***
К концу ноября стали дни друг на друга похожи,
И ночи длинней, и загадок полны вечера…
Из Летнего сада уходит последний прохожий,
И тянут его, увлекая за полы, ветра.
Стоит на мосту неуверенно, как виноватый.
О, если бы он сквозь густую преграду ветвей
Сумел разглядеть меж немых заколоченных статуй
Смешное подобье великой печали своей…
Снега упадут, и под кронами станет светлее.
И пристально глядя, увидит другой кто-нибудь:
Вертлявая девочка плачет на главной аллее
И шепотом просит ей облик минувший вернуть.
***
Из памятного дня с цветами и травой,
Когда свинец Невы сменился синевой,
Донесся слабый звук, в тиши подобный вскрику.
Я к шкафу подойду и дверцу отворю,
И с Вами по душам я вновь поговорю,
И руку протянув, поглажу Вашу книгу.
И этот краткий миг
Молчанья возле книг,
И этот долгий мрак
Возни среди бумаг,
И солнечного дня тепло и пониманье
Составят долгий век.
И строгий человек
Мне ласково кивнет с улыбкой состраданья.
***
Молодой ли, старый – все равно.
Все прошло и кануло. Ни строчки
Не осталось. Желтые листочки
Из тетрадей сгинули давно.
Наклоняться к белым кружевам,
Целовать протянутую руку,
Узнавать гармонию по звуку,
Правду – по замученным глазам.
Просто жить. И голову вскружив,
Жизнь подарит радость и мученья.
А стихам не придавать значенья:
Это – как дышать, покуда жив.
***
Зима, дорога, одинокий путь,
От ревматизма вновь свело колени.
Гляди в окно и знай – не в этом суть,
А в предстоящей трудной перемене.
Летит, летит старинный экипаж,
И путник ловит вьюги отголоски.
От множества находок и пропаж
Он присмирел и смотрит философски
На жизнь, на лес, на сумрак за окном
И на свои распухшие суставы.
И стоит ли гадать – а что потом?
А что потом? Доехать до заставы,
Коней сменить и вновь куда-нибудь,
Не привыкая к стенам и порогам.
Зима, дорога, одинокий путь
Располагают позабыть о многом,
О возрасте и прочих мелочах,
Забыть судьбы превратности и милость.
В нем дух силен и разум не зачах,
И перемена где-то притаилась.
Навстречу ей, вперед, еще чуть-чуть…
Он сел прямей и смотрит зло и властно.
Зима, дорога, одинокий путь –
Ведь это тоже, в сущности, прекрасно.
Мельканье лет, и мыслей, и застав,
Рука тверда и непреклонен почерк…
Красавица, роман перелистав,
К окну припав, на цыпочки привстав,
Еще услышит легкий колокольчик.
***
Б.Г. Друяну
Пускай стихи приходят с холодами,
С бессонницей и зрелыми годами,
А то, что раньше, – это не стихи,
А бунинское легкое дыханье,
Кисейной занавески колыханье,
Наивный трепет, лепет, пустяки.
Зато она и вправду хороша –
Свою судьбу принявшая душа,
Прервавшая себя на полуслове,
Как только различила между строк
Чужой потусторонний холодок
С чужими запятыми наготове.
Сегодня, ежечасно, ежегодно
Живи, душа, отныне ты свободна,
Чужое не возьмет тебя в полон.
Выращивай свое, но помни свято
О тех, кто путь твой осенил когда-то.
Пусть вечным будет – только так и надо –
Твой первый ученический поклон.
***
Как при Блоке – лиловые складки,
Полусумрак и полупокой.
И все в том же знакомом порядке
Возникают строка за строкой.
Как при Блоке – пустые подъезды,
Ночь и гулкое эхо шагов.
И во мне возникают подтексты
Самых светлых на свете стихов.
Как при Блоке – метель не стихает.
И в любых закоулках Москвы,
Где ни спрячься, - везде настигает
Тот пронзительный ветер с Невы.
***
Оставлю в скверике скамью,
Сверну на площадь наудачу,
Под теплым снегом постою,
От теплой радости заплачу.
А на Неве, на грязном льду
Вороны серые скучают.
Они тоску обозначают.
Я поскорей от них уйду.
А снег разлегся на кустах,
Кусты пушисты и красивы.
Но почему в моих ушах
Гремят тяжелые разрывы?
Как пуст зимою Летний сад!
Как мерзнут руки в рукавицах!
Война. Блокада. Ленинград.
Две «шпалы» в папиных петлицах…
Коктебель
Не уйти – повсюду с нами
Тень ошибок и обид…
Над безлесыми холмами
Птица серая парит.
Лопушок, на мышь похожий,
В пыль зарылся и зачах.
Птичья тень тяжелой ношей
Распласталась на плечах.
Путь недальний, вид унылый,
Бесконечно длится день.
Над высокою могилой
Кружит умершего тень.
Не спеши остановиться,
Приглядись – холмы ли, дым?
На лицо мое ложится
Тень поэта или птицы?
Где живые? Где граница
Между мертвым и живым?..
МЕТЕЛЬ
«Но едва Владимир выехал за околицу в поле,
как поднялся ветер и сделалась такая метель,
что он ничего не взвидел».
А.С. Пушкин. «Метель».
1.
Отправят девочку в кровать,
Она пригреется в постели
И будет тихо засыпать
Под шорох пушкинской «Метели».
Ей хорошо. А надо мной
Сны и невнятны, и недолги.
Зато я чувствую спиной
Всю благодать вагонной полки.
И мельтешащие стволы
Вдруг остановятся на месте,
Где обе встречные «Стрелы»
Видны друг другу на разъезде.
В обеих сон и забытье.
Но кто-то в той в Москву стремится.
Он едет в прошлое мое,
Как я в его. И нам не спится.
Рассвет. Перрон. Метель и мгла.
Но я увижу сквозь преграду:
Адмиралтейская игла
Летит навстречу снегопаду.
Звенит мотивчик в голове,
Мурлыча мне о небывалом…
Уютно девочке в Москве
Дремать под теплым одеялом.
2.
К окну подойди, близоруко глаза напрягая,
Закутайся в кофту и зябко дыши на стекло.
Метель заметает дороги от края до края,
Все выше сугробы, всю память твою замело.
Бессмысленно думать метельною ночью о лете,
Да ты и не помнишь, как выглядят летом луга.
Ты лучше послушай, как северо-западный ветер
Все гонит и гонит с балтийского неба снега.
А там, далеко, у Невы, вдоль пушистой аллеи
Идет человек, побелевший от снежной красы.
Ты за полночь свет погаси и укройся теплее,
И незачем взгляды косые бросать на часы.
Не видно домов и людей, и весь город как вымер.
Два скорых, два встречных готовы в дорогу опять.
В такую метель заблудился бы снова Владимир,
В такую метель, разумеется, нечего ждать.
3.
Черный Пушкин в сугробы одет,
На бульваре скамьи завалило.
У художника выбора нет,-
Надо впрок заготовить белила.
Он подрамник берет за ремень
И выносит его на свободу.
В безмятежный, безветренный день
Принимается он за работу.
Вот и мне за работу пора.
За окном тишина и доверье.
На заснеженной глади двора
Выделяются четко деревья.
А вчера уверяло меня
Мельтешение линий и точек,
Будто слышно хрипенье коня
И под самым окном – колокольчик.
Чем кончается повесть? Ах, да –
Тем же самым, чем кончилась прежде.
Совпаденье в конце, как всегда,
Оставляет пространство надежде.
Кто виновен, что мы в суете
Забываем про снежные бури?..
У художника снег на холсте
Получился белей, чем в натуре.
Зимний день потускнеет к пяти,
Мы опять никуда не успели.
Ну и пусть. Посидим взаперти,
Подождем продолженья метели.
Два голоса
1.
Перед тем, как отчаяться, я проявлю нетерпенье,
Я позволю себе Вас от будничных дел оторвать.
Может быть, не любовь, а наивная вера в спасенье,
Золотая надежда меня посетила опять.
Может быть, не любовь, - тяготенье к покою и свету.
Может быть, не слеза, а капель на озябшей щеке.
На Неве ледоход. Вы стоите спиной к парапету.
Вы пальто распахнули и держите шапку в руке.
Так постойте еще и позвольте на Вас наглядеться.
Мне от счастья тепло, я легко подбираю слова:
Может быть, за мое сиротливое темное детство
Мне сегодня подарены Вы, ледоход и Нева.
Этот день отойдет, растворясь в суетливых и шумных
Прочих днях нашей жизни, растает, как мартовский лед.
Но однажды в глазах Ваших добрых, серьезных и умных,
Может быть, не любовь, - благосклонность ко мне
промелькнет.
2.
Перед тем, как отчаяться, я вспоминаю все то же:
Ледоход на Неве и оттаявший серый канал.
Может быть, не любовь, но я думаю, будь я моложе,
Я, наверное, все же любовью бы это назвал.
Может быть, не любовь, а надежда тихонько вернулась,
Не надежда сама, а ее осторожная тень.
Может быть, за мою дистрофичную нищую юность
Мне подарены были и Вы, и сырой этот день.
Так садитесь удобней и на ногу ногу закиньте,
Полудетскую туфлю небрежно качнув на мыске…
Может быть, не любовь, но звенят напряженные нити,
Но тепло на душе, но ладонь замерла на виске.
Этот день отойдет, и мы оба привыкнем к разлуке.
Может быть, не любовь, - благодарность пойдет по пятам.
Но когда-нибудь я на ветру покрасневшие руки,
Ваши руки прижму к задрожавшим безмолвным губам.
***
Е. М.
И все… И запоздалая весна
Глядит в окно, меня не утешая,
И яма, неуклюжая, большая,
С водой и грязью, из окна видна.
Чернеет лес, дома грязны и серы,
Темна земля в неряшестве своем.
И снова изменяет чувство меры
И наделяет зреньем и чутьем.
Осколки сна… видения… обман…
Дрожит луна за тонкой занавеской.
Над рукописью плачет Достоевский,
За голову хватается Иван.
Тугодум
Рождественское зеркало молчит,
За окнами пустынно и угрюмо,
Но снег идет – и музыка звучит
В ночной душе героя-тугодума.
Он покурить выходит на балкон,
И медленные, медленные мысли
Его тревожат. Ночь, сочельник, сон
Над заметенным городом нависли.
Он думает о том, как далека
Предавшая и слабая рука,
Но замирает мысль на этой фразе.
Над ним луна в своей округлой фазе
Едва-едва мелькнет сквозь облака.
Все остальное – мимо, мимо, мимо,
Как легкий сон и приглушенный шум.
Еще не срок – на то и тугодум –
Понять, что все уже непоправимо,
Что в зеркале рождественском – беда.
Он вспомнил: «Вифлеемская звезда…»,
Взглянув на огонек от сигареты,
Но мысль опять пропала без следа,
И он вернулся в комнату. А где-то
Созвездья стыли, женщина спала,
Собаки выли и метель мела.
А перед ним – искусственная елка
И маленькая детская кровать,
И девочка, которой надо спать,
Еще не спит. Но музыка не смолкла.
Он слушает ее. Идет к концу
Рождественская ночь под плач метели,
И медленные, медленные тени
Плывут по вдохновенному лицу.
***
Памяти Юлиана Григорьевича Оксмана
- Красавица, умница, думай,
И месяц припомни, и год.
На смену усмешке угрюмой
Улыбка прозренья придет.
- Я помню декабрь и заносы,
Метель в переулках пустых,
И я задавала вопросы,
И Вы отвечали на них.
Вы шли в ореоле печали,
Как будто несли на плечах
Все то, что для Вас означали
Слова о «сибирских ночах».
О, как Вам пришлось потрудиться
На склоне замученных лет,
Чтоб школьнице с бантом в косице
Понятен был каждый ответ…
И чей-то кромешный, запретный
Всплыл облик над снегом и льдом…
Нас ждал на Садово-Каретной
С большими подъездами дом.
- А дальше?
- А дальше – в тумане –
В портретах и книгах стена.
На темном и низком диване
Так прямо сидела – Она…
- А дальше?
- А дальше не надо:
Все помню: чужое жилье,
Дыхание Летнего сада,
Блокадных ночей Ленинграда,
И горечь смертельного яда,
И спину прямую ее.
- А дальше?
- А дальше всё то же:
Москва и декабрь непохожий,
Метель, фонари, гололед.
А память все тает и тает,
Но кто-то меня окликает,
И мудрый старик возникает,
И школьницу дальше ведет…
***
Еще одна – строка или вина,
Победа ли, страница ли, утрата,-
Она опять приходит, значит, надо,
Чтобы она пришла – еще одна
Надежда, безутешность, годовщина,
Еще одна иллюзия – причина
Того, что так заманчиво смотреть
В грядущее, и там, за облаками,
Беду чужую развести руками
И, мудрости набравшись, не стареть.
Еще одна загадка между строк,
Дорога, птица и краюха хлеба.
Листву сожгли, но тянется дымок
Живою нитью, уходящей в небо.
Ему навстречу, медленно кружа,
Еще одна опустится душа
И горько всхлипнет над непоправимым.
Бессмертны узы неба и земли…
Мы б этому поверить не смогли,
Когда б не надышались горьким дымом.
Легко ль пробиться будущим побегам?
Но Родина, засыпанная снегом,
Вся в ожиданье солнца и тепла.
Еще одна весна, влюбленность, жалость…
Дорога вверх вовек не прекращалась,
В нее самозабвенно превращалось
Все, что сжигалось на земле дотла.
***
И краткий дождь под Новый год,
В ночи ударивший по стеклам,
И три зарницы в небе блеклом,
И вспыхнувший зеленым лед,
И ветерок над головой,-
Все эти странные детали -
Лишь растревоженные мной
Смешные детские печали.
Они, конечно бы, не стали
Прологом к драме мировой,
Когда бы не возник впотьмах
Вослед мелодии метельной
Невыносимый страх смертельный
В бессмертных огненных глазах.
***
Сто мелодий сплетутся в одну,
Отлетев от оркестра и хора,
И обрушит на мир тишину
Повелительный жест дирижера,
Чтоб, задетый полночным огнем,
Мир очнулся, спокоен и светел,
Чтоб за темным и дальним окном
Кто-то ангела в небе заметил
И, смиряя дыханье, следил
Так доверчиво, нежно и чутко
За согласьем небесных светил
И согласьем души и рассудка.
***
В сумерках классической метели
Каждый видит что-нибудь свое…
…На меня пронзительно глядели
Очи беспощадные ее.
Вместо трона – ледяная горка,
Снежный нимб вкруг гордой головы.
Вздорная принцесса, фантазерка,
Золотая пленница Москвы.
Я шепчу губами ледяными,
Поклонившись ей издалека:
«Нам с тобой одно и то же имя
Нашептали в разные века.
И как будто небо раскололось,
И пространство – ненадежный кров.
Мы с тобой один и тот же голос
Различаем с дальних берегов».
Нет ответа. Значит, и не надо.
Потемнеет небо, и тогда
Над дворами Старого Арбата
Загорится древняя звезда,
И душа опять сольется с небом.
Но опасен под ногами лед,
Но блестят, блестят под грязным снегом
Золотые туфли Турандот.
***
Еще не наступила темнота,
Но улеглась дневная суета
И вместо рампы высветился иней.
Вот-вот польется музыка с небес,
И мир затих в предчувствии чудес
И шумного успеха героини.
Героя назвала бы я творцом
Или певцом. С загадочным лицом
Он предстает, то весел, то печален,
И так небрежно и легко творит…
Короче, он красив и знаменит,
Талантлив и местами гениален.
От героини он весьма далек.
Она ж надела свадебный венок
И выверяет каждое движенье,
И вспоминает пару нужных фраз…
Но этот интригующий рассказ
Останется, увы, без продолженья.
Пойдет ли героиня к алтарю
С тем самым, про кого я говорю, -
Конечно, интересно, но не очень.
Куда важнее то, как хороша
Была ее полночная душа,
Когда она глядела, не дыша,
Герою в ослепительные очи.
И оказалось, все ей нипочем:
Ни страшный ангел с огненным мечом
И стойкой репутацией изгоя,
Ни звонкие провалы прошлых лет.
Нет, для нее сошелся клином свет
На тонком обаянии героя.
Она чудит. Ну что ж, чуди, чуди…
Кто ведает, какая впереди
Откроется туманная страница…
Нам в темноте ни слова не прочесть,
И в этом свой резон, конечно, есть…
Но как похожа на благую весть
Надежда, озаряющая лица.мм
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(54)июль2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=54
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer7/Virta1.php
