ЛЕВАЯ РУКА
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ВОСТОКА И СМЕРТИ
1
Все равно умереть когда-нибудь, умереть,
Побродить по узким улочкам Вавилона,
Ни за что ветру следы на песке не стереть -
Здесь прошла четвертая танковая колонна,
Чтобы серной спичкой в ладонях знаешь кого сгореть.
Все равно опадет нежный розовый лепесток,
Всею пошлостью жадной в жизнь не сумеет впиться,
Потому что жизнь – это жажда, жара, Ближний Восток,
Потому что смерть на запад летит, как солнце, как птица.
2
До свиданья, Франция! Ты скоро умрешь. Умрешь
С песком на зубах, звуком речи чужой в гортани.
Пропадут ни за цент, ни за рупию, ни за грош
Заливные луга Нормандии, яблочный сон Бретани.
Потому что жизнь не читает Верлена, не носит шелковое кашне,
Не курит «Житан», не пьет кальвадос, не играет в петанко,
Она храпит, скрипит зубами и ворочается во сне,
Гремит цепями, скрежещет гусеницами тяжелого танка.
Она пьет тормозную жидкость, стоит в очереди за кипятком,
Она вся – зашитая ржавой иглой рваная рана.
Она проходит мимо, скрипя сапогами и не думая ни о ком,
Бормоча под нос четвертую суру Корана.
3
Ошалелое солнце скрипит на зубах,
Пробирает до самых костей,
И хлопчатая правда арабских рубах
Горячее ночных новостей.
Заучи геометрию сомкнутых скал,
Перекрестье веди, не дыша,
И следи, как голодный облезлый шакал
Обгрызает приклад «калаша».
Впереди – обнаженный расстрелянный склон,
Позади – полевой лазарет…
Если смерть тебе скажет: пароль – Вавилон,
Прошепчи ей в ответ: Назарет!
4
Где пустыни измятые простыни
Палестины постлали постель,
Снятся сны по-восточному острые,
Словно сорванные с петель.
Заучи поутру перво-наперво
Позабытое слово «закон».
С прирожденной сноровкою снайпера
По стене пробегает геккон.
Не пытайся прожить это начерно,
Поскорее захлопни тетрадь.
Эта жизнь не тебе предназначена,
Не тебе эту смерть умирать.
5
Этот Бог - неправильный Бог, левша.
Целый мир в рукав реки надышал,
Целый мир нелепый и левый.
Он как будто и сам творенью не рад,
Нарядился на призрачный маскарад
Козерогом, Весами, Девой.
Скорпион прикуривает у Льва,
И слова растут, как дурная трава,
И заря полыхает справа.
Он глядит как в зеркало в полынью,
И мороз трещит, и что ни пою -
Все выходит хвала и слава.
ШАХЕРЕЗАДА
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ
I
ПОКУПАЯ ЕЛКУ
Все заоконное волнение
Деревьев, крыш и снега колкого –
Все незнакомое, все вне ее,
Когда отправимся за елкою
И, выдвинув состав суставчатый
Из-за слезящихся пакгаузов
За Кокчетав, за мелкотравчатый
Студеный сон в вагонных паузах.
И вот ее выносят – спящую,
В сырых и жарких льдистых звездах,
И пахнет сном, и ахнет чащею
Подтаявший когтистый воздух,
И распахнется, и откроется
Вся новая, живая, та еще –
И на пол капает сукровица
Морозной ночи, речи тающей.
II
То ли стоны, то ли вздохи долетают с верхней полки,
Ночь натянута на станции, как струны на колки.
Встречный поезд жахнет мимо, словно выстрел из двустволки,
Полуночным полустанкам освещенье не с руки.
За окном столбы мелькают, рядовые ополченцы,
Березняк стоит на склоне, недоступный, как санчасть,
В темноте кусты крадутся, как ингуши и чеченцы,
Провожают поезд взглядом, удивляясь и дичась.
Так наш поезд разогнался, что закладывает уши,
Отстает на повороте ошалелая звезда,
Это – тысяча вторая ночь в одну шестую суши,
Нам дожить бы до рассвета, да светает не всегда…
III
Плосколица, широкозада,
Словно каменный истукан,
Проводница – Шахерезада
Дребезжащий несет стакан
И плетет свою ахинею…
Смысл ее заключен в одном:
В знаке равенства между нею
И просторами за окном.
Лязгнет стык, как вставная челюсть.
Верст четыреста до утра,
И столбы с проводами спелись,
Как заправские тенора.
Вы с дорогой одной крови,
Словно тысяча и одна
Ложь, и нет ничего, кроме
Бесконечного полотна…
IV
Лязгнет тамбур – Гдов, товарная,
Выгнет спину черный мост…
Эта музыка коварная
Ледяных скрипучих звезд.
Чтобы небо нам не застила,
Не сводила нас с ума –
Гасит свет и стелет засветло
Неразменная зима.
Тяжело нам с ней, стареющей,
До чего же тяжело,
Ледяные руки греющей
О морозное стекло.
И на стыках между шпалами
Я язык ее пойму,
Городами шестипалыми
Перелистывая тьму.
ТРОЯНСКИЙ ЦИКЛ
1.
Как какой-нибудь вусмерть взъерошенный
Пьяный талой водой воробей -
Я не пил тебя, жизнь, по-хорошему,
Погоди, не спеши, не убей
Водопоя певучею заумью
Наглотаться, как в юности, всласть,
И большими, как счастье, слезами
Слюдяная весна налилась.
Научи меня заново, замертво,
Как ты только умеешь - навзрыд,
И железным ковшом, как гекзаметром
Ледяной переулок разрыт.
2.
В слове «гекзаметр» больше железа, чем в пресловутой Магнитке.
Археология летнего ливня слой убирает за слоем.
Древнее детство. Тело Патрокла. Греки промокли до нитки.
Так и уходят в темное время - парами, ротами, строем.
Нежная Троя детского сада переболела сиренью.
Честная осень не за горами, топчется где-то в передней.
Как раздражает тихое время, склонность его к повторению.
Каждое лето кажется первым, каждая осень - последней.
3.
Поступь чеканная. Бряцанье тяжелой меди.
Песнь боевая, щиты и венки спартанцев
Ближе мне, чем в вечернем метро соседи -
Кто-то с работы едет, а кто-то с танцев.
Впрочем, теперь это называется дискотекой.
Как на руках дискобола вздулись вены!
И задержался, закуривая перед аптекой,
Брат его токарь, нетрезвый слегка после смены.
Темное время струится по склеротичным жилам,
Сердце бьется
с перебоями. Как ему не хватает веры
В чье-то присутствие! Все, что мы помним, живо
И Фемистоклу Троцкий рекомендует крутые меры.
4.
Тускло отсвечивают корешки моих старых книг,
Да часы строят давно позабытый БАМ.
Не оставляй меня и на кратчайший миг -
В полутьме вздоха так одиноко моим губам.
За окном, кажется, выключили фонари.
Я прошу: медленно, с самой первой строки
Доказательства существования повтори:
Тусклый отсвет на коже, холод твоей руки.
Я прошу как улику последнюю уберечь
Шорох шторы задернутой, лунный текучий клей,
Жаркий шепот бессмысленный, эту слепую речь,
Список прозвищ нелепых, как перечень кораблей.
ПЛАЧ ДЕЗДЕМОНЫ
Вариации на тему грозы и ночи
1
Эта ночь с курчавой смуглой червоточиной,
Этот в горло льющийся свинец,
Карандаш чернильный, кое-как заточенный,
Выпавший из времени птенец.
Напиши потемок жаркими чернилами
Как ты любишь этот черный плюш,
Кляксы звезд, как ты с ума сходил,
Как ты звонил ему,
Задыхался – вылитый Лелюш,
Как ты бормотал, как пил кусты колючие,
Изгороди, дальние огни,
Как ты умереть за них готов при случае,
Карандашик ночи послюни.
2
Это небо не застегнуто на пуговицы сна,
Потому и выпадают звезды мелкою трухой.
Это кто меня окликнул? Подмосковная весна,
То-то голос незнакомый, незнакомый и сухой.
Это полночь вороватая под окнами шуршит,
В сонном сумраке ворочается, ухает совой.
Ночи звездный балахон кривыми стежками зашит,
Из-за облака выглядывает месяц неживой.
Всей-то жизни мне осталось – эта звездная труха,
Этот месяц полупьяный да далекие огни…
Вот еще одна звезда упала за ВДНХ,
Так еще совсем немного – и останемся одни…
3
Словно легкий холодок сухого рислинга,
Отдающий раннею весной,
Неба звездного, ночного неба выслуга,
Руководство ночи прописной.
Повтори ее подробную инструкцию,
Штучных звезд колючие лучи,
Эту ночь заочную, зачитанную, русую
Как псалом соленый заучи.
Как она слабеет, отступает, пятится,
Как по нотам гасит фонари,
Как мало ей это ситцевое платьице…
Начерно ее удочери.
4. СОН
Он жжет бумаги, вспоминая про погром.
Не кишиневский, нет – двенадцатого года.
Все возвращается, он чувствует нутром.
Так ноет лоб, когда меняется погода,
И эти шалости не кончатся добром.
Что за чудовище вздыхает за окном?
Ночь, как овин, разрыта ржавыми баграми.
Он жжет бумаги и жалеет об одном –
Что лишь статистом будет в этой мелодраме.
Корявой молнией распотрошили ночь
И по губам, как по линованной бумаге
Сухое бешенство разбрызгано, точь-в-точь
Помарки времени, потемки и овраги.
И каждый куст глядит, как брошенная дочь.
5.
Гроза суетлива, как пляжный фотограф,
И вспышка за вспышкой, и кажется, птичка
Вдруг вылетит. Липы в подоткнутых тогах
Как римляне вздорны. За спичкою спичка
Ломается в тонких измученных пальцах.
Прикуришь от молнии, лучше от слова.
Судьба истончилась муслином на пяльцах
И скоро наверно проступит основа.
6.
Грохоча ступенями всамделишного трапа,
С облаков спускается июньская гроза.
Разрыдалась – замуж за ревнивого арапа,
За море, за дело, за глаза…
Раскричалась – если дож, то можно, значит,
Варвару – единственную дочь?
Слышишь, как скулит, изнемогает, плачет
Белая как Дездемона ночь…
Если дож, то – дождь, вся лиственная влага,
Весь запас соленых, невесомых слез,
Дрожь листвы, рыданье, трепетанье флага,
Расставанье, ставни, стук колес,
Форточка, платок, от слез промокший, Яго,
Ночь, гроза стихает, лунный плес…
7.
Приступ Шопена, наплывы мигрени,
Желтое облако света ручного,
Детское плечико чахлой сирени,
Речь посполитая сада ночного.
Сколько больших, дорогих, незнакомых
Ломится к нам из волшебного круга,
Руки ветвей и глаза насекомых –
Как же они понимают друг друга!
Как же хотят объяснить нам, незрячим,
Не понимающим, с чем мы играем,
Шелестом влажным, шуршаньем горячим
Страх и смятенье за призрачным краем.
МЕРТВЫЕ ЯЗЫКИ
1.
На гремучей бронзовой латыни,
На колючем выцветшем фарси
Ты у наступающей пустыни
За меня прощенья попроси.
Раздирая яркую обертку,
В новостях вечерних помяни
Лошадей чугунную четверку,
Озерки, Гражданку, Сен-Дени,
Пригороды, взятые в осаду
Горечью твоих коротких встреч
Трещиной, бегущей по фасаду
Разрывает варварская речь.
Не кичливым говором армейским,
Не скрипящим на зубах песком –
Ассирийским, коптским, арамейским,
Мертвым и воскресшим языком!
2.
Может, где-нибудь под Кандагаром
Так же ночь душиста и темна,
И гордится смоляным загаром
Смуглая восточная луна.
Собственно, и важно только это:
Ночь и исчезающие в ней
Острые, скупые искры света –
Светляков ли, бортовых огней...
3.
Это небо вязкое, ночное,
Звезды, растворенные в реке –
Бездыханность, пауза, апноэ,
Разговор на мертвом языке.
Город, разлинованный тенями
На квадраты шахматной доски,
Связанный воздушными корнями
Европейской сумрачной тоски…
Это – сицилийская защита,
Ход конем из жизни в никуда,
И в подкладку времени зашита
Жестяная желтая звезда.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(54)июль2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=54
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer7/Tankov1.php
