(продолжение. Начало в №7/2014)
7 июня – над Цидоном
Что за чёрт?! Опять?! Меня будят или мне снится?
Но нет, кто-то теребит меня за ногу, и не останавливается…
Открываю глаза и поворачиваюсь к нарушителю спокойствия – это один из «первоклашек», но кто именно, не могу разглядеть из-за сумрака, царившего в бункере с двухъярусными кроватями, на которых мы, лётчики-резервисты, спали.
«Вставай! Быстрее! Тебя ждут в КП!», – сдавлено прошептал мне «первоклашка», и убедившись, что я проснулся, пошёл будить других по полученному им списку.
Гадая «что сейчас?» бросаю взгляд на часы – 6:30. Без промедления залезаю в лётный комбинезон, зашнуровываю ботинки и быстро шагаю к выходу из бункера. Наученный вчерашним горьким опытом, закрываю правый глаз, и прикрываясь ладошкой от утреннего света, быстро пересекаю открытое пространство до здания эскадрильи.
В КП действительно уже ждут моего появления. Обрадовавшись моему приходу, дежурный руководитель полётов – Рам, 1-ый замкомэска, быстро даёт мне вводные данные.
Вчера ночью в рамках совместной десантной операции флота, танкистов и ВДВ, наши войска обошли по морю город Цидон и высадились севернее него, в устье реки Аували. За ночь они закрепились, и сейчас начинают движение навстречу нашим войскам, которые продолжают продвижение от государственной границы, начатое вчера в полдень, используя основные дороги в прибережной полосе Ливана. Эти дороги проходили через и около города Тира (Цор на иврите), и продвижение войск там было затруднено сопротивлением, оказанным противником. Десантная высадка в устье Аували классическим стратегическим манёвром лишала врага подкреплений с севера – Дамура и Бейрута, и ставило в безысходное положение группировку боевиков на всём западе южного Ливана.
Насущная задача десанта была обойти город Цидон с севера и северо-востока и перерезать все дороги на север, северо-восток и запад от города. Задача ВВС - помочь им в этом, снося с лица земли все точки сопротивления, которые им мешают.
Для этого Штаб ВВС выделил около 50 Скайхоков для патрулирования над Цидоном, и для работы по целям, которые укажут офицеры связи и наведения, находящиеся с передовыми войсками, «в окопах». Каждому звену выделяется по 20 минут работы, а так как район работы достаточно далёк от баз эскадрилий Скайхоков, то в небе собирались караваны по 2-3 звена, от 2 до 4 самолётов в каждом, направляющиеся к Цидону и от него.
ННаша эскадрилья должна была послать в Цидон 4 пары, первой из которых надлежало взлететь как можно скорей, так как ребята там с восходом солнца наткнулись на сопротивление и попросили немедленной помощи. Так как я был первым ведущим, который добрался до КП, то меня и поставили в первую пару. А вторым номером мне дали Хаима Д., студента второго курса Экономического факультета Университета Бар Илан, закончившего Лётную школу ВВС год или полтора после меня. Переглянувшись меж собой, понимая, что сейчас самое важное это бежать как можно скорей к самолётам, мы без лишних слов поспешили в раздевалку, проводя на ходу краткий инструктаж и координацию действий.
Схватив экипировку – G--сьюты и парашютные привязи, каски и камеры прицелов, пакеты карт и аэрофотоснимков побережья Цидона, которые ночью приготовили «первоклашки» – мы прыгнули в автобус и продолжали одеваться, застёгиваться, завязываться по дороге в капониры.
Там нас уже ждали – книги на подпись, для экономии времени, поднесли прямо к самолётам. Быстро провожу внешний осмотр – не забываю горький опыт моего товарища одногодки по Лётной школе, который спешил на вылет, и ни он, ни его штурман не провели надлежащий внешний осмотр, прежде, чем уселись в кабину своего Фантома. При взлёте внешняя часть левого крыла сложилась, и самолёт, приподнявшись на несколько метров над ВПП, перевернулся на спину и рухнул на землю, взметая вверх огромный огненный шар… ООни просто не заметили выступающий из поверхности крыла жёлто-чёрный штырь складываемой части крыла, кричащий, что в таком его положении самолёт к полёту не готов.
Как всегда, уделяю особое внимание настройкам взрывателей. Наша конфигурация – два бидона под крыльями, шесть 500 фунтовых бомб Мк82 под брюхом и ещё по одной Мк82 под каждым крылом. Для пущей уверенности, что бомба наверняка взорвётся, в каждой устанавливали 2 взрывателя – один спереди, другой сзади. Обычно передний взрыватель был настроен на немедленный взрыв, при ударе о землю, что хорошо подходило для незащищённой цели, как пехота, автомобили, зенитки. А задний на чуть-чуть замедленный взрыв, что было хорошо для бункеров и задний, где для пущего эффекта надо дать бомбе проникнуть вглубь цели, прежде чем её взорвать. На панели системы вооружения в кабине пилота был тумблер, при помощи которого можно выбрать использование «переднего + заднего» взрывателей, или только заднего. Это давало нам, лётчикам, возможность принимать решение в воздухе насчёт требуемого эффекта от наших бомб – «косить траву» осколками, или «рыть воронки» и «раздвигать стены».
Залезаю в кабину. Быстрыми движениями привязываюсь, закрываю фонарь и завожу двигатель. Настраиваю навигационную систему и выруливаю из капонира. Последние проверки перед ВПП, выравниваемся и взлетаем. Самолёт тяжёлый – больше 6000 литров топлива и 2 тоны бомб – разгоняется медленно. Но ничего страшного – плотный утренний воздух даёт двигателю достаточно силы, чтобы разогнать наши Скайхоки до требуемых для взлёта в этой конфигурации 180 узлов. После взлёта Хаим нагоняет меня в небольшой змейке с набором высоты до 3000 футов.. Берём курс на северную оконечность Ашдодского порта, а оттуда начинаем набор высоты курсом на север.
За те 20 минут, которые нам лететь до границы открываю папки с картами, достаю кодовые карты Цидона и его окрестностей, и перекладываю поближе соответствующие аэрофотосъёмки.
Скайхоки пресекают берег моря
В таких полётах фактор неизвестности очень велик – заранее не известно почти ничего, ни какая цель, ни где она по отношению к зениткам и к нашим войскам, ни откуда заходить, ни чего остерегаться. Данные о цели мы должны получить от офицера связи и наведения на земле. Качество связи с ними мягко говоря, обычно оставляет желать лучшего – слабые батарейки раций, поломанные или согнутые антенны, плохие зоны покрытия передатчиков, помехи от двигателей армейских джипов и грузовиков, всё это мешало понять речь офицеров связи и наведения. Но хуже этого было то, что большинство этих ребят боялись нажать на кнопку передатчика, а нажав, боялись отпустить. Они любили, начав говорить, думать, что сказать в продолжение, а пока держать кнопку передатчика нажатой, блокируя тем самым связь для всех на этой частоте. И диалог с ними был длинным, путанным и проблематичным.
Они обычно не понимали, что мы сверху видим далеко, а они, особенно пригнувшись за камнем, нет. То, что для них выглядело, как вершина горы, для нас было в лучшем случае небольшой складкой на местности, за которой действительно могла быть горка, но явно не та, которую они имели ввиду. Хуже всего была их привычка перед началом разговора, нажав на кнопку передачи, «фу фу»-кать в микрофон, чтобы его проверить. Они даже не представляли, какие страдания это приносило нашим ушам, и как это нас злило…Зная всё это, иногда начальство посылало в качестве офицеров связи и наведения молодых лётчиков – нашей эскадрилье пришлось послать таким образом на передовую одного из ребят, Йонатана Э. Но шанса, что в этот раз именно он, или ему подобный лётчик выйдет на связь, не было – десант операция сложная и опасная, там каждый человек на счету, и таскать с собой и подвергать опасности необученных сухопутному бою лётчиков смысла не было. Почти все офицеры ВДВ проходили подготовку в наведении самолётов на цель, но я ожидал проблем с этим делом…
Пересекаем границу – переводим тумблеры вооружения на боевое положение, переходим на связь в диспетчером отдела атаки Воздушного контроля. Радио спокойно. Продолжаем на север.
Подлетая к Тире перехожу на связь с офицером связи и наведения. Вызываю его, используя его позывной – «Авнет! К тебе пара с железом на работу!», намекая на то, что у нас фугасные бомбы в железной оболочке. К моему удивлению он меня слышит с первого раза и сразу отвечает – «Тут Авнет! Я тебя слышу! Готов получить цель?».
Ага – по голосу парень немного в напряжении, и у него уже есть для нас готовая цель… Значит, там внизу «экшен»! Ладно! Отвечаю, что готов, и пилотируя самолёт левой рукой, записываю правой данные от Авнета.
Долетаем до Цидона. Начинаю широкий левый круг, чтобы было время найти на карте местоположение переданной цели. Получается в середине городской застройки, в паре километров от моря. Но ведь у нас твёрдый запрет бомбёжки населённых пунктов! Переспрашиваю у Авнета данные. Проверяю с Хаимом – может я где-то ошибся. Нет, у Хаима то же самое – центр города.
Перехожу на связь с диспетчером Воздушного Контроля, спрашиваю, есть ли разрешение бомбить цель в городе, которую мне дает офицер наведения. Диспетчер сидит на прямой линии с Штабом ВВС – ему проще всего проверить с командованием… Через минуту получаю ответ – можно, но только если оттуда ведётся огонь, который угрожает нашим войскам, и источник этого огня определён явно и положительно.
Всё это время мы кружим в море, километрах в пяти от Цидона. Над городом довольно таки тихо, в русле Аували, от моря до дороги на Бейрут пыль – там движение наших танков. То тут, то там в северо-восточной части города видны на земле небольшие пуфы разрывов - результаты миномётного или пушечного огня.
Спрашиваю Авнет видит ли он цель, может ли он навести меня на неё визуально. Получаю шокирующий ответ – «Я не вижу это место». Вот это да… Так как же он меня туда посылает? А время идёт, и временные рамки работы моего звена над Цидоном сокращаются.
Спрашиваю:
– Авнет! Почему не видишь?
Получаю ответ::
– Я залёг. По мне стреляют. Не могу поднять голову!
Ну вот! И что сейчас?!
Решение назревает само собой…
«Авнет – твоё местоположение?»
В ответ – молчание. Я уже начинаю думать, что он может он боится выдать себя…
Через минуту выходит на связь, даёт мне своё местоположение по кодовой карте – он прячется в низине, около пересечения русла Аували и шоссе на Бейрут.
Спрашиваю, откуда по нему ведут огонь. От даёт мне координаты поворота небольшой дороги, идущий в город – метров 500-700 юго-восточнее от него. Там дорога делает крутую петлю на склоне возвышенности, и оттуда явно всё внизу простреливается… Но такое маленькое расстояние между нашими войсками и противником это проблема – по «уставу», чтобы избежать попадание в своих атаковать ближе чем st1:metricconverter ProductID="1000 метров" w:st="on">1000 метров от своих запрещено. Однако, насколько я понимаю, положение наших ребят там, внизу, проблематично, и я решаю, что надо им помочь. И сделать это надо осторожно. Во избежание возможных ошибок и проблем решаю, что на эту петлю на дороге зайду только я – я то точно знаю где что, а Хаим может и не уловил всех деталей, времени скоординироваться у нас нет, и уж лучше рискнуть 4 бомбами, чем 8-ю.
Перевожу переключатели системы вооружения на сброс 4 бомб с интервалом в 100 миллисекунд между ними – это даст достаточно хорошую кучность попаданий. Переключатель взрывателей ставлю на «передний + задний» – мне надо «покосить траву» там, где эта чёртова дорога петляет.
Беру курс на восток, говорю Хаиму, что я захожу на петлю в дороге, и чтобы он не заходил за мной, а оставался прикрывать меня сверху – может и увидит что-то важное. o:p>
Соблюдаю все предосторожности – здесь всё может быть – и захожу в пике в общем направлении на северо-восток – восток. Так мои бомбы принесут больше пользы из-за топографии склона возвышенности. Прицеливаюсь, сбрасываю бомбы, выхожу к горизонту, задираю нос, даю самолёту «дышать» в наборе высоты и опускаю крыло – посмотреть, что там у этой дороги. А там движение и вспышки… Пока четыре столба пламени и дыма не накрывают их…
Авнет не сдерживается и орёт мне в ухо «Здорово! Молодец! Они прекратили огонь!» Ну и слава Богу… Теперь можно заняться нормальным делом…
Прошу его дать нам цель.
Отвечает – «Минуточку».
Мы пока удаляемся обратно в море – там зениток нет…
Время бежит, топливо тоже. У нас с Хаимом 12 бомб и 5 минут времени, пока нас отсюда не «прогонит» следующее звено.
Авнет возвращается и даёт нам новую цель – в продолжении «нашей дороги» большое 7 этажное здание, с крыши которого ведётся огонь из крупнокалиберных пулемётов. Этот дом я нахожу быстро – он один такой во всей округе и расположен очень стратегически.
Оттуда без труда можно держать круговую оборону и контролировать подходы к шоссе на Бейрут. А главное, он «пробка в горлышке» русла Аували, в котором скапливаются наши войска в попытке рвануть наперерез Бейрутского шоссе.
Перевожу переключатели системы вооружения на сброс оставшихся 4 бомб с тем же интервалом. На этот раз переключатель взрывателей ставлю на «задний» – мне надо попасть в крышу, проломить её и «раздвинуть стены» дома. Напоминаю Хаиму сделать то же с взрывателями, и сбросить все его бомбы в этом заходе – времени на ещё один у нас уже не будет.
Берём курс к цели, планируем заход с севера, вдоль здания. Видим внизу жидкий зенитный огонь – нам такая оппозиция не мешает, хотя и игнорировать её нельзя…
Достаточно одной пули в двигатель или систему управления, чтобы сбить самолёт.
Заходим на высокой скорости, сбрасываем бомбы. На выходе не отрываю глаз от дома. Вижу, как что-то меняется в поверхности его крыши и верхних этажей, и он тут-же окутывается огромным облаком дыма.
Авнет опять кричит нам «Отлично! Молодцы!». Его настроение явно улучшились, судя по голосу…
На подходе наше второе звено – я слышу, как они вызывают Авнета. Мы с Хаимом уходим на запад, в море, чтобы не мешать им. Прощаемся с Авнетом и переходим на связь с диспетчером.
Домой «топаем» немного вдали от берега. Пересекаем границу, отключаем все тумблеры системы вооружения. Чувствую, что проголодался – вспоминаю, что даже кофе не пили, не то чтобы позавтракали… А мы в самолётах уже почти два часа…
Приземляемся без особых приключений, хотя нам надо было подождать над нашей авиабазой пока очередная волна Фантомов и Скайхоков не взлетит на свои задания, и четвёрка F-15 не приземлится после завершения своего патрулирования на перехват. Нам то что - у нашего Скайхока форсажной камеры нет, мы очень экономны в пожирании топлива на малых скоростях, мы можем и подождать… Да вот только туго привязанная к креслу-катапульте задница ноет и даёт о себе знать – всё-таки сидеть неподвижно два часа это не просто… В следующий раз по дороге домой надо будет освободить на время – до захода на посадку – один из тазобедренных ремней крепления к катапульте…
обираемся до эскадрильи, рапортуем – руководителю полётов, штабным. В Штабе ВВС интересуются как там, в устье Аували. Рассказываем, что видели…
Поднимаемся в столовую – там нам достаются остатки завтрака, на которые мы набрасываемся без лишних размышлений. Насытившись, с чашкой кофе в руках пролистываем утренние газеты, которые завезли нам в эскадрилью. А там, почти на всю страницу снимок хвоста Скайхока с эмблемой нашей эскадрильи и портрет Ахиаза в окружении боевиков ФАТХ. То, что они опубликовали фотографию Ахиаза это хороший знак – это значит, что он жив, и что сейчас та сторона позаботится о его благополучии, пока не обменяют его на сотни пленных боевиков.
Так незаметно пробежало время, наступил полдень и для меня полёты на сегодня закончились.
Успехи нашей операции в южном Ливане, а в особенности десант севернее Цидона и захват главной прибрежной дороги на Бейрут, ошеломили Сирийцев и те решили действовать – начали ввод своих бронетанковых войск и элитной пехоты (полков «коммандос») в Ливан. Всё это сопровождалось батареями зенитно-ракетных комплексов (ЗРК) и зенитных орудий 57 мм, 23 мм и самоходными установками ЗСУ-4Х23.
Штаб ВВС в свою очередь начал подготовку к возможной операции по уничтожению Сирийского щита ПВО в Ливане. Возможной, потому, что разрешения правительства на эту операцию ещё не было. Но, тем не менее, в эскадрилью поступило указание «проветрить» все планы заранее подготовленных операций по атаке Сирийских радаров и батарей ПВО в Ливане. И меня посадили за стол в бункере КП, «проветривать» старые карты угроз и наносить на них данные новых батарей ЗРК, проверять насколько новые батареи угрожают планируемым маршрутам, перечитывать и обновлять данные для инструктажа, и т.п. Чем я и был занят до поздней ночи…
Назавтра должна была начаться судьбоносная для ВВС (да и всего Израиля) операция по уничтожению Сирийских батарей ЗРК в Ливане. Наша эскадрилья должна была участвовать в ней восьмёркой самолётов, задача которых была уничтожение элементов батарей ПВО. А по плану полётов, созданного моим другом, 2-ым замкомэска и одобренного командиром эскадрильи, моя завтрашняя роль в операции сводилась… к руководству полётами в КП эскадрильи.
Можете представить себе моё настроение на ночь глядя…
8 июня – сидя на земле
Сегодня я дежурный Руководитель полётов.
Со мной Рони (Рон) Т. – лётчик из поколения Войны Судного Дня 1973 года. Ему крупно не повезло – пару недель тому назад он сломал ногу, и сейчас скачет по эскадрилье с загипсованной ногой и на костылях. Но с началом боевых действий он добровольно прибыл в эскадрилью, и с тех пор сидит днями напролёт в КП эскадрильи как помощник Руководителя полётов.
Вообще-то Рони врач – после завершения своей службы по контракту после лётной школы, он пошёл учиться в мединститут, закончил его и сейчас проходил «практику» в одном из известных Израильских «женских» центров. В свободное от дел время он рассказывал нам, молодым, которые не могли не «шутнуть» в его сторону по поводу его увлечения гинекологией, насколько эта сфера технически интересна, особенно УЗИ, которое он сравнивал с авиационным бортовым радаром… Так как я за последние полгода «проходил» с женой несколько сессий УЗИ, то есть она проходила, а я наблюдал, и у меня было достаточно опыта полётов с бортовым РЛС на Фантомах, то я с ним соглашался. Что Рони в свою очередь расценивал как поощрение продолжать развивать вслух свою теорию, к вящему смущению (от медицинских подробностей) присутствующих 18-20 летних штабс-сержанток...
Рони мог бы продолжать заниматься себе своими делами в своём медицинском центре, но услышав самолёты в небе, он сообщил на работе, что его призвали, а в эскадрилье уговорил комэска, что сумеет помочь в КП, несмотря на то, что прежнего «штабного» опыта у него не было. Что он и сумел доказать, заодно завоевав наше всеобщее уважение…
Моё дежурство началось в 7 утра – в это время стало достаточно светло, и солнце было достаточно высоко, чтобы можно было «заглянуть» вглубь территории противника и понять ситуацию на фронте и в прифронтовой полосе, и Штаб ВВС начал «заваливать» боевые эскадрильи кучей данных, указаний и приказов.
Как видно, новая дислокация Сирийских батарей зенитно-ракетных комплексов (ЗРК), предназначенная прикрыть вход и развертывание Сирийских бронетанковых дивизий в Южном Ливане, ставила перед руководством ЦАХАЛ-а, да и всей страны, непростые дилеммы.
С одной стороны, Сирийские танки в Южном Ливане были непозволительны для Израиля. А воевать с ними, и тем более уничтожить их, без участия ВВС было бы неправильно и накладно (в смысле собственных потерь). И стратегически и тактически надо было «разобраться» с ними – и с танками, и с батареями ЗРК, которые их должны были прикрывать.
Однако все помнили травмы попыток уничтожить Сирийские батареи ЗРК в Войне Судного дня 1973 года. Все, это и ВВС, и ЦАХАЛ, и правительство… Не говоря уж о простом народе. Выражение «Ракета ПВО смяла крыло самолёта» генерала Эзера Вайцмана, в своём прошлом Командующего ВВС и архитектора победных операций по уничтожению ВВС Египта и Сирии в 67 году, было известно всем, и считалось приговором, который обжалованию не подлежит… И как поддержка этому, были действия наших противников, в основном Сирии, но не только, по увеличению расходов на покупки систем ПВО и ЗРК, и по расширению и уплотнению районов, защищённых ЗРК.
Тогда, в 1973 году, несмотря на бесспорную военную победу, вся страна и в том числе ВВС были ошеломлены своими потерями и сюрпризом начала войны (в которой страна была застигнута врасплох), что не преминуло сказаться и на политическом климате страны в последующие годы.
Четырёхствольная зенитная самоходная установка ЗСУ23Х4
ВВС Израиля потеряло 102 самолёта в ту войну, и после неё командование провело серию «разборки полётов» и начало несколько параллельных процессов реорганизации в применении огневой мощи ВВС, в управлении боевыми операциями, вооружении, связи, и в обучении лётного состава.
По результатам изучения причин потерь 1973 года, оказалось, что меньше половины самолётов было сбито ракетами ПВО, а большинство пало жертвой зенитной артиллерии. Причём львиная доля погибших и подбитых самолётов была поражена огнём зенитных самоходных установок ЗСУ-23Х4, обладающих собственным радаром наведения, спаренным с четырёх-ствольной скорострельной 23 миллиметровой пушкой.
Из систем ЗРК сюрпризом стала SA6 – подвижная батарея на гусеничном ходу, центром которой были радары обнаружения и наведения на танковом шасси, и которая имела 4 пусковых установки на таком же шасси, на каждой по 3 ракеты. Эти системы прибыли на Ближний Восток только в 1973 году и ВВС Израиля пришлось учиться на собственном горьком опыте, что эти системы могут делать, и как с ними бороться.
Зенитный ракетный комплекс (ЗРК) SA-6
Мы, выпускники Лётной школы ВВС после 74 года, проходили жёсткую тёрку и обкатку на основе реорганизаций и изменений акцентов в воспитании нового поколения воздушных бойцов. Нас, практически со школьной скамьи на курсах боевого применения, учили воевать с разными типами ЗРК и выполнять боевые задачи в их огневой зоне.
ВВС беспрестанно вело поиски технологий, техник и методов, которые позволили бы избавиться быстро и без существенных потерь от угрозы ЗРК. Все доступные новые технологии или практические идеи проверялись, и мы нередко меняли тактические приёмы и методологию борьбы за господство в воздухе над полем боя за это время.
Параллельно шла большая работа по моральной составляющей. На основе исторического анализа и анализа новых технологий в распоряжении противника проводились штабные учения, и у руководства ВВС было полное понимание, что уничтожение батарей и заслонов ПВО противника «бесплатно» не пройдёт. Поговаривали, что была даже определена приемлемая для ВВС Израиля цена – самолёт за батарею ЗРК…
И вместе с мыслью, что не все вернутся, для повышения морали, нам объясняли, что для бомберов и штурмовиков уничтожение батареи ЗРК приравнивается к уничтожению самолёта противника в воздушном бою для истребителей.
9 лет мы жили и дышали атмосферой реванша против ЗРК и зенитных батарей противника, особенно ЗСУ-23Х4, которые причиняли столько боли в 1973 году.
В 1982 году мы уже чувствовали, что готовы потягаться с ЗРК и ЗСУ. Оставалась только доказать это… Себе, Израилю, и всему миру…
Но неужели это произойдёт сейчас?
Вроде бы да…
С утра теле-принтеры в КП эскадрильи выплёвывают телеграммы с координатами новых Сирийских батарей SA6 в долине Бекаа, прибывших туда или изменивших своё местоположение в течение тёмного времени суток. ППосыльные привозят пачками новые аэрофотосъёмки местности, которая до недавнего времени для эскадрильи была «терра инкогнита».
Мы с Рони проверяем всё, что к нам приходит, оцениваем релевантность, и передаём то в штурманскую, то в разведотдел эскадрильи – там наши «первоклашки» и сержантки уже знают, что делать.
К половине утра приходят боевые приказы, и становится ясна роль нашей эскадрильи в этой операции.
Как и некоторые другие эскадрильи «Скайхоков», наша задача уничтожение элементов батарей ЗРК, после того, как основной удар нанесут эскадрильи «Фантомов». Сверху, от истребителей противника нас будут прикрывать F15 и F16, новые самолёты нашего ВВС, которые только-только начали себя проявлять в небе Ближнего Востока. Работа по целям будет вестись волнами, по указаниям Оперативного отдела Штаба ВВС. Нам выделен банк целей, в которых как разведка предполагает, будут размещены батареи ЗРК и зенитки.
Из Штаба нам предписаны не совсем обычные конфигурации самолётов – без внешних топливных баков, бомбы только в прямой подвеске. Это, чтобы мы смогли держать высокую скорость, на случай, если придётся уходить от ракет ПВО при помощи крутых манёвров. И хоть конфигурация рассчитана на высокую скорость и манёвренность в атаке, она не предусматривает запаса топлива для непредвиденных обстоятельств, а такие в боевых условиях возникают сами по себе.
Оружейники подвешивают 500 кг бомбу Мк83 под крыло Скайхока.
Вместе с комэска обсуждаем варианты, советуемся с КП авиабазы и Штабом ВВС и решаем детали конфигурации – топлива зальём «по горлышко», причём сделаем это прямо у ВПП, перед взлётом (это даст нам топлива на 10% больше, чем обычно), «под крыло» возьмём высокоскоростные фугасные бомбы - по центру Мк84, трёхметровая зеленоватая «акула» весом в тонну, под каждым крылом Мк83, «рыбка» поменьше, весом в половину тонны. Всего 2 тонны «добра», плюс две встроенные 30-ти миллиметровые пушки с боеприпасом в 150 бронебойно-осколочных снарядов для каждой. Не хухры-мухры, если попасть.
«Горячая» дозаправка перед вылетом у ВПП, с работающим двигателем - процедура необычная и опасная сама по себе, а тут с таким боезапасом... Это требует присутствие специально обученного заправщика и пожарных, не говоря о технарях… А если взять в расчёт количество самолётов, которых надо дозаправить у ВПП, то становится понятно, что тут надо будет организовать целый процесс. И это надо сделать вместе с «эскадрильей» аэродромного обслуживания. Начинаю вереницу звонков с КП авиабазы и с офицерами технического обслуживания авиабазы – «заказываю» топливо и автозаправщиков, согласовываю с пожарниками где и как проводить процесс дозаправки…
Передаю инженеру эскадрильи приказ о подготовке самолётов – всего 9, восемь для четырёх пар, на которые пришли боевые задания, и ещё один про запас.
Вместе с офицером эскадрильи, отвечающего за системы бортового вооружения, выбираем десять самолётов с лучшими данными по надёжности инерциальной платформы и точности компьютеров бомбометания – без «капризов» и хронических проблем. Современные боевые самолёты как люди – они настолько технически сложны и их системы настолько взаимоувязаны, что каждый «хандрит» по-своему, и только сквозь череду полётов, сбора данных, статистического анализа и целевой профилактики можно было довести их системы бомбометания к заявленным производителем параметрам и удержать их в этом состоянии.
С самолётами определились, и технари начинают их готовить.
Пока я занимаюсь подготовкой к атаке ЗРК, в эскадрилью приходят другие, новые боевые задачи по поддержке наших сухопутных войск, воюющих с боевиками и Сирийскими частями в южном Ливане.
Приходится нам с Рони делить время и внимание между «основным» и «важным» - определить для каждого нового задания ведущих и членов звена, заказать и получить от технарей самолёты в подходящей конфигурации, провести инструктаж, и посылать их в полёт, и в то же время заниматься вопросами и проблемами готовящейся операции по уничтожению ССирийских ЗРК.
Насчёт конфигураций – посоветовавшись с отделами Штаба и КП авиабазы, мы решили подготовить с дюжину самолётов в двух основных конфигурациях: половина самолётов с двумя внешними топливными баками, половина с одним, центральным. В первой конфигурации наши Скайхоки брали восемь бомб Мк82 общим весом в две тонны, а во второй 6 бомб или 6 «бочонков» с 19 ракетами (НУРС) 2.75 дюймов в каждом. Каждый лётчик в звене получал самолёт в зависимости от задачи звена, положения лётчика в звене (ведущий, ведомый) и дальности/времени полёта.
Так, что мы оба были заняты и взмылены, хотя вроде ничего «физического» не делали.
На входе в КП эскадрильи толпятся «молодые и свободные» – лётчики, которые стараются напомнить начальству о своём существовании, в надежде повысить свои шансы на участие в полётах. «Старики» обычно сидят в столовой или в комнате инструктажа лётного состава – они знают, что о них не забудут, и что их позовут, когда они понадобятся.
Решение кому доверить выполнение боевого задания, и в какой роли - ведущего или ведомого – непростое. Здесь целое искусство, как спаривать людей в звенья, кому и на выполнение какой задачи можно дать молодого ведомого, а когда надо ставить двух зубров вместе, да так, чтобы был толк, а не сталкивание лбами.
Особенно сложно решать кому можно доверить вести звено на боевое задание. Кто сможет, один в кокпите, далеко за границами своей страны, за линией фронта, не только справиться с пилотированием самолёта, но также управлять звеном, опекать ведомых, принимать правильные профессиональные и тактические решения в меняющейся обстановке и выполнить задание. Там, в воздухе над вражеской территорией, ведущий был самым главным лицом, принимающим судьбоносное решения. И, выполнив боевое задание, вернуть домой, целыми и невредимыми, своё звено. Таких было немного в эскадрилье – человек 5, кроме «начальства», т.е. кроме комэска и его двух заместителей.
Поэтому только руководитель полётов, посоветовавшись с комэска и его заместителями, если комэска отсутствовал, решает, кто полетит куда и с кем.
И вот сейчас, нам надо было выделить восьмёрку отличных и надёжных лётчиков для атаки ЗРК, и в то же время оставить достаточно ведущих для других заданий, которые продолжали приходить в эскадрилью в течении всего дня.
Комэска, вместе с отобранной восьмёркой заняты подготовкой к операции по уничтожению ЗРК. С ними выделенные «первоклашки» - для подготовки специальных штурманских пакетов с кодовыми картами, аэрофотоснимками территории, таблицами связи и бомбометания и всей остальная информация, которая может понадобиться при выполнении задания.
Чувствуется, что все как-то напряжены и немного торжественны. Последний раз я это видел на брифинге по операции против атомного реактора в Ираке в 1981 году...
А во мне борются между собой смешанные чувства. Я всегда мечтал о чести и ответственности участвовать в операции против ЗРК. К этому готовился с момента завершения Лётной школы. И вот теперь, когда ВВС готовится к исполнению этой операции я сижу на земле. Конечно быть в такой день Руководителем полётов это тоже почётно, но всё-таки это на земле, а не в воздухе, а я ведь в первую очередь боевой лётчик…
Глотаю свои чувства, запиваю грубым кофе, и продолжаю делать то, что надо. Пытаюсь быть повсюду – и в бункере КП, и в комнате инструктажа, и в разведотделе эскадрильи, и в штурманской. Решаю проблемы, довожу последние данные до ведущих, проверяю, чего не хватает в штурманской, встречаю вернувшихся, чтобы понять, как было и что там нового «на поле боя».
Так, в беготне, проходит день, и солнце уже на пол дороге к западному горизонту.
Темп получения в эскадрилье новых боевых заданий начал замедляться. Это понятно – скоро солнышко сядет, и эффективность нашей помощи ребятам на поле боя сведётся к нулю. Однако, из тех же соображений, у меня появляются вопросы по операции по атаке на ЗРК.
И вдруг… телеграмма о переносе операции против Сирийских ЗРК на завтра… Значит вопросы появились не только у меня…
Вся эскадрилья одновременно выдыхает напряжение и адреналин…
Все успокаиваются, и после ужина переходящего в рассказы о прошлом и пережитом все расходятся спать.
Завтра должен быть ещё один напряжённый день.
Я сдаю свой «пост» Моше – нашему второму замкомэска. Завтра его день сидеть в полуподвальном бункере КП эскадрильи и завидовать другим, летающим… А сам заваливаюсь на свою уже обжитую койку в спальном бункере в довольно таки паршивом настроении… Назавтра планируется самая важная операция ВВС за последние 9 лет, а мои шансы участвовать в ней близки к нулю – кандидаты на боевые задания в операции уже определены, проинструктированы, они готовились сегодня целый день. Это будет логично ничего не менять и послать их, а не менять подготовленные звенья. И где же это оставляет меня?..
Тешась надеждой, что параллельно операции по уничтожению ЗРК будут ещё полёты, я засыпаю…
9 июня – над долиной Бекаа
Толчки в ногу разбудили меня. Голос в темноте шёпотом спросил «Проснулся?» И только после того, как получил бодрое ворчание в ответ «Конечно! Что случилось?», голос ответил «Вставай, брифинг в 10». Я, уже просыпаясь, выпытываю «который час?», слышу «9:15» и с некоторым облегчением отсылаю «первоклашку», которого послали меня разбудить. Тот пошёл дальше, ступая медленно и тихо, стараясь не шуметь, чтобы успеть разбудить остальных по списку, который ему поручил дежурный руководитель полётов.
Время есть. 30 секунд лежу тихо, глаза открыты, привыкают к проблескам света в бункере, который служит нам спальней лётного состава на время боевых действий. Тело ещё нежится меж простыней, а голова готовится ко дню грядущему... Кто знает, что этот день принесёт: мне, эскадрилье, моим друзьям и однокашникам, которые летают в других эскадрильях. Их наверняка тоже будят, если уже не разбудили. Ведь на сегодня планируется операция по уничтожению Сирийских батарей ЗРК в Ливане.
Меня разбудили, значит, есть для меня дело. Главное, чтобы дали летать – вчерашнего руководства полётами мне хватило. Ещё день томиться на земле, пока не вернутся из полёта товарищи по эскадрилье, окрылённые успехом выполнения боевой задачи и собственным выживанием над полем боя.
Насчёт выживания - это не просто так. В воскресенье наша эскадрилья потеряла самолёт, и лётчик – Ахиаз - попал в плен. Кроме этого, за последние пару дней ВВС потерял ещё 2 вертолёта – один боевой и один транспортный. Эти потери у всех в голове при каждом получении задания, при каждом брифинге, при каждом возвращении из полёта. Об этом не говорят, но думают про себя, посматривая на товарищей вокруг и загадывая, кто следующий.
Всё! Рывком сбрасываю себя с кровати, натягиваю свой лётный комбинезон: он уже весь в разводах соли, несколько дней нестиранный, но самый близкий к моему телу предмет на данный момент.
Сшитый из негорящего номекса, он мой панцирь, моя защита от огня, который поджидает каждого лётчика при проблематичном исходе взлёта, полёта или посадки. Я уже видел, что бывает, когда пренебрегают им или перчатками из того же номекса, предпочитая щеголять в комбинезоне старого образца и в кожаных перчатках, показывая тем самым, что ты принадлежишь к «старой гвардии», во времена которой не было таких глупостей как номекс.
Привожу себя в порядок и объявляю себе, что готов к утреннему кофе и ко всему тому, что выпадет мне сегодня, и хорошее и может быть не очень.
В столовую вхожу с бодрой улыбкой, с «боевым настроением» и «огнём в глазах». Набираю себе тарелку яичницы с луком и помидорами, наливаю стакан чёрного, только что заваренного кофе, перебрасываюсь ничего не значащими фразами с другими лётчиками и офицерами, завтракающими, как и я, но в большинстве своём слоняющимися без дела в ожидании какой-то полезной деятельности...
Ловлю из разговоров слухи о соседях - братских эскадрильях нашей авиабазы, перелистываю утренние газеты, а там почти всё о войне на северной границе и возможной эскалации военных действий из-за упрямства президента Сирии... Для меня это вчерашние новости: в части их творения принимал участие сам. Ничего нового, а ещё как-то пресно написано. Вот сейчас зайду в штаб эскадрильи и узнаю все новости: и те, которые уже произошли, и те, которые ещё будут.
Но до штаба не успеваю дойти: меня перехватывает «первоклашка» и зовёт немедленно зайти в главную комнату инструктажа лётного состава. Чего у них там, думаю про себя, до 10 есть ещё время. В комнате инструктажа уже с десяток ребят из боевого костяка эскадрильи с интересом рассматривают карты фронта, «линию наших», передовые позиции сирийских ЗРК в Ливане, читают сводки и данные, развешанные по стенам.
Входит командование - комэска и оба его зама. С ними несколько «первоклашек» тащат карты и штурманские пакеты. В них кодовые карты, фотоснимки, таблицы связи и бомбометания и вся остальная информация, которая может понадобиться при выполнении задания. Через мгновение, за ними, извиняясь за опоздание в лётном комбинезоне стремительной походкой входит командир нашей авиабазы, полковник Ифтах С. – как видно он собрался лететь с нами.
Ифтах С. особый человек. Лётчик истребитель от бога с полутора десятком сбитых самолётов МИГ-ов на своём счету, в прошлом лётчик Миражей, Фантомов и F16, участник легендарных операций ВВС, о которых ещё даже не пришло время всё рассказать. Он также был очень колоритным командиром, который не мог усидеть на земле, когда лётчики его авиабазы шли в бой.
Это становится интересным – командир авиабазы обычно просто так на инструктаже полётов не присутствует.
Похоже, что операция против сирийского ракетного щита в Ливане, отменённая вчера, запускается сегодня! Так оно и есть: комэска начинает брифинг по участию нашей эскадрильи в операции.
С нарастающим нетерпением жду плана полётов, надеясь, как ребёнок, вопреки всем шансам, увидеть своё имя среди летящих. Не знаю, сколько выделят нам - заданий, целей, - но быть среди лётчиков, запланированных на такое задание, большая честь и признание лётного мастерства, боевого профессионализма и бойцовских качеств.
Напряжение растёт, и вот он, момент истины: комэска объявляет полученные эскадрильей задания и план полётов. Всего 4 пары. Первую поведёт Р., наш комэска, вторую Рам - 1-ый зам, третью Гидон, мой бывший инструктор лётного дела, сын бывшего командующего ВВС, а я назначен ведущим последней пары. Моше - 2-ой замкомэска – как и планировалось, Руководитель полётов. Все ведомые – «старики», ветераны 1973 года, опытные ребята. Ифтах – командир авиабазы – вторым номером у Гидона.
Мой ведомый - особенный парень, инженер по образованию. По характеру - в цвет своей шевелюры – рыжик. Да и имя его начинается на Р. Я знаю, что он меня немного недолюбливает. Я ведь новичок в эскадрильи, по сравнению с ним. А тут его ведущий, да ещё на такое дело как уничтожение ЗРК. Но ничего, он лётчик опытный и грамотный, мы справимся.
Вся эскадрилья смотрит на нас, как на космонавтов. В их взглядах всё!
Зависть, что не они. Забота, вернёмся ли. Вера, что не подведём. Желание, чем-нибудь помочь. И надежда, что произойдёт чудо, и кто-то из выделенной восьмёрки не сможет полететь и на задание отправят их.
А мы в это время уделяем всё наше внимание подготовке к полёту: изучаем местность вокруг полученных целей по карте и аэрофотосъёмкам, проверяем данные разведки, согласовываем действия в звене, баллистические расчёты и т.п. Занимаем себя делом и отгоняем мысли, что вот-вот, как и вчера, придёт команда «отбой», и мы все вздохнём с сожалением об упущенном шансе быть героями и с облегчением, что проверка «кто кого» откладывается, и мы мирно проживём ещё день.
Взлёт Фантома из соседней эскадрильи.
© www.iaf.org.il
Но вот пришло известие, что наши соседи из эскадрильи «Фантомов» взлетели, и что пока всё идёт по плану. Все посерьёзнели. Приходит время для нас готовится «на выход». Потихоньку наша восьмёрка скапливается в раздевалке. С трудом узнаю лица товарищей: как-то вдруг черты их лиц изменились, все сосредоточены на чём-то внутреннем, своём личном.
Снимаем погоны и очищаем карманы от всего, что может навредить, если попадём в плен. Пакую в карманы перевязочный пакет и пару герметичных пакетов с водой: на Ближнем Востоке летом лишний литр воды не помеха, а помощь. Тщательнее, чем обычно проверяю и подгоняю спасательный жилет. Перекладываю штурманский пакет, чтобы было удобнее вытаскивать более важные карты и данные связи. Перепроверяю табельный пистолет, выданный на время ведения боевых действий, и обоймы к нему. Снаряжение готово. И я сам тоже готов к выходу к самолёту.
Р. и я выходим на крыльцо: нас уже ждёт минибус. Все вокруг заняты важностью момента, несколько «первоклашек» бегают вокруг и фотографируют наш каждый шаг.
Р. и я (справа) выходим из эскадрильи.
© www.iaf.org.il
Нам не до этого. Мы уже отрешены от земного притяжения, в мыслях мы уже всецело погружены в детали исполнения задания.
У самолёта проверяю книги: топливо, боеприпасы, запалы. Обхожу самолёт и проверяю крепление бомб, подозрительные подтёки масла на земле. Технари вокруг меня волнуются, знают, что идём на что-то необычное, а на что именно не знают. Спрашивать не велено, да и к нам сейчас не подступиться.
Без обычных улыбок и шуточек залезаю в кабину и закрываю фонарь. В наступившей тишине располагаюсь поудобнее, раскладываю карты полёта, таблицы связи. Проверяю время, слежу за стрелкой минут, и повторяю опять и опять, уже наизусть, детали полёта и опознания нашей цели. А вот и время подошло.
Запускаю двигатель, машинально проверяю системы - электропитание, гидравлику. Настраиваю радио и навигационные приборы. Получаю разрешение от диспетчера и потихоньку выкатываю самолёт на рулёжную дорожку.
На старте куча машин: заправщики, пожарные, штабные. Подкатываюсь осторожно: самолёт-то тяжёлый, при повороте приходится добавлять обороты, а там, глядишь, ненароком можно и сдуть кого-то. Только и не хватало сейчас ЧП на старте.
Подбегает наш инженер-лейтенант, карабкается на крыло и вручную дозаправляет мой «Скайхок» до последнего возможного литра. Спрыгивает, для очистки совести обходит самолёт, перепроверяет подвеску бомб и настройку запалов.
Подходит к левой, передней стороне фонаря и ждёт, чтобы я обратил на него внимание. Поворачиваю к нему голову, - я в шлеме с опущенным противосолнечным щитком, - он моих глаз не видит. Он подымает большой палец вверх: «всё ОК», берёт под козырёк. Я киваю в знак благодарности и отдаю честь. Он бежит дальше к моему ведомому.
Несколько минут на старте мы ждём разрешения на взлёт. В голове спокойно, мысли чередуются: то гадаешь, как там проходит операция, то думается о деталях нашего задания, то кажется, что вот-вот наш полёт отменят, и диспетчер отправит нас обратно в эскадрилью.
Вдруг, вот оно! Разрешение на взлёт!
Выруливаем, последний взгляд на Р., на его самолёт (не потекло ли у него там чего-то), вижу его сигнал «я ОК», отпускаю тормоза и начинаю разбег. Самолёт тяжёлый, солнце в зените, день жаркий. Ручка чуть вперёд, даю моему «Скайхоку» набрать скорость и плавно отрываю его от бетонки. Шасси и закрылки вверх, проверка кабины. Всё работает как надо, прибираю обороты, даю Р. возможность быстро пристроиться. Поворачиваем налево к морю, пересекаем побережье, доворачиваем вправо до севера и набираем высоту.
Скайхоки после взлёта
© www.iaf.org.il
Ближе к границе перехожу на канал связи операции и то, что я слышу, заставляет меня сбавить обороты двигателя и перейти на режим полёта максимальной продолжительности.
По радио слышу взволнованные голоса ведущих передо мной, перебивчитые ответы диспетчера и шум сирийских радио-глушилок. Становится понятно, что операция затягивается, но пока непонятно почему. Ясно, что сирийцы огрызаются и глушат почти все каналы связи, значит, поднимают свои истребители в воздух.
Замечаю, что глушилка врубается после нескольких фраз, а не по теме. Ага, значит, сканируют диапазон и автоматически глушат всех, кто говорит, а не тех, кто говорит по делу. Решаю продолжить полет втихомолку, без лишних репортажей, с переходом на запасные каналы.
Р. держит позицию вблизи меня, и мы можем «переговариваться» визуальными сигналами. Так я могу показать ему, на какой канал перехожу и успеть выдать ему в эфир несколько фраз, чтобы скоординировать наши действия, прежде, чем нас заглушат.
Пока мы с Р., как пара цепеллинов, медленно, но экономно продвигаемся на север, к выделенному нам району ожидания, слушаю как в воздухе разыгрывается драма. Слышу, как наш комэска, который взлетел перед нами минут на 40 раньше, просит разрешения войти в зону боевой работы для атаки, но получает отказ.
На высоте, в близком строю
© www.sky-high.co.il
Формулировка отказа проста и загадочна: «подожди». Через несколько минут он просит повторно и опять получает «подожди». Проходят ещё минут пять, и он просит опять, на этот раз подымая голос.
Он, как и все мы, знает, что каждый диспетчер на боевом посту знает точно, кто там сидит в самолёте, тем более знает, когда «под его рукой» выполняет задание какой-либо комэкса. В ответ опять получает «ждать» и решает выложить последний козырь.
Среди всего шума-гама наш комэска заявляет диспетчеру: «У меня нет топлива ждать! Или ты мне дашь работать, или я возвращаюсь».
Через несколько секунд после того, как очередная глушилка замолкла, все чётко услышали ответ диспетчера: «Тогда возвращайся. Бомбы сбрось в море».
И наш комэска, герой ещё со времён Войны на Истощение 1968-1970 годов, отвечает коротко «понял» и возвращается домой.
По правде говоря, мне стало его жалко. Наш комэска родом из кибуца севернее Тель-Авива, закончил лётную школу в 1968 году и молодым лейтенантом, но уже опытным бойцом в 1969 году перешёл на «Фантомы».
А в 1970 году, в одном из боевых вылетов, схлопотал SA3 по левому борту. Раненый в левое плечо, шею и руку, с тремя оторванными осколком пальцами на левой руке, он сумел, вместе со своим штурманом посадить изрешечённый «Фантом». Причём левой рукой он двигать не мог: двигателями управлял штурман по его указаниям.
Что говорить: человек большого мужества и стойкости. За это он получил «От Амофет», второй наивысший по иерархии в Израиле орден.
После того, как его заштопали и восстановили работу двух оставшихся пальцев левой руки, он вернулся летать. Но так как не мог управлять левой рукой «Фантомом» с его многочисленными клавишами и кнопками на рычагах управления двигателями, то летал он на «Миражах» и «Скайхоках»: там один двигатель, да и на рукоятке управления двигателем одна или две кнопки.
Мы его очень уважали за его спокойствие и выдержку в воздухе, боевой опыт и бойцовский задор. Но так завершить участие в такой операции было как-то некрасиво и неправильно.
Отряхиваюсь от мыслей о нашем комэске. Мне ясно, что если ему не дали войти в зону работы, то это серьёзно, и если я начну «качать права», то меня отправят домой ещё быстрее, чем его.
В районе ожидания отдаляемся от берегов Ливана и «нарезаем круги» в ожидании, когда страсти стихнут. Пока Р. и я висим как два баллона, вертим шеей, сканируем пространство.
F16 заходит на цель
© www.iaf.org.il
Погода на удивление хорошая. Видимость отличная, но над берегом Ливана и дальше в горах дымка, из-за которой не видно деталей.
Вдруг вижу точку, которая стремительно спускается сверху, прямо на нас. Сердце ёкнуло: неужели истребитель? Если да, то их всегда пара или больше, и если они по наши души, то дело швах: мы без скорости, с грузом бомб, прямо как перепёлки в тире.
В такой ситуации надо бы всё сбросить и набрать немного скорости, но тогда задание мы не выполним, а участвуем мы не в простой операции сегодня. И я не хочу так закончить моё участие в ней.
Решаю рискнуть, ничего не сбрасывать и довернуть под пикирующих на нас истребителей. Показываю Р. наверх. Он кивает и немного отходит в сторону, чтобы мы могли маневрировать. Я уже развернулся к ним носом. Вижу второго: они пара в открытом боевом строю для атаки. И немного успокаиваюсь - это наши F16.
Но они продолжают вести себя агрессивно и маневрируют нам в хвост. Радио шумит, в свободные от помех секунды ведущие и диспетчер пытаются что-то сказать и всех снова глушат. Мне ясно, что по радио мне с этими горячими парнями из эскадрильи F16 не договориться. Начинаю качать крыльями: широкий мах влево, такой же вправо, возвращаюсь на скоростной режим «баллона». Всё в надежде, что эти гончие увидят, что их дичь ведёт себя совсем не как дичь и перестанут нас пугать.
F16 готов "ужалить"
© www.iaf.org.il
Вижу по их поведению, что они поняли: острые носы F16 перестают целится в нас, они выравниваются по горизонту и пройдя метрах в 800 от нас машут в ответ и взмывают вверх.
И мы опять возвращаемся к попыткам понять ситуацию и попытаться положить наши бомбы там, где они принесут пользу, а не в море.
Потихоньку гам ведущих других звеньев стихает: кто-то повернул домой, так как топлива для боевого захода на цель у него уже нет, кто-то, как мы, играет в молчанку, надеясь на то, что бог вознаграждает терпеливых и запасливых.
F16 патрулируют
© www.iaf.org.il
И вот диспетчер начинает налаживать работу по целям. Спрашивает, кто и сколько ещё может ждать, и, получив ответы, начинает посылать звенья в районы боевой работы. Конечно, сначала тех, у кого в запасе меньше всего времени ожидания.
Из потока разговоров и указаний диспетчера понимаю, что почти всем дают новые задания и новые координаты целей. Как будто старые, оригинальные цели изменили позиции. Или исчезли.
Интересно, куда же нас пошлют?
Всё это время наблюдаю за количеством топлива и рассчитываю, сколько ещё смогу играть в молчанку. Решаю попробовать подать голос. Спокойным голосом говорю диспетчеру, что я на месте, ожидаю разрешения выйти в район боевой работы и готов для получения новой цели.
Сработало! Меня не посылают домой, а переводят на другой канал связи, к другому диспетчеру.
Выхожу на связь и после нескольких автоглушилок получаю новое задание. Нам поручено выйти на какое-то шоссе и разбомбить в клочья весь военный транспорт, который там едет. Название шоссе передали по кодовой карте. Также просили не задерживаться и выйти в район цели, как только будем готовы. А нам это на руку: топлива задерживаться у нас уже нет.
Нахожу в штурманской папке кодовую карту - молодцы «первоклашки»! Хорошо подготовили папки. Открываю карту. Это тоже надо уметь в полёте: полезная ширина кокпита в «Скайхоке» где-то сантиметров 80. А карта метр на метр.
Нахожу шоссе на карте и начинаю её рвать и перекладывать, чтобы можно было держать в руке интересующий меня район и не мешать обзору и управлению. Пытаюсь понять, где это шоссе проходит по географии.
Немного шокирован: шоссе, на которое меня послали, находится восточнее озера Карун, километрах в 10-15 от границы с Сирией и менее 50 км от самого Дамаска. По данным разведки перед вылетом, это в самом сердце зоны защиты ЗРК и ПВО самой Сирии. Или я не понял кода, или диспетчер посылает меня в пекло, или…
Ну что же, волков боятся, в лес не ходить. Сверяю данные с Р., получаю от него, что он готов. Топлива у нас немного, но хватит на скоростной заход сверху и на парочку кругов с пике для бомбометания.
По дороге к цели
© www.iaf.org.il
Проверяю настройку системы вооружения и прицел: всё готово и настроено на залп в 3 бомбы для наибольшего эффекта, пушки заряжены и готовы к стрельбе.
Успокаиваю дыхание, сигналю Р. перейти в развёрнутый боевой строй для атаки, широким поворотом беру на восток и начинаю небольшое снижение для набора скорости. Сообщаю диспетчеру о входе в район боевой задачи, получаю «ОК» и оглядываюсь на Р. Всё, мы поехали.
Мы с Р. молчим и несёмся вперёд на скорости в 500 узлов. Это всё, что наши «Скайхоки» сегодня могут нам дать. Это не мало, но я бы с радостью просвистел бы сейчас на сверхзвуковом «Фантоме», пересекая побережье Ливана и приближаясь к горам Шуф. Ведь летим-то мы в пасть ЗРК и истребителей ПВО, не говоря уж о сирийских зенитках разных калибров.
Уже издалека видно, что долину Бекаа покрывает тёмное облако зенитных разрывов. А у них там ещё и ПЗРК «Стрела» и ещё какие-то новые самоходные ЗРК, о которых наши техразведчики ещё толком не знают. Так, что ожидать нам с Р. можно чего угодно.
Проходим южнее Цидона и я целюсь носом километров 10 правее озера Каруна. Пока всё тихо. Кроме общего зенитного огня. Моя система радиолокационного оповещения (прозванная Комер – Поп на иврите) жужжит и пищит в ушах, предупреждая, что на меня сейчас нацеливаются зенитные РЛС и несколько отдалённых стационарных ЗРК SA2E, расположенных в самой Сирии.
Маневрирую влево, вправо, чтобы сбить наводчиков ПВО. Пока работает.
Ещё через несколько минут мы на траверзе озера. Высоко над нами и довольно-таки в стороне вспухает бело-розовое облако взрыва ракеты ПРО, как видно SA6. Бесцельный выстрел, если это по нашу душу.
Вижу силуэт «Кфира», летящего под нами с севера на юг: кто-то из коллег возвращается домой, выбрав самый прямой путь. Как видно, у него уже нет топлива вернуться, как и зашёл, морем.
Р. на месте, справа от меня – молодец. Долетев до нашего шоссе, делаем поворот на север, и он переходит налево: так он сможет предупредить меня, если что-то полетит в мою сторону из Сирии.
Проходим над шоссе – пусто. Нет колон транспорта, нет отдельных грузовиков. Около Султан Яакуб догоняем одиночный зелёный джип, который шпарит на север. Зато вокруг шоссе куча зениток и бронетехники. Кажется, что целая дивизия развернулась и окопалась.
Докладываю диспетчеру и получаю разрешение атаковать батареи ПВО. Ведь долетели-то мы сюда с бомбами, вот и надо их использовать по назначению. Всё равно с ними уже не сядешь.
Мы с Р. делим работу: я беру две батареи 57 мм орудий ПВО, он берёт две других.
Ложусь на параллельный бомбометанию курс, переключаю управление сброса бомб. На первом заходе сброшу-ка я большую бомбу, а две под крыльями оставлю для второй батареи.
Р. параллельно мне поворачивает на заход по своей цели, за хвостом у него никого нет. Надеюсь, он смотрит и за моим хвостом: сейчас не время быть эгоистом. Оглядываюсь назад и наверх - чисто, можно заходить на цель.
Переворачиваю мой «Скайхок» почти на спину, ввожу его в пике градусов на 60, подвожу нос под цель, и плавно направляю прицел снизу к центру батареи ПВО. Пока прицел подплывает к центру цели, пока скорость не достигает расчётной для бомбометания и пока приближается нужная высота бомбометания, в прицеле вижу, как орудия батареи стреляют в меня.
Взгляд через прицел
© www.iaf.org.il
Как по команде (а так оно и есть), по часовой стрелке вспыхивают маленькие шарики в дулах орудий, направленных на меня. Залп, второй, третий! Да, снарядов они не жалеют.
Краем глаза слежу за стрелками скорости и высоты, и вот стрелка высоты подходит к отметке, в унисон ей довожу мушку прицела к центру батареи. А там, в центре мозг батареи, из него к каждому орудию идут кабели с данными по наводке на цель, то есть на меня.
Я нажимаю на кнопку бомбометания и чувствую удар под брюхом: мой подарок командиру батареи весом в тонну поехал по своей баллистической траектории. Тяну на себя ручку управления и перехожу из пике в набор высоты с разворотом.
Смотрю назад и вниз: если кто-то за мной гонится - я его замечу, а, кроме того, я так увижу, попал я или нет. Вижу свою бомбу в последние мгновения перед попаданием, вижу ударную волну и столб дыма, который накрыл батарею. Вижу белые полосы ПЗРК «Стрела», которые пытаются нагнать мой самолёт.
Выравниваю самолёт и продолжаю набирать высоту с задранным носом. Самолёту уже легче, и он бодро карабкается вверх, подальше от 23 мм ЗСУ, которыми здесь кишмя кишит. Проверяю кабину, топливо. Пока хватает ещё на пару заходов. Ищу и нахожу Р., он кружит недалеко от меня, готовится ко второму заходу.
Над нами тихо, никого нет. В эфире разговоры, но ничего такого, чтобы не позволило нам продолжать работу. Комер продолжает жужжать, но ничего нового, опасного не показывает.
Под нами ад. Всё, что может задрать ствол вверх, стреляет в воздух. Ощущение, как будто земля поднялась на несколько километров вверх. Да, для того, чтобы атаковать, придётся нырять во всё это.
Перевожу тумблеры бомбометания на оставшиеся бомбы, настраиваю заново прицел, набираю высоту, выстраиваю «коробочку», проверяю как дела у Р., осматриваюсь сзади, сверху, и захожу на вторую цель. Стараюсь не думать о серой пелене зенитных разрывов, через которую мне надо пролететь, сосредотачиваюсь на центре батареи. Опять вижу нацеленные на меня вспышки, контролирую скорость, довожу мушку прицела в унисон с высотой, как меня учили, и как я сам учил других, и сбрасываю свои оставшиеся бомбы.
В развороте с набором высоты, только теперь в другую сторону, чтобы не быть шаблонным, вижу, как взрывная волна и столбы дыма покрывают позиции второй батареи. Проверяю топливо – время собираться домой. Проверяю как дела у Р. и слышу, что у него не все бомбы упали, и он просит зайти на цель ещё раз.
Мда… Вернуться с бомбой, которая не упала при бомбометании, плохая идея. Кто знает, что там у неё перекосило. Может даже, что запал у неё уже взведён. Её надо сбросить аварийно - это должно сработать. Но бомбы-то у нас в прямой подвеске, а это значит, что запал сработает и при аварийном сбросе, и она взорвётся при ударе о землю. Поэтому, её можно сбросить на цель, но только вместо нажатия на кнопку бомбометания на ручке управления надо дёрнуть рычаг аварийного сброса. Р. опытный и умный вояка, он это знает, и хочет сочетать приятное с полезным: избавиться от обузы, сбросив её в цель. Молодец!
Но это значит, что мы остаёмся на третий заход, а это становится опасно. Да и солнце уже близится к горизонту... Времени на долгие раздумья нет, и я принимаю решение - остаёмся на третий заход.
Даю Р. разрешение на ещё один заход, но так, чтобы по выходу из него мы бы уже были в направлении домой. На время этого захода на цель я становлюсь ведомым Р. Пока он занят планированием захода и приготовлением аварийного сброса, я кружусь вокруг него, оглядываюсь и вдруг замечаю, как близко мы от Дамаска. Ощущение не из обычных.
Но времени на осмотр достопримечательностей окрестности нет. Мы сюда дело делать пришли. Поэтому настраиваю прицел на работу с бортовыми пушками и, проверив, что сверху и с боку нам никто не помешает, захожу вслед Р. на батарею, которая могла бы ему помешать при выходе из пике. На этот раз нажимаю на гашетку выше высоты открытия огня: у меня снарядов на 7 секунд. И я хочу положить как можно больше из них на цель. Поэтому надо много терпения и времени стрелять и продолжать целится, когда в тебя самого стреляют.
Крутым разворотом выхожу вверх и на юг. Вижу, как мои снаряды ложатся в цель, и несколько орудий ПВО замолкают. Р. передо мной, набирает высоту. Топлива у нас хватит добраться до нашей базы, если ветер на высоте не помешает.
Пока набираем высоту, докладываю о завершении работы и перехожу на другой канал связи. Там ещё раз докладываю о местоположении батарей ПВО, которые мы атаковали, и о войсках вокруг них.
Проверяю топливо и ветер. Всё в порядке – долетим. Из эскадрильи нас уже ищут по связи - мы вошли в зону их приёма. Они озабочены: все уже давно вернулись, а мы ещё летим и летим. Задают вопросы, сколько топлива и откуда у нас его так много осталось. Но я пока им не выдаю секретов, оставляю на потом.
По дороге домой
© www.iaf.org.il
Нам сейчас надо приземлиться с первого раза. На второй заход на посадку топлива не хватит. Если не удастся сесть нормально, то никакие секреты расчётов топлива не помогут.
Диспетчеры авиабазы нас уже ждут и расчищают нам дорогу на прямой заход на посадку. Шасси выходит нормально, закрылки тоже. Значит, нет дырок в гидравлике.
Садимся с ходу, гасим скорость тормозными парашютами, заруливаем по стоянкам. Я еду по рулёжке медленно, помню спешку нашего 1-го замкомэска.
Да и сейчас начинает доходить, что за полёт это был. Начинается реакция тела, чувствую себя усталым, обмякшим малость.
Технари сбегаются принимать самолёт из полёта. Оружейники удивлённо смотрят на пустые снарядные ящики. Как видно, я первый в эскадрильи применил бортовые пушки в этой войне. Расписываюсь в книге самолёта. Оказывается, мы были в воздухе чуток больше, чем полтора часа, что немало для такого боевого вылета на самолёте без внешних топливных баков.
Когда мы с Р. возвращаемся в расположение эскадрильи, уже темнеет. Все на де-брифинге - и те, кто летал и те, кто не летал: все хотят послушать. Все уже знают, что это был знаменательный день.
Мы с Р. заходим ещё одетые в лётное обмундирование. Рассказываем, как летали, что делали, что видели, нас расспрашивают. Удивляются нашей смекалке и хитрости. Мы самые удачливые из всех наших пар: летели дольше всех, зашли на вражескую территорию дальше всех, выполнили больше всех заходов по стоящим целям. И вернулись живыми и невредимыми…
Моё использование пушек в пике вызвало некоторые вопросы, но обсуждение этого метода отложили на потом. Начальство эскадрильи вызвали к командиру авиабазы, а оттуда в Штаб ВВС.
Я и забыл, насколько я голоден. Перекусив немного, начали собирать информацию у соседей о событиях дня, а потом просто включили телевизор. В прямом эфире передавали интервью Командующего ВВС, в котором он рассказал, что сирийский щит ПВО в Ливане уничтожен. И что в этот день ВВС Израиля сбили 27 самолётов противника, не потеряв ни одного своего.
F15 патрулируют вечернее небо
© www.iaf.org.il
Вот и стало понятно, почему нас так долго держали в стороне. Наши F15 и F16 щёлкали сирийские МиГи, пока мы сжигали драгоценное для нас топливо и нервы.
Под шумок позвонил жене и родителям, отрапортовал, что жив-здоров, от всех вопросов о полётах или моих сегодняшних похождениях оттряхивался, как собака от солёной воды.
И пошёл обратно в бункер – спать. Завтра ведь тоже была война.
(окончание следует)
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #8(177)август2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=177
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Mostov1.php
