* * *
И этот день всего лишь черновик,
всего лишь очертанья бытия
и контур мысли, а к стеклу приник
рассвет, грядущее в себе тая.
Из сумрака да в предрассветный мрак
ступил я, не заметив перемен:
рассвет плеснул мне кофе натощак
и стрелки перевел. Я пересел
в другой вагон и снова — по кольцу:
огнями встречный зренье резанул,
к началу мчась, а может быть, к концу
кольца, напоминающего нуль.
От этой точки я веду отсчет
того, что остается между строк,
и каждый перекресток, день и год
ложится знаком минуса у ног.
1981
Рождественская коммунальная элегия
I.
Я двери распахну друзьям, хотя
здесь каждый след в треклятом коридоре
соседи мною вытереть хотят,
но никогда я двери на запоре
держать не буду - в мире и согласье
мне в коммунальном мире сем нельзя
прожить - хоть разорвись на части.
Я позывные шлю в эфир: „Друзья,
вас ожидает чай и мелкий частик
в томате, и - за неимением спирта –
пшеничной водкой обожжем нутро.
Да будет радость и печаль испита
до дна стакана с меткой общепита –
такие уж настали времена,
и вы, увы, вскочив не в стремена,
но выдравшись из толкотни метро,
все ж явитесь, чтоб выпить в этот час
за продырявленный звездой покров:
она торчит, как гвоздь, о рождестве
напоминая нам в который раз,
хотя одни на нашем торжестве
мы в коммунальнейшем из всех миров.
II.
Признаюсь вам, что грусть есть существо
с печальными жирафьими глазами.
Я издали, друзья, слежу за вами,
вдали от вас справляю рождество,
и Новый Год... но впрочем, не берусь я
поведать вам о длинношеей грусти.
1982
Старым друзьям
Мы за полночь, как встарь, на чашку чая
с лимоном, прихватив с собой пирог
домашний, испеченный старой мамой,
уже не скоро, видимо, придем
друг к другу, и стихи, как встарь, друг другу
мы до утра читать не скоро будем:
во-первых, маму (уж тому два года)
в больнице до инфаркта долечили;
а во-вторых, тому немало лет,
как развели нас: города и страны,
и для того, чтоб время скоротать,
пространство покорить конем железным
не всем удастся; в-третьих, расстоянья –
еще не самый страшный бич, поскольку
еще есть служба, очередь в продмаг,
и потому, наверное, не скоро
мы снова навестим друг друга, впрочем,
я узнаю и даже принимаю
такое вот свое житье-бытье:
жизнь - очередь от края и до края,
я оказался, как всегда, в хвосте...
1982
Говорящие Камни
1.
Я подышать уехал из Москвы -
У матушки так мало кислорода.
Когда любовь есть только несвобода,
что я нашел на берегах Невы?
...Застыли львы, и не журчит канал,
дворцы смиренно терпят ротозейство,
и только камень с камнем говорит.
Пржевальский в Азию свою глядит,
верблюд взирает на Адмиралтейство,
не понимая, как сюда попал ...
2.
Медяки бренчат в кармане,
и на совести легко,
сквозь игольное ушко
арки прохожу в тумане.
3.
Среди линий, расчерченных косо,
я метался в счастливом бреду.
Я пришел на Васильевский остров —
по камням, как по лугу, бреду.
Незнакомое странно знакомо:
неужели сие — вертоград?
Я от дома шарахаюсь к дому,
и в Неве остужаю взгляд.
4.
Свинцовая тяжёлая Нева,
такая же, как в дни того поэта,
которого не приняла Москва,
клевал Воронеж, довели наветы
до плахи, о которой он страдал.
Здесь камни и река, река и камни,
и отделившись от толпы, так мал
я стал и понял это. Но куда мне
расти, когда верзила двухметровый,
построивший культуру и дворцы,
теперь сидит в Кунсткамере. Хреново.
Уж лучше до конца отдать концы
и прахом лечь среди камней узорных
иль в воздухе кузнечиком звенеть .
... Свинцовый блеск Невы в глазницах черных,
и зеленеет памятников медь.
5.
Позеленели Петр и Николай,
и плесень вечности легла на спины —
гляди на них, по вкусу выбирай
и примеряй бессмертия личины.
Над черною Невой огонь горит:
поминки. Сумерки. Ростральных свечи.
И смерть в глухих гекзаметрах пиит
на поле Марсовом увековечил.
Но если камень всё твердит о тризне,
то что здесь говорит о нашей жизни?
6.
Не выпью малахита древний яд
и не взойду по мраморным ступеням,
не завлечёт меня Висячий Сад
танталовым бессмертным вожделеньем.
Я промелькну, неузнанный никем,
средь лабиринтов русского барокко ...
Сусанна ждет. Рембрандтов старец нем.
Как прежде, в этом мире одиноко.
7.
Колокола повиснут безъязыко,
и конь окаменеет на скаку,
и, взвившись над толпою многоликой,
застынет Всадник. А на берегу
реки, когда-то бурой и бурливой.
а ныне серой — каменные львы
на ход времен взирают молчаливо,
и лег мазут на зеркало Невы.
И кажется: окаменело время,
у вечности застыло на посту,
а мы пройдём и сгинем вслед за теми,
кто заполнял собою пустоту.
8.
Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета ...
И. Анненский
История — зачитанная книга:
начало вырвано, разорваны листы.
Конец неведом. Истина двулика.
И меж страниц - засохшие цветы.
Кричат о чем-то камни безъязыко,
и Всадник угрожает с высоты,
и львы стократ страшней, когда без рыка
глядят в упор. И вздыблены мосты.
Мы разбираем по слогам скрижали:
давно забыт булыжника язык,
учитель нам оставил черновик,
но там, где камни древние стояли,
школяр самоуверенный воздвиг
внушительный ностян из мертвой стали.
9.
Мы к вам еще придем в такой вот день ненастный,
построимся в каре на площади Сенатской.
отнюдь не на парад мы соберемся снова
и, может быть, дойдем до площади Дворцовой —
мы, блудные сыны, вернемся в Петербург ...
Прими нас, Петроград, и выпей нашу горечь.
Застыло все вокруг. Нам не с кем больше спорить.
Прими нас, Ленинград, ты - дело наших рук.
1983
10. Минск
Сей городок расчерчен на манер
архитектурной планировки Рима,
какой-то сумасшедший геометр
чертил прямые здесь неумолимо.
Отростки недоразвитых колонн
торчат, как атавизмы тех времен,
которые, как будто бы, прошли.
Из этих мест не виден край земли,
здесь чувствуешь себя мишенью в тире,
быть может, оттого, что человек
так виден отовсюду в перспективе
квадратов и баранок площадей.
И я отсюда совершил побег,
чтоб заблудиться средь иных путей.
1979
11. Москва
В том городе, где прячутся дома
за сверхнесокрушимостью забвенья,
на площади, сводящей нас с ума,
где каждый камень — камень преткновенья,
замешкался на Лобном Месте страх,
стремясь найти забытые истоки.
Здесь каждый узнает в других глазах,
что мы друг в друге даже — одиноки,
и, разделенные, друг к другу мы
все тянемся, как стороны квадрата,
но восстают навстречу нам из тьмы
те площади, где мы с тобой распяты.
1979
12.
Москва ... Как много в этом звуке ...
ПУШКИН
В моем мозгу проквакал глухо
зеленоватый лягушонок.
“Мос - ква!" - Два слога звук за звуком
я повторил за ним спросонок.
Москва! Ты ледяной рукою
меня душила после пьянки.
Мечтой о воле и покое
пыталась соблазнить Лубянка.
А после вновь, Москва, с тобою,
сцепившись, словно две собаки,
друг друга грызли мы с тоскою
В неравно беспощадной драке.
1980-83
* * *
Где лжепророк словами торг ведет
на торжище тщеславий и сует,
где на краю забвенья гаснет отзвук
больного слова, сказанного всуе,
царапающего стеклянный воздух,
как времени тупое лезвие,
мы жили, не другой судьбы взыскуя,
а только лишь надежды на нее.
Как просто жить отшельником в скиту,
лелея добродетели, а мы,
из густонаселенной выйдя тьмы,
с надеждою глядели в пустоту.
1982
Из новых элегий
* * *
Мы каждый раз осуществляемся:
лишь только ступим на полоску
еще не бытия — преддверья,
как тут же снова оступаемся
то в малодушье, то в неверье.
— Как жизнь?— И ты ответишь плоской
сентенцией: мол, жизнь трудна.
— Да, жизнь безумно дорожает,
И на бензин растет цена.
И впрямь, все дорожает — правда,
участие и со-участие,
душа к другой примкнуть бы рада,
но там — или допрос с пристрастием,
иль та уже заселена
и разгорожена, как в офисе,
и там табличка: нет приёма,
и на соседних те же подписи.
Меня и самого нет дома.
Идешь, не узнавая города,
страны, людей, своих приятелей,
вся жизнь-калейдоскоп расколота,
головоломка — чем старательней
ты собираешь воедино,
тем бесполезней и странней,
а путь давно за половину
в неузнаваемой стране.
12 июля 2012
* * *
Рябина краснеет, как девушка, и вяз увяз в желтизне.
Прекрасную дань увяданью платят клены и ясени.
На их листьях — последние новости осени.
На деревьях — собрание птиц,
галдеж, как на предвыборных дебатах,
так же забывают о том, что сказали.
Птицы срываются вверх, листья — вниз,
пересекаясь на миг,
что очевидней, когда
встречаются коляска с новорожденным
и кресло-каталка со стариком,
чтобы разъехаться уже навсегда.
Пространство дает времени фору
афористичности, словно ковер-самолет
или трамплин переносит из точки А в точку Б
над бездной — а если без помощи помочей
застыть на краю?
Тогда, быть может, дойдет, что каждая строчка —
последняя, не успеешь докурить сигарету
или даже поставить точку.
19 октября 2012
Песок струится из часов песочных:
как незаметно вытекает время,
и вот лежат огромные барханы —
среди песков зыбучих не пройти
туда, где зыблется оазис детства,
мираж разгорячённого сознанья,
и ты бредёшь годами по пустыне
сквозь сон, сквозь стон, всегда томимый жаждой.
Как дождь, струится золотой песок,
тебя стеной от прошлого отрезав,
и ты от странной тишины проснёшься
однажды на рассвете и поймёшь,
что не течёт песок — застыло время
на кромке-перепутье двух миров
в беззвездный миг прощенья и прощанья.
2012
* * *
Что толку просить подаянья у будущего?
Там смеркается и горизонт смыкается
за Титаником. Если разорвать завесу
усилием духа, там прозревая, быть может,
увидишь тех, кого знал ты и прежде,
кто оставили след свой на стертых камнях
прошедших времен, да ты не ходил там,
либо прошел, не заметив, заглядевшись на звезды.
Мы — футуристы, стремящиеся взглянуть
на себя с той стороны горизонта.
2012
* * *
Не каждый ли день — рожденья?
Не каждый ли новый — год?
Граница света и тени —
бездна, водоворот.
На грани осуществленья
исследуй и верх и низ,
на границе света и тени
самокопаньем займись.
Вдали маячат скрижали,
относительно все вблизи,
относительно все? едва ли...
так рождайся на свет — ползи,
а потом научись выпрямляться,
где достоинство — там и стать:
каждый день предстоит рождаться
и каждый день — умирать.
13 июля 2013
* * *
Приходишь поутру в сознанье,
как будто в гости сам к себе,
и видишь буквы на трубе,
как птички, словом —А и Б,
точнее, альфа и омега,
и ты застыл на этой грани,
как бы готовясь для забега,
финальный, словом, марафон:
как ваше имя? смотрит он
и отвечает: Агафон.
А может, жизнь приходит в гости
и смотрит преданно в глаза,
как песик, дружелюбный хвостик
наизготовку держит, блин.
Не понимая ни аза,
с утра смотрю спектакль, фарс,
и вот на сцену из глубин
весь задник жизни, весь в анфас,
то ли парад, то ль маскарад,
и буквы на стене горят,
как мене, текел, упарсин.
2014
Унесенный ветром собачий лай
Возвращается эхом, как бумерангом,
Не трави себе душу, не растравляй
Тем, что не вышел ростом иль рангом,
Как опасен мир вокруг, посмотри,
Он опасен не только насильем, но ложью
И цинизмом, но если сможешь, сотри
Все черты случайные с тайной дрожью,
И снова увидишь фонарь, аптеку
И плакаты да здравствует во весь рост,
И не знаешь, к какому прибило веку,
И кого снова в венчике из белых роз
Возводят на трон или на Голгофу,
Ничего личного, как и прежде,
А за Ним идут и слагают строфы,
О любви и милости и надежде.
7 июня 14
Иградующийся человек
1.
Иградовался человек,
Не слушал радиоувещеваний,
Не замечая целый век
Взаимонедопониманий,
Из пыли звездной мелкий бисер
Нанизывал на биссектрису,
Бросал на ветер бисер мыслей
И укрывался за кулису
От любознательных сочувствий
И от двусмысленных признаний,
Молчаянья постиг искусство
И светотьмы увидел грани.
2.
Играй пока играется
Иградуйся пока
Играй пока не хватит
Кондратия рука
2011
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(54)июль2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=54
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer7/Probshtejn1.php
