Евреи Речицы и война0

Дилемма: бежать или остаться? С началом Великой Отечественной войны евреи во всех западных областях СССР оказались перед дилеммой – эвакуироваться или нет? С одной стороны, не хотелось безвозвратно бросать имущество и жилище (эти опасения впоследствии, в основном, оправдались), а с другой – надеялись, что немцы не сделают ничего плохого рядовым евреям – ремесленникам, служащим и пенсионерам. Эту надежду распространяли люди, помнившие относительно спокойную немецкую оккупацию Речицы в 1918 году, а также те, кто побывал в плену в Германии во время Первой мировой войны[2]. В предшествовавшие Второй мировой войне полтора-два года советские власти, связанные с Германией взаимным договором о ненападении, ничего не сообщали об отношении нацистов к евреям. После немецкого вторжения в июне 1941 года тема геноцида в антигерманской пропаганде уже не замалчивалась, но и не использовалась широко. Власти вполне справедливо опасались, что в советских СМИ сведения об антиеврейском геноциде смогут стать подтверждением тезиса германской пропаганды, распространявшегося на территории СССР, что война ведётся против жидо-коммунистов. Поэтому материалы об этом в советских газетах на русском языке публиковались лишь в небольших заметках на внутренних страницах. В газетах на языке идиш, которые в Советской Белоруссии многие евреи могли читать, теме преследования евреев в Германии и в странах, попавших под немецкую оккупацию, уделяли больше внимания[3]. В 1939 году в СССР демонстрировались фильмы «Профессор Мамлок» (по пьесе Фридриха Вольфа) и «Семья Оппенгейм» (по роману Лиона Фейхтвангера), которые могли сформировать представление об отношении нацистов к евреям[4]. Всё рассматривалось населением СССР через призму недоверия к официальной советской прессе, т.к. за эти годы евреи, как и другие граждане страны, привыкли не доверять газетам, видя в них, прежде всего, средство агитации[5]. Кроме официального канала информации был ещё неофициальный - через польских евреев, прибывших в конце 1939–начале 1940 гг. из оккупированной немцами части Польши через новую советско-германскую границу. Многих евреев, живших недалеко от этой границы, немецкие власти депортировали осенью 1939 года на советскую территорию. Порой немцы не препятствовали самостоятельному переходу границы евреями, но при этом не пренебрегали возможностью их ограбить. Трудности беженцы испытывали уже на советской территории, встречая пограничников, которые всё менее и менее разрешали эти переходы. Иногда евреев вынуждали вернуться, но тогда они попадали под шквальный обстрел немцев, которые не намеревались принимать их обратно. Вообще, в этот период Германия избавлялась от евреев только депортацией их в другие страны, а не путём тотального уничтожения. Часть польских евреев уже на территории СССР самостоятельно переместились или были переселены властями в восточные районы Белоруссии и Украины. Они рассказывали об издевательствах немецких властей, о принудительном труде и о единичных случаях расстрелов[6]. Но они не могли знать планов нацистов в отношении всего восточно-европейского еврейства. Сведения о более жестоком отношении немцев к евреям на советской оккупированной территории, чем в завоёванных ими ранее странах, стали поступать не ранее, чем через две-три недели после начала войны. Лектор Брестского обкома С. Н. Иоффе, спасшийся от оккупации 13–14 июля 1941 года, в своей докладной записке белорусским властям сообщил о расстрелах евреев в Бресте, Городищах и Торгошевичах (последние два входили в Пинскую область)[7] Впервые советские власти широко и публично подняли тему геноцида евреев лишь в конце августа, как раз на следующий день после оккупации Речицы, когда евреи оттуда, как и с остальной оккупированной к тому времени Белоруссии, уже не могли убежать. На состоявшемся 24 августа 1941 года в Москве еврейском антифашистском митинге с речами выступили народный артист Соломон Михоэлс, профессор Пётр Капица, режиссер Сергей Эйзенштейн, поэт и переводчик Самуил Маршак, писатель Илья Эренбург, известный американский журналист Шахно Эпштейн и другие[8]. Само название митинга (который, вне сомнения, был организован, если не по инициативе И. В. Сталина, то при его личном одобрении) свидетельствует о временном отказе вождя от собственного определения нации, в которое еврейский народ не вписывался. Пытаясь мобилизовать «своих», но ещё больше «чужих» евреев на борьбу с нацизмом, Сталин на следующий день пошёл ещё дальше, санкционировав публикацию в прессе обращения с немыслимым в предвоенное время началом: «Братья евреи во всём мире!», которое перекликалось с его знаменитым воззванием «Братья и сёстры!». В открытом письме упомянутых выше, а также и других известных в стране и за рубежом евреев к своим собратьям, не только говорилось о героизме советских воинов-евреев, о необходимости помощи СССР и о важности экономического и политического бойкота Германии, но и сообщалось об антиеврейском геноциде[9] немецких оккупационных войск . Статья в "Правде" 28 августа 1941 г. Появились сведения об этом и от самих немцев, не скрывавших своих планов. В агитационной пропаганде, нацеленной на славянское население Белоруссии, они утверждали, что борются только с коммунистами и евреями, уничтожение которых облегчит положение местного населения. Листовки такого содержания были разбросаны с самолётов, в частности, над Бобруйском[10]. Государственный Комитет Обороны и тогда не отдал никаких, даже секретных, распоряжений о необходимости эвакуации еврейского населения[11]. К этому периоду власти сильно дискредитировали себя в глазах населения неподготовленностью к войне и хаотичным отступлением в её начале. Уже 24 июня чиновники аппарата ЦК КП(б)Б и СНК БССР вместе с семьями бежали из Минска в московском направлении, не только не организовав эвакуацию населения и предприятий хотя бы из восточных регионов БССР, но даже не оповестив ни местные власти, ни свои ведомства об отъезде. (Справедливости ради надо отметить, что подобным образом повели себя и руководители Литвы и Латвии[12]). После бегства республиканского руководства в Минске разразились паника и анархия[13]. Организации отнимали друг у друга автотранспорт. Были ситуации, когда машины отбирали у детских садов, пытавшихся вывезти детей[14]. К 7 июля 1941 года большая часть руководителей белорусского центрального аппарата и многих наркоматов (всего 171 человек, а вместе с членами семей – 466 человек) прибыла в Москву. В докладе управления милиции Москвы о прибытии белорусских высших чиновников сказано, что «семьи отдельных ответственных работников привезли с собой много личного имущества, вплоть до различных ковров и т.д., в то время, как по пути их следования в Москву шли пешком (вместе с семьями, т. е., в том числе, дети. – А. К.) работники тех же самых учреждений, просившие взять их в машины, но на такие просьбы следовали отказы»[15]. Немецкая авиация не прекращала бомбить Минск. По сравнению с ним и со многими другими белорусскими городами Речица меньше страдала от бомбежек. Однако первая бомба на город была сброшена уже вечером 22 июня самолетом, проводившим разведку железнодорожного и автодорожного мостов через Днепр. Бомба разорвалась недалеко от центра, никого не убив и ничего не разрушив[16], но со всей очевидностью стало ясно, что война пришла. Через несколько дней очередная фашистская бомба угодила прямо в здание столовой, где обедали бойцы 10-го мотострелкового батальона НКВД, охранявшие железнодорожный мост. В результате 18 человек погибли[17]. Известно только об одной еврейской семье, погибшей во время бомбёжек до начала боёв непосредственно за город[18]. Панические настроения руководителей республики были подхвачены местными властями ряда городов Белоруссии. В Речице 28 июня уже через три часа после объявления об эвакуации гражданского населения в госучреждениях никого не осталось, секретные документы были сожжены, а не секретные - выброшены во двор райисполкома. Первый секретарь Речицкого районного комитета партии Александр Кутейников и председатель исполкома городского Совета Василий Кострома отправились в тыл вместе со своими семьями. Их действия, а также полная неорганизованность этой первой волны эвакуации усилили панику среди населения. Сообщивший об этом в Москву прокурор Речицкого района Тращенко писал также: «Часть населения – женщины с детьми, не имевшие при себе продуктов питания – пошли пешими в неизвестном направлении, а другая часть, оставшаяся на пристани, к вечеру вернулась обратно»[19]. Сам Тращенко остался на месте и предотвращал грабежи в Речицком районе[20]. Об этих событиях в Речице доложил в июле 1941 года в ЦК ВКП(б) новый прокурор Г. Сафонов. Он добавил, что по полученным сведениям 10 июля речицкие руководящие работники вернулись в свой район[21]. Гораздо хуже сложилась обстановка в соседнем Мозыре. В соответствии с устаревшим, но никем не отменённым постановлением Бюро ЦК КП(б)Б от 23 июня о «приостановлении дальнейшего движения эвакуированных» и о запрете использования автотранспорта «для личной эвакуации»[22] мозырские власти, отдав приказ о не выезде из города, сами эвакуировались вместе с семьями[23]. Оказавшимся при описанных обстоятельствах в Москве белорусским властям пришлось срочно исправлять неловкое положение, в котором они очутились. Сталин в те времена был скор на расправы. Члены ЦК КП(б)Б и СНК БССР поспешно вернулись в Белоруссию, избрав в середине июля 1941 года местом пребывания город Гомель. Там белорусские власти довольно активно занимались организацией сопротивления и вопросами эвакуации, для чего возвращали в Восточную Белоруссию даже ту местную власть, которая уже успела уехать. В результате из восточных районов, особенно из Гомельской области, располагая временем и эшелонами, удалось эвакуировать многие предприятия, в том числе небольшие[24]. Сложней у республиканских властей была ситуация с отчётностью по эвакуации населения, так как часть его предпочитала остаться под оккупацией. Поэтому, с целью увеличения числа эвакуируемых, они, уже располагая информацией о расстрелах немцами евреев, могли дать устные инструкции местным властям ещё не оккупированных белорусских территорий об использовании этих сведений при агитации еврейского населения. На это указывает ряд фактов оповещения евреев в Юго-Восточной Белоруссии во второй половине июля, хотя не исключено, что это было сделано по личной инициативе местных властей. По сообщениям израильского историка Мордехая Альтшулера, в расположенном неподалёку от Речицы Ельске один белорусский комсомольский вожак ходил по домам евреев и уговаривал их уехать. В находящихся рядом Калинковичах местные власти внимательно отнеслись к просьбам евреев о помощи с транспортом[25]. А в соседних Хойниках даже по привокзальному радио кто-то призывал еврейскую молодёжь уезжать, так как с приходом немцев евреи будут уничтожены[26]. В Гомеле выделялись автомашины до ж/д вокзала всем желающим уехать. Более того, милиция ежедневно обходила квартиры и «напоминала» населению об эвакуации[27]. Хотя, скорее всего, вряд ли при этом выбирались еврейские квартиры, но во время беседы с еврейскими хозяевами тема отношения немцев к евреям могла подниматься. Возможно, использовали этот аргумент и местные руководители Турова и Жлобина, которые, по сведениям другого израильского историка – Бен-Циона Пинчука, также призывали население эвакуироваться[28]. Надо отдать должное и вернувшимся речицким властям. По сведениям Леонида Смиловицкого, в Речице в обходе домов евреев с уговорами уезжать участвовали: председатель райисполкома Василий Кострома, инструктор Речицкого райкома партии и председатель эвакуационной комиссии Зелик Добрушкин, председатель городского совета по просвещению Сара Рабинович[29]. В Речице организовали для эвакуации населения товарные вагоны- «теплушки», в которых, в основном, и уезжало на восток население изо всех регионов. Для посадки в поезд нужно было предъявить справку городских властей о разрешении на выезд. Выдача справок, как правило, была бесхлопотной формальностью (одним из чиновников, выдававших их, был Хайтович) с целью только зафиксировать место эвакуации. При этом власти не контролировали и не регламентировали посадку, а об отправлении поездов извещали совсем незадолго до того. Существовала и более организованная совместная эвакуация предприятий и работников. Они отправлялись специальными вагонами или составами. Из Речицы с 3 по 11 июля эвакуировали оборудование гвоздильного завода (6 вагонов) и спичечной фабрики (8 вагонов) вместе с работниками[30]. Нередко во время движения в таких составах менялись лишь паровозы, и поэтому поезда шли к запланированному новому месту дислокации предприятия лишь с краткими остановками. Гораздо сложнее было выехать из местечек и деревень, удалённых от железной дороги. Всё зависело от наличия подвод и автотранспорта, чтобы добраться до ближайшей железнодорожной станции. Эвакуация Ощущая приближение фронта и глядя на опустевшие дома евреев, уже уехавших из Речицы в первые недели войны, бόльшая часть ещё остававшихся там евреев также решила эвакуироваться.. Эмоционально этому в какой-то мере способствовал проезд через Речицу (поездами, автотранспортом, на телегах, пешком) в сторону Гомеля большого числа еврейских беженцев, жителей Пинской, Минской и, в основном, Полесской областей. Они способствовали распространению в городе панических настроений[31]. Наличие железной дороги и речного пути, поощрение эвакуации местными властями и поздняя немецкая оккупация Речицы из-за того, что основной удар их войск был нанесён севернее города, дают основание предположить, что многие речичане, пожелавшие заблаговременно эвакуироваться, смогли это сделать. Кто же остался в Речице? В соответствии с самым большим списком евреев, погибших в Речице (см. о нём далее), в городе остались, в основном, нетрудоспособные люди от 0 до 15 лет, от 56 до 65 лет, от 66 лет и старше. Таблица 1. Возрастной состав евреев (мужчин и женщин), погибших в 1941 году в Речице, в %[32] Возраст 0–15 16–25 26–35 36–45 46–55 56–65 66 и старше Всего % Мужчины 34 4,9 5,4 10,3 8,6 20 16,8 100 Женщины 25,8 7,6 12,2 12,2 9,1 19 14 100 Обоего пола 28,9 6,6 9,5 11,5 9 19,2 15,3 100 Пожилое население более всех остальных не желало покидать свои дома, опасаясь трудностей эвакуации и устройства на новом месте. Их отъезд осложнялся и тем, что сыновья были призваны в армию, а многие дочери жили в других местах, связь с которыми после немецкого вторжения оказалась затруднена. Часть стариков были серьезно больны. Из-за категорического отказа пожилых людей эвакуироваться с ними нередко оставались невестки или дочери с детьми. По таблице можно определить большой процент погибших детей при относительно небольшом проценте погибших женщин в возрасте 26 – 45 лет. Это указывает на то, что не уехали многодетные матери, которые по понятным причинам опасались остаться без дома и без работы. В то же время из Речицы уехало много работоспособных женщин 46–55 лет без маленьких детей. Ещё более эвакуировались женщины 16 – 25 лет, большая часть из которых ещё не имела детей или имела только одного ребёнка. Как видно из таблиц 1 и 2, некоторая часть мужчин призывного возраста осталась в городе, вероятно, из-за болезни. Не исключено также, что это были солдаты, вышедшие из окружения и добравшиеся домой. В возрастных группах 16 – 25 и 26 – 35 таких было – как следует из таблиц 1 и 2 – по 9 и 10 человек соответственно. В любом случае, на эти возрасты приходится самый низкий процент погибших мужчин. Не следует забывать, что взрослых мужчин в Речице всегда было меньше, чем женщин: с одной стороны, из-за большей их мобильности, а с другой – из-за потерь во время Гражданской войны. Первая группа евреев покинула город в июле 1941 года, отправившись на баржах вниз по Днепру. Миновав Киев, они оказались в Южной Украине, на Северном Кавказе и в Ставропольском крае. Немало речичан не успели вовремя эвакуироваться оттуда далее на восток и погибли под бомбёжками или во время немецкой оккупации. Часть речичан, покидавшая город баржами в конце июля, была вынуждена вернуться в Речицу из-за быстрого продвижения немцев на юге. Второй способ эвакуации, которым воспользовались речицкие евреи, в основном, в конце июля – первой половине августа, были поезда в направлении Брянска. Этот способ оказался более надёжным. Запрос Гирша Левина (1941), Архив Музея Холокоста в Вашингтоне Отъезд поездом был осложнён из-за повреждения моста через Днепр в начале июля 1941 года. К 13 июля его удалось частично отремонтировать, но состав должен был двигаться по нему на малой скорости[33]. К середине августа эвакуация стала возможна только на юг через Лоев, а затем через Украину на восток. Некоторые группы беженцев покидали город 20–22 августа, накануне оккупации. Из-за неразберихи и отсутствия информации большая часть их выбрала неправильное направление и погибла. Семья Самуила и Соши Селецких выехала из Речицы на подводе в северном направлении по дороге на Озерщину. В пути на них напали с топорами, ломами и вилами несколько местных жителей. Евреи были перебиты, а ограбленные трупы убийцы закопали неподалёку[34]. Оккупация и уничтожение еврейского населения Ещё в конце июня 1941 года местные власти по распоряжению республиканского начальства сформировали из 150 человек так называемый истребительный батальон в составе трёх рот. Его командиром был назначен член партии еврей Макар Турчинский (1924–1984). Секретарь ЦК КП(б)Б и начальник Белорусского штаба партизанского движения Пётр Калинин написал о нём в мемуарах: «Волевой, смелый, решительный, он с первых же дней потребовал от бойцов строжайшего соблюдения воинской дисциплины»[35]. Но эти качества не могли заменить отсутствие военного опыта, что сказалось сразу же в плохой организации двухнедельного курса обучения. После прохождения курса одну из рот послали на изготовление толовой начинки для противотанковых мин, деревянные корпуса для которых делали на местном фанерном заводе. Другая рота была посажена на бронетанкер Днепровской флотилии, суда которой отправились вверх по течению, а затем вошли в реку Березину. Этот слабенький десант, в основном состоявший из катеров, был легко разбит немцами у местечка Паричи. С приближением фронта оставшиеся в Речице две роты были брошены в бой для прикрытия города. Одна из них заняла оборону со стороны дороги из деревни Озерщина. До 10 июля рота, мужественно обороняясь, вывела из строя восемь бронемашин, танк, танкетку и семь пулемётов противника. В августе уцелевшую роту отправили на охрану моста[36]. Часть бойцов этой роты погибла во время бомбёжки и защиты моста, когда немцы подошли к нему, обойдя Речицу со стороны железнодорожной станции. Среди погибших оборонцев были Моше-Довид Милявский, Фроим Мнускин, Рувен Блюмкин, Фима и Хаим Сосновские. Хотя в Речице накануне войны были расквартированы четыре полка 143-й стрелковой дивизии[37], их в первый же месяц перебросили ближе к фронту. Других крупных соединений под городом не было; ударные группировки противника прошли в стороне от Речицы, соединившись восточнее в районе Гомеля. Последние защитники города смогли избежать плена, переправившись на другой берег Днепра по понтонному мосту, обстреливаемому с самолётов и миномётами. Понтоны неоднократно разрывались, многие солдаты утонули. Среди них, скорее всего, оказался пропавший без вести при обороне Речицы горский еврей рядовой Семён Симандуев, житель Махачкалы[38]. Остатки речицкого истребительного батальона отошли к Лоеву, где одной из рот чудом удалось под огнём, с потерями перейти на другой берег по понтонному мосту (во время этой переправы погибли старшина Нёма Глускин и студент-ополченец Феликс Фидельский), а другая рота погибла целиком вместе с комбатом Гончаровым. Остатки речицкого батальона ушли к Чернигову. Среди спасшихся был Борис Галезник, дошедший затем до Вены и участвовавший в знаменитом Параде Победы в 1945 году в Москве.[39] 23 августа Речица была оккупирована. Её включили в Житомирский гебитскомиссариат рейхскомиссариата Украины. В городе были размещены: отделение гестапо под командованием Георга Галюндера, служба безопасности (СД), местные полиция безопасности и гражданская полиция, тайная полевая полиция (ГФП) и полевая районная жандармерия во главе с начальником Фишером, охранная полиция, караульная команда при военной комендатуре и отряд войск СС. Полицейский участок занял бывший дом доктора Жолквера на Вокзальной улице. Начальником полиции стал бывший бухгалтер хлебозавода Коржевский. Полицейская управа помещалась в здании бывшего райисполкома на улице Советской. Бургомистром Речицкого и Лоевского районов стал местный уроженец немец Карл Герхард. Его помощником – Чаловский[40]. Новые власти сразу приступили к восстановлению городской промышленности и хозяйства. В городе была налажена работа водочного, мыловаренного и спичечного заводов[41]. По указанию нацистских властей спустя две недели после оккупации все евреи города должны были нашить на каждый рукав одежды пятиконечные жёлтые звезды, а на спинах написать мелом «Jude». Им запретили появляться в общественных местах[42]. В феврале 1946 года в Минске открылся судебный процесс по «делу о злодеяниях немецко-фашистских преступников». Согласно материалам процесса в октябре 1941 года связной обер-ефрейтор Гейнц Фишер вместе с водителем отправился на мотоцикле от радиостанции, находившейся на другом берегу Днепра, в Речицу с пакетом в штаб дивизии. По дороге они встретили 9 человек, в том числе четверо детей, собиравшихся переправиться через Днепр. Проверив у беглецов документы и убедившись, что они - евреи, немцы их расстреляли[43]. Вероятно, в этот же период несколько еврейских семей (семья Шмуэля Френкеля – пятеро, включая трёхлетнего ребёнка; Маня Еренбург с годовалым сыном, и другие, всего около 20 человек) бежали из Речицы на подводах. Они отъехали около 6–8 километров от Речицы, когда на них напали жители деревни Бронное с топорами, с ломами и с вилами. Все евреи были убиты, включая младенцев. Ограбленные трупы жертв убийцы закопали неподалёку. После войны сестра Шмуэля Френкеля, Эстер-Фрада Копаровская, смогла выяснить обстоятельства преступления, и некоторых из убийц отправили в тюрьму. Их амнистировали уже в марте 1953 года.[44] Удачным оказался побег семьи Добрушкиных и их родственников (всего семь человек) в начале сентября 1941 года. Чудом им удалось выбраться из Речицы, пройти пешком по тылам противника и перейти линию фронта в Орловской области. В тот же период в Речице немцы и полицаи часто расстреливали евреев по одиночке или небольшими группами. Этому предшествовало глумление, что было на оккупированных территориях распространённой практикой. В первые дни после оккупации Речицы Зельде Блюмкиной было приказано утопить в Днепре своих троих детей. Когда она отказалась это сделать, её утопили вместе с ними. Немцы приказали запрячь Юдку Смиловицкого в сани вместо лошади и заставляли его жену Хаю погонять мужа кнутом. Когда та отказалась, Юдку застрелили на глазах у всей семьи. Саму Хаю отправили в речицкую тюрьму. Назавтра их пятилетний сын Лёва попытался передать матери узелок с едой через забор и был застрелен конвоиром с вышки. Семидесятилетнюю Басю Смиловицкую заперли в погребе и наблюдали, как она умирала. Хану Шпилевскую привязали к едущему мотоциклу. Когда она выбилась из сил и упала, то её еще некоторое время волокли по земле под гогот солдат и полицаев, а после этого добили. Старика-еврея, схваченного немцами, обвязали верёвкой за шею и многократно опускали в колодец. Сюда же привели группу евреев в качестве зрителей, которых затем расстреляли. Шейндел Ресина пряталась по деревням, но была поймана и доставлена в Речицу. Её запрягли в телегу и возили на ней из реки воду, заставляя есть сено. Потом её расстреляли. Также немцы поступили и с Ароном Атласом. Его супругу, Фаню Атлас, они привязали за волосы к запряжённой телеге и таким образом волокли по улице, а затем убили. Точно также поступили с Шлёмой Гутионтовым. Шестидесятишестилетнего Михула Казовского заставили возить на бочке с водой парализованную жену Марьясю, а после, избив, застрелили. Портного Лейбу Генина прятали в деревнях крестьяне, но после того, как кто-то донёс об этом немцам, его нашли, запрягли в телегу и возили на нём воду, а затем расстреляли. В сентябре 1941 года немецкий солдат, демонстрируя меткость, застрелил издалека ловившего рыбу Лёву Атамчука. Впрочем, последний был убит не как еврей. На его месте мог оказаться и белорус. На еврейском кладбище немцы устроили стрельбище, упражняясь в стрельбе по надгробиям, многие из которых были разбиты. Вместе с тем, были случаи помощи со стороны немцев. Так, в сентябре 1941 года немецкий инженер-строитель, руководивший восстановлением моста через Днепр, не только позволил перейти по нему упомянутой группе евреев – семье Добрушкиных и их родственникам, бежавшим из Речицы, – но и перенёс ребёнка через опасное место[45]. Спустя полторы недели после оккупации города в комендатуру (она размещалась в школе № 6) вызвали бывшего меламеда Исраэля Малинковича, который работал до войны бухгалтером. Ему приказали составить список оставшихся евреев. Выбор пал на него, так как немцы предполагали, что «раввин», во-первых, хорошо знает всех еврейских жителей города, а во-вторых, будет служить новым властям из-за недовольства советским режимом, преследовавшим еврейскую религию[46]. Согласно свидетельству Екатерины Матвеевой, Малинкович такой список составил. Тем не менее, как указывают многие свидетели, его убили ещё до создания гетто и массовых расстрелов. Казалось бы, за исполнительность власти могли назначить его главой юденрата или старостой, так как обычно через них осуществлялось распределение на работы, взималась контрибуция и регулировались другие вопросы даже в местах с меньшим, чем в Речице, числом евреев. Сразу после освобождения оккупированных территорий советские власти отнеслись к таким людям как к «фашистским пособникам». Глава юденрата Шаргородского гетто (Украина) Меир Тайх предупреждал евреев в гетто об их включении в списки для предстоявшей депортации в трудовые лагеря, грозившей верной гибелью. Предупреждённые евреи успевали спрятаться в местных катакомбах. Советские власти арестовали Меира как «агента Сигуранцы в еврейском гетто» и, скорее всего, приговорили к расстрелу[47]. Советская публицистика 70–80-х годов чаще всего вспоминала Холокост, когда требовалось обвинить юденраты в сотрудничестве с нацистами. Хотя юденраты никакого отношения ни к Израилю, ни к сионизму не имели, в СССР рассказ об их «сотрудничестве с фашистами» был неотъемлемой частью антисионистской пропаганды[48]. Согласно сталинскому подходу, все заключённые в гетто, так же, как и в концлагерях и лагерях для военнопленных, должны были лучше погибнуть, но отказаться от какого-либо сотрудничества с немцами. Советские органы не задумывались об абсурдности ситуации, вешая ярлык «фашистского пособника» еврею, чьё физическое существование на оккупированной территории не входило в планы нацистов независимо от оказанных услуг. Во всяком случае, во многих местах оккупированной территории СССР главы юденратов или еврейские старосты вели себя корректно по отношению к остальным узникам. Староста в гетто Браилов (Украина) Иосиф Кулик, которого полицаи вместе с женой пытались с места расстрела отправить обратно в гетто, предпочёл гибель из-за того, что он своей деятельностью – организацией трудовых работ и сбором контрибуции (прежде чем требовать от других, он сдал всё ценное, что у него самого было) – не смог предотвратить массовый расстрел евреев. Что же касается Речицы, то Малинковича, скорее всего, расстреляли из-за неуплаты непосильной контрибуции, которой немцы обычно облагали еврейское население. Ничего не известно о назначении нового старосты. Скорее всего, никто назначен не был, и функции старосты полностью выполняли полицаи. Они распределяли евреев на разного рода физические работы, в частности, женщины обязаны были подметать улицу Советскую, которую разделили между ними на участки[49]. В начале сентября более 200 мужчин-евреев трудоспособного возраста, от 15 до 50 лет, были согнаны в один дом в фабричном районе под предлогом отправки на восстановление моста через Днепр. Затем немцы и полицаи расстреляли их в 2 км западнее Речицы возле кладбища. Спустя несколько дней, по распоряжению властей, крестьяне закопали трупы в противотанковых рвах. Общее число этих жертв составило, согласно официальному отчёту айнзатцкоманды 7b (специальный отряд СС, созданный для уничтожения еврейского населения на территории БССР), 216 человек[50]. Из-за того, что в отчётах этих команд часто занижалось число жертв, заслуживает внимания свидетельство Екатерины Матвеевой от 1968 года (к этому времени она поменяла фамилию на Лякутина) о том, что в этой акции были убиты свыше 300 человек, в основном, мужчины, но также и одинокие женщины[51]. Прибывший в город новый комендант Александр Майер заявил, что не вступит в должность, пока всех евреев не расстреляют[52]. Но не исключено, что это заявление сделано бургомистром Речицкого и Лоевского районов Карлом Герхардом[53]. В начале 1943 года его убили партизаны[54]. В начале 20-х чисел ноября 1941 года евреи, согласно расклеенному по городу приказу, явились к зданию бывшего Дома культуры, откуда их отправили в два двухэтажных здания на территории бывшей тюрьмы в фабричном районе, на углу улиц Фрунзе и Советской (по другим сведениям, это были общежития спичечной фабрики). Немцы устроили здесь гетто, обнеся территорию забором с колючей проволокой высотой около двух метров. Вход и выход осуществлялся через проходную будку. Узники содержались в необычайной тесноте, по 40 человек в каждой комнате, поэтому они могли только стоять. Лишь днём, когда трудоспособных людей забирали на работы, становилось немного просторнее. Гетто тщательно охранялось полицаями[55]. Здесь же были размещены военнопленные, коммунисты и партийные активисты, которых расстреляли утром 25 ноября[56]. Памятник погибшим неподалёку от места расстрела на территории бывшего гетто на улице Фрунзе (фото Леонида Смиловицкого) Евреев, не явившихся по приказу, немцы и полицаи разыскивали по домам и приводили в гетто вплоть до 12 декабря. Параллельно в Речицу доставлялись и евреи, обнаруженные в окрестных деревнях. По свидетельству Якова Гутарова, его дедушку и бабушку, находившихся в посёлке возле Речицы, вместе с другими евреями согнали в город, и затем всех там расстреляли. Ему самому вместе с мамой и Ханой Стрешинской удалось убежать и спрятаться[57]. Согласно документам ЧГК (принятое сокращённое название Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний, совершённых немецко-фашистскими захватчиками), в середине 20-х чисел ноября 1941 года в четыре часа дня к гетто подъехало семь автомашин. Узникам объявили, что их везут в совхоз убирать капусту и морковь. В каждую машину грузили по 40–47 человек и затем увозили к противотанковому рву, вырытому речичанами во время оборонительных работ в июле 1941 года за городом в районе костно-туберкулёзного санатория. Людей выгружали группами по 15–20 человек и ставили в противотанковый ров. После того, как у них отбирали серьги, кольца, браслеты и другие украшения, всех расстреливали из автоматов. Несколько человек помоложе пытались бежать, но были застрелены. Согласно одному из свидетельств, двенадцатилетний Борис Смиловицкий перед расстрелом закричал: «Бандиты, фашисты, вы проливаете нашу кровь, но всё равно Красная Армия победит и отомстит за нас!». После чего его застрелил полицай. Всего было расстреляно в этой акции около 300 евреев[58]. До конца второй декады декабря немцы и полицаи ежедневно вывозили на расстрел группы евреев. Майя Ястребинская, сама каким-то образом спасшаяся, засвидетельствовала ЧГК, что её мать и другие родственники были арестованы 26 ноября, а 29 ноября их расстреляли. Она была очевидцем расстрела в тот день семей Шкловер, Василевицких, Каганович, Гурарье и Когельман. Подробные показания дал комиссии Иван Копанский, согласно которым в ноябре 1941 года были арестованы еврейские семьи Кутиковых и Короткиных, которых затем расстреляли около гвоздильного завода, там же и закопав. Арестованную большую семью Пугач немцы расстреляли около деревни Озерщина. Он же указал, что в декабре того же года была арестована врач Викендеева, которую расстреляли около гвоздильного завода. Елизавета Бобчёнок видела, как из тюрьмы на улице Советской в конце ноября 1941 года одна машина отвезла евреев на расстрел к леднику, неподалёку от Озерщины, а в начале декабря того же года она была очевидцем вывоза туда же 80 евреев одной машиной двумя ходками[59]. Лариса Бородич в своём свидетельстве не называет дату ареста своей семьи, но пишет, что дедушку арестовали раньше. Она же упоминает, что по ночам ежедневно отправляли группы евреев на расстрел[60]. Известно из находящихся в материалах ЧГК показаний Ольги Фуксон, что в начале декабря 1941 года немцы и полицаи отобрали несколько еврейских семей и одиночек (всего около 20 человек), погрузили на автомашину, повезли к югу от города, к деревне Бронное, где, видимо, и расстреляли[61]. Приблизительно 15–18 декабря 1941 года часть узников гетто была вывезена на трёх машинах к противотанковым рвам, находившимся в двух километрах к югу от города в направлении винного завода. Несмотря на мороз, людей заставили полностью раздеться и встать лицом ко рву, после чего их расстреляли из автоматов и пулемётов. Грудных детей немцы отнимали у матерей, подбрасывали в воздух и стреляли по ним[62]. Лейбу Рябенького, который был парализован и не мог самостоятельно взобраться в кузов, бросили туда, подняв на вилах. Когда несчастных вели на расстрел, многие из них посылали проклятья. Хава-Сейна Рудницкая кричала: «Сталин победит!»[63]. Вероятно, во время этой акции была расстреляна невестка-еврейка Мальвины Грибовской. В своём свидетельстве от 20 ноября 1943 года, т. е. сразу после освобождения Речицы, она сообщила, что невестку Геню (в девичестве Шустину) вместе с другими евреями вывезли из тюрьмы (термин «гетто» местным жителям, вероятно, был малознаком, да и употребление его по отношению к одному или нескольким зданиям не вписывалось в представление о гетто) на трёх машинах за пять километров от города и расстреляли. Хотя Грибовская, путаясь, сообщает, что невестку забрали в начале декабря, после чего она просидела под арестом шесть недель, предположительно та была арестована в начале 20-х чисел ноября и пробыла в гетто до середины декабря. В любом случае, встреча Нового года с внуками, в то время, как их мать была расстреляна, должна была запомниться. Этих детей от смешанного брака (сын Грибовской был в Красной Армии) полицаи не арестовали и не отправили на расстрел[64], что выгодно отличает Речицу от многих других оккупированных мест. Так как славянская кровь считалась у нацистов низкосортной, то такие дети в восточных землях обычно уничтожались[65]. В «арийских» же странах такие дети подлежали «перевоспитанию». Спустя несколько дней, приблизительно 20 декабря, гетто было полностью ликвидировано. Во время последней, самой крупной акции погибло свыше 500 человек. Узников подводили к большой яме, которую их заранее заставили выкопать. Немецкий жандарм поочерёдно разбивал жертвам дубинкой головы и сталкивал в яму, а второй достреливал их. После акции жандармы уехали, а яму, почти до краёв заполненную, присыпали землей полицейские. Аресты и расстрелы производились размещавшимся в доме №82 по улице Луначарского специальным немецким карательным отрядом (скорее всего, подразделением айнзатцгруппы)[66]. Кроме вышеупомянутых мест расстрелов евреев в Речице, известны ещё несколько – одно возле гвоздильного завода, а другое - на еврейском кладбище возле могилы цадика Шолом-Дов-Бера Шнеерсона на фундаменте бывшей каменной синагоги[67]. Расстрелам предшествовала селекция, которую обычно устраивали на оккупированной территории СССР и в Белоруссии, в частности. Оставлялись в живых обладатели «необходимых» профессий, т. е. ремесленники с семьями, но и их, в конце концов, расстреливали вместе с другими трудоспособными узниками, временно оставленными в живых для различных работ. Едва ли не самой большой проблемой изучения нацистского геноцида в Речице представляется определение числа жертв. Согласно отчёту ЧГК, основанному на показаниях Екатерины Матвеевой (ноябрь 1943 года), в Речице было расстреляно 785 семей евреев, или 3 тысячи человек. Эти цифры фигурируют во всей историографии, касающейся Холокоста в Речице, и предполагают наличие 4-х человек в семье, что маловероятно. К отчёту прилагался список расстрелянных жителей Речицы, составленный по опросам сразу же после освобождения. В нём среди 631 человека 443 еврея. Таблица 2. Численность и доля мужчин среди евреев, погибших в Речице в 1941 г., по возрастным категориям[68] Возраст Все погибшие Из них мужчины кол-во доля, % 0–15 128 62 48,4 16–25 29 9 31 26–35 42 10 23,8 36–45 51 19 37,2 46–55 40 16 40 56–65 85 36 42,3 Старше 65 68 31 45,6 Всего 443 183 41,3 По анкетам Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме[69] также удалось составить список евреев, погибших в Речице. После устранения двух десятков двойных и даже тройных анкет, заполненных разными людьми для одних и тех же лиц, общее число жертв по анкетам (на 30 марта 2005 года) достигает 266. Сопоставление обоих списков даёт число евреев, фигурирующих и там, и здесь, – 86. Учитывая это, получаем общее число погибших евреев с именами – 666. На его основании и учитывая, что многие речицкие евреи своевременно эвакуировались или были призваны в армию, число погибших евреев в Речице за время войны можно оценить в 1300–1400 человек. Это составляет 18% от всего довоенного еврейского населения, что можно считать вполне реальной цифрой. С указанной оценкой практически совпадает цифра, которую сообщила Екатерина Матвеева (к тому времени Лякутина) в своих новых свидетельствах, сделанных во время расследования КГБ в феврале 1968 года. Расследование проводилось по просьбе Польской Народной Республики, где судили бывшего старшего лейтенанта Фишера. Хотя между свидетельствами разница в четверть века, новые показания свидетелей представляются более достоверными. Согласно им, в Речице всего было уничтожено 1300 евреев, составлявших около 400 неполных семей. Почти ту же самую информацию сообщила следователю и мать Екатерины Ольга Фуксон[70]. Интересные дополнительные сведения дал в том же 1968 году и свидетель Илья Колоцей: «Я видел, как полицейские на подводах свозили евреев в большие жилые двухэтажные здания фабрики "10 лет Октября" – 250 метров от моего дома. Они были огорожены колючей проволокой высотой около 2 метров и назывались словом "гетто". Евреям приказали пришить на одежду лоскуты белого и желтого цвета и гоняли на работу. Две недели евреи под охраной полиции копали большую яму в гетто около уборной. ...Я видел, как 10 евреев вывезли из гетто на себе повозку с бочкой для воды. На бочке сидел немецкий солдат, который палкой бил тех, кто плохо тянул повозку. ...Однажды (после большого расстрела в противотанковом рву в ноябре. – А. К.) евреев выгнали из этих двух домов и построили в колонну – большинство составляли подростки и малолетние дети. Многие женщины держали на руках грудных детей. Около ямы, выкопанной евреями, находились два немецких с эмблемами ‘череп и кости’, а на груди – металлическая цепь». Далее свидетель сообщает, что один из жандармов разбивал по очереди евреям головы дубинкой и сталкивал в яму, а второй достреливал всех. «Яма была заполнена трупами до верха. После этого жандармы уехали, а полицейские присыпали трупы землей и разошлись»[71]. Другая свидетельница этого расследования, Дарья Селеверстова, сообщила о ликвидации гетто следующее: «Во время расстрела я видела из своего дома, как к яме подвели еврейскую женщину с двумя детьми. Жандарм попытался отнять у неё грудного ребенка, но она не позволила и прыгнула с ним в яму сама. Восьмилетнего мальчика, который держался за юбку матери, жандарм бросил в яму живого. От такого ужаса я потеряла сознание. К вечеру яма до верха была полна трупов – свыше 500 евреев»[72]. Возвращаясь к деятельности ЧГК в Речице, стоит отметить, что комиссия начала работу 20 ноября 1943 года, через два дня после освобождения города, а закончила в апреле 1945 года. Если на начальном этапе расследование вели военные, юристы и медицинские эксперты, то в дальнейшем комиссия состояла, в основном, из городских руководителей и представителей общественности, что подчёркивало её общественный статус. На заключительном этапе председателем речицкой комиссии стал Виктор Половинко (по-видимому, лицо, назначенное республиканскими властями), а членами - руководители города (председатель исполкома, председатель городского Совета, районный прокурор), медицинский эксперт, протоиерей[73] и другие общественные лица. Скорее всего, цифры, появившиеся в показаниях Ольги Фуксон и её дочери Екатерины, были сообщены им членами ЧГК. Учитывая, что мать и дочь, находившиеся в одной из комнат гетто в тесноте, а евреев всё время туда приводили дополнительно и затем группами расстреливали, подсчитать общее число узников они не могли. Что же касается членов речицкой комиссии, то таким образом они хотели увеличить людские потери для предстоявшего суда над нацистскими преступниками. Таким же образом комиссии поступали и в ряде других городов СССР[74]. В любом случае, значение трагедии в Речице, как и в других местах, нисколько не уменьшается с выявлением действительного, несколько меньшего, числа расстрелянных евреев. Согласно более поздним показаниям вышеупомянутой Екатерины Матвеевой-Лякутиной, то, что в Речице оказалось под оккупацией 400 еврейских семей, она узнала от Исраэля Малинковича[75]. Скорее всего, на основе этой информации и была получена цифра 1300 погибших евреев, которая вполне легитимна, учитывая, что из-за войны многие семьи, оставшиеся в Речице, оказались неполными. Среди погибших в Речице евреев, по-видимому, было несколько десятков беженцев из мест, расположенных западнее Речицы, не успевших уехать дальше на восток. Известен, например, Давид Верник из Бреста. Оттуда же приехали в Речицу и несколько родственниц Александры Добрушкиной. Вероятно, большая часть таких беженцев не попали в список Исраэля Малинковича, так же, как и евреи из окрестных деревень. Следует отметить, что среди погибших евреев было много учителей: Лея Пикоровская, Анна Глускина, Фёдор Скоромный, Берта Овецкая, Соня Кирпичникова, Борис Портной, Фаня Маликина, Берта Ревзина, Хаим Голуб и Яков Лившиц. Отношение к евреям местного населения и еврейское сопротивление в немецком тылу Отношение местного населения к осуществлявшемуся уничтожению евреев было неоднозначным. Одни спасали их, рискуя жизнью, а другие выдавали немцам, в надежде получить за это вознаграждение или завладеть имуществом жертвы. О том, что из имущества растаскивалось буквально всё, свидетельствует распоряжение № 65, сделанное в мае 1942 года бургомистром Карлом Герхардом о сдаче населением взятых еврейских грампластинок[76]. Кроме указанных ранее случаев самочинной расправы с евреями в ближайшей деревне, были случаи убийства и в самой Речице. Янкеля Рожавского убил сосед, когда тот пытался бежать из города в день его оккупации[77]. Сразу после оккупации Речицы Сару-Рашу Шерман убил сосед-полицай. Житель Речицы Гарай с целью завладеть коровой и домашним имуществом убил старика Давида Кравцова ещё до упомянутых выше акций[78]. После расстрела сына Хаима и мужа Иосифа к Сосновской пришла соседка, выразившая желание забрать вещи, которые той «больше не понадобятся». Хозяйка попыталась оказать сопротивление, но в драке была заколота вилами[79]. Иосифа Малинковича, бежавшего во время конвоирования к месту расстрела, во дворе его дома убил сосед[80]. В дом к Добрушкиным ворвался с двумя ножами мужчина, который согнал всех в дальнюю комнату, сбросил с кровати на пол покрывало, и стал на него складывать их вещи. Только благодаря помощи знакомых, которым многие из этих вещей уже были обещаны, грабителя забрали в комендатуру[81]. Представление об отношении части окружавшего населения к евреям можно составить и по фразе в показаниях ЧГК Мальвины Грибовской, у которой жили во время оккупации внуки, наполовину евреи: «Я счастлива тем, что с приходом Красной Армии меня никто не будет ругать жидовкой, хотя я по национальности белоруска»[82]. Нередко в городах и местечках Белоруссии не находилось достаточного количества местных полицаев, готовых участвовать в ликвидации еврейского населения, и поэтому немцы присылали их из Украины или из Литвы. В Речице, подчинявшейся Житомирскому гебитскомиссариату, немецкие власти не испытывали затруднений с полицаями, которых, в основном, набирали из местных жителей или, в случае надобности, присылали из Украины[83]. В Речице, как и в других местах, было даже несколько бывших советских ответственных работников, поступивших служить в полицию[84]. Лицам, разочарованным своим довоенным общественным положением, служба в полиции давала новый статус с возможностью властвовать над людьми и их грабить. По сравнению с другими работами, доступными для оккупированного населения, работа в полиции лучше оплачивалась и освобождала от ряда налогов. Попутно отмечу, что налогов в оккупированной Речице было чрезвычайно много: подоходный, подушный, натуральный, страховой, на корову, на собаку, на покупку дома и т.д.[85] Часто в Белоруссии и в Украине немецкие и местные полицейские перед акциями по ликвидации евреев или другого населения возбуждали себя распитием алкоголя[86]. То же происходило перед расстрелами и в Речице. Сразу после освобождения Речицы Советской Армией часть полицаев понесла наказание. На центральной площади, рядом с бывшей комендатурой, были установлены шесть виселиц, на которых партизаны бригады Ильи Кожара повесили пойманных в подвалах домов гитлеровцев и полицаев. К груди каждого казнённого была прикреплена табличка с надписью о злодеяниях по отношению к гражданскому населению[87]. Многие речицкие полицаи успели укрыться от возмездия как в пределах СССР, так и за границей. Лишь по официальным данным с немцами бежали из Речицкого района 120 человек, так или иначе связанных с оккупационным режимом[88]. Ещё больше бывших полицаев из восточных областей Белоруссии и Речицкого района сразу после освобождения территорий ушли на запад с Советской Армией, избежав таким образом ареста[89]. Результатом усердия полицаев в Речице стала гибель, очевидно, не менее десяти прятавшихся евреев. Семилетнюю Хану Мнускину укрывали у себя соседи, но кто-то донёс, и полицаи её расстреляли. Белоруска Анна Закревская около года прятала пятилетнего Абрама Василевицкого в яме, которую сама выкопала под сараем, пока об этом не стало известно одному из полицаев, который собственноручно застрелил мальчика. Семья Ковалевских укрывала Двойру Меламед с дочкой и внуком, но по неосторожности соседей об этом стало известно полицаям, которые расстреляли прятавшихся евреев[90]. Другие случаи упоминались выше. По-видимому, 10–15 евреям, находившимся в Речице в момент оккупации или прибывшим туда чуть позже, всё-таки удалось спастись. Это не могло произойти без помощи нееврейского населения, которому за укрывательство евреев грозила смертная казнь. Установлена только часть спасённых. Хае Кофман удалось выжить в деревне Жмуровке, благодаря известному там гармонисту А. Горошко. В деревне Казазаевке спасли Григория Славина, женатого на нееврейке. Нескольких еврейских детей прятала в сарае пожилая женщина Елизавета Гаврилова. В этом ей помогали её подруги[91]. Драматично сложилась история Иты (Гиты) Шустиной, вышедшей замуж за нееврея, который в первые дни войны ушёл на фронт. Благодаря соседям, ей и её трём малолетним детям удалось избежать заключения в гетто. По совету этих соседей Иту с детьми окрестил местный священник, после чего повесил им на шеи крестики. Но, несмотря на это, спустя некоторое время, когда уже многие были расстреляны, Иту Шустину тоже отправили в гетто одну. Судьба была к ней более милосердна, чем к её дальней родственнице, упоминавшейся выше Гене Грибовской (Шустиной). Соседи обратились к бургомистру с заявлением, что она русская, «подкрепив» это подарками. Он передал немцам, что Ита русская. Это подтвердил и начальник тюрьмы Коржевский. Поэтому в скором времени её перевели для разбирательства из гетто в комендатуру. Дети из укрытия видели, как их мать вели туда совсем раздетой по снегу, специально длинной дорогой. В комендатуре её долго допрашивали, а затем отпустили, благодаря учительнице немецкого языка Нине Картович, возглавлявшей в годы оккупации отдел переводчиц при комендатуре. После этого Ита с детьми, опасаясь, что немцы всё-таки узнают, что она еврейка, ушла в расположенную в нескольких километрах от Речицы деревню Казазаевку. Там её укрывал в погребе один из местных жителей. Когда соседи угрожали выдать Иту с детьми, он уводил их на время в соседние деревни и там прятал[92]. Только одной девочке, Ларисе Урецкой (в замужестве Бородич), удалось бежать непосредственно из самого гетто. Её, одиннадцатилетнюю, мать ночью протолкнула под колючей проволокой наружу и велела бежать к Лидии Назаровой. Полицаи стреляли по Ларисе, но не попали. У Назаровых её не смогли оставить надолго, так как рядом жил полицай, загонявший в гетто всю семью Урецких – 7 человек. Девочка бродила в слезах по родному городу, боясь сказать прохожим, что она бежала из гетто. Её забрала Елена Богданова, знавшая их семью. Она прятала Ларису у себя на улице Выгонная, 60, а также у своих друзей: Горшковых, Ференцевых, Козорезовых, Станкевичей – и даже в доме бургомистра, о чём знали только его жена и прислуга. Сама Елена Богданова вместе с Максимом Янковым были связными партизанского отряда им. К. Ворошилова. Ларисе Урецкой приходилось ночевать и в окрестных деревнях, и в заброшенных домах и постройках, где она мёрзла и голодала. Так Лариса скиталась полтора года. Наконец, в начале мая 1943 года Елена Богданова, знавшая, где девочка прячется, нашла её и привела в свой партизанский отряд. В отряде Лариса помогала готовить, стирала, ходила, рискуя жизнью, в деревни за молоком для раненых. В конце октября 1943 года ввиду приближения фронта её с несколькими десятками раненых переправили на самолёте в тыл. Там она была некоторое время в детдоме, а после освобождения приехала в Речицу и жила ещё несколько лет у Елены Богдановой. Эту историю кратко пересказал читателям Илья Эренбург в 1944 году в рассказе «Победа человека»[93]. Свидетельницам ЧГК Ольге Фуксон и её дочери Екатерине, 1926 г. р., которые обе были ранены при расстреле, помог выбраться из-под трупов какой-то старик. Около двух недель они оставались в Речице, где залечивали раны, а затем, опасаясь полицаев, ушли в Василевичи Полесской области, откуда Ольга была родом. Там они поселились в доме бежавших родственников. Ольга говорила по-белорусски и хорошо знала немецкий. Не знавшие её прежде жители соседних домов С. Сопот, Н. Брель и Е. Шульга рискнули подписаться под её заявлением о том, что она уроженка немецкой колонии, бежавшая из колхозного обоза во время депортации. Бургомистр Карл Ионус поверил этому заявлению и даже нанял её к себе домработницей. Через связного Сопота Ольга передавала партизанам сведения, которые узнавала в доме бургомистра. Она обучала свою дочь немецкому языку и говорила ей при немцах о скорой победе Германии и о возвращении из сибирской ссылки родственников. После войны Ольга Фуксон с дочерью вернулась в Речицу[94]. Среди тех, кто спасал речичан-евреев, наиболее известна Ольга Анищенко. Связная-подпольщица, она спрятала в своей квартире на 1-й Набережной улице, дом №1, девятнадцатилетнюю Марию Рохлину. Однако сосед Лука Козяев донёс об этом в полицию, и Мария была арестована. Спустя некоторое время девушке удалось бежать. Скорее всего, это произошло не ранее второй половины 1942 года, так как до этого партизан в Белоруссии было мало и евреям из гетто практически не к кому было примкнуть. Какое-то непродолжительное время Ольга Анищенкоскрывалась у других речичан, а затем выбралась из города и добралась до партизанского отряда им. М. Фрунзе[95]. Лишь немногие из бежавших в лес евреев смогли, прячась в землянках, самостоятельно выжить в холодную зиму 1941–1942 гг. К весне 1942 года подавляющее большинство еврейского населения на территории Восточной Белоруссии было уничтожено. Но даже те из евреев, кому удалось бежать и добраться до партизан в 1942 году, нередко встречали отказ командиров принять их в отряд. Иногда это было проявлением антисемитизма, а иногда - нежеланием обременять отряд обузой – стариками, женщинами и детьми. Были случаи, когда партизаны убивали евреев, встреченных в лесу. Впрочем, такие партизаны жестоко вели себя и по отношению к нееврейскому населению. В случаях отказа отдать продовольствие, его отбирали у крестьян. так как это было условием существования партизан. Для некоторых партизан, под личиной которых скрывались, по существу, бандиты, лес был только прикрытием их намерения пограбить и спрятаться от активных боевых действий на чьей-либо стороне. Нередко они отбирали у евреев и неевреев ценные вещи и насиловали женщин[96]. С середины 1942 года, когда партизанское движение в Белоруссии было поставлено под контроль Центра, отношение к евреям в отрядах несколько изменилось[97]. Часть евреев после побега из Речицы добрались до леса, где нашли партизан и были приняты в отряды. Многие из них после этого погибли в боях. Среди них были Гершон Ольбинский, Наум Стругач, Израиль Дубровский, Лейба Глуховский и Хема Глускин. Среди доживших до Победы партизан особенно известен упоминавшийся Макар Турчинский, организатор первого партизанского отряда в районе. Сначала он был комиссаром партизанского отряда им. К. Ворошилова, а после преобразования этого отряда в апреле 1943 года в бригаду с тем же названием – командиром отряда им. М. Фрунзе этой бригады. За свою деятельность после войны он удостоился звания Почетного гражданина Речицы. В бригаде им. К. Ворошилова были и другие евреи. Среди них Самуил Шульман (погиб в апреле 1943 года), Борис Шмидов (погиб в мае 1943 года), Израиль Дубровский (погиб в октябре 1943 года), воевавшие до прихода Советской Армии в отряде этой бригады, также носившей имя К. Ворошилова, его комиссар Соломон Егудкин, а также Броня Золотухина, Виктор Шитман и Яков Антенберг[98]. Часть евреев, бежавших из Речицы в лес, попали в конце 1941–начале 1943 гг. в руки немцев и полицаев и были казнены. Среди них семья беженцев из Бытеня Брестской области, оказавшаяся в местечке накануне войны и погибшая в феврале 1943 года[99] Их судьбу разделили и попавшие в плен речичане-евреи, уже ставшие партизанами. Среди них известны Наум Фарбер и Залман Точильников. Упомянутый выше пятнадцатилетний Яков Гутаров входил в семейный партизанский отряд им. Щорса, но в результате блокирования карателями леса в октябре 1942 года он вместе с другими членами отряда попал в плен и оказался в концлагере в Хойниках, а затем в Мозыре. Там его посылали на тяжёлые строительные работы, и он чудом остался жив[100]. Кроме уже описанных случаев спасения евреев славянским населением в Речице, были эпизоды, когда преследуемым помогали одеждой или продуктами. Например, жена врача Чапурного высыпала картошку на крыльцо дома Добрушкиных, после чего поспешно ушла, опасаясь, что её увидят[101]. Чаще помощь евреям оказывали жители, так или иначе связанные с партизанами. Эти связи особенно расширились к лету 1942 года, несмотря на то, что за малейшее подозрение в помощи партизанам местное население подвергалось самым суровым наказаниям. Согласно актам ЧГК, в Речице за помощь партизанам расстреливали стариков, женщин и детей. Таких акций было несколько. Одну группу, в количестве 25 человек, немцы расстреляли в августе 1942 года в противотанковом рву на западной окраине города, а другую из 300 человек в ноябре–декабре 1942 года в подвале дома 105 по улице Вокзальной[102]. Евреи на фронтах и освобождение города В ноябре 1943 года Речица была освобождена в ходе операции, вошедшей в историю этой войны как Гомельско-Речицкая. Вот как писал об освобождении города маршал Константин Рокоссовский: «Успешно действовали и войска 48-й армии, наступавшие вдоль западного берега Днепра на Речицу. Батов принял смелое решение: завернул вырвавшиеся вперед две стрелковые дивизии и две танковые бригады корпуса М. Ф. Панова в тыл гитлеровцам, оборонявшимся в Речице. В результате этого неожиданного для противника удара город был освобожден с незначительными для нас потерями»[103]. Следует добавить, что «сковать противника» в районе Речицы 48-й армии удалось во многом благодаря точной стрельбе 1-й гвардейской артиллерийской дивизии под командованием еврея Аркадия Волчека, получившего звание генерал-майора всего за два месяца до того. Вызванная артобстрелом сильная паника у немцев нашла воплощение в народной поговорке того времени: «Фашисты в Речице от страха мечутся». Согласно подробным воспоминаниям одного из участников боев Евгения Галоты, в то время сержанта и командира артиллерийского расчета, 16 ноября, ближе к вечеру, был сформирован ударный клин, состоящий из артиллерийской, пехотной и танковой дивизий, который двинулся на штурм Речицы. Нападение было неожиданным для немцев. Они отвечали пулеметным огнём, но были бессильны против танков и пушек. В 4 часа утра 18 ноября 1943 года красноармейцы ворвались в Речицу. Единственное серьезное сопротивление было оказано группой прикрытия в районе вокзала. Она сопротивлялась часа полтора, после чего сдалась. Даже штабные машины немцы побросали на улицах. Особое недоумение у местных жителей вызывала советская форма нового образца с погонами. Согласно свидетельству, они не понимали, кто взял город. После того, как разобрались, радости не было предела. Солдат угощали, кто чем мог. Галота там же вспоминает, что во время конвоирования колонны пленных «защитников» вокзала «Миша, разведчик из нашей батареи, заметив фашистов, хватается за автомат – неделю назад он получил известие о том, что немцы уничтожили всю его семью, жену и двоих маленьких детей. Еле мы его удержали».[104] В отличие от остального населения, оставшегося на территории, которая затем оказалась оккупирована, доля евреев, попавших на фронт, была несколько больше, на что были объективные причины. В эвакуации мужчины-евреи в возрасте, прежде не подлежавшем призыву, были мобилизованы. Их ровесники-неевреи остались на оккупированной территории, и многие из них не были мобилизованы в Красную Армию даже после освобождения. Часть мужчин, особенно в сельской местности, ещё до оккупации уклонились от призыва, попрятавшись в лесах или у знакомых[105]. На фронте военнослужащие-евреи редко сдавались и вообще старались не попадать в плен, так как знали, что немцы их уничтожат. Около 27% всех воевавших евреев ушли на фронт добровольцами, что по статистике больше, чем добровольцев других национальностей[106]. Согласно моим подсчётам по именам, опубликованным общим списком в книге «Память», посвящённой Речице (хотя авторы не дают ссылку на источник, скорее всего, это сведения военкомата)[107], на фронте погибли 399 евреев, составившие 37% от общей численности павших солдат всех национальностей, родившихся и проживавших в городе до войны. Это намного больше доли евреев среди всех жителей Речицы, которая составляла 24,3% в 1939 г. Если же брать всех евреев и неевреев, родившихся в Речице и погибших на фронте, то доля евреев среди них будет ещё больше, так как многие евреи ещё до войны переехали на жительство в другие места, чаще всего восточнее Речицы. Там вероятность оказаться на фронте была больше, чем в самой Речице. С другой стороны, взяв для примера 1926 г. р., следует учесть, что евреи в то время составляли в Речице несколько больший процент от всех рождённых в этом году. Кроме того, очень мало евреев, в отличие от неевреев, оказавшихся в плену, вернулся домой. Борис Черток (справа) с товарищем, июль 1941 г. Дополнить список евреев, уроженцев Речицы, погибших на фронте, позволяют подсчёты по «Книге памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом»[108], в которую занесены имена 190 евреев, родившихся в Речице. Третий источник, который позволяет расширить список погибших евреев, это упомянутые анкеты Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме, согласно которым на фронте погибло 213 евреев – речицких уроженцев. Сопоставляя все три источника, получаем общий список из 635 погибших на фронте евреев – речицких выходцев, который представляется неполным. Общее число евреев – уроженцев Речицы, погибших на фронте, – по меньшей мере, 800 человек. Немало погибло и евреев, проживавших в Речице до войны, но родившихся в других местах. В списке речицкой «Памяти» таких лиц 55[109], а согласно анкетам – 47. Объединённый список, таким образом, составляет 102 имени, что, по-видимому, намного меньше их действительного числа. Извещение о гибели на Бориса Черток Свыше трёх десятков еврейских семей потеряли на фронте двух и более своих членов. Не вернулись с войны братья: Давид и Юлий Боксенбаум; Мотл и Борис Василевицкие; Мордух и Ицхак Весёлые; Янкель и Гирш Гинзбург; Шимон и Наум Гольдштейн; Нота и Рувим Гурарье; Израиль и Иосиф Гутерман; Лейба и Мотл Каган; Лев и Бен-Цион Капустины; Израиль и Лев Коралинские; Мейлах и Шимон Левины; Григорий и Борис Лившицы; Александр и Захар Малинковичи; Исаак и Моисей Милявские; Семён и Леонид Михалевские; Меир-Вульф и Григорий Рудые; Абрам и Нисим Рязановы; Абрам и Григорий Слободские; Арон и Борис Стрельницкие; Залман и Натан Точильниковы, Ошер и Яков Уткины, Нисон и Самуил Френкель; Беньямин и Борис Фридманы; Натан и Самуил Хаздан; Израиль и Шолом Цирульниковы; Шлёма и Иосиф Чертки. В мае 1944 года под Варшавой погибла спасшая жизнь более чем тысяче бойцов военный врач Зыся Резер (награждена орденом Отечественной войны II степени посмертно), а её брат, командир батареи Борис Резер, погиб во время боёв при взятии Берлина в мае 1945 года. На фронте погибли Эля Разгон и два его сына – Берул и Эфраим. Пали в боях ушедший добровольцем Моисей Голубев (1892 г.р.) и два его сына – Исаак и Семён.[110] Из сводки о потерях, ЦАМО, ф. 58, оп. 818883, д. 14, л. 257. Среди погибших на фронте евреев – речицких уроженцев – были 103 офицера (16,2%). Среди офицеров 17,5% принадлежали к военно-политическому составу, т. е. носили звания политруков и комиссаров разного ранга, ставшие после указа 9 октября 1942 года замполитами. Старших офицеров среди погибших было немного, что, очевидно, отражает их долю среди всех воевавших евреев – речицких уроженцев. В 1941 году пропал без вести батальонный комиссар (соответствует званию майора) Абрам Грайвер. Батальонный комиссар Захар Малинкович застрелился в окружении во время боёв на Северном Кавказе в 1942 году. Возрастную характеристику погибших на фронте евреев – речицких уроженцев позволяет исследовать список с известными 404 датами рождения. Ещё до войны в армию были призваны лица мужского пола, родившиеся в первой половине 1922 года и в 1919–1921 гг. Составившие вместе (равномерно по годам) 11,9% от всего списка, к началу военных действий они находились в кадровой армии и приняли первый удар на себя. Согласно указу, к 23 июня 1941 года были мобилизованы мужчины 1905–1914 гг. рождения включительно. Среди призывников-евреев – речицких уроженцев 1905–1914 гг. – число погибших колебалось незначительно: от 12 до 18 человек по каждому году рождения. Среди призывников 1915–1918 гг. рождения погибло в два раза меньше, от 6 до 10 человек каждого года рождения. Это было прямым следствием низкой рождаемости в годы Первой мировой войны (1914–1918). Таблица 3. Возрастная характеристика погибших на фронте евреев – речицких уроженцев, по годам рождения[111] Годы рождения Погибшие Погибло в среднем каждого года рождения, чел. численность доля, % 1890–1896 18 4,4 2,6 1897–1904 81 20 10,1 1905–1914 161 40 16 1915–1918 32 7,9 8 1919– 6.1922 48 11,9 13,7 7.1922–1923 37 9,1 24,6 1924–1927 27 6,7 6,8 Всего 1890–1927 404 100 10,9 Из сводки о потерях (Абрам Бляхер, 1907 г.р.), РГВА, ф. 40485, оп. 1, д. 53, л. 312. С августа по октябрь 1941 года, в зависимости от приближения фронта, в армию призывались молодые люди, родившиеся во второй половине 1922 г. и в 1923 г. Они понесли самые большие потери – 13 и 24 человека соответственно, составив вместе 9,1% от всего списка. Часть из них была призвана или ушла на фронт добровольно (т. е. до выхода указа) ещё до оккупации Речицы. (Большая часть, не менее трёх четвертей второй половины 1922 и 1923 гг. рождения, уехала из Речицы на жительство в другие места до начала войны или успела эвакуироваться после). Из призванных многие погибли в истребительном батальоне (туда попали и 16–17-летние подростки, и добровольцы старших возрастов, в то время не призывных). Плохо обученных, их бросили в «мясорубку» самых тяжёлых сражений, в то время, когда солдаты, призванные ещё до войны, выходили из окружения, проходили переукомплектование, залечивали раны и перепроверялись НКВД. По сравнению с 1923 годом, призывники 1924 года (призваны в основном в 1942 году) потеряли вдвое меньше – 12 человек. Что касается евреев 1925–1927 гг. рождения, то они в соответствии с годом призыва (1927 г. рождения был призван осенью 1944 года) воевали относительно меньше времени, в результате чего их общие потери составили 3,7% от всего списка. В первой половине августа 1941 года, до оккупации, в Речице успели призвать и лиц, родившихся в 1890–1904 гг., и неуспевших эвакуироваться. Другие были призваны уже из мест эвакуации. Характерно, что среди родившихся с 1897 по 1904 гг. колебания потерь составили от 6 до 16 человек каждого года рождения, что было намного выше, чем среди призывников 1890–1896 гг. рождения, давших колебания от 0 до 5 человек каждого года. Конечно, среди лиц, родившихся в 1890-е гг., было относительно много получивших освобождение от армии по состоянию здоровья или оставшихся на оккупированной территории. Здесь так же, как и среди остальных необходимо учитывать лиц, получивших бронь. Вместе с тем, среди лиц различных возрастов, освобождённых от армии по разным причинам, было много ушедших на фронт добровольцами. Представляется, что показанная здесь статистика характерна и для всех вообще евреев – речицких уроженцев, погибших на фронте. Добровольно ушли на фронт несколько десятков речичанок. Они воевали зенитчицами, санитарками, связистками, интендантами. Среди них известны лишь несколько имён: техник-интендант 1 ранга в должности заведующая делопроизводством 85 стрелковой дивизии Полина Марголина – пропала без вести летом 1941 года, связистка Дина Волчек и санитарка Маня Гольдина – погибли в 1941 году, зенитчица Хана Вольфсон, бывшая учительница, – погибла в 1943 году. В освобождении Польши участвовала капитан медицинской службы Валентина Василевицкая. Любовь Глускина (1945 г. Исходя из того, что в соответствии с общей статистикой, на фронте и в плену погибли, а также пропали без вести 40% всех воевавших в регулярных войсках евреев[112], на основании числа погибших евреев – речицких уроженцев можно предположить, что фронт прошли около двух тысяч евреев, родившихся в Речице. Военный билет речицкого уроженца писателя Самуила Глуховского Многие евреи, призванные Речицким военкоматом, были отмечены медалями и орденами СССР. Назову только некоторых из них. После войны в Речице был широко известен капитан 2-го ранга Мордух (Мордехай) Каганович (1909-2003), удостоенный звания Почетного гражданина города. Участник обороны Таллинна и Ленинграда на линкоре «Марат», он воевал позже на эсминце «Славный». С апреля 1944 года Мордух - начальник политотдела Лужской военно-морской базы. На этой должности участвовал в восьми боевых походах. Был отмечен орденами Красного Знамени и орденом Нахимова II степени. Залман Весёлый обеспечивал связью 18-ю артиллерийскую дивизию в боях в Пруссии. Под огнём он несколько раз восстанавливал повреждённый кабель, за что был награждён орденом Отечественной войны II степени. Такой же награды был удостоен другой связист – Цалел Пинский, восстановивший 7 разрывов кабеля во время боёв за Барановичи в июле 1944 года. Военный следователь старший лейтенант юстиции Марк Белкин был награждён орденами Красной Звезды и орденом Отечественной войны II степени за расследование военных преступлений, в том числе, совершённых красноармейцами на территории Германии. К маю 1943 года на счету снайпера Цалера Довжика было 32 вражеских солдата и офицера. Зная немецкий язык, он часто под массированным огнём через рупор агитировал солдат противника сдаваться. Участник финской кампании кадровый военный Цалер Василевицкий участвовал в обороне Белоруссии, Крыма, Сталинграда, во взятии Берлина и Праги, за что был награждён несколькими медалями и орденом Красной Звезды. За мужество и умелые действия во время освобождения Каменец-Подольска в марте 1944 года орденом Отечественной войны I степени был награждён Ефим Шустин. Цалер Довжик, 1960-е Командир танка Джем Шлёнский в августе 1943 года уничтожил пять артиллерийских орудий и около ста солдат противника, за что был награждён орденом Отечественной войны II степени. Командир танкового взвода Семён Хайтович отличился во время ожесточённых боёв в Прибалтике в сентябре 1944 года. Он подавил огневую точку противника, но после этого в стволе его танка застрял снаряд. Семён вытаскивал снаряд под обстрелом противника. Затем вступил в бой и на своём танке зашёл в немецкий тыл. Подбив бронетранспортёр, Хайтович захватил немецкую 45мм пушку. За эти действия он был удостоен ордена Отечественной войны II степени. В феврале 1945 года командир танка лейтенант Роман Чауский отличился при развитии наступления на Волховском фронте, за что был награждён орденом Отечественной войны I степени. Взводный командир, лейтенант Михаил Каплан заменил раненого командира роты автоматчиков и личным примером увлёк солдат в бой. Во время боя отсёк пехоту противника от их танков, истребив 50 солдат. Михаил был отмечен орденом Красной Звезды. Младший лейтенант Лев Портной, проникнув с группой разведчиков в феврале 1945 года в тыл немецких войск, разгромил полковой штаб. За эту заслугу он был награждён орденом Отечественной войны II степени. Далее, 8 апреля 1945 года Лев вместе со своими разведчиками ворвался первым в Кенигсберг и лично уничтожил 24 вражеских солдата. За это он получил орден Отечественной войны I степени. Исаак Вольфсон с супругой (2001 г.) Два ордена и почётную медаль «За боевые заслуги» в 1944 году получил Михаил Гринберг. Война застала его в Речице в 16 лет. Он сбежал из дома, чтобы поступить в военное училище. Но проучился всего несколько месяцев. Их курс бросили на фронт для обороны Москвы. Там он воевал пулемётчиком. В начале 1942 года Гринберг вернулся в училище, откуда спустя год вновь попал на фронт уже младшим лейтенантом. Попросился назначить его в разведку, где к 1944 году захватил в плен девять «языков».[113] В ноябре 1943 года при освобождении Харьковщины лейтенант Семён Дубровский заменил раненого начальника штаба артиллерийского дивизиона. Благодаря его умелой корректировке огня, был уничтожен мотострелковый взвод противника. За это Дубровский был награждён орденом Отечественной войны II степени. Замполит майор Исаак Лившиц в феврале 1944 года был награждён орденом Отечественной войны II степени за сдерживание своим пулемётно- артиллерийским батальоном немецкой контратаки в Псковской области. Командир артиллерийского взвода Исаак Мнускин в июле 1944 года был посмертно награждён орденом Красной Звезды (тремя месяцами ранее он был удостоен ордена Отечественной войны II степени) за мужественное отражение немецкой контратаки на занятой высоте. Командир артиллерийского дивизиона Исаак Свердлов уничтожил свыше сотни немецких танков и около тысячи солдат. За это был награждён пятью орденами: Красной Звезды, Александра Невского, Отечественной войны I и двумя II степени. Ещё один орден Отечественной войны I он получил в боях против японской армии. Шесть раз за войну был ранен Давид Мендельсон. Однажды попал в немецкий плен, но бежал. Был наказан переводом в штрафной батальон. За храбрость был восстановлен в офицерском звании. Находясь на излечении после ранения в Восточной Пруссии, из-за инцидента со штабным офицером был снова разжалован в рядовые и отправлен в штрафники. В конце апреля 1945 года в одном из боёв в Чехословакии он заменил командира взвода, после чего выбил противника с занимаемых позиций. При этом взвод захватил в плен 50 немецких солдат. За это Давид был представлен к медали “За отвагу”. Однако произошёл редкий случай: в день взятия Берлина вышестоящее командование решило, что он достоин ордена Отечественной войны II степени. Новое тяжёлое ранение в самый последний день войны под Прагой, и командир батальона представляет Давида к награждению орденом Красной Звезды, а Военный совет фронта опять решает дать ему более престижный орден Славы III степени. Давид Мендельсон (1947 г.) Миномётчик Зиновий Ротгейм, уничтоживший в июле 1942 года свыше трёхсот немецких солдат, был награжден орденом Красного Знамени. Командир пулемётного взвода сержант Хаим Дубровский за храбрость при освобождении Венгрии был награждён орденом Отечественной войны II степени. Уже после войны, в 1947 году, орденом Славы III степени был награждён Наум Комиссаров, тяжелораненый в 1944 году пулемётчик 1-го Белорусского фронта. На Волховском фронте отважно воевал старшина стрелкового батальона Арон Черток, награждённый орденом Красной Звезды. Командир миномётной роты Михаил Страшинский за храбрость и умелые действия был награждён четырьмя орденами: Александра Невского, Отечественной войны I и двумя II степени. Командир сапёрной роты Семён Маевский за наведение мостов под обстрелом и обеспечение успешной переправы войск был награждён медалью “За боевые заслуги”, орденами Красной Звезды и Отечественной войны I степени. Хаим Виленский только летом 1944 года обезвредил свыше тысячи мин, за что был награждён орденом Славы III степени. Другой сапёр, Хаим Гоман, неоднократно под огнём противника проделывал проходы в минных полях. В июле 1944 года он был также награждён орденом Славы III степени. Лев Смиловицкий (1945 г.) Анализ 63 наградных листов показывает, что 17,5% призванных в Речице евреев скрывали свой этнос, выдавая себя за белорусов (14,3% от всех), а также русских и армян (по одному случаю). Армянская национальность была призвана объяснить имя Исаак. Наверняка этот процент был бы выше, если бы этому не препятствовали чисто еврейские имена и фамилии. Хотя некоторых призывников и это не останавливало. С другой стороны далеко не все носители неоднозначно указывавших на национальность имён и фамилий выдавали себя за неевреев. Поскольку призванные в Речице ещё до её оккупации солдаты не могли знать о расстреле немцами военнопленных евреев, такая позиция объясняется опасениями столкнуться с антисемитизмом в Красной Армии. И это несмотря на личную храбрость, отмеченную наградами. Вернувшиеся с войны несколько сот бывших фронтовиков стали самой активной частью еврейского населения города. Боевые медали и ордена в какой-то мере де-факто давали право на многие действия, за которые до войны они могли бы понести административное или даже уголовное наказание. В 1946 году по личной инициативе бывшего фронтовика Хаима Гуменника часть останков евреев, расстрелянных в противотанковом рве в районе костно-туберкулёзного санатория, была выкопана. В этом приняли участие Цалер Василевицкий и Авраам Довжик. Последний вспоминает: «Трупы лежали на глубине не больше 50 см. Запах стоял ужасающий ... [я] видел детские головки, вытащил лопату, и потянулись чёрные длинные волосы, из которых выпал алюминиевый гребешок. Рыженькая детская головка и ножки в сандаликах ... все эти останки я складывал на простыни и брезент, в старые мешки и носил в ящик, который стоял на возу. В земле лежала кувалда. Подошедший мужчина, русский, который присутствовал при раскопках и показывал, где копать, говорил, что этой кувалдой их добивали». На следующий день указанная группа евреев хотела продолжить собирать останки, но приехал председатель горисполкома в сопровождении милиции и запретил это делать, пообещав установить на этом месте общий памятник. Позже памятник был установлен неподалёку от этого места, возле костно-туберкулёзного санатория на улице Фрунзе. Новый памятник (2008 г.) погибшим пятерым евреям, установленный Владимиром Ресиным на кладбище в Речице Останки погибших, которые успели собрать в ящик до запрета, были доставлены на еврейское кладбище. Там их с молитвами перезахоронили в братской могиле, над которой в 1946 году на собранные по еврейским домам деньги установили памятник из кирпича с надписью на жести. Примерно тогда же был установлены памятники опознанным братьям Лурье, а также погибшим в саду на углу улиц Чапаева и Вокзальной – Хацкелю Кагану, Гилелю Ресину, Шмуэлю Чертку, Аврааму Серебрянному и Мойше Пинскому[114]. В полукилометре от города, по дороге на Озерщину, где, как указывалось, расстреливали евреев, а поблизости уничтожали других жителей Речицы, в чём-либо «провинившихся», также был установлен памятник[115]. Общий мраморный памятник еврейским жертвам нацизма на месте старенького кирпичного был построен в 1994 году на пожертвования речичан из Израиля. На нём сделана надпись: «3000, за что?». Памятник евреям, погибшим в 1941 г. от рук нацистов (фото Аркадия Михалевского) Более долговременным является увековечивание памяти погибших Институтом «Яд ва-Шем» через упомянутые выше анкеты, размещаемые в электронной базе данных. Всего на пропавших без вести, умерших в эвакуации или в госпитале от ран, погибших в Речице и в других местах во время оккупации и на фронте различных речицких евреев по данным на начало 2007 года было составлено 752 анкеты. Среди них, как уже указывалось, находятся 266 анкет на погибших в самой Речице, что составляет 35,4% от выявленной цифры реально погибших. Процент низкий, учитывая, что четыре пятых речицких евреев успели спастись. Не вдаваясь в моральный аспект памяти о погибших со стороны лиц, не увековечивших своих родственников или знакомых, отмечу только, что Яков Шустин, Лев Смиловицкий и Иосиф Левин заполнили на погибших по несколько десятков анкет. * * * Недостаток информации об отношении нацистов к евреям и продвижении наступающей немецкой армии вглубь территории СССР не позволили всем евреям бежать из Речицы или выбрать для этого правильное направление. Вместе с тем тот фактор, что Речица была последним белорусским городом, оккупированным немцами, дал уникальную возможность около 80% довоенного еврейского населения бежать на Восток или призваться в армию. Среди оставшегося населения большинство составляли социально слабые слои – старики и многодетные матери. Они справедливо опасались оказаться без средств существования, уехав из Речицы. На их выбор повлиял призыв в армию мужей и взрослых сыновей 1890-1914 годов рождения, а также добровольцев. Около 800 евреев, родившихся в Речице, погибли на фронтах или, в гораздо меньшей степени, в партизанских отрядах. Особенно много погибло солдат, родившихся во второй половине 1922 и в 1923 годах. Хотя Речица была под оккупацией относительно короткий срок – 27 месяцев, почти все остававшиеся тм евреи погибли в существовавшем около месяца гетто и, в гораздо меньшей степени, в лесах. Одна часть окружавшего местного населения помогала евреям, вторая часть выдавала их немцам, рассчитывая на вознаграждение. Но самая большая, третья часть, никак не проявила себя во время «решения еврейского вопроса». Она опасалась наказания, а в Восточной Европе в отличие от Западной, за укрывательство евреев полагалась смертная казнь. Такая позиция не исключает сочувствия евреям, что зафиксировали свидетельские показания конца 1943 года об их расстрелах. Во время немецкой оккупации созданная советскими властями сеть сопротивления не получала каких-либо директив по спасению еврейского населения. В партизанские отряды евреев принимали неохотно, особенно тех, кто не мог сражаться. Вместе с тем, отдельные руководители сопротивления оказывали евреям помощь, что вытекало из их собственного восприятия долга. Оккупация мест традиционного расселения евреев всей бывшей черты оседлости нанесла непоправимый ущерб традиционному укладу еврейских местечек, многие из которых или исчезли, или остались без еврейского населения. В небольших местечках Белоруссии, где евреи когда-то составляли подавляющее большинство населения, после войны евреи составили незначительную часть от всех жителей. В этих условиях наступила их быстрая ассимиляция. В крупных местечках, таких, как Речица, евреи, хотя и оставались заметным меньшинством, но они уже утратили прежние позиции в социально-общественной жизни и перестали влиять на её характер. От редакции. Автор, Альберт Каганович, награждён за английскую версию этой книги Канадской премией “За лучшую книгу по еврейской тематике, изданную в 2013 году” в номинации “Учёность”. Примечания [1] Настоящая статья представляет собой отредактированный и дополненный вариант главы из моей книги на русском языке: «Речица: История еврейского местечка Юго-Восточной Белоруссии» (Иерусалим, Мика, 2007). [2] Лев Добрушкин, История одной семьи, Нью-Йорк, 1998, с. 4; Леонид Смиловицкий, Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 гг. (Тель-Авив, 2000), с. 264. [3] Мордехай Альтшулер, гa-Пинуй вэ-минусэ шель Йегудим ми-Белоруссия гa-мизрахит бэ-ткуфа гa-Шоа, юний-огуст 1941 (иврит), Йагадут зманейну, 1986, №3, с. 129-133. [4] Здесь и далее я сознательно избегаю термина «фашизм», широко распространённого в СССР и странах, образованных после его распада, так как в действительности только немецкий нацизм предусматривал физическое уничтожение отдельных народов и целых рас. Роман Лиона Фейхтвангера «Семья Оппенгейм» за 1935–1938 гг. издавался в СССР около десяти раз. Согласно свидетельству Зельды Рожавской от 17.10.2001 (Архив автора) на её решение эвакуироваться в значительной мере повлияло чтение этой книги. [5] Альтшулер, с. 132-133. [6] Интервью с Софьей Буржинской от 25.07.2004, Архив автора. Вообще о распространении польскими евреями этих сведений среди советских евреев см.: Альтшулер, с. 129-130, 132. [7] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, 22 июня - август 1941 г.: документы и материалы (сост. В. А. Адамушко и др.), (Минск, 2006), с. 94-98. [8] Митинг представителей еврейского народа, Вечерняя Москва, 25.08.1941, с. 3. [9] Братья евреи во всём мире! Вечерняя Москва, 25.08.1941, с. 3. Позже такие обращения стали широко практиковаться в средствах массовой информации и по отношению к другим народам. См., напр.: Красная Звезда, 15.01.1943, с. 4; Там же, 10.06.1943, с. 3; Там же, 08.08.1943, с. 3. Властям уже в 1942 г. стали хорошо известны подробности массового геноцида еврейского населения не только на территории СССР, но и в других странах, о чём свидетельствуют большие статьи в центральных газетах: Там же, 26.05.1942, с. 3; Там же, 19.12, 1942, с. 1; Известия, 19.12.1942, с. 1; Там же, 20.12.1942, с. 4. [10] Альтшулер, с. 131-133. [11] По крайней мере, ни одного такого распоряжения не удалось обнаружить в ранее засекреченных архивных материалах Комитета по эвакуации. Уроженцу Речицы Иосифу Казовскому, который во время войны работал на разных должностях в Министерстве путей сообщения, в том числе заместителем начальника Управления воинских перевозок, ничего не известно о специальной эвакуации еврейского населения. См.: Интервью с Иосифом Казовским от 12.02.2004, Архив автора. [12] АЯВ (здесь и далее - Архив Национального института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем»), ф. JM.24.678, д. 3032, л. 19-20. [13] И. Воронкова, Война обрушилась на Минск бомбардировками, Вечерний Минск, 20.06.1997, №115 (8673), с. 5. [14] Альтшулер, с. 136-137. [15] АЯВ, ф. JM.24.678, д. 40, л. 19-20. [16] Б.И. Галезник, Записки о войне, Красный Яр, 1999. Доступно: http://kokshetau.online.kz/history/galeznik-war.htm [17] Вечерний Минск, 19.06.1998, с. 5. [18] Это семья Польсман из пяти человек. О бомбёжках города в июле 1941 г. см.: Добрушкин, с.4. [19] Евгений Жирнов, Проверка страхом, Коммерсант-власть, 20.06.2005, №24, с. 72-73. [20] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 167. [21] Жирнов, с. 72-73. [22] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 14-15. [23] Жирнов, с. 72-73. [24] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 19-28, 36-74. [25] Альтшулер, с. 142-143. [26] Письмо Фридриха Валлера от 17.06.2001, Архив автора. [27] Альтшулер, с. 142-143; Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 251. [28] Бен-Цион Пинчук, Йегудей Брит-га-муацот муль паней га-Шоа (Тель-Авив, 1979), с. 108. [29] Добрушкин, с. 4; Смиловицкий, с. 264. Командир роты капитан Зелик Добрушкин погиб недалеко от Речицы – при освобождении Рогачёва. См.: Книга памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом, том 1 (Москва, 1996), с. 449. [30] Добрушкин, 1998, с. 4. Интервью с Абрамом Френкелем от 16.08.2004, Архив автора. [31] Добрушкин, 1998, с. 3. [32] Таблица составлена на основании анализа списка погибших, содержащегося в материалах Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний, совершённых немецко-фашистскими захватчиками. См.: АЯВ, ф. М.33, д. 476, л. 21-61 или: Там же, ф. JM, д. 20006, л. 21-61. В латинской транслитерации этот список можно посмотреть: http://www.jewishgen.org/belarus/rechitsa_jews_1941.htm [33] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 181; Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001, Архив автора; Интервью с Фимой Шейнкманом от 17.03.2003, Архив автора. [34] Свидетельство Евгении Горелик, Зал имён Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме. [35] П.З. Калинин, Партизанская республика (Москва, 1964), с. 21. [36] Там же; Галезник; Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 181. [37] http://www.soldat.ru/doc/dis/zap/t04v.html В 1939 г. эти полки инспектировал Георгий Жуков, в то время заместитель начальника Белорусского военного округа. См.: А. Б. Подвойский, Дипломат из киевских десантников, Столичные новости, 22.01.2002, №2 (198). Доступно: http://cn.com.ua/N198/history/person/person.html [38] Свидетельство Пахама Симандуева, Зал имён Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме. [39] Галезник. [40] АЯВ, ф. JM, д. 20006, л. 12-13; Борис Умецкий, Речица (Минск 1963), с. 48-49; Непокорённая Белоруссия (составитель В.А. Левданский) (Минск, 1963), с. 130; Смиловицкий, с. 265. [41] АЯВ, ф. JM, д. 1322, л. 3-4. [42] Там же, д. 20006, л. 75об.-76. [43] Там же, ф. М41, д. 2433, л. 98, 169, 230, 248. [44] Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001, Архив автора. [45] Добрушкин, с. 9-11. [46] Такими доводами немцы руководствовались при назначении религиозных деятелей еврейскими старостами или главами юденрата и в других оккупированных районах СССР. В местечках, где не было религиозных авторитетов, или в крупных городах оккупанты часто ставили на эти должности пользовавшихся уважением учителей или врачей. В отличие от них, евреи-руководители, чаще всего партийные, подлежали немедленной ликвидации. [47] АЯВ, ф. М.37, д. 1330, л. 8. [48] Имея слабую доказательную базу связи юденратов с сионизмом, советские журналисты воздействовали на сознание читателя или зрителя с помощью специально отобранных фотографий или кинохроники, где на одежде членов юденрата обязательно присутствовала шестиконечная звезда, которую на самом деле заставляли их носить немцы. [49] Добрушкин, с. 9. [50] АЯВ, ф. JM, д. 20006, л. 3, 77-77об.; Arad Y., Krakowski S., Spector S. (eds.), The Einsatzgruppen reports: Selections from the Dispatches of the Nazi Death Squads' Campaign Against the Jews, July 1941 - January 1943 (New York, 1989), р. 180. [51] АУКГБГО (здесь и далее - Архив Управления КГБ Гомельской области, Гомель), ф. 1, д. 234, т. 4, л. 4-7. Я благодарен Леониду Смиловицкому за предоставленные мне материалы этого дела. [52] АЯВ, ф. JМ, д. 20006, л. 74об, 78об. [53] Там же, л. 12об.-13; Добрушкин, с. 12. [54] Умецкий, с. 48-49; Непокорённая Белоруссия, 1963, с. 130. [55] А. Дворник, Последний свидетель, Авив, 1998, №7, с. 2; Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001, Архив автора; Свидетельское показание Тамары Кузьминич от 07.08.2005, Архив автора. [56] АЯВ, ф. JM, д. 20006, л. 1-2, 74-75об. Среди них были также евреи, см.: Там же, л. 15. [57] Лист показаний Якова Гутарова от 15.06.2001, Архив автора. [58] АУКГБГО, ф. 1, д. 234, т. 4, л. 4-7, 14-17; АЯВ, ф. JM, д. 20006, л. 2, 78об. Вообще расстрел евреев в противотанковых рвах часто практиковался немцами. См.: Mordechai Altshuler, The Unique Features of the Holocaust in the Soviet Union, Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union (ed. by Yaacov Roi) (London, 1995), с. 177. [59] АЯВ, ф. JМ, д. 20005, л. 95об.; 104-104об., д. 20006, л. 90-90об., [60] Письмо Ларисы Бородич в Речицкий райисполком от 10.08.1996. Я благодарен Алле Шкоп за предоставленную возможность ознакомиться с копией этого письма. Отрывок из него см.: Дняпровец, 21 красавiкa 2005, с. 2. [61] АЯВ, ф. JM, д. 20006, л. 2, 78об. [62] Там же, л. 78-78об. [63] Письмо Израиля Рогачевского от 16.01.2001, Архив автора; Письмо Песи Рожавской от 14.01.2001, Архив автора. [64] АЯВ, ф. М.33, д. 477, л. 8-10. [65] Altshuler, p. 180. [66] АЯВ, ф. JМ, д. 20005, л. 95. [67] Там же, л. 106; Интервью с Марией Рубинчик от 01.01.2001, Архив автора. [68] Таблица составлена на основании анализа списка погибших, содержащегося в материалах Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний, совершённых немецко-фашистскими захватчиками. См.: АЯВ, ф. М.33, д. 476, л. 21-61 или: Там же, ф. JM, д. 20006, л. 21-61. [69] Анкеты официально названы «Листы свидетельских показаний», что неверно отражает связь авторов с жертвами, так как заполнены они в основном родственниками и знакомыми, а не свидетелями. [70] АУКГБГО, ф. 1, д. 234, т. 4, л. 4-7, 14-17. [71] Там же, л. 8-9. [72] Там же, л. 11-13. [73] Показателен сам факт его привлечения, что свидетельствует об изменении отношения властей к православной религии (см. об этом далее). [74] Kiril Feferman, Soviet investigation of Nazi crimes in the USSR: documenting the Holocaust, Journal of Genocide Research, 2003, no. 5 (4), pp. 593-598. [75] АКГБ ГО, д. 234, т. 4, л. 4-7. [76] АЯВ, ф. JM.11218, д. 14, л. 1. [77] Письмо Самуила Рожавского от 31.12.2000, Архив автора. [78] Леонид Смиловицкий, Борьба евреев Белоруссии за возврат своего имущества и жилищ в первое послевоенное десятилетие 1944-1954 гг., Беларусь у XX стагоддзi, Выпуск 1 (Минск, 2002), с. 173. [79] Добрушкин, с. 9. [80] Свидетельство Фридриха Валлера, Зал имён Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме. [81] Добрушкин, с. 10. [82] АЯВ, ф. М.33, д. 477, л. 10. [83] Там же, ф. JM, д. 10645, л. 11-15. [84] Добрушкин, 1998, с. 4. [85] ГАРФ, ф. 7021, оп. 85, д. 50, 263. Использована копия, хранящаяся в АЯВ, ф. JM, д. 23639, л. 71, 326. [86] Altshuler, р. 176. [87] А.Л. Чернышов, Дорогами войны: воспоминания о Великой Отечественной войне (1941-1945), Новосибирск, 2005. Доступно: http://www.ssga.ru/70_let/memuary/chernyshov_2_izd/8.htm [88] Памяць: Рэчыцкi раён, книга 2, Минск, 1999, с. 215. [89] Освобождённая Беларусь, Минск, 2004, с. 64. [90] Интервью с Софьей Буржинской (Зайончик) от 15.02.2002; Письмо Фаины Винник от 22.04.1998, Архив автора. [91] Письмо Израиля Рогачевского от 16.01.2001, Архив автора; Письмо Песи Рожавской от 14.01.2001, Архив автора; Интервью с Марией Рубинчик от 02.03.2002, Архив автора. [92] Свидетельское показание Тамары Кузьминич от 07.08.2005, Архив автора. [93] Илья Эренбург, Победа человека, Война, том 3 (Москва, 1944), с. 399-402. Подробности этого спасения см.: Дворник, 1998. В настоящее время Национальный Институт памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме присвоил Елене Богдановой (посмертно) звание Праведника народов мира (Архив отдела праведников «Яд ва-Шем», д. 10601). Я благодарен сотруднице этого института Кате Гусаровой и бывшему председателю речицкой еврейской общины Алле Шкоп за содействие мне в этом. [94] Один из свидетелей, Степан Сопот, спасавший во время оккупации еврея-военнослужащего, в 1997 г. был удостоен звания Праведника народов мира Национальным Институтом памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме (Архив отдела праведников «Яд ва-Шем», д. А-7831). [95] Ксерокопия заявления Марии Рохлиной (в замужестве Айзеншпис) властям в Москве от 05.08.1952 (Архив отдела праведников «Яд ва-Шем», д. А-7719). Хотя точно неизвестно, по какому поводу было написано заявление, его тон недвусмысленно говорит о желании засвидетельствовать благонадёжность Ольги Анищенко. Из заявления видно, что власти инкриминировали ей в вину преподавание в школе в течение нескольких месяцев во время оккупации, что Мария объясняла стремлением заработать денег на еду, а также избежать отправки на принудительные работы в Германию. Там же. По свидетельству Семёна Кофмана, Мария считала Ольгу Анищенко своей второй матерью и, уехав в Москву после войны, помогала её семье посылками в голодные послевоенные годы. В середине 60-х гг. Рохлина приезжала в Речицу на встречу партизанского отряда и рассказывала свою историю местным школьникам. См.: Письмо Семёна Кофмана в отдел праведников «Яд ва-Шем» (д. А-7719). По его инициативе «Яд ва-Шем» в 1997 г. присвоил Ольге Анищенко звание Праведника народов мира (посмертно) с предоставлением почётного израильского гражданства. [96] Интервью с бывшим партизаном Михаилом Асташинским от 12.03.2001, Архив автора; И. Герштейн и М. Каганович, Лексикон га-гвура (иврит), том 1, часть 1 (Иерусалим, 1965), с. 11-13, 104-107, 152-153; Даниил Романовский, Холокост в Восточной Белоруссии и Северо-Западной России глазами неевреев, Вестник Еврейского университета в Москве, 1995, №2 (29), с. 62; И. Серебрянников, Воспоминания случайно выжившего в Холокосте (Лос-Анджелес, 2003), с. 74-75. [97] Altshuler, р. 183. Но даже весной 1944 г. партизаны-евреи на территории Белоруссии в отдельных отрядах страдали от антисемитизма. См.: Инна Герасимова, «Встали мы плечом к плечу…» (Минск, 2006), с. 155. [98] Памяць: Рэчыцкi раён, книга 2 (Минск, 1999), с. 226-227, 240-241, 340; Всенародное партизанское движение в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны, том 2, Минск, 1973, с. 376; Против нацистского врага, том 4, книга 1 (Иерусалим, 1999), с. 38. Несколько выходцев из Речицы партизанили в других местах. Например, Владимир Столберг – в Крыму, после того как его полк попал в окружение под Алуштой осенью 1941 г. См.: Архив института исследования еврейского Сопротивления, кибуц Бейт лохамей гa-гетаот, д. 11728. [99] Свидетельство Давида Абрамовича, Зал имён Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме. [100] Письмо Якова Гутарова от 21.03.2004 в Апелляционный совет Комиссии по материальным претензиям евреев к Германии в Иерусалиме, Архив Claims Conference. [101] Добрушкин, с. 11. [102] АЯВ, ф. М.33, д. 477, л. 2-5. [103] Константин Рокоссовский, Солдатский долг (Москва, 1988). Доступно: http://kursk1943.mil.ru/kursk/arch/books/memo/rokossovsky_kk/ [104] Советская Белоруссия, № 215, 18.11.2003, с. 5. [105] Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной вoйны, с. 187-188. [106] Арон Шнеер, Плен (Иерусалим, 2003), том 2, с. 27. [107] Памяць: Рэчыцкi раён, книга 2, с. 72-93. [108] Книга памяти воинов, 1994-2002, том 1-7. [109] Памяць: Рэчыцкi раён, книга 2, с. 93-103. [110] Там же, с. 76; Книга памяти воинов, том 1, с. 19, 67; Анкеты Зала имён Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме. Этот список не претендует на полноту. [111] Таблица составлена на основании анализа и сопоставления списков, о которых говорилось выше. [112] Шнеер, Плен, том 2, с. 28-29. [113] ГАРФ ф. 8114, оп. 1, д. 136, л. 626-627. [114] Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001, Архив автора. Там же; Интервью с Розой Дворкиной от 01.10.2002, Архив автора; Письмо Марии Рубинчик от 12.04.2001, Архив автора. [115] Збор помникав (Минск, 1985), с. 316. *** Редакция благодарит Георгия Фомина за помощь в техническом редактировании статьи. Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #3(82) 2014 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=82 Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer3/Kaganovich1.php