«Ты только посмотри, – обратилась я к дочери, – столько деревьев вокруг и, подобно нам, людям, нет среди них двух одинаковых, каждое – неповторимо и единственно в своем роде».
Мы сидим на живописной лужайке в поселении Яд Беньямин в окружении сосен и эвкалиптов – стройных и величавых в своей красе. Их непредсказуемые формы и неожиданные сплетения ветвей дают богатую пищу фантазии. Ну вот эта сосна: росла себе и вдруг передумала, перегнулась надвое и ствол её уподобился седлу, а ветви – рогам оленя. Так и хочется вскочить, уцепиться за них и понестись в сказочную андерсеновкую Лапландию, в чертоги Снежной Королевы. А вот ещё одна: гордо вознесла свою вершину и вся устремилась к солнцу, свету, теплу… А эвкалипты: те вообще сбросили свои одеяния и стоят обнаженные, стыдливо прикрываясь пышной листвой. Ну что с них взять – жарко им.
Эта непреходящая любовь к природе, особенно к деревьям, родилась у меня в Эстонии, где прошли мои детство и юность. И если за долгие годы жизни в Израиле я ещё вспоминаю что-то из прошлого, так это природу Эстонии. Удивительное сочетание прозрачной как слеза морской воды, дюн и густого леса с ягодами и грибами, настоянного на запахах хвои. Так и слышится в всплесках набегающих волн и перешептывании леса суровая музыка норвежца Эдварда Грига и им вторят задумчивые, слегка меланхоличные звуки вальса финского композитора Яна Сибелиуса. Может быть, к моим воспоминаниям примешана и ностальгия по ушедшей молодости: моей натуре ближе яркие краски, свет солнца, экзотика в стиле «Танец огня» испанца Мануэля де Фалья с его всполохами огня, накалом страстей, где за аккордами так и «видится» игра красных и оранжевых цветов, доминирующих и в природе Израиля. Ведь только здесь я впервые увидела цветущие деревья таких знойных оттенков. И встреча с этими словно поющими деревьями в Яд Беньямин дарила радостный настрой на целый день.
Вообще, это поселение всегда напоминало мне маму. В течение долгих лет мы с сестрой, два раза в году – на Песах и Суккот, отправляли ее на отдых. Это то немногое, что мы тогда могли для неё сделать. Она – мама – первая пробила дорогу всей семье в Израиль. Рига семидесятых годов – бурлила. И мама, уже в немолодом возрасте, оказалась в гуще сионистских выступлений и вместе с молодежью принимала участие в демонстрациях за право выезда в Израиль. За свою деятельность она оказалась на учете в соответствующих органах. Как-то один из высокопоставленных чиновников в ОВИРЕ сказал ей с издёвкой: «А вы, гражданка Дубнова, знайте: если вы и получите когда-нибудь разрешение на выезд, то дочерей ваших мы оставим здесь навсегда, и вы их никогда не увидите».
Но вера мамы была сильнее его угроз. Выйдя на улицу, она сказала себе убеждённо: «Скорее падет ТВОЯ ВЛАСТЬ и ты вместе с нею». Так это и было: в 1971 году мама и брат, студент МГУ, выехали в Израиль, получив всего неделю на сборы. Фактически, маму выдворяли из страны.
Гуляя по тенистым аллеям Яд Беньямина, я мысленно возвращаюсь к тем годам, когда мама отдыхала здесь, и мы приезжали навещать её. В двухэтажном корпусе общежития для мальчиков, которое на время праздников принимало отдыхающих, в комнате на втором этаже она ждала нас. Мама приберегала для нас «вкусненькое», какие-то пироги с кремом, всё то, что потом, сидя вместе с ней на лужайке перед домом, мы незаметно поедали…
Надо было видеть, каким счастьем и гордостью светилась она, когда мы – дети и внуки – навещали ее. Её глаза выражали то, что она не говорила вслух: «вот это мое богатство, то, что я нажила и оставляю после себя в этом мире».
Более десяти лет как нет мамы с нами. И в этом году мы с сестрой оказалась сами в роли отдыхающих на пасхальном семинаре в Яд Беньямин. Я вижу себя как бы со стороны, и в памяти всплывают слова из песни Марка Бернеса: «Будут внуки потом, все опять повторится сначала». Как и мама, я тоже приберегаю «сладенькое» для детей и внуков, навещающих меня ежедневно. Реховот, где мы живем, находится всего в двадцати километрах от Яд Беньямин. Как и мама, я счастлива и горда, любуясь своим продолжением.
Эти дни отдыха дают нам редкую возможность общения и прогулок по поселению. У меня было чувство, что я его хорошо знаю. Но оказывается, я открываю его заново и не перестаю удивляться его новому облику. Яд Беньямин разросся, расцвел, похорошел. Маленькое поселение с одной центральной улицей и одноэтажными домиками за десятилетие оформилось и подобно «гадкому утенку» превратилось в «прекрасного лебедя». Широкие дороги, яркие клумбы, современные коттеджи и ухоженные детские площадки, вновь созданная промышленная зона… Всё говорит об обновлении, втором дыхании одного из старых израильских поселений.
Незабываемой картиной открывался наш день – вот словно ручейки стекаются евреи разных религиозных направлений, каждый в свою синагогу, с привычным для них порядком молитв. Тут и брасловские хасиды в праздничных одеждах, едва они заканчивают утреннюю молитву, которую начинают раньше всех, как навстречу уже движется другая группа, одетая во все белое со светлыми вязаными кипами и в «танахических» сандалиях на босу ногу – представители национального лагеря, основные жители поселения, – и завершают утреннюю молитву, гордо вышагивая с развевающими на ветру кистями талита хасиды Хабада. Всех их, и нас тоже, объединял праздник, радость и гордость отмечать его на своей земле.
В имени поселения «Яд Беньямин» – память о его создателе – раввине Беньямине Минце. В 1962 году он возглавлял Агудат Исраэль. Оглядываясь назад и анализируя обстановку того времени – государству было всего 14 лет – ты осознаешь, как далеко вперёд он смотрел, задумывая это поселение. Он понимал, что молодая страна, истерзанная бесконечными войнами, едва успевающая залечивать свои раны, всецело поглощена борьбой за выживание. Кто мог думать тогда о воспитании детей, сохранении их еврейской сущности? А он – думал, видя в этом свое предназначение. Беньямин Минц создает во вновь родившемся поселении Центр воспитания детей в духе Торы: здесь изучают религиозные предметы и одновременно приобретают профессии по электронике или сельскому хозяйству. Он собирал под своё крыло детей из неблагополучных и многодетных семей, воспитывал их на основах морали и любви к ближнему. Первоначально учебный корпус насчитывал всего 11 классов, 4 общежития для З00 детей и 29 домиков для преподавателей. И эти домики, словно избушки на курьих ножках, еще стоят в старой части поселения, и думается мне, что и сегодня они не пустуют.
Словно ожила перед нами история, и не только этого поселения, но страны, пути, который она прошла, когда одна из участниц семинара остановилась у такого домика, светящегося подслеповатым окном-глазом, и сказала: «Вот здесь мы, беженцы из Австрии, жили сорок лет тому назад. Мой папа был преподавателем. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю это поселение… Оно дало нам не только крышу над головой, но то, в чём мы тогда так нуждались: участие и заботу».
Шли годы. Менялась страна, менялось и поселение. Одно из первых оно приняло детей из Ирана и Эфиопии. Знаменитые «Мивца Шломо» и «Мивца Моше» вписали свою страницу в историю Яд Беньямин. В те годы появились и караванчики для отдыхающих, дающие определенную прибыль не столь богатому поселению. Со временем их реставрировали, обновили и сегодня это караваны со всеми удобствами, причем очень и очень востребованные. И наша большая группа участников семинара, порою целые семьи, прекрасно разместились в них.
Но был в жизни поселения тяжёлый кризис: оно стояло на распутье, теряя свой религиозный статус.
Неизвестно, как бы закончилась эта борьба, да трагические события в Гуш Катифе «помогли». В 2005 году Яд Беньямин принял поселенцев из Неве Дкалим. Изгнанные из своих домов, выкорчеванные из своей земли, новые переселенцы привнесли в спокойное, со сложившимся мировоззрением поселение, каким был тогда Яд Беньямин, иной дух, иное мышление, иной взгляд на жизнь. Казалось, что само пребывание в Гуш Катифе наложило отпечаток не только на их облике, но сформировало характер. Я безошибочно, с первого же взгляда, угадываю этот тип нового еврея: бесстрашного, мужественного, уверенного в своем праве на эту землю и готового постоять за неё. Без сомнения, новые веяния принесли изменения и в системе образования в Яд Беньямин, перешедшей в ведение Неве Дкалим, где ведущее место заняла известная иешива «Торат Хаим».
Кто мог думать, что в Яд Беньямин когда-то можно будет изучать актерское мастерство, основы кино, появятся абонементы на спектакли и концерты в новый Центр культуры, будут организованы курсы по повышению квалификации и по переквалификации по профессиям, диктуемых жизнью. Но главная цель, как и прежде, – изучение Торы, воспитание на основах иудаизма.
И всё же пребывание в Яд Беньямин всколыхнуло во мне незатихающую боль, связанную изгнанием евреев из Гуш Катифа. Эмоциональное воздействие от ежедневной встречи с этими людьми намного сильнее, чем десятки прочитанных книг и просмотренных фильмов. Прежде я не раз бывала в Гуш Катифе, видела это чудо на песке: оранжереи роз, голубое море, белокаменные синагоги. Встречаясь в Яд Беньямин с изгнанными поселенцами, я ощущала их травму, читала неизбывную боль, затаившуюся в глазах. Не только у взрослых, но и у детей, не по возрасту серьезных. Ни новые современные коттеджи, ни парки не смогут заглушить нанесенную им боль. Странный парадокс сокрыт в нашей жизни в Израиле: именно тех, кто так самозабвенно любит эту землю, не покидает её ни за какие блага – их-то и «наказывают», их-то изгоняют, тотально разрушая все, что они с таким трудом создают на песках, на камнях, глубоко вросших в землю. Разрушают так, чтобы нельзя было вернуться, чтобы не оставалась в памяти само еврейское присутствие, еврейский дух. Но наперекор всему они продолжали и продолжают строить, словно видя в этой верности земле свою миссию, свое высшее предназначение.
Вспоминаю события не столь отдаленного прошлого: на повестке дня стоял вопрос об отдаче Голан. Страна, где шла усиленная пропаганда, разделилась на два лагеря. И вот в рамках этой пропаганды к нам на курсы повышенного иврита пришел штабной офицер, довольно вальяжный, уверенный в себе молодой человек.
«Ну вот мы отдали Синай, – начал он свою речь, – и кто от этого пострадал? Разве нам сегодня не хватает Синая? – вопрошал он нас. – Уверяю вас, тоже самое будет и с Голанами, у нас есть достаточно места, где погулять. С арабами мы можем говорить обо всем, но только не о земле, – уверенно продолжал он. – Землю они никогда не отдадут».
«А какой нормальный народ отдает свою землю? Есть тому прецедент в истории? – не выдержала я. – Только тот, кто не дорожит ею, для кого она чужая».
Он не нашёл, что ответить и быстро ретировался.
Хорошо, что не на цветистой риторике, а на духе созидания держится наша земля. И этот дух созидания особенно чувствуется в Яд Беньямин. Ты не только свидетель внешних изменений, но ощущаешь на себе тот особый, вольный и непокорный дух, которые внесли переселенцы из Гуш Катифа. Так река, принимая новый горный приток, меняет свой характер. Помните, как у Лермонтова: «Расступись, о старец море, дай приют моей волне»…
И видится мне Гуш Катиф как бурный, не знающий на своем пути препятствий горный поток, и вливается он в спокойные, неспешные и рутинные воды немолодого, перешагнувшего недавно свой полувековой рубеж, поселения Яд Беньямин. И вот уже, обнявшись, текут они вместе, объединенные одним духом и одной целью в жизни…
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #8(177)август2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=177
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Lejbzon1.php
