Читаю я обычно несколько книг сразу, питаюсь разными текстами регулярно, по кусочкам – но тут, признаюсь, нарушил режим, проглотил не разжевывая. Исключительно увлекательно, трудно оторваться! Настоящий роман, стоящий сопереживания, в старом добром смысле – с множеством персонажей, любовь-разлукою, преданностью-предательством, низким-высоким, семьей-изменой – причем, пред нами не мыльная опера, а отменная проза крепкого пера.
Да лучше аннотации не оценишь: «Этот роман – «собранье пестрых глав», где каждая глава названа строкой из Пушкина и являет собой самостоятельный рассказ об одном из героев. А героев в романе немало – одаренный музыкант послевоенного времени, «милый бабник», и невзрачная примерная школьница середины 50-х, в душе которой горят невидимые миру страсти – зависть, ревность, запретная любовь; детдомовский парень, физик-атомщик, сын репрессированного комиссара и деревенская «погорелица», свидетельница ГУЛАГа, и многие, многие другие».
Все они при погружении в книгу обретают реальность, плоть и кровь, пол и характер, имена и облики – и незаурядный музыкант Лева Краснопольский, и его великий учитель Ямпольский (уж то ли Илья Абрамыч, то ли Абрам Ильич – суть та же!), и неразлучные подруги Татьяна Левина и Ольга Попова, и аллитерационно-печальный «репрессированный комиссар» оказывается Леонардом Шапиро, а деревенская баба-страдалица прозывается Дусей Булыгиной – и живые они все, живые души, благодаря писательскому таланту автора, пусть жизнь корежит их и неустанно испытывает на разрыв. Елена Минкина-Тайчер сумела выстроить под обложкой свой мир – в нем падают дожди и листья, идут снег и время – и существуют люди, эти странные существа, знающие заведомо, что на свете счастья нет, а есть покой и воля, но все-таки упрямо стремящиеся к счастью.
Ну, кто о чем, а я про аннотацию: «Частные истории разрастаются в картину российской истории ХХ века, но роман не историческое полотно, а скорее многоплановая семейная сага, и чем дальше развивается повествование, тем более сплетаются судьбы героев вокруг загадочной семьи Катениных, потомков «того самого Катенина», друга Пушкина. Роман полон загадок и тайн, страстей и обид, любви и горьких потерь».
Тут очень точно отмечено, что судьбы – сплетаются. Текст напоминает мне то клубок, то на диво тонко связанный узор – и незримые спицы мелькают в авторских руках, образуя сложные узлы сюжетных нитей. Порой мне даже хотелось на своей книжной закладке изобразить этакое генеалогическое древо сего романа. Во первых строках это, так сказать, познание добра и зла, а во-вторых, занимательная этнография – ветвистые евреи, раскидисто врастающие в русский ствол, проникающие под кору книги, все 352 страницы вместе. А корневая система вроде бы незамысловата, как старинная фотография – три еврейских кишиневских девушки в Париже начала прошлого века. Таков зачин – три провинциальные Евы на одного русского добрыню Дмитрия Катенина, молодого ученого-биолога. И было, и так далее...
Вдобавок, написано-то как хорошо! Вот один из героев «заметил, что в книгах существует некая тайна и гармония слов, немного похожая на гармонию математики, но даже более загадочная и затягивающая. И в зависимости от умения автора расставить слова, растянуть и уложить мирной описательной цепочкой или, наоборот, выстрелить короткой жесткой фразой, душа его тоже плавно парила или мучительно сжималась». Елена Минкина-Тайчер явно умеет расставить слова, словно силки на читателя – и я, к примеру, с удовольствием попадаюсь и не отползаю от текста подолгу, чего и вам желаю.
Однако по долгу рецензента вернусь к полюбившейся аннотации: «В романе все чаще возникает аналогия с узко научным понятием «эффект Ребиндера» – как капля олова ломает гибкую стальную пластинку, так незначительное, на первый взгляд, событие полностью меняет и ломает конкретную человеческую жизнь». Когда пиитичнейшие Татьяна с Ольгой поступают на химфак МГУ, с романом происходит алхимическое превращение – он обретает свой главный символ, краеугольный философский камень, являя нам «завкафедрой коллоидной химии профессора Ребиндера, очаровательного старорежимного Петра Александровича». Происходит он вроде как из семьи обрусевших шведских баронов, но по слухам «питает слабость к евреям, более того, многие предполагали, учитывая фамилию, что он и сам еврей».
Истинно говорю вам: и поучает научно он, и советы бытия дает – Реб Индер! Короче, «слава мудрому Ребиндеру!» Ох, недаром в романе девятнадцать глав – восемнадцать плюс один, как считал Тевье-молочник, то есть гематрия слова «жизнь» (восемнадцать) и Единый Жизнь и Бог, любовь и смерть, бесы революции (в достоевском охвостье) и люди добрые – сошлись-разговорилися в этом романе. Сказано автором о понравившемся фильме: «Обычные люди задумчиво смотрели с экрана прямо тебе в глаза, ошибались, влюблялись, спорили». Эффект Минкиной-Тайчер заключается в том, что ее проза не просто показывает нам действо, а буквально погружает читателя в книгу, влечет его в некий исход от начала к концу – и я послушно передвигаюсь по тексту, жуя эмоциональную мацу.
Особенно по сердцу пришлись мне вечно-женственные Кира и Катя, словно намазанные кремом Азазелло, мастерски пропитанные маргаритовой чертовщинкой: «Да, она успешно притворялась благовоспитанной красивой дамой, и только Лева знал хитрого чертенка, обожавшего любые безумства». Или вот: «А эта чертовка так и сияла Кириными распахнутыми глазами». А неподалеку: «И тут же рассмеялась, в глазах мелькнули знакомые чертики». И дальше: «А она все слушала его болтовню, преданно сияла чертовскими хитрыми глазами, крепко сжимала коньячную рюмку...» Тут я облизнусь, вздохну и, скажем так, закончу: «Кто еще мог так смеяться, просто чертенята выпрыгивали из глаз!» Да-а, доложу вдохновенно, вот это персонаж – бес божества!
Кстати, понравились и стихи, коими удачно инкрустирован роман, за что «Низкий поклон поэту, публицисту, математику, профессору Питтсбургского университета Борису Кушнеру»: «Брамс смущался диссонансом,/ Странной смелостью своей, –/ Но уже кружил над Брамсом/ Атональный суховей...»
Ей-ей, славная книга – совсем не хочется расставаться с героями. Конечно, читатель может подать челобитную – продолжения бы, следующей жизни!.. Но это уже всецело зависит от авторского Провидения.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(54)июль2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=54
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer7/Judson1.php
