litbook

Поэзия


Слезятся глаза с непривычки0

Вера
Когда в кромешной тьме запутана дорога,
немотствует простор – зови иль не зови, -
отчаянье гони, и ты услышишь Бога
и разглядишь огонь негаснущей любви.

Житейские моря не станут по колено,
не сгладятся углы, не сдуются ветра,
но женщину свою узнаешь непременно,
что ближе и родней родимого ребра.

Не каждый в этот мир является в сорочке,
читает, что ему назначено судьбой.
Но если ночь тепла в глазах у старшей дочки,
у младшей вспыхнет свет рассветно-голубой.

И ты увидишь мир, увы, не на параде,
и будет ни строки в нём изменить нельзя.
Но хлеба даст тебе, твои вихры пригладит
Знакомая ладонь с отметиной гвоздя.

Прощание с Гагариным
Примолкшие взрослые, тихие дети.
Нахохлились флаги и небо в слезах.
По площади Красной везут на лафете
того, чья улыбка застыла в глазах…

Конечно, припомнить всего не сумею,
но датый мужик лепетал, городя:
«Я плакал лишь раз, когда вёз к мавзолею
преступное тело… родного вождя».
И было в столице пустынно и странно.
Милиция стыла на каждом углу,
а род человеческий возле экранов
и возле динамиков слушал Москву.

Как будто в ней что-то таилось такое,
что гражданам вдруг приоткрыть собралась
своей предынфарктной, но цепкой рукою
родная рабоче-крестьянская власть.

Звонили куранты кончине нежданной,
палили из пушек, горланили гимн.
А пьяный валялся на Старой Басманной,
и верилось – лужа наплакана им.

* * *
Если б молодость вернулась
или старость задержалась,
а удача повернулась,
как ни разу не решалась, –
ах, как бы славно было!
Ах, как бы повезло,
но…
Что солнцем не спалило,
то снегом обожгло.

Я думал: будут рядом
друзья мои до гроба,
да протянула с ядом
стакан людская злоба.
Ах, если бы не пили,
вели тверёзый быт,
но…
И звёздам не по силе
сходить с былых орбит.

Не стану врать, что муза
мне женщины дороже.
Я с ней искал союза,
как и на брачном ложе.
Стихи ведь те же дети,
о них душа болит,
но…
Как славно, что на свете
не каждый плодовит.

И вот стою под ветром
с открытой головою,
уже присыпан пеплом,
на треть завален хвоей.
Что было, то уплыло.
Ах, что-то ещё ждёт,
но…
Что солнцем не спалило,
то снегом обожжёт.

*   *   *
Люблю, когда солнечно,
                                    снежно,
                                          морозно.
Зима, как зима,
а не осень –
             седа и склерозна;
гниющая опадь,
               случайные белые мухи…
Как в чашке щербатой
забытая челюсть старухи.

Золушка
Проклюнется лучик, и сразу теплей,
и как-то приятней глядеть на людей.
В измятых чертах находить доброту,
не видеть их лица в слезах и поту;
ни пьяную радость, ни трезвую муку,
ни чёрную душу, ни алчную руку…
Иными словами – совсем ничего…

Ведь в Золушках правда у мира сего.

Петух
Он дрался со мною,
клевал мой сапог,
а после, взлетев на ограду,
орал во всё горло,
что всё-таки смог
отпор дать бескрылому гаду.

И куры любили его, говорят,
за гребень, бородку и шпору,
за то, что дарил им геройских цыплят
в совсем не геройскую пору.
Гусак в нём ценил несгибаемый дух,
а селезень бегал во страхе.
И все уверяли:
– Не умер петух,
а дни свои кончил на плахе.

Домой!
Зимою, вдвойне надоевшей
больничной своей белизной,
иду, навсегда постаревший,
сутулый, как снег навесной.

К маршрутке пытаюсь пробраться
скорей от больничных дверей,
а тропка, как будто под зайцем,
петляет среди тополей.

Слезятся глаза с непривычки,
но мне освещают пустырь
то жёлтенькой грудкой синички,
то розовой грудкой снегирь.

Мать
Порой мне кажется – она
рожала не меня,
а мир, в котором есть страна
из крови и огня.

Уж лучше б спрятаться в подол,
не видеть и не знать
тот многоликий произвол,
что подарила мать.

* * *
Провожали солдата в последний окоп,
укрывали родимой землёй…
Только тесен ему военкомовский гроб,
непригож отведённый постой.

Не с того, что земля холодна и сыра,
глубока беспросветная ночь,
а с того, что, где нет ни кола ни двора,
он оставил супругу и дочь.

Не взяла его душу чеченская сталь,
и теперь она рвётся на свет,
где к подушке казённой приткнута медаль
и в муаровой ленте портрет.

Расступитесь, позвольте, коль хочется ей,
лёгкой, словно кадильный дымок,
задержаться среди молчаливых друзей,
постоять возле дочки чуток;

удивиться на вдовий закушенный рот,
на елей, что при жизни не льют, –
пока, словно пичугу, её не вспугнёт
троекратный прощальный салют.

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1132 автора
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru