litbook

Поэзия


К юбилею Людмилы Бурцевой0

Юбилеи

К 60-летию Людмилы БУРЦЕВОЙ

 

«Я ДЕВОЧКА РОСТОВСКАЯ…»

 

С течением времени всё больше убеждаюсь, что у того, кто на голубом глазу лепит сценарии так называемой «реальной жизни», весьма своеобразное чувство юмора и умопомрачительное пристрастие сводить вместе непересекающиеся линии человеческих судеб.

В тот вечер, когда Людмилу Бурцеву принимали в Союз российских писателей, тогдашний его председатель Михаил Коломенский предложил мне подежурить на входе. Зачем это было нужно, сейчас не понимаю совершенно. Но когда я вернулся к писательскому сборищу, места в тылу, где я обычно предпочитал отсиживаться, были заняты и пришлось садиться на свободное. Как раз рядом с Людмилой. И сразу же заметил, как волнуется эта милая привлекательная женщина. Да что за дела! Я к тому времени уже практически утратил юношеское представление о Союзе как о сообществе творцов и единомышленников. Бюрократическая организация, созданная некогда в СССР исключительно для пропаганды советского строя. К тому же утратившая все дарованные этим строем привилегии.

И вдруг рядом со мной оказывается человек, для которого членство в Союзе  значаще и желанно. Ну, мог ли я разбить её надежды. Когда пришло время голосования, поставил «птицу» в графе «за». Людмила Бурцева стала неотъемлемой частью коллективного сердца Союза. И надо сказать, что я ни разу не пожалел о спонтанно принятом решении.

Людмила Бурцева служит миру стихов истово и самозабвенно. Когда не стало Эдуарда Холодного, она сменила его в наставничестве литературной группы Донского государственного технического университета, участники которой побеждают на российских литературных конкурсах. Это практически ничего не значит. И это значит неизмеримо много в отечестве, теряющем не только культуру речи, но и само понятие о культуре вообще. Впрочем, я не об этом…

Считается, что золото есть везде. Людмила Бурцева промывает скудный донской грунт, и меня искренне радует, когда она находит свои золотые крупицы. Их хватает, чтобы «судьба вела отсчёт минутам, позолоченным у края». Ну да, ну да – линия судьбы изрезана, и «тело одето не по погоде», и всё же «цветок дурацкий в ласковой траве», чем-то напоминающий пресловутый цвет папоротника, зовёт, и ведёт, и греет душу. По-детски ранимую и беззащитную перед «вязью чужой, враждебно заострившей края».

Люда Бурцева, «девочка ростовская», открыта городу и миру, она искренна и честна и оттого имеет «право быть ранимой, глупой, жалкой и по-женски злой, и, конечно, кем-нибудь любимой, ни за что, а так, само собой». 

Так сложилось, Люда, так повернулся сценарий, я тоже из тех, кто любит тебя ни за что, просто так. Пусть откроется тебе заветная золотая жила.

Валерий Рыльцов

 

 

 

ЛЮДМИЛА БУРЦЕВА

 

ПОТУСТОРОННИЕ ЛЮДИ

 

Стихи

 

* * *

...неопознанный днесь, позабыв обо всём,

что вложили в слова, – ты останешься здесь,

в двадцать веке втором… Там, где мне не бывать,

там, где памятью впредь повернувшие вспять

наши дни назовут – мир реальный на треть,

где любил ночевать ты со мной наяву,

и откуда тепло рук, прижатых к стеклу,

зеркала, изнутри запотевшие сном…

Началось – не прошло там, где я не умру,

ты останешься здесь – в двадцать веке втором...

 

* * *

Наступает усталость, ничего не осталось,

только флаг на седьмом холме,  

а под ним, как один, на осколках металла –

все погибшие на войне.

БТРы, ракеты, подводные лодки –

где-то там, за седьмым холмом,

а на нём – рядовые, поправив пилотки,

расстаются с последним сном

потому, что, как лёд рассыпается тало,

эта твердь, где шикуют и пьют.

...рядовые стоят, ничего не осталось,

только этот  последний приют.

 

* * *

Помнишь, как обещал ты, что долго любить не будешь…

Мария Манакова

 

…а помнишь, как отставал ты от тени в дверном проёме,

она проходила первой, ты – после, и окна гасли…

Шаманский бубен пространство рушил в спальном районе,

ты думал, сердце стучит моё, взлетев над ключицей, – полёт напрасный,

в который, крылья срывая, поспешно рвёшься...

Без крыльев легче парить с неуспевшим за тенью к свету.

В дверном проёме застряла память, а мне неймётся,

лопатки жжёт: может, новые крылья это…

 

Амиго

 

Амиго, ты одет не по погоде,

камзолы стали редкостью, не боле,

и, как воды круговорот в природе,

печаль кончается осадком соли.

 

© Бурцева Л. Г., 2014

 

Кончается одна из жизней прежде,

чем смыслом увенчается другая…

Душе не тесно в теле, как в одежде,

пока фасон одежды узнаваем.

Очерчены дыхания пробелом

от обозримой  глубины паденья…

Я – до тех пор, пока владею телом,

а ты – с тех пор, как в нём витаешь тенью.

Вольёмся ли, объединив усилья,

в зашторный свет горящего оконца,

я, принимая рукава за крылья,

ты, принимая лампочку за солнце?

Увидим ли того, кто пишет книгу,

в которой мы – лишь строчки друг за другом?

На почве ожидания Амиго

отчетливо видна работа плуга.

 

Кто эти люди

 

Потусторонние люди –

в истрёпанной ветром реалии

закрывшие створками век

внесобственный мир от неё…

Постойте, давайте не будем

на их языке разговаривать,

пока не придёт переводчик

и звуки в слова не совьёт.

Пока добровольно не с нами

в реалии нашей живущим

приходится, – в чём-то похожим

на нас, непохожих на них,

неплотных, – врываться в улётный,

внезапно осколочно-бьющий,

неспелый, как зимние кущи,

ещё не дописанный стих…

Как в хоре, нестройные, будем

накручивать ноты, движенья

и вдруг остановимся, – чудо! –

на почве – круги от весла...

Пока эти странные люди

вплывают в твоё отраженье,

поймёшь, что в момент озаренья

сужают простор зеркала.

 

* * *

К чужому дому – я, к чужому городу…

Мария Манакова

 

...привыкаешь к привычному, а оно всей своей суетой

вдруг напомнит, что город чужой…

Та же память, в просветах которой его витражи,

стынет стёклами в окнах домов на задворках – смотри – не дрожи.

Не дрожи.

Окна южные смотрят на север – обычная жизнь…

Корабли на полях

 

Оболочка зерна незнакомого злака, –

код под ней формы колоса…

Оболочка в строку вовлечённого знака,

звук на дне горна голоса,

...буквы дней,  оболочки прорвав, в части речи,

пока без единства, бессловные,

прорастут,  корабли на полях,

облаков переправы паромные,

SOS, горнист на мосту…

Берега отстают от пунктирного

сбоя фарватера,

неуклюж монолит, –

там живут, уклоняясь от ветра витиеватого,

мост дрожит…

Как из колоса зёрна – слова,

оболочки разорваны,

звук на дне, устоит на мосту…

Прорастёт сквозь него

вместе с зёрнами по весне…

 

Сквозь стекло...

 

Нам было незнакомо, неуютно,

неожидаемо, в небелый день темно,

в нездешнем – холодно, а здесь – сиюминутно…

В далёком прошлом угасало утро, –

и вдруг стена придумала окно,

смогла забыть о силе притяженья,

кирпичных атомов переместить заряд,

фотоны выловить, как рыбок из теченья,

и свет впустить сквозь плоти помраченье

и сквозь стекло не выпустить назад.

 

Рождество

 

…выступят корни из формы, выращу дерево возле холма.

Над вершиной – светило, иная звезда,

солнце с ней незнакомо…

Время вне памяти, всё прорастившей обратно,

и это – не норма,

Аз, буква закона,

с которой молчание

в слово сводило…

Выращу дерево,

звуки губами смыкая,

ветки дыханием озеленю,

заянтарю плодами

у входа  в кроны возле холма,

в непривычно пейзажной  поплаваю гамме.

…Зима

отступает от сердца.

 

Пятое время года

 

Четыре стороны света сошлись и образовали

краеугольный камень, основу громоотвода,

проруби прорубили, ‒ пространство дня не из стали...

Вот оно наступает, пятое время года,

снежное от бесснежья... Без горизонта струнки

пространство кажется прежним ‒

это дефект сознанья:

солнечное сплетенье в нём просверлило лунки,

резко выловив слово ‒ им освежаю гортань я.

 

Высшая математика

 

Очнётся, и лесом потянется к тучам,

и станет дождём, если солнце не встретит, ‒

Так в стане уснувшего войска поручик

поймёт, что не стало его на планете,

и выведет формулу вечного лета

последним движением бренного тела...

На осень свою не дождавшись ответа,

вершина Казбека окрасится белым.

 

Сентябрь

 

Останется, даже листвой облетев,

в беспамятстве прошлого лета и после, ‒

до первых морозов, до звёзд в пустоте

немеющих крон, звёзд, мерцающих возле

фантомных плодов, отдавая свой свет

тому, от чего ничего не осталось...

И свет, созревающий в том, чего нет, ‒

ни тот и ни этот на самую малость.

 

* * *

Бабочка тает, прозрачностью крыльев лаская цветок,

став лепестком, повторяет узоров его аромат, –

так начинается осень… Реки промерзает исток –

проще пройти по воде, чем на крыльях вернуться назад…

 

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1132 автора
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru