Вера
Когда в кромешной тьме запутана дорога,
немотствует простор – зови иль не зови, -
отчаянье гони, и ты услышишь Бога
и разглядишь огонь негаснущей любви.
Житейские моря не станут по колено,
не сгладятся углы, не сдуются ветра,
но женщину свою узнаешь непременно,
что ближе и родней родимого ребра.
Не каждый в этот мир является в сорочке,
читает, что ему назначено судьбой.
Но если ночь тепла в глазах у старшей дочки,
у младшей вспыхнет свет рассветно-голубой.
И ты увидишь мир, увы, не на параде,
и будет ни строки в нём изменить нельзя.
Но хлеба даст тебе, твои вихры пригладит
Знакомая ладонь с отметиной гвоздя.
Прощание с Гагариным
Примолкшие взрослые, тихие дети.
Нахохлились флаги и небо в слезах.
По площади Красной везут на лафете
того, чья улыбка застыла в глазах…
Конечно, припомнить всего не сумею,
но датый мужик лепетал, городя:
«Я плакал лишь раз, когда вёз к мавзолею
преступное тело… родного вождя».
И было в столице пустынно и странно.
Милиция стыла на каждом углу,
а род человеческий возле экранов
и возле динамиков слушал Москву.
Как будто в ней что-то таилось такое,
что гражданам вдруг приоткрыть собралась
своей предынфарктной, но цепкой рукою
родная рабоче-крестьянская власть.
Звонили куранты кончине нежданной,
палили из пушек, горланили гимн.
А пьяный валялся на Старой Басманной,
и верилось – лужа наплакана им.
* * *
Если б молодость вернулась
или старость задержалась,
а удача повернулась,
как ни разу не решалась, –
ах, как бы славно было!
Ах, как бы повезло,
но…
Что солнцем не спалило,
то снегом обожгло.
Я думал: будут рядом
друзья мои до гроба,
да протянула с ядом
стакан людская злоба.
Ах, если бы не пили,
вели тверёзый быт,
но…
И звёздам не по силе
сходить с былых орбит.
Не стану врать, что муза
мне женщины дороже.
Я с ней искал союза,
как и на брачном ложе.
Стихи ведь те же дети,
о них душа болит,
но…
Как славно, что на свете
не каждый плодовит.
И вот стою под ветром
с открытой головою,
уже присыпан пеплом,
на треть завален хвоей.
Что было, то уплыло.
Ах, что-то ещё ждёт,
но…
Что солнцем не спалило,
то снегом обожжёт.
* * *
Люблю, когда солнечно,
снежно,
морозно.
Зима, как зима,
а не осень –
седа и склерозна;
гниющая опадь,
случайные белые мухи…
Как в чашке щербатой
забытая челюсть старухи.
Золушка
Проклюнется лучик, и сразу теплей,
и как-то приятней глядеть на людей.
В измятых чертах находить доброту,
не видеть их лица в слезах и поту;
ни пьяную радость, ни трезвую муку,
ни чёрную душу, ни алчную руку…
Иными словами – совсем ничего…
Ведь в Золушках правда у мира сего.
Петух
Он дрался со мною,
клевал мой сапог,
а после, взлетев на ограду,
орал во всё горло,
что всё-таки смог
отпор дать бескрылому гаду.
И куры любили его, говорят,
за гребень, бородку и шпору,
за то, что дарил им геройских цыплят
в совсем не геройскую пору.
Гусак в нём ценил несгибаемый дух,
а селезень бегал во страхе.
И все уверяли:
– Не умер петух,
а дни свои кончил на плахе.
Домой!
Зимою, вдвойне надоевшей
больничной своей белизной,
иду, навсегда постаревший,
сутулый, как снег навесной.
К маршрутке пытаюсь пробраться
скорей от больничных дверей,
а тропка, как будто под зайцем,
петляет среди тополей.
Слезятся глаза с непривычки,
но мне освещают пустырь
то жёлтенькой грудкой синички,
то розовой грудкой снегирь.
Мать
Порой мне кажется – она
рожала не меня,
а мир, в котором есть страна
из крови и огня.
Уж лучше б спрятаться в подол,
не видеть и не знать
тот многоликий произвол,
что подарила мать.
* * *
Провожали солдата в последний окоп,
укрывали родимой землёй…
Только тесен ему военкомовский гроб,
непригож отведённый постой.
Не с того, что земля холодна и сыра,
глубока беспросветная ночь,
а с того, что, где нет ни кола ни двора,
он оставил супругу и дочь.
Не взяла его душу чеченская сталь,
и теперь она рвётся на свет,
где к подушке казённой приткнута медаль
и в муаровой ленте портрет.
Расступитесь, позвольте, коль хочется ей,
лёгкой, словно кадильный дымок,
задержаться среди молчаливых друзей,
постоять возле дочки чуток;
удивиться на вдовий закушенный рот,
на елей, что при жизни не льют, –
пока, словно пичугу, её не вспугнёт
троекратный прощальный салют.