История несостоявшейся ссоры двух известных людей, ожидающая читателя, интересна не столько громкими именами участников, сколько неистребимо советским духом, доказавшим свое бессмертие. Оттого и «простой советский человек», как и лежащий на главной площади страны Человек-символ породившей его эпохи, «жил, жив и будет жить». А исторические персонажи, которые лишь для отдельных отщепенцев - не более чем «подгнившего ствола увядшие побеги», по-прежнему остаются для него инженерами человеческих душ и учителями жизни.
Время, назад!
С 18 по 20 февраля 1949 года в Москве происходило собрание драматургов и театральных критиков, призванное заклеймить очередную группу «безродных космополитов». Генеральный секретарь ССП Александр Фадеев, еще в 1948 г. назначенный “главнокомандующим” в затеянной вождем новой карательно-идеологической спецоперации, просмотрел, одобрил сценарий “судилища” и … уехал в Париж. В роли главного обвинителя выступил секретарь парторганизации писательского союза Анатолий Софронов. Его поддержали поэты Алексей Сурков и Сергей Михалков. Все трое “били” заранее назначенных на роль жертв театральных критиков Иосифа Юзовского, Александра Борщаговского и Абрама Гурвича. Однако выступивший после них заместитель ген. секретаря ССП Константин Симонов, с довоенного времени знавший Борщаговского и взявший его к себе на работу в «Новый мир», удивил даже видавших виды тайных “оппозиционеров”. Он расширил список “прорабатываемых”, назвав три новых имени: Шкловского, Мацкина и Гельфанда. Имя первого, писателя и литературоведа Виктора Шкловского, было широко известно. Второй – театровед Александр Петрович Мацкин, недавний фронтовик, – тоже был многим знаком. Но вот третий, Гельфанд*, оказался в некотором роде загадкой. К 1949 году имя этого рапповского критика 20-х годов сделалось такой “архаикой”, что удивляться приходилось не столько кровожадности Симонова, сколько тому, где, а главное, за какие “грехи” выкопал он этого человека.
Наталья Громова, автор книги «Распад. Судьба советского критика: 40-50 годы», рассказывающая об этом событии, кажется, сама была удивлена появлением столь незначительного имени в обвинительной речи важного литературного генерала. В указателе имен, помещенном в конце книги, в качестве пояснения к фамилии “Гельфанд” стоит лишь одно слово – “критик”.
Кого же и когда успел тáк раскритиковать этот человек, что обратил на себя внимание самого Симонова?
По недавнему свидетельству правнука М. С. Гельфанда Георгия Тарасюка, «после войны Константин Симонов опубликовал пьесу "Под каштанами Праги". Прадед должен был написать на нее рецензию, рецензия была отрицательной. И после публикации рецензии начали травить самого М.С. Гельфанда».
К сожалению, Г. Тарасюк не указал ни времени, ни места появления «рецензии». Некоторую настороженность вызывает использованное им слово «должен». Почему, кому он был должен? Что заставило малоизвестного критика написать отрицательную рецензию на пользующуюся огромным зрительским успехом пьесу Константина Симонова - заместителя генсека ССП, любимца Сталина?
Чтобы разгадать эту тайну, я отправился в столичную библиотеку Всероссийского театрального общества. В уникальном библиографическом отделе, формировавшемся многими поколениями исключительно добросовестных сотрудников, сразу нашлись карточки, относящиеся к М. С. Гельфанду как театральному критику. Выяснилось, например, что 9 января 1944 г. в главной профсоюзной газете страны «Труд» была напечатана его большая рецензия (подвал) на пьесу лауреата Сталинской премии Владимира Соловьева «Дорога победы», шедшую в московском театре им. Е. Вахтангова. Рецензия называлась «Фальшивая пьеса». Выходит, смелый был человек? Ни сталинского лауреата, ни громкого названия, ни высокого статуса театра не побоялся?
Но, во-первых, не меньшую (если не бóльшую) ответственность за подобную публикацию брал на себя тогдашний главный редактор газеты Константин Омельченко. О том, насколько влиятелен был этот человек (по свидетельству знавшего его современника, при встречах в Кремле с ним советовался сам Сталин), говорит тот факт, что до прихода в начале 1941 г. в «Труд» Омельченко около 3-х лет работал зав. сектором центральных газет отдела печати ЦК ВКП(б). Кроме того, присвоение малоизвестному драматургу В. Соловьеву в 1941 г. за пьесу «Фельдмаршал Кутузов» Сталинской премии II степени и несоразмерная таланту автора популярность этого произведения, с началом Великой отечественной войны увенчанного конъюнктурно-анахронической концовкой с участием Александра Невского, Петра Первого, Суворова и Чапаева, вполне могли вызвать недоброе внимание давно «забытого» драматурга Фадеева.
К тому же в 1943 году фактически без его ведома появилось Всероссийское театральное общество, вокруг которого начали объединяться театральные критики, позднее создавшие при этой организации свое объединение. А покровительствовал им молодой, набиравший силу Константин Симонов - еще один драматург, в годы войны написавший пьесы «Русские люди», «Жди меня» и «Так и будет». Марк Гельфанд, старый рапповский соратник Фадеева, конечно же, не мог отказать главному литературному генералу, решившему не столько притормозить воспарившего Соловьева, сколько показать другим молодым “дарованиям”: при излишней резвости и тяге к высоким наградам и на них найдется узда. О ревностном отношении Фадеева к распределению литературных премий как нельзя лучше свидетельствует послевоенная история, описанная Виталием Костырченко в книге “Тайная политика Сталина”: «Как-то на одном из заседаний комитета по Сталинским премиям Суслов поставил под сомнение кандидатуру малоизвестного татарского поэта, выдвинутого в лауреаты Фадеевым. Реакция последнего была мгновенной и довольно резкой: “Товарищ Суслов, а вы читали его стихотворения? Читать нужно, товарищ Суслов, а уже потом высказывать свое мнение”». Что же касается Гельфанда, то, имея за спиной такую непробиваемую стену, как Омельченко, он фактически ничем не рисковал. Да и покровительство Фадеева позволяло спать спокойно.
Кстати, “попридержать” Соловьева ни Гельфанду, ни Фадееву (если относительно роли последнего мы не ошиблись) не удалось. В 1946 г. за пьесу «Великий государь» он получил вторую Сталинскую премию.
Пора, однако, вернуться к театральной библиографии Гельфанда. Оказалось, что после антисоловьевской рецензии 1944 года до июля 1947-го он ничего на интересующую нас тему не обнародовал. Да и последняя публикация, появившаяся в «Труде», касалась не К. Симонова, а пьес В. Дыховичного и М. Слободского, шедших в Театре Сатиры. Причем она стала последним выступлением Гельфанда на театральную тему.
Страшно подумать: неужели, войдя в раж, Симонов назвал его фамилию даже не из личной обиды, а, что называется, до кучи? Или с чьей-то подхалимской подсказки?
Так или иначе, но слово было сказано, а по тем временам это означало, что и дело было сделано. Через несколько дней, 2 марта 1949 г., в «Литературной газете» появилась его разгромная статья «Задачи советской драматургии и театральная критика». В изобличаемой автором антипатриотической группе (Шкловский, Юзовский, Гурвич, Бояджиев, Борщаговский и др.) вновь оказался Гельфанд: “Была, например, такая форма охаивания, когда вначале предъявлялись драматургам весьма высокие требования, потом, с точки зрения этих требований, «разделывались» в пух и прах несколько пьес, а в заключение именно эти пьесы объявлялись лучшими пьесами года. Такова была, например, статья Гельфанда, в которой были сначала начисто разгромлены действительно обладавшие рядом недостатков пьесы Погодина «Сотворение мира» и Симонова «Под каштанами Праги», а в заключение было заявлено, что эти никуда не годные, по мнению Гельфанда, пьесы «помогают политическому просвещению народа» и являются «двумя важнейшими драматургическими произведениями минувшего года»”.
Ну, не виртуоз? Устами изобличаемого врага умудрился себя самого возвести в народные просветители!
Однако же взятые в кавычки «цитаты» из статьи, которую никто не видел, заставляют задуматься: может быть, Симонову показали не опубликованную, а лишь подготовленную Гельфандом рецензию? Упомянутые Симоновым пьесы были написаны и поставлены в 1945 году, причем премьера ленкомовского спектакля «Под каштанами Праги» состоялась в декабре месяце. Последняя фраза Симонова о «минувшем годе» указывает на то, что статья Гельфанда явно подводила драматургические итоги 1945 года. И скорее всего, готовилась к публикации в одном из первых номеров «Труда» за 1946 год. Сразу оговорюсь, просмотр подшивки этой газеты за указанный год следов Гельфанда не обнаружил. Дело в том, что к этому времени хорошо осведомленный о кремлевских «подвижках» Омельченко наверняка получил сведения о готовящемся назначении Симонова в должность главного редактора газеты «Красная звезда» и планируемом выдвижении на пост заместителя генсека СПП. За обоими перемещениями стоял, разумеется, Сталин. Задеть критической публикацией столь крупную фигуру Омельченко, разумеется, не решился. Боюсь, напротив: этот непотопляемый аппаратчик, в октябре 1946-го сменивший редакцию «Труда» на кафедру журналистики ВПШ при ЦК ВКП(б), в разгар кампании против зловредных космополитов вполне мог оказать высокопоставленному сталинскому любимцу дружескую «услугу», показав придержанную два года назад статью «некоего Гельфанда». Стремящийся не отставать от Фадеева и Софронова в деле разоблачения антинародных критиков, Симонов тотчас добавил в список подходящую фамилию. Тем более что критиковал-то Гельфанд не кого-нибудь, а самого Константина Михайловича!
Но кто же стоял за Гельфандом на сей раз? Неужели снова Фадеев?
Первая часть упомянутой выше книги Н. Громовой имеет название «1944-1947. Страсти вокруг Пастернака». Глава «Пастернак. 1945 год» начинается следующим сообщением: “В конце войны Тарасенков (литературный критик, зам. редактора журнала «Знамя», поклонник поэзии Пастернака, – Н. О.) вернулся к попыткам напечатать Ахматову и Пастернака, наивно считая, что их положение во время войны упрочилось».
Стихи Ахматовой ему все же удалось напечатать в апрельском номере «Знамени». Но вместо Пастернака появилась лишь статья самого Тарасенкова «Новые стихи Бориса Пастернака». Однако что это за статья? “Он (Тарасенков, – Н. О.) всячески изворачивается, говоря с любовью о стихах Пастернака. У Пастернака было много камерности и усложненности. Кто же не скажет ему доброе слово за отход от них?.. Но все это Тарасенкову не поможет, и он свое получит за эту статью с лихвой!..”
Так, “Cурков и Безыменский при первой же встрече выразили свое неодобрение. Вишневский (гл. редактор «Знамени», обязанности которого во время его отсутствия исполнял Тарасенков, – Н. О.), вернувшись, выругал Тарасенкова, но пока по-отечески, как «блудного сына»…”
“Скандал разразится год спустя”, - заканчивает эту историю весны 1945 г. Н. Громова.
Вскоре после августовского (1946 г.) постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» даже Тарасенкову стало ясно, ктó все это время стоял и продолжает стоять за негласным запретом на возвращение Пастернака в советскую поэзию. Это, безусловно, Фадеев.
Н. Громова приводит характерную запись из дневника Вишневского от 17 сентября 1946 г.: “Доклад Фадеева на общемосковском собрании писателей: «Ахматова не одинока как представительница пустой, безыдейной поэзии, поэзии индивидуалистической, камерной. Возьмите творчество Пастернака. Его творчеству присущи также черты безыдейности и аполитичности»”.
“Фадеев, - пишет автор в другом месте, - почти во всех выступлениях, поминая Ахматову и Зощенко (главных обвиняемых августовского постановления, – Н. О.), непременно присовокупляет к ним имя Пастернака”.
Вот еще более яркий эпизод: “Симонов, который в это время был главным редактором «Нового мира», в течение второй половины 1946 года вел изнуряющие переговоры о возможном авансе Пастернаку в счет будущей прозы. Аванс выдали, и в декабре 1946-го Пастернак передал в «Новый мир» несколько стихотворений из «Доктора Живаго», но заместитель Симонова Кривицкий отказался печатать эту подборку, и Симонов с ним согласился”. Не странно ли? Никому не известный заместитель редактора не позволяет своему начальнику напечатать небольшую подборку невинных стихотворений никем и никогда не запрещенного поэта. Так кто, кроме Фадеева, непосредственного начальника Симонова, ставшего к тому времени заместителем генсека ССП, мог стоять за распоясавшимся Кривицким? Тем самым Кривицким, который до своего прихода в «Новый мир» работал литературным секретарем редакции газеты «Красная звезда», возглавляемой Фадеевым.
Н. Громова публикует одно «дружеское» послание Фадеева своему заму: “<1 апреля 1948 г. Москва> Дорогой Костя! Дочитал Пастернака, сборник кончается совершенно пошло-эротическим стихом ахматовского толка, помеченным 46-м годом (имеется в виду знаменитое стихотворение «Зимняя ночь» /Мело, мело по всей земле…/ – Н. О.), - прямой вызов. Если не поздно, вели Ярцеву (Г. А. Ярцев – директор издательства «Советский писатель», – Н. О.) тираж задержать, я окончательно в этом убедился. Если не поздно, пусть задержат. Поправлюсь, - решим вопрос <…>”.
А вот как вопрос был решен. 6 апреля Фадеев направляет в ЦК ВКП(б) А. А. Жданову официальное письмо. Привожу наиболее яркие цитаты из этого исторического документа:
“Довожу до Вашего сведения, что Секретариат ССП не разрешил выпустить в свет уже напечатанный сборник избранных произведений Б. Пастернака, предполагавшийся к выходу в издательстве «Советский писатель» при серии избранных произведений советской литературы.
К сожалению, сборник был напечатан …
Однако секретариат не проследил за формированием сборника, доверился составителям, и в сборнике преобладают формалистические стихи аполитичного характера. К тому же сборник начинается с идеологически вредного «вступления», а кончается пошлым стихом ахматовского толка «Свеча горела». Стихотворение это, помеченное 1946 годом (намек на совпадение с годом злополучного постановления ЦК ВКП(б), – Н. О.), звучит в современной литературной обстановке как издевка.”
Так была зарезана книга, подготовленная к печати немалыми усилиями Симонова. Ее отпечатанный тираж был безжалостно уничтожен.
Все это совершенно не удивительно. Главным гонителем Пастернака в 20-е и начале 30-х гг. был А. П. Селивановский – один из лидеров РАППа, друг и соратник Фадеева, секретаря этой организации. В своей книге «Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов» Лазарь Флейшман приводит характерный отрывок из статьи Фадеева 1932 г., вошедшей в публицистический цикл под названием «Старое и новое»: “Анализ творчества Пастернака показывает, что в нем революционный романтик борется с романтиком реакционным, побеждает то один, то другой, и эта двойственность опасна”.
В первой книге «Воспоминаний» Н. Я. Мандельштам имеется такое свидетельство: “Пастернак ведь тоже чужой, - сказал мне как-то Фадеев, перелистывая стихи О. М.<…> Его заинтересовало только одно восьмистишие: «На полицейской бумаге верже – Ночь наглоталась колючих ершей – Звезды поют – Канцелярские птички, Пишут и пишут свои раппортички. Сколько бы им не хотелось мигать, Могут они заявленье подать, И на мерцанье, писанье и тленье Возобновляют всегда разрешенье»… О. М. подсунул мне этот шуточный стишок из чистого хулиганства. «Почему раппортички два “п”? – спросил Фадеев и тут же догадался, что от слова РАПП»...И, покачав головой, он вернул мне стихи со словами: «С Пастернаком нам гораздо легче – у него природа»”.
«Природа», однако, не помогла Борису Леонидовичу: «птички» (включая Фадеева) до конца его жизни продолжали писать свои «раппортички». Он ведь был для них «чужой».
Лучший знаток жизни и творчества Пастернака, Л. Флейшман отвергает как ненаучные высказанные в разное время предположения о «заступничестве» Фадеева за Пастернака в период политического террора второй половины 30-х гг.
Мы видели, что в первые послевоенные годы из крупных литературных фигур именно Симонов пытался продавить возвращение Пастернака советскому читателю. В успехе этого предприятия Фадеев видел угрозу лично для себя – соучастника рапповской травли поэта. Боялся он и усиления самого Симонова, поддерживаемого Сталиным. Этими обстоятельствами, на наш взгляд, и объясняется неуклюжая попытка Фадеева окоротить набирающего политический вес и популярность среди читателей Симонова посредством статьи М. Гельфанда в главной профсоюзной газете страны.
Как это часто случается, негодные средства привели к прямо противоположному результату. Фадеев не только грубо подставил, а в дальнейшем не спас от преследования своего старого товарища по РАППу. К середине 1949 г., когда кампания против космополитов достигла апогея, он фактически устранился от руководства писательской организацией. Н. Громова приводит агентурное донесение о беседе с драматургом Н. Ф. Погодиным (тем самым, пьесу которого критиковал Гельфанд вместе с симоновской «Под каштанами Праги») от 9 июля 1949 г.: “Я скажу вам откровенно, что Софронов в ССП – полный хозяин. Даже во времена РАППа мы могли выступать с критическими замечаниями, а теперь за каждое критическое слово о пьесах Софронова и Кожевникова приходится расплачиваться… Софронов и Кожевников** сосредоточили в своих руках все руководство подбором репертуара для наших театров. Начальник управления театров и Комитета по делам искусств В. Ф. Пименов почти через день бывает у Софронова на даче… Софронов находится вне критики… У всех создается впечатление, что Фадеев верит только Софронову. Симонов, после того как Софронов на собрании назвал его пособником космополитов (не с подачи ли Фадеева? – Н. О.), почти не вмешивается в эти дела. Фадеев же почти не бывает в Союзе… Ведь мы все знаем, что Фадеева надо беречь и ни в коем случае не приглашать его выпить… У нас, старых писателей создается впечатление, что Софронов просто спаивает Фадеева…”
В этой обстановке появляется, наконец, «поэтическая энциклопедия 49-го года» некоего Сергея Васильева, газетного поэта. С успехом прочитанная автором в Доме литераторов и позднее едва не появившаяся на страницах журнала «Крокодил», она называлась по-боевому: «Без кого на Руси жить хорошо». Вот несколько отрывков из этого изделия достославной эпохи Софронова-Кожевникова:
Сошлися и заспорили:
Где лучше приспособиться,
Чтоб легче было пакостить,
Сподручней клеветать?..
Кому доверить первенство,
Чтоб мог он всем командовать,
Кому заглавным быть?
Один сказал – Юзовскому,
А может, Борщаговскому? – второй его подсек.
А может, Плотке-Данину?.. –
Сказали Хольцман с Блейманом***…
Беркштейн за Финкельштейном,
Черняк за Гоффешефером,
Б. Кедров за Селектором,
М. Гельфанд за Б. Руниным,
За Хольцманом Мунблит,
Такой бедлам устроили,
Так нагло распоясались,
Вольготно этак зажили …<…>
За гвалтом, за бесстыдною
Мышиною возней
Иуды-зубоскальники…
Злобное антисемитское чудище, в которое вместе с подконтрольной писательской организацией превратилась государственная власть, не позволило рассориться Александру Александровичу и Константину Михайловичу. Общий враг – он ведь кого угодно способен примирить. Особенно, если назначен на эту роль любимым руководителем.
_____________________________________________
Примечания
* о нем см. мою статью «Марк Савельевич Гельфанд», Заметки по еврейской истории, №2/2014.
** Вадим Михайлович Кожевников, писатель, гл. редактор ж-ла «Знамя», при котором, “журнал сделался скучным и серым. Известно, что Кожевников на все упреки отвечал: «За серость не бьют»”. Кожевников знал, за что «бьют» и сам следовал этому правилу. Так, от А. Тарасенкова, бывшего зам. главреда «Знамени» он требовал “покаяния (за Пастернака), тогда он будет его печатать” (цит. из кн.: Н. Громова. «Распад. Судьба советской критики: 1940-1950 годы», М., 2009)
*** Михаил Юрьевич Блейман, советский кинодраматург, критик и теоретик киноискусства. Не исключено, что в нехорошую компанию угодил за то, что в 1946 г. в статье «Театр и драма» (газета «Сов. искусство»), похвалил пьесу «пособника космополитов» К. Симонова «Под каштанами Праги».
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #8(177)август2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=177
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Ovsjannikov1.php
