Упаковав письмо (или как он называл — весточку) в конверт, Иван Матвеевич аккуратно запечатал его, прижал к сердцу и закрыл глаза. Затем положил конверт на письменный стол и подошел к окну — большому и широкому, с массивным подоконником: учитель посмотрел на него, затем провел по нему рукой — вроде, чистый — уселся и начал рассматривать происходящее на улице. Бородатый мужик с пакетом, набитым каким-то тряпьем, подгонял усталую собаку, две девочки в одинаковых розовых куртках и белых шапках, смеясь, перебегали дорогу — хотя необходимости торопиться никакой не было, автомобили здесь проезжали редко. Крепкий парень в кожаной куртке, на вид еще совсем молодой, орал непотребности в трубку мобильного телефона. «Вот кого ты будешь учить», — промелькнула в голове грустная мысль, и он встал, прошелся несколько раз по комнате и вновь вернулся к конверту. Взял лежащую рядом ручку и написал в углу конверта, там, где адрес, только немного ниже, несколько цифр. Затем достал телефон и набрал все те же цифры в SMS. Подумав, отправил. Прошел на кухню, открыл дверцу холодильника и достал бутылку с водкой.
– Местная, нижегородская — пробормотал учитель, осматривая бутылку. — Вот и попробую.
Он плеснул водку в стакан и выпил, не закусывая. Из окна кухни открывался вид на забор — видимо, по соседству с домом намечалась большая стройка, но она еще не началась, а забором обнести успели.
– Уныло, — морщась от водки, произнес Иван Матвеевич. — Но ничего, мне ж не на кухне жить, — и как-то глупо хихикнул. Водка подняла ему настроение и добавила, как это часто бывает, активности, желания что-то делать — собственно, ради этого он ее и пил. Через пару минут учитель уже выходил из подъезда и, сжимая в руке конверт, бодро перепрыгивал лужи и грязь: асфальтированного тротуара перед домом не было, и, чтобы выйти на дорогу, нужно было постараться.
– Что ж тут будет, когда дождь пойдет, — беззлобно ворчал учитель.
Преодолев грязь, он посмотрел в небо, чтобы узнать, не собирается ли взаправду пойти дождь, и тут же обомлел. О небе пришлось забыть: из углового окна соседнего дома на него смотрел совсем недобрым взглядом бритый парень — а может быть, и мужик. Он был раздет по пояс, а может быть, и вовсе раздет — этого нельзя было увидеть, глядя снизу на третий этаж. Но даже на таком расстоянии учитель мог убедиться, что парень здоров, как медведь, весит вдвое больше него и при случае сможет убить его одним ударом: его руки огромны, а рот искривлен то ли усмешкой, то ли злобной гримасой. Парень смотрел на него в упор, не отрываясь, и, дождавшись, когда учитель, смущенный, отведет взгляд и сделает вид, как ни в чем не бывало, крикнул на всю их тихую улицу:
– Эй! — повинуясь голосу, Иван Матвеевич посмотрел вверх, но тут же отвел взгляд. — Ты зачем сюда приехал?
«Нельзя реагировать, нельзя», — бурчал себе под нос, внезапно протрезвев и ускорив шаг, учитель. Для пущей, как ему казалось, убедительности он посмотрел на свои наручные часы. Но тут же осознал, каким нелепым вышло действие: парень захохотал, да так, что не мог остановиться. Смех его был угрожающим: он раскатывался как гром на внезапно потемневшем над учителем небе, и в этом смехе Иван Матвеевич слышал отчетливо: встречу на улице — просто убью, даже спрашивать ничего не стану. Все, что нужно, уже спросил. А ответ? Да зачем он, и так все ясно. Бродячий пес приехал не к тому хозяину, не знал, кто всем здесь заправляет. Учитель шел по середине улицы, самой типичной для этого города — по таким, должно быть, бродил молодой Горький — окруженный слева и справа маленькими покосившимися домами, он уже исчез из зоны видимости парня, а смех все еще громыхал над ним, ему казалось, что этот смех схватил его за горло и больше не отпустит никогда. Учителю стало страшно, и он захотел бежать. Но тут забили в колокола служители церкви, приглашая всех жаждущих спасения на вечернюю службу, и громогласный бой их заглушил казавшийся дьявольским смех.
– Бог со мной, — прошептал Иван Матвеевич. — Бог не даст мне пропасть.
Но, надеясь на Бога, он все— таки решил поискать и другие способы защиты. Первой и самой простой из них был звонок хозяйке квартиры. Узнав причину, а также слышав панику и обреченность в голосе нового квартиранта, женщина рассмеялась:
– Так это ж Витька. Он дурной. Башку ему годам три назад проломили. Я скажу, чтоб тебя не трогали. Но здесь, конечно, он авторитет — а сложно ли, одни деды да бабки вокруг живут. Нормальные люди отсюда едут. Ну, ты извини, конечно. Это я не о тебе, — учитель не помнил, когда они перешли на ты, но ситуация заставила смолчать. — Скажу, не боись. Будешь родственник мой. Только не откуда ты приехал, упаси Господь. Из Ленинграда, например. Ну, или придумай сам, ты городов, наверное, много знаешь.
Последние слова не обнадеживали — из них было ясно, что учителю не избежать личного общения с Витькой. А поэтому во вторую очередь он решил разжиться оружием. Эта идея, конечно, не могла прийти ему в голову сама по себе, но в поисках еды и возможности отправить все-таки письмо он забрел в большой торговый центр в самом центре Нижнего, где, как ему представлялось, все это должно быть. Да и водочки не помешало бы хлопнуть после такого стресса. Или хотя бы пивка. Однако вместо опьянения Иван Матвеевич был второй раз за сегодняшний день отрезвлен — копаясь в своих мыслях и бормоча что-то неразборчивое, он обнаружил себя между высоких стеклянных рядов с пистолетами и сам ахнул от неожиданности. Навстречу ему шел улыбчивый консультант, начиная традиционный для таких ситуаций разговор:
– Вам что-то подсказать? Заинтересовались?
– Ой, нет, что вы, — смутился учитель, косо поглядывая на пистолеты. — Хотя…
Он вспомнил обнаженный торс Витьки, его смех, несущийся по улице и слова хозяйки, что ему придется что-то «объяснить».
– Мне нужно будет человеку объяснить…, — пробормотал учитель.
– Простите, что?
– Нет, нет, это я так… Но вообще интересно, у вас тут интересно.
– Для объяснений, — улыбнулся продавец, начиная соображать, с кем имеет дело, — Наши пистолеты не подойдут. Они для игр, спортивных соревнований… Ну, вы, должно быть, знаете.
– Да, да, конечно, — поспешил согласиться учитель, снял свои толстые очки и начал протирать их платком, благодаря чему полностью перестал видеть консультанта. -то есть стрелять ими бесполезно.
– Абсолютно, — подтвердил продавец. — Никакого эффекта это не произведет. Разве что недоумение.
– Хорошо, — проговорил Иван Матвеевич, надевая очки. — Мне нужно для самозащиты, знаете.
– Для самозащиты вежливая, интеллигентная улыбка.
– Что вы сказали? — теперь уже не понял учитель.
– Шучу, конечно. Пройдемте со мной, — продавец ухватил его за локоть. — Травматическими пистолетами, как вы, наверное, уже догадались, мы не торгуем. Но обратите внимание на эти ножи. Очень много вариантов складных ножей, на любой вкус — от очень известных марок до авторских работ — сделаны с настоящей любовью, в единственном экземпляре.
– Ножи? С любовью? — переспросил учитель.
– Да, — ответил консультант. -только я вам их, скорее всего, не продам.
Учитель рассмеялся:
– Вы как почтальон Печкин…
– Вы вызываете у меня подозрение. В этих толстых, вопиюще старомодных очках, с каким-то нелепым портфелем, в куртке болотного цвета, — он оглядел Ивана Матвеевича с ног до головы. — Вы похожи на какого-то маньяка, ей-Богу. Вот вы чем занимаетесь по— жизни?
– Я? — учителю стало неуютно. — Я преподаватель литературы. Да, простой преподаватель литературы.
– Тогда тем более, — покачал головой продавец. — Что может быть опаснее вооруженного преподавателя литературы?
– Да много что, если честно, — оживился Иван Матвеевич. Он хотел было рассказать ему о своем страхе, но спохватился и выпалил: — Знаете что. Продайте мне его, пожалуйста, а я уж как-нибудь разберусь.
– Ну и какой же нож вам приглянулся, преподаватель литературы? — спросил продавец.
– Этот, — он ткнул пальцем в первый попавшийся нож.
– Неплохой выбор, — произнес продавец, доставая нож. — Клинок листовидной формы, 80 миллиметров, толщиной три с половиной. Полуторная заточка, цельнометаллическая рукоятка симметричной формы. Верхний выступ, как вы видите, служит удобным упором для руки, а так же им удобно открывать бутылки, — тут он подмигнул учителю. — А вам это наверняка пригодится.
– Тяжелый? — спросил учитель.
– Несмотря на цельнометалическую конструкцию и повышенную прочность клинка и замка, нож весит всего 150 граммов, что вполне приемлемо для повседневного ношения, согласитесь?
– Соглашусь, — вздохнул учитель, доставая кошелек. Хотя он, конечно, мало что понял из этой короткой речи продавца.
– Ну, так признавайтесь, преподаватель литературы, — спросил продавец, пробивая чек. – Что вы собрались им делать?
– Цветы срезать, — почему-то ответил Иван Матвеевич и сам удивился собственным словам. Ему вдруг вспомнилось, как во времена школьной молодости он прогуливался по парку со свой первой возлюбленной — девица была старше него на несколько лет и уже обучалась в университете — с маленьким складным ножиком в кармане, который ему подарил кто-то из родственников. Его переполняли чувства, и, проходя мимо клумбы, он вдруг решил сделать своей спутнице подарок. С радостным криком он забрался в самый центр клумбы и начал срезать цветы, пока не набрал приличный, на его взгляд, букет. Прохожие с удивлением смотрели на молодого человека, а девица ругалась на него и призывала прекратить.
– Дурак ты, — сказала она в сердцах, — Не можешь купить букет — так хотя бы не кривляйся.
Она отдала ему букет и зашагала прочь, и больше будущий учитель никогда ее не видел. В том же парке он с горя выбросил ножик, который посчитал причиной всех несчастий — в ту же урну, что и срезанные цветы, символически расставаясь с прошлым.
– Спасибо, — коротко сказал Иван Матвеевич и положил нож в карман.
– Удачи, — ответил продавец.
Покинув пределы магазина пистолетов и ножей, учитель начал было погружаться в собственные мысли, как он привык это делать, но увидел автомат для приема платежей.
– Хм, интересно, может тут? — пробормотал он, нагнулся над экраном автомата и начал рассматривать значки и логотипы — Не то, не то… МТС, Мегафон. Так, а это что? Вот! Вест, вест… Тьфу ты. Вест — это же запад. Не могли даже это, исконно русское слово не испоганить. Черти, — тем не менее, он обрадовался и начал судорожно копаться в кошельке, извлек оттуда несколько мятых купюр и дрожащий ракой вставил в отверстие для приема денег. И по внешним признакам, и по внутренним ощущениям ему было пора выпить. — Тлетворное влияние запада, — проворчал он и сам же посмеялся над собственными словами.
– Вот теперь все хорошо, — сказал он сам себе, отходя от автомата и повертел головой в поисках алкогольного маркета или хотя бы магазина «Продукты». Но в разные стороны от него уходили казавшиеся бесконечными ряды брендовой одежды и дорогой косметики, и даже на карте торгового центра, которую он изучал в течение минут пятнадцати, ни одного магазина, где хотя бы гипотетически мог продаваться алкоголь, не обнаружилось. Закончив изучение карты, учитель вдруг обратил внимание, что его правая рука находится в кармане, крепко схватив нож. Это осознание словно ударило током учителя, он разжал руку, выпустив нож, и резко выдернул ее из кармана.
Уже на выходе из торгового центра он обнаружил синий почтовый ящик и с удовлетворением опустил в него письмо. Первый день в новом городе был прожит не зря. Он сделал все запланированные дела, и еще оставалось время, чтобы попить водки в одиночестве и подумать о смысле — а то и бесполезности, все зависело от количества выпитого — своего существования. Иван Матвеевич присел на лавочку неподалеку от церкви, как будто утонувшую в ветвях массивных деревьев и щедро осыпанную сухими листьями, чтобы встретить здесь вечер, но вспомнил о Витьке и тревожно оглянулся. Нет, лавочка не была видна из того дома, но учитель рассудил, что рисковать не стоит, хлебнул из горла водки и отправился домой.
