову Шульцу, оказавшим помощь в подготовке информационно-иллюстративного материала о художнике.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(54)июль2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=54
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer7/Podolskaja1.php
