Семен Берестов проснулся от громкого шлепка по палатке. «Наверно, ветка!» – решил он и, расстегнув спальник, высунулся с фонарем. Ан, нет – шишка! Ну, раз уж сама, родимая, постучалась в его брезентовое укрытие, значит, надо вставать. Машинально бросил взгляд на часы: половина пятого, выходит, спал всего-то три с половиной часа. Набросив телогрейку, служившую подушкой, выполз из палатки и огляделся. На космически черном небе мерцал бисер звезд, где-то в верхних этажах леса хозяйничал ветер. «Это хорошо, – размышлял Семен, – ветер после грозы, да с морозцем – лучше не бывает. Шишки навалит, только собирай!». Костер давно потух, посверкивая в ночи волчьими глазами угольков. Подкинув в него сушняка, Семен долго, до потемнения в глазах, раздувал огонь и когда наконец в кострище весело заметались языки пламени, присел на валежину и прислушался. Со стороны, откуда он три дня назад пришел, покинув компанию мужиков, доносились едва уловимые звуки, похожие на крики. «Пьют, заразы!» – определил Берестов и с досады закурил. Ох, не любил он алкашей и всегда держался от них подальше. Что-то житья от них совсем не стало в деревне: то займи ему «на похмелку», отдачи потом не жди; то притащит железяку: купи, «трубы, видишь ли, горят»; а то и вовсе что-нибудь у тебя умыкнет и пропьет. Паразиты на теле человеческом, да и только! Семен чувствовал, что «дал маху», встряв в эту гоп-компанию шишкарей. Но с другой стороны деваться некуда. Какая тайга, какие шишки с его развалюхой «Запором»? А у соседа Гришки Скрипника «УАЗ» типа «скорой помощи» со всеми его четырьмя «ВД» и блокировкой колес. Где-то он его «подрезал», когда еще служил прапорщиком у ракетчиков. Да и пристал, как банный лист: давай, сгоняем – ты же знаешь самые «козырные» места!
Нет, поначалу все вроде было пристойно. К соседу из города наведался старый знакомый: как у вас тут насчет пошишковать? «В городе, – говорит, – ажиотаж. Китайцы за кедровые орехи такие бабки отслюнивают, озолотиться можно. А вы сидите тут, можно сказать, на злате и чахнете, как кощеи бессмертные!». В общем, вдвоем уломали Семена, скрепя сердце, согласился. Спросил только соседа наедине, что за тип этот Вадим?
«Да нормальный мужик, – говорит, – сидели как-то вместе. Фамилия Звонарев, кликуха «Глухарь». «Почему Глухарь?». «Говорят, звонари всегда глухие от колокольного звона». С тем и поехали, взяв с собой в качестве дармовой рабсилы долговязого балбеса Сашку Квача и прибившегося в деревню невесть откуда бомжа Гордеича, имени и фамилии которого никто не знал. Сашка сидел на шее у своей бабки Степаниды и бичевал, поскольку в армию его не взяли и к делу не приставили. Гордеич же обосновался в заколоченном доме куда-то съехавшей из деревни Клавдии Ярыгиной и пробавлялся тем, что рубил селянам дрова, копал грядки и, когда уж совсем было невмоготу, сдавал «пушнину», то есть бутылки. Трезвым в деревне его видели редко, впрочем, как и Сашку. Пути-дороги их часто пересекались.
…Семен бросил окурок в костер, подвесил на перекладину котелок с заледеневшим за ночь, черным, как смоль, чаем и, дождавшись, когда он забулькает, набрал в кружку ароматной жидкости. Из подвешенного на суке рюкзака достал кусок заранее нарезанного сала с горбушкой хлеба и с удовольствием начал есть. Он любил эти редко выпадавшие на его долю вылазки в тайгу, когда ты один на один с матушкой-природой. Ночной лес ему представлялся каким-то огромным, уму непостижимым живым существом, обладающим сотнями глаз, тысячами ног и миллионами крыльев. И все это невообразимое чудище беспрерывно шумело, шуршало, трещало, журчало, щебетало и ухало, давая пищу для размышлений, а порой и страхов. Семен не боялся одиночества в лесу. Главное, считал он, не вступать в конфликт с «местным населением», уважать законы тайги, чтобы не иметь потом дела с ее «прокурором» и тем паче «хозяином».
За спиной что-то отчетливо хрустнуло, вздыбив кожу на затылке. Семен резко развернулся, обшарив взглядом ближайшие деревья и кусты. Но после костра в глазах стояла чернота. Слышалось лишь чье-то тяжелое дыхание. «Неужто шатун, – мелькнула мысль. Значит, не ушел, зверюга». Семен схватил остатки своей трапезы и, зычно крикнув «На-ка, съешь и уходи!», бросил их в темноту. В следующее мгновенье он уже держал в руке факелом горящую головешку, готовясь к встрече незваного гостя. Но ничего, слава богу, не случилось. Еще какое-то время из мрака доносились дыхание и чавканье, потом и они стихли. Семен стер со лба испарину и начал поправлять костер. Руки слегка подрагивали. А над лесом уже занимался рассвет, пора было браться за дело. Худо-бедно за три дня Берестов все-таки набил мешок чистых орехов. Правда, пришлось полазить по деревьям. Но сегодня на земле шишки, должно быть, хоть отбавляй. И довольный такой перспективой, Семен с парой пустых мешков под мышкой направился вверх по распадку.
В это время где-то в километре – двух по течению речушки в лагере шишкарей шла пьяная драка. Пока «начальники», приняв изрядную дозу разведенного спирта, храпели в палатке, их «подчиненные» всю ночь напролет «квасили». Сашке Квачу с перепою почудилось, что Гордеич выгреб из его мешка целое ведро орехов и, решив проучить «старого козла», он врезал ему в мятую, небритую рожу. Тот в ответ огрел «сопляка» подвернувшимся дрыном. Они сцепились, катаясь по галечнику, поскольку на ногах уже совсем не держались, и нещадно дубасили друг друга. Так увлеклись, что не заметили, как скатились с берега и ухнули в речку. В этот момент из-за бугра, поросшего можжевельником, вышел медведь. Драчуны, вмиг протрезвев от холода и страха, еще больше вжались в воду и наблюдали за происходящим из-за вылизанных течением валунов. Медведь присел, задрал голову и принюхался. Затем подковылял к палатке и настороженно замер, слушая исходящий из нее храп. При этом онемевшим от ледяной воды наблюдателям показалось, что шерсть на загривке у него встала дыбом. Ударом лапы белогрудка сломал кол с натяжкой, от чего палатка сразу обмякла. «Эй, вы чего там, взбесились?» – донеслось из палатки и храп оборвался. А мишка уже подъедал разбросанные по плащ-палатке остатки закуски. Потом попробовал на зуб стоявшую рядом канистру с «шилом»; хлынувшая из нее жидкость ему явно не понравилась и, бросив канистру, косолапый направился к стоящим у ближнего дерева мешкам с орехами. Завалив один из них, разорвал зубами мешковину и захрустел орехами. Промерзшим до мозга костей «зрителям» показалось, что ел он их целую вечность и когда медведь, зацепив зубами второй мешок, поволок его в лес, они еле выползли из ледяной воды на берег. Палатка тоже зашевелилась и из нее один за другим выкарабкались Вадим с Гришкой.
– Так, Гриня! – сразу завладел инициативой Звонарев, этих срочно натри спиртом, если он еще остался, и пусть лезут в спальные мешки. Одежду просушить! А я пройдусь по следу, неси ствол.
Гришка, не обращая внимания на клацающих зубами «моржей», полез за ружьем, а Вадим поднял и поболтал измятую зубами канистру. «Есть, маленько. Ну, что стоите, как два тополя на Плющихе? Раздевайтесь!». Зарядив видавшую виды одностволку, Вадим двинулся вслед за медведем, а Гришка принялся растирать спиртом посиневших штрафников.
Вернулся Звонарев нескоро, Гришка даже начал волноваться: не случилось ли чего? Ни выстрелов, ни самого охотника! Наконец он появился, когда Скрипник уже раскочегарил костер и напоил чаем горе--работничков.
– Похоже, Потапыч объявил нам войну! – устало плюхнувшись на раскладной стульчик, заключил Вадим. Я грешил на твоего соседа, но теперь ясно, что это шатун вчера содрал с дерева и утащил рюкзак с едой. Теперь оставил нас и без орехов. Мешок он разорвал прямо в речке – орех разнесло течением – и ушел куда-то в распадок. Но, я чую, он еще придет. Спать будем теперь по очереди с ружьем в руках, ты и я, на этих полагаться не приходится. А сейчас давай перекусим и за шишками… Буквально через пару часов они уже вернулись из леса. У каждого на плечах висело по два связанных между собой мешка шишек.
– Ну, что будем делать, шеф? – едва переведя дух, задал сакраментальный вопрос Гришка. У нас жратвы почти не осталось. Может, домой рванем?
– Кончай ныть! – оборвал его Звонарев. Мы для чего сюда ехали? Шишковать! Вот и шишкуй. А жрать нечего будет, орехи будем трескать и чай пить! С медведем бы вот только разобраться…
– Говорил тебе сосед, не трогай берлогу, не буди зверя, да где там – ты же крутой, сам с усам.
– Не учи ученого!
Оба знали, о чем шла речь. В первый же день, как только разбили лагерь в урочище Студеном, пошли «в разведку боем». Выбор места для шишкования был (спасибо Берестову) на редкость удачным: и кедрача, и шишки на нем оказалось много. Сразу же наткнулись на высоченный, разлапистый кедр, весь усеянный золотистыми плодами.
– С него и начнем, – скомандовал решительный во всем Звонарев. Санька, изобрази папуаса!
– Да ты что? На него и с когтями-то не залезешь, тут ствол в три обхвата и ветки черт знает где!
– Тогда пилим баклушу и трясем его, как грушу! – зарифмовал задачу «Глухарь».
Пока Сашка с Гордеичем выпиливали прихваченной для заготовки дров двуручной пилой осиновое бревно, принципиально не участвовавший в этих приготовлениях Берестов внимательно обследовал корневище кедра. Интуиция ему подсказывала, что скрывающаяся под мощным сплетением корней куча камней, валежника и листвы может служить медвежьей берлогой.
– Мужики, этот кедр лучше не трогать, – посоветовал он, обращаясь больше к Гришке Скрипнику. Похоже, под ним берлога, не дай-то бог поднимем медведя.
– Да брось ты паниковать! – огрызнулся за соседа Звонарев. Какой медведь! Они зимуют в трухлявых стволах, а тут живой кедр. Сейчас шарахнем по нему и мешков пять шишки, считай, наши! Давай, братва, взяли!
Втроем подняв бревно на вытянутых руках и, пользуясь им как тараном, шишкари ударили по стволу раз-другой. Сверху градом посыпались шишки. Кинулись собирать, как из-под кедра донеслось урчание и высунулась когтистая медвежья лапа. «Атас, братва!» – успел крикнуть Звонарев и все кинулись врассыпную. В лагере компания собралась уже в сумерках, когда на усыпанной галькой поляне полыхал костер, а в котелке дымилась картошка с тушенкой. Последним на огонек подтянулся Сашка Квач. Вид у него был перепуганный.
– Может нам того… дрыснуть отсюда! – сходу предложил опоздавший.
– С какого перепугу? – грубо оборвал его Звонарев.
– Так медведь же…
– Не трусь, земляк! Шатун на толпу никогда не нападет, уйдет куда подальше. Но если у тебя поджилки трясутся, не держу – дуй домой, только пешочком!
– А что, может и правда не дразнить гусей и сменить стоянку?- неожиданно поддержал парня Семен Берестов.
– Ты что, тоже сдрейфил? Куда ехать! Тут шишки – завались. Набьем, сколько надо и отвалим. А с медведем как-нибудь договоримся, ружьишко-то есть. Давайте-ка лучше хряпнем на сон грядущий, Гришка, наливай. И пошла пьянка с банальным мужицким трепом про политику, баб и рыбалку. Берестов для приличия принял сотку, съел миску тушеной картошки и залез в свою палатку с твердым намерением «завтра бросить этот шалман».
Утром, еще затемно, под аккомпанемент храпа, исходящего из соседней палатки, Семен начал собирать пожитки. Квач с Гордеичем дрыхли прямо у потухшего костра.
– Никак уходишь от нас? – высунулся из палатки Гришка.
– Ты же знаешь, я терпеть не могу пьяных компаний. Обещал ведь обойтись без «этого дела». Пойду вверх по ключу, пошишкую один.
– Смотри, рискуешь!
– За меня не переживай. Соберетесь домой, дашь знать.
– Нет уж, старина, насчет этого ты сам подсуетись!
– Ладно, бывай! – и ушел.
…После ночного визита шатуна Берестов буквально за полдня собрал шишки столько, что не знал, успеет ли всю ее перемолотить и почистить. «Надо бы сходить в лагерь, узнать, что у них там делается», – размышлял он, очищая орехи от шелухи. И уж когда начало смеркаться, Семен взвалил на себя готовый мешок орехов – чего зря порожняка гонять – тронулся в путь. Шел долго, часто давая себе передохнуть, и наконец увидел невдалеке проблески костра. «Значит, не съехали, не бросили по зло…» – мысль оборвал выстрел, что-то толкнуло Семена в грудь, пронзила адская боль и сознание померкло…
…В тот роковой день мужики пошли за шишкой втроем. Сашка остался лежать в палатке, его жутко знобило, бил утробный кашель. В автоаптечке у Скрипника нашлась пластинка таблеток от кашля – дали всю сразу, да натерли салом грудь, вот и все лечение. Оставили одного – хоть подыхай. «Некогда, мол, надо шишку бить». Ее за ночь навалило столько, что пришлось сделать несколько ходок. Пока молотили и просеивали, прикидывали ход дальнейших действий.
– Надо, наверное, завязывать, – затеял разговор Гришка. Сашка вон весь горит, в больницу бы его…
– Добрый ты, как я посмотрю! – осклабился Вадим. Нехрен было спирт хлебать до чертиков, не искупался бы. Ладно, завтра посмотрим. Хуже станет, свалим.
– А как быть с соседом, не оставлять же его.
– Да идет он пляшет!
Шелушили орехи дотемна, насухую перекусили остатками еды и залегли спать. «Глухарь» остался на вахте с ружьем у костра, его черед. Он уже начал подремывать, как со стороны послышался тяжелый хруст гальки. Звонарев вскочил и напрягся. И когда в лунном свете возник темный силуэт, смахивающий на медвежий, он, не раздумывая, выстрелил. Послышался вздох, и что-то шлепнулось на землю.
– Ты чего стрелял? – из палатки пулей выскочил взъерошенный Гришка.
– Чего, чего! Медведя, похоже, завалил! – стрелок уже перезарядил ружье и стоял, готовый пальнуть еще раз. Тащи-ка фонарь, надо глянуть!
Скрипник метнулся за фонарем, а Звонарев, не дожидаясь и держа ружье наготове, настороженно двинулся в направлении выстрела. Догнавший его сноп света выхватил из темноты распластавшегося на мешке человека.
– Твою мать! – выругался Гришка. Это ж мой сосед! Ты что наделал, сволочь!
– А ты не сволочись! Я что, должен был орать медведю «стой, кто идет!»? Откуда я знал, что твой сосед припрется?!
Гришка припал на четвереньки, видимо хотел приложить ухо к груди и тут же отпрянул: из нее толчками все еще хлестала кровь.
– Ну, все, кранты! Пошишковали! – завыл он. Посадят нас теперь…
– Не скули, земеля! – прикрикнул на паникера хладнокровный Вадим. Ты что, уже на нары собрался? Не спеши. Если что, скажем: медведь его задрал. А сейчас надо драпать отсюда.
– А труп куда?
– Ну, ты слюнтяй! Забросаем камнями, может медведь разроет и сожрет, тогда вообще «ваши не пляшут»!
Не мешкая, напарники вырыли углубление в гальке, уложили в него труп и обложили камнями. Неподалеку закопали злополучное ружье. За последним занятием их застал возникший на горизонте Гордеич: «Что случилось?»
– Срочно съезжаем! По дороге все расскажем!
В спешном порядке побросали в машину скомканные палатки и спальники и затряслись по витиеватой лесной дороге. Незадолго до выезда на федеральную трассу, сидевший рядом с водителем Звонарев потребовал остановить машину.
– Так, братва! Здесь разбегаемся! Дальше можем нарваться на егерский пост. Сашка с Гордеичем выходят первыми, я чуть позже. Ты, Григорий, едешь домой один. Запомните одно: ни в каком лесу мы с вами не были и шишек в упор не видели. Я вас не знаю, а вы меня. Ясно?
Сашка, измученный простудой, явно ничего не понимал, но Гордеич напрягся: «Что за дела?».
– А дела такие. Вашего Берестова задрал и уволок шатун. А потом сунулся к нам, я стрелял, но промахнулся и он ушел. Поэтому и рванули оттуда. Чтобы нас не обвинили, что мы не защитили товарища, от вас требуется только одно – держать язык за зубами. Ты, Гордеич, в деревню лучше не возвращайся, не все ли равно, где бутылки собирать. А тебе, юный друг, в больницу надо, выходи на трассу, тебя там подберут. Все, пошли!
Двое нехотя вылезли из салона и пошагали вслед за удаляющимся автомобилем. В деревню Скрипник и Звонарев прибыли уже под утро. Последний тут же пересел в свою «Тойоту» и перед тем, как тронуться в город, неожиданно спросил: «Жена Берестова в курсе, что он поехал с тобой в лес?» – «А как ты думаешь?». «Короче, ты не «понтуйся», если что, вали на шатуна. Меня потянешь – пасть порву!». И нажал на газ. Только Гришка вошел в дом, жена с расспросами, что да как? Рявкнул на нее и завалился спать. Не прошло и часа, как супруга его растолкала: «Вставай, Гриша, «прокурор» к нам пожаловал!». При виде жены Берестова, полнотелой и крикливой соседки Тамары, ему стало плохо.
– Так, Григорий Емельянович, ты здесь на тепленькой постельке нежишься, а где мой Семен? Я слышала, как ты приехал, ждать-пождать, а мужа нет и нет. Где он?
– А я почем знаю? Он чего-то сдуру психанул и от нас отстегнулся. Больше я его не видел.
– Нет! Посмотрите на него, сосед называется! Бросил мужика одного в лесу и здрасьте!
– Может, с ним что-нибудь случилось, откуда мне знать! Он должен был вчера вернуться в лагерь, но не пришел. Если хочешь знать, мы и сами оттуда рванули – шатун там шарился!
Гришка почти орал, чтобы быть убедительным. В глаза Тамаре не смотрел, знал: горят они огнем недоверия.
– Врешь ты все, Гришка! Говори правду, что с Семеном?
– Да отстань ты, я за него не в ответе!
Разговор закончился тем, что соседка пригрозила «вывести его на чистую воду и дойти до прокурора». Хлопнула дверью – и все завертелось. Из райбольницы в дежурную часть УВД и сообщили о том, что в реанимацию прошлой ночью поступил тяжело больной житель села Подгорное, назвавшийся Александром Васильевичем Квачом. Всю ночь бредил, нес какую-то околесицу, вроде кого-то убили в лесу: то ли медведя, то ли человека.
– Его можно допросить? – уточнил дежурный.
– К сожалению, нет, утром он скончался от крупозного воспаления легких. Спасти его было уже невозможно.
Через день у дома Скрипника остановился «УАЗик». Из него вышли двое: участковый уполномоченный и следователь прокуратуры. Увидев их из окна, Гришка понял: «фенита ля комедия!». Он был трусоват и сразу выложил все, как было. Звонарева взяли по месту жительства и доставили в районный изолятор. Судили их выездным судом в сельском клубе. «За причинение смерти по неосторожности» Звонарева приговорили к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима, Скрипнику дали три года условно. Гордеич в процессе не участвовал и не фигурировал. Как он появился в деревне, так и исчез.
– Мало дали! – судачили после оглашения приговора сельчане. Такого мужика угробили, сволочи!
– Сашку жалко, может и не помер бы, если бы не затащили в тайгу!
– Что за люди! Ни одно дело у нас не заканчивается добром!
Больше всех, конечно, страдала сидевшая в зале с каменным лицом Тамара Берестова. Дождавшись ночи, она достала из гаража мужнину канистру с бензином, плеснула на угол дома Скрипника и бросила зажженную спичку.
