ЮРИЙ КАШКИН
РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ
Человек – друг собаки?..
Собака – друг человека. Если вы сами не верите в этот постулат, то расспросите любого из тех, кто ранней ранью или поздним вечером выгуливает на поводке своего узкомордого умника колли, или верзилу-водолаза с темпераментом горячего эстонского парня, или франтоватого модника пуделя, или свирепого свинского вида буль… буль… А-а! Понял: боитесь. Тогда подойдите во-о-от к той бабульке, которая держит на ладошке нечто ушастое, как летучая мышь, и пучеглазое, как стрекоза. В ладном таком пальтишке с розовыми оборочками… Да не бабулька с оборочками – у той побитое молью пальто образца 1961 года, – а собачка в пальто с оборочками!.. Так вот, расспросите ее – не собачку, а бабульку! – о здоровье ее питомицы и вы через пару часиков отойдете либо с адской головной болью, либо с твердым убеждением: собака действительно друг человека!
Итак, будем считать, что постулат принят. Теперь самое время приняться за уточнения. Боже избавь вас от мысли, что любая собака – друг любого человека! Я на всю жизнь запомнил такой случай.
Как-то, еще в пятом классе, пошел я к своему другу и однокласснику Аркаше за учебником по арифметике – в те развеселые времена учебников было до обидного мало: три или четыре экземпляра на коллектив из сорока пяти человек.
Вошел во двор, постучал в окошко. Кстати, постучал из вежливости, потому что пса с многообещающей кличкой Бокс я совершенно не боялся – рос он на моих глазах с во-о-от такусенького щеночка. А я, как уже упоминалось, с Аркашей дружил, следовательно, частенько бывал у него. Бокс ко мне привык и никогда не опускался до агрессивных выходок.
Раз постучал, два постучал. В третий раз забарабанил изо всех сил – стекла задребезжали и в соседнем окне. Ноль внимания, фунт презрения… Ну, что же, сделал я резонный вывод, Аркашки нет дома, а заодно нет дома ни его мамы, ни его бабушки. А раз так, то что делать? Правильно: со всех ног бежать к Люське, пока у нее кто-нибудь сию «Арифметику» не перехватил.
Разворачиваюсь в сторону калитки. Глядь – прямо на мокрой от осеннего дождя цементной дорожке лежит Бокс и как-то очень уж внимательно на меня смотрит. Я сделал шаг в его сторону… И вдруг совершенно неожиданно для меня Бокс оскалился и зарычал. Скажем так: к тому времени он уже щеночком не был, а был взрослым и рослым псом. Кавказская овчарка наверняка признала бы в нем своего очень далекого родственника, и если бы нас с Боксом поставить на разные чашки весов, то еще неизвестно, чья чашка перевесила…
‒ Ты что, Бокс?! Своих не узнаешь?
КАШКИН Юрий Иванович – педагог. Как прозаик дебютировал в «Ковчеге» № XXXV (2/2012) и XLI (4/2013). Живет в Днепропетровске.
© Кашкин Ю. И., 2014
Демонстрация острых клыков и тихий свирепый рык подтвердили: не узнает.
‒ Успокойся, Боксик! Давай я тебя чем-нибудь угощу…
Я хотел было полезть в карман пальто – там должно было остаться несколько крошек от школьного завтрака. Но шерсть на загривке Бокса нехорошо вздыбилась, глаза – может, это мне со страху показалось? – налились кровью… Короче, Бокс остался без угощения, а я остался стоять под мелким моросящим дождиком по стойке смирно: служивый не позволял мне даже вытереть под носом…
Шло время. Пальтишко на мне набухло от сырости, ноги в прохудившихся ботинках промокли, с фуражки под воротник закапало что-то холодное, а уж что под носом творилось!.. Стыдно вспомнить.
Минут этак через сорок, когда я закоченел до остекленения, из-за угла показался Аркашка. Как оказалось впоследствии, он ходил к Николаю учить украинский (и этих учебников не хватало) да там и сидел, пока не выучил.
– Привет! – крикнул мне еще с улицы Аркашка. – Ты чего под дождем-то стоишь? Хотя бы под навес пошел!
Под эти звуки Бокс встал, вполне дружелюбно подошел ко мне, лизнул мою закоченевшую руку: «Не обессудь, мол, старик! Дружба дружбой, но служба – службой!» – и поплелся в будку. Бедняга тоже промок и замерз…
С тех пор не раз было проверено: пока кто-нибудь из хозяев дома есть – Бокс мне друг. А нет никого дома – Бокс служит ретивым сторожем, и Боже упаси нарушить установленные им правила!..
Итак, принимаем первую поправку: собака – друг (только!) одному человеку, а насчет остальных… Это зависит от обстоятельств.
Со второй поправкой дела обстоят еще сложнее. Один мой приятель-математик с серьезным выражением лица утверждал, что отношение дружбы симметрично: если А является другом какого-то Б, то и Б является другом А. Это, мол, любовь бывает без взаимности, а дружба – никогда!
Поэтому в силу симметричности отношения дружбы мы можем составить еще один постулат: «Человек – друг собаки». Снова обратимся за консультацией к тем особам, которые держат на поводке бульдога (таксу, дога, овчарку… – нужное вставить). И все они в один голос будут вас убеждать, что человек – лучший друг собаки.
Но!.. Вы встречали когда-либо хозяина, брошенного собакой? А собаку, брошенную хозяином, встречали?.. Как? И не одну?! То-то!
А мне вспоминаются эпизоды еще пострашнее. Официально это в нашем райцентре называлось так: «Отстрел бродячих собак».
Рассказывают, что в начале февраля каждого года в районное общество охотников спускалась Очень Важная Бумага, в которой с военной напористостью утверждалось примерно следующее: согласно вашей отчетности № … от … января … года коллектив районного общества охотников насчитывает … человек, в райотделе милиции охотничьих ружей зарегистрировано … стволов. В соответствии с распоряжением (указывалось весьма внушительная и до сих пор должность) вам надлежит в срок с … по … на закрепленной за вами территории провести профилактический отстрел бродячих собак. Норма отстрела на один ствол – … голов. Лица, допустившие невыполнение нормы, будут лишены лицензии на весь охотничий сезон … года.
Как было принято во времена строительства коммунизма в одной отдельно взятой стране, планы ежегодно перевыполнялись, а показатель нынешнего года становился нормой на следующий год… Никакого другого объяснения столь идиотской постановке вопроса найти не представляется возможным. Вы видели когда-нибудь какого-нибудь чиновника, который с записной книжкой в руке бегал по пустырям и задворкам с целью учета поголовья бездомных собак? Преданных, кстати, своими лучшими друзьями – хозяевами. Я не видел. А вы?
Итак, план кровавого и бесчеловечного санитарного мероприятия под названием «Отстрел бродячих собак» брался что называется с потолка и был многократно завышен.
И тем не менее в один из морозных февральских дней несколько дюжин мужиков с утра выпивали стакан-другой чего-нибудь многоградусного (одни «для сугреву», другие – чтобы усыпить совесть), обвешивали себя патронташами, брали в руки свои любимые «тулки» и шли убивать. Это были еще те мужики, которые несколько лет тому назад умело брали на мушку фашистов. Так те хоть были одной с нами породы… А что убить шелудивого пса? Так, развлеченьице…
Первые полчаса «охотнички» развлекались у пищеблоков столовых и в районе городской свалки. Можно с уверенностью заявить, что после этого санитарное состояние города приходило в состояние нормы. А до выполнения плана было еще ой как далеко…
И мужики шли по улицам. Если в этот день кто-то из хозяев не привязал свою совершенно незлобную шавку или слишком ретивый молодой песик вывернул из ошейника свою голову – всё, пиши пропало…
Но и этого до нормы не хватало. Даже до своей. А ведь на «охотничков» был еще разбросан план отстрела Очень Важных Районных Руководителей (а они все поголовно, глядя на Генсеков и Первых Партийных Секретарей, любили побаловаться охотой). Действительно, как бы выглядел на улицах районного центра, скажем, Секретарь Райкома или Ответственный Товарищ из райисполкома с ружьем наперевес? Представляете эту картину и реакцию на нее простого советского народа? Посему Очень Важные Районные Руководители сидели в своих тепло отапливаемых кабинетах и брезгливо морщились, когда вслед за выстрелом слышали отчаянный визг смертельно раненой собаки. «Мазила! ‒ цедили они сквозь зубы в адрес незадачливого стрелка. – Знал бы кто, в три шеи гнал бы из общества!..»
Вот тут бы собакам и сделать вывод, что человек не друг ей, а самый что ни на есть смертельный враг. Если он, конечно, не хозяин, вооружен и пьян.
А кровавая вакханалия на улочках городка набирала обороты. Часиков в десять-одиннадцать «охотнички» пересчитывают на подводе еще теплые трупики «друзей человека». Мало, очень мало… Нужно еще, еще и еще!!!
И жажда крови гонит «охотничков» на подлость, и предстоящий гнев Очень Важных руководителей.
И вот «охотнички» пошли по дворам. Стук в окно. Выходит хозяин. «Вы не видели, здесь где-то подранок пробежал?» – «Ні, не бачив». ‒ «Извините». Стук в окно следующего дома. Никого. «Охотничек» подходит к мечущейся на цепи собаке и убивает ее в упор. Или, если собачка трусливо спряталась в будке, бьет из обоих стволов прямо в глядящие с мольбой на человека глаза. Собаки, они-то ведь чуют, когда пришел их последний миг…
Вот вслед за дядькой, волокущим по слежавшемуся снегу только что отвязанную от цепи убитую собаку, бежит девчушка – пальтишко нараспашку, головка непокрыта, валенки на босу ногу. И на горло намотан ватный компресс – по-видимому, заболела ангиной, не пошла в школу, а поэтому стала невольным свидетелей хладнокровного убийства.
‒ Дяденька, зачем вы Майку застрелили? Она же на цепи была!
‒ Иди домой, простудишься!
‒ Я уже и так простуженная! Отдайте Майку, я ее хоть похороню по-человечески!
Наивная! Дядьке ж труп для отчета нужен! Отчета о выполнении Его Величества Плана!
‒ Дяденька! – плачет девочка. – Ну отдайте же мне мою Майку!
Дядька останавливается – очевидно, девчонка его чем-то достала. Осклабившись, достает из ножен широкий охотничий нож, на глазах у девчонки отрезает собаке хвост и бросает под ноги малышке.
‒ На, похорони вот это! Может, тебе легче станет.
Девчонка останавливается, бледнеет так, что даже губы становятся белее снега, и шепчет:
‒ Как вы можете? Ей же больно… – и оседает на снег в глубоком обмороке.
‒ Тю, малахольная! Че я теперь с тобою делать буду?..
Жаловаться бесполезно. Когда вот так застрелили нашу Каштанку, бабушка решила пожаловаться в исполком.
Секретарша ее приняла с пониманием.
‒ Пишите заявление на административную комиссию. В четверг заседание. Приходите, ваше заявление будет обязательно рассмотрено.
На комиссии бабушке ткнули под нос акт за подписью трех членов районного общества охотников, в котором утверждалось, что собака не была привязана, а посему являлась бродячей. В сей бумажке было столько неточностей, что бабушка даже рассердилась:
‒ Да вы пойдите посмотрите: у нас и ворота есть, и калитка на щеколду закрывается и будка кирпичная, а не деревянная!
Никто никуда не пошел и ничего смотреть не стал. За нарушение такого-то постановления райисполкома от такого-то числа бабушка была оштрафована на 10 рублей. Пенсия за пропавшего без вести в войну сына-политрука составляла на тот момент 14 рублей в месяц…
‒ Нашла куда соваться! – возмущалась бабушкиным «героическим» поступком мать. – Ты хоть знаешь, кто у нас председатель районного общества охотников? Угу! Тот, кто на тебя штраф наложил…
С тех пор бабушка ежегодно весь февраль держала очередную нашу собаку в коридоре и, как ныне модно в городах, дважды в сутки выводила на короткой веревочке во двор «погулять».
Но вот бабушки не стало, некому стало беречь нашу Розу. Один год нам удалось ее сберечь: две недели она просидела в запертом сарае, в котором даже окошко было изнутри наглухо заколочено. Уходя на работу, мать оставляла Розе вдоволь еды, чтобы та не стала от голода проявлять излишнее «служебное рвение» и сидела тихо.
А на следующий год…
План по отстрелу бродячих собак в прошлом году не был перевыполнен. Председателю районного общества охотников был дан «втык» одним из высоких партийных начальников областного масштаба. Товарищ Начальник Из Областной номенклатуры намекнул: «Если вы с бродячими собаками справиться не смогли, то как вы справляетесь с многотысячным городом? А это ведь люди, а не собаки…». Председатель, он же Ответственный Районный Начальник намек понял. Уходить с районного поста ему вовсе не хотелось, тем более из-за каких-то там собак. Вопрос был вынесен на общее собрание районного общества охотников. Посовещавшись, «охотнички» пришли к единому мнению: народ в городе «оборзел» окончательно: с первого по двадцать третье февраля прячут своих Шариков и Бобиков чуть ли не под кроватями. Отстреливать некого.
‒ Ваши предложения? – спросил Ответственный Районный Начальник.
Предложение нашлось. До гениальности простое: начать отстрел на недельку-другую раньше. «Противника надо застать врасплох» – так и было сказано одним из Районных Начальников поменьше.
‒ Кого вы считаете противником? – полюбопытствовал Ответственный Районный Начальник. – Уже не все ли население нашего города?
Но предложение принял.
Понедельник – день тяжелый. Это тоже прописная истина. В нашем рассказе она тоже имеет некоторое отношение к тому, что собака – друг человека, а человек – враг собаки.
В тот понедельник я находился в творческом отпуске по причине острого респираторного заболевания, что подтверждалось не только медицинской справкой, но и наличием температуры. Как вы понимаете, это достаточно уважительная причина, чтобы не пойти на работу или в школу. Но это совершенно не уважительная причина, если в продуктовый магазин завезли дефицитную в тот год муку, и тем более неуважительная, что муку давали без ограничений типа «не более трех килограммов в одни руки».
Итак, мы с тетей Олей, нашей соседкой, стояли друг за дружкой в тесной очереди и вяло беседовали о том о сем. Тетя Оля заняла очередь еще в пять утра, записавшись на два номера. В семь утра я ее сменил, пока она кормила кур да выпроваживала мужа с сыном на работу, а в восемь, в момент открытия магазина, вся очередь собралась один к одному: при входе в магазин «подставные» номера и «мертвые души» не проходили.
Часикам к десяти мы выстояли почти половину.
«Бабах! Бабах! Бабах!» – вдруг раздалось где-то неподалеку.
Кто-то ружьем балуется ‒ решили в очереди.
«Бабах! Бабах!»
Оказывается, ружья стреляют на разные голоса. Раньше я этого не замечал.
‒ Видать, опять собак отстреливают, ироды! – вяло заметил какой-то старичок у самого прилавка.
‒ Да ты что! Рано! Они всегда бабахают после пятого февраля, а сегодня что еще на календаре? Январь…
‒ Значит, кто-то еще не протрезвел после вчерашнего. Вот и потянуло на подвиги…
Крещение официально праздником в советский период не признавалось, но у нас, как и везде, были любители отмечать все праздники подряд, как советские, так и религиозные.
‒ Не гадайте – это собак стреляют, – авторитетно заявила продавщица. – Вы что думали, что это вам на дурняк муку без лимитов давать будут? Эге! Подставляйте карман шире! Там, – продавщица подняла вверх белый от муки палец, – вас проверяют: или мука – или собака…
‒ Ой! Джильда! – прошептала тетя Оля. – Я ее обычно в сарае закрываю…
‒ И я свою Розу тоже…
‒ Черт с ней, с той мукой. Ты тут стой, а я сбегаю…
‒ Нет уж! Я тоже домой…
Мы бежали с тетей Олей плечом к плечу.
«Бабах! Бабах! Бах!»
‒ Ой, кажется это уже на нашей улице…
‒ Точно…
Когда мы выскочили за поворот, то увидели, что телега с жертвами налета уже миновала наши дворы и под конвоем пяти или шести «охотничков» движется в сторону стадиона.
‒ Ой, Джильдочка! Я себе этого никогда не прощу… – запричитала тетя Оля. – Сколько же я тебя била, сколько обижала…
‒ Да подождите, тетя Оля, может все еще обошлось…
‒ Ой, чует мое сердце, что-то не так…
«Бабах! Бабах!» – из чьего-то двора потащили очередную жертву.
‒ Ироды! Ни стыда ни совести! И управы на них не найдешь…
‒ Да, моя бабушка покойная до самой смерти помнила, как ее тогда унизили. И не в размере штрафа дело…
«Бабах!» – и телега стала еще тяжелее.
‒ Сволочи! На муку нас купили! Да я свою Джильду ни на какую муку не променяла бы… Если бы я только знала!.. А я-то обрадовалась! Думала, в кои-то веки пирожков напеку…
‒ Ладно уж! Успокойтесь! Чему бывать, того не миновать…
Вот и прибежали. Тетя Оля жила на один двор ближе, и когда я еще только открывал свою калитку, то уже слышал ее надрывное:
‒ Джи… Джильдочка… Джильда!!! Нету Джильды!
Но мне было уже не до нее: почти у самого сарая лежала цепь с пустым ошейником… Розы, естественно, не было.
Я чуть не заплакал. А может, и заплакал – много лет прошло, уже не помню… Только помню, что сел сверху на собачью будку и так на душе тоскливо стало, будто родного человека потерял…
Потом вдруг почувствовал, что что-то в окружающей меня обстановке не сходится с логикой вещей.
Стоп! Начнем сначала. Итак, представим себе ход событий. Вот во двор заходит «охотник». Что делает Розка? Эта небольшая рыжая собачонка никогда не была трусливой. Скорее всего, в будку она не спряталась, а попыталась хотя бы облаять чужака. То есть она ринулась навстречу своему врагу. Тогда почему цепь вытянута не в сторону калитки, а в сторону сарая, то есть в противоположную сторону?.. Выходит, «охотничек» ее или крепко чем-то напугал, или ранил.
Я встал, прошелся по двору, внимательно всматриваясь в мерзлую землю. Нигде никаких следов крови. Следовательно, Розу не ранили. Или сразу убили, или…
Предположим, убили. Что делает в таком случае «охотник»? Сдирает с шеи собаки ошейник. Ему нужен труп собаки, поэтому с ошейником и цепью он возиться не станет, а бросит их здесь же. Действительно, зачем ему, схватив труп собаки за хвост, еще и ходить по двору, чтобы отнести подальше от «поля боя» ошейник с цепью?.. Заметает следы? Ха! Он, кто бы там ни был, прекрасно осведомлен о своей безнаказанности…
Похоже, что события развивались не так. Роза не ринулась на врага, потому что врага еще не было. Но было что-то, что заставило побежать в сторону сарая… Нетрудно догадаться: выстрелы. Звук выстрела для дворняжки непривычен, поэтому должен был ее испугать. От человека она бы не убегала, а от громкого звука – запросто!
Вывод один – Роза жива, но вырвалась из ошейника и убежала… Молодец! Лишь бы ей повезло и ее не подстрелили где-то на улице… Здесь, в нашем дворе, собаку не убили, а это значит, что у нее есть шанс.
Вспомнилось космическое путешествие Белки и Стрелки. Ведь не породистых собак запустили в космос, а двух обычных дворняжек. Кто-то из ученых писал, что дворняжки посмышленее породистых родственничков и повыносливее. А Роза у нас была настолько беспородистой, что ни один атлас не нашел бы в ней и малейшего сходства с собачьими дамами благородных кровей. Будем надеяться, что ей хватит собачьего интеллекта, чтобы выпутаться из этой нелегкой ситуации.
После этих размышлений я как-то успокоился и решил, что надо ждать: если Розка жива, то она непременно вернется.
С этой мыслью я и пошел к тете Оле. Рассказал ей о своих умозаключениях и наблюдениях. Тетя Оля вытерла слезы, и мы вышли во двор, чтобы на месте провести логический анализ ситуации. Осмотрели каждый квадратный миллиметр двора и пришли к выводу: Джильда тоже должна быть жива, ибо нет никаких доказательств того, что она мертва.
Успокоенная тетя Оля сделала из моих умозаключений единственно правильный вывод: надо идти в магазин за мукой – вдруг очередь еще не прошла?
Очереди в магазине не было. Удивленная продавщица поведала, что после того как она в силу врожденной болтливости выдала Великую Тайну Очень Важных Районных Руководителей, очередь очень быстро растаяла, а оставшиеся как ни старались забрать всю муку, сбегав домой по пять-шесть раз то за деньгами, то за мешками, так и не забрали. «Так что, – сказала продавщица, – если хотите брать, то берите, а то завтра будет по три килограмма в руки, и ни граммом больше».
Ни меня, ни тетю Олю долго уговаривать не пришлось.
Пока мы занимались переноской тяжестей, где-то вдалеке слышались выстрелы, но мы на них мало обращали внимания. Только один раз тетя Оля сказала, ни к кому не обращаясь:
‒ Хоть бы у нее хватило ума подальше спрятаться…
О том, сколько у Джильды и у Розы ума, мы узнали только вечером, когда уже стало смеркаться и выстрелы затихли.
Я старательно полоскал горло марганцовкой, когда пришла тетя Оля.
‒ Так где мы теперь будем их искать?
‒ Проголодаются – прибегут, – беспечно прошипел я.
От всяческих треволнений сегодняшнего дня и от избытка свежего морозного воздуха мои голосовые связки вышли в диапазон звуков, издаваемых пробитой шиной колеса.
‒ И то правда, – сказала тетя Оля и пошла домой.
Через полчаса она пришла вновь.
‒ Мне почему-то чудится, что где-то скулит ваша Роза. Только никак не пойму где…
Я оделся и вышел на поиски.
‒ Роза! Роза! На! На!
Прислушался. Действительно, как будто где-то слышно, как поскуливает собака…
Еще раз позвал, расставил в стороны уши своей шапки и стал водить головой как локатором. Точно, есть звук!
После долгого плутания по дворам и огородам пришли к дому тети Оли. Еще десяток минут ушло на то, чтобы догадаться поднять голову вверх…
Обе собаки: Джильда и Роза – сидели на чердаке! Высунули свои носы в открытую дверь и преданными глазами смотрели на нас. Во мраке чердака легкими призраками мелькали их хвосты – серый Джильдин и рыжий Розин. Розка тихонько поскуливала…
Можно только догадываться, как все было.
Мне кажется, что было так.
Услышав невдалеке выстрелы, обе собаки заметались на цепи. В смысле – каждая на своей. Чуткий собачий инстинкт подсказывал обеим, что выстрелы – это плохо, это смертельно опасно. А если они еще и услышали предсмертный скулеж кого-то из своих сородичей, то у них уже не оставалось сомнений – надо рвать когти.
Возможно, обе собаки выпутались из своих ошейников одновременно. Джильда, как более крупная (все-таки среди ее ближайших предков была овчарка), ринулась к лестнице, приставленной к чердаку, откуда тетя Оля регулярно брала заготовленную с лета кукурузу для своих кур. На счастье, именно в этот день хозяйка прикрыла дверь на чердак неплотно…
Крупная собака легко преодолевала ступеньку за ступенькой, хотя, в отличие от кошек, для собаки и этот акробатический этюд нелегок.
У Розы же, вероятнее всего, сработал стадный рефлекс – куда стая (в лице, то есть в морде единственного представителя, Джильды), туда и она. А уж как она лезла – трудно даже представить. Разве что подтягивалась передними лапами…
Как бы там ни было, но обе собаки спаслись на чердаке. Возле трубы там тепло, вот они и лежали себе тихонько, грелись, пока вокруг постреливали. А когда выстрелы поутихли, решили, что пора бы и домой, на землю. Но не тут-то было. Собака мало приспособлена к тому, чтобы взбираться куда-то вверх, но она совершенно не приспособлена к тому, чтобы спускаться вниз!..
Пришлось поработать эвакуатором.
Пока я спускал Розу, она облизала мне всю мор… извините, лицо, от уха до уха, а на земле еще долго стояла на задних лапах, обхватив передними мою ногу, и хвостом махала не хуже пропеллера.
Джильда была более сдержанна. Пока я ее спускал, она держалась передними лапами за мое плечо, стыдливо отворачивая морду. И только на земле позволила себе лизнуть мою руку…
Вот такой хэппи энд.
Жаль только, что в этот день застрелили старенького Бокса. Но мальчишки говорили, что собственными глазами видели, как Бокс сам вылез из будки, когда «охотники» подошли к Аркашиному двору, и лег на землю, не издав ни звука…
С тех пор я живу в уверенности, что когда-то собака сумела дорасти до того, чтобы стать другом человека. А дорос ли человек до права называться другом собаки? Не знаю, не знаю.
Сардель
Когда он был маленьким, его окрестили Сарделькой за то, что из всего выводка он был самым толстым. Потом он вырос и превратился в большущего рыжего кота. Сарделька – это уже было совсем несолидно. «Ка» отбросили, и теперь он имел вполне приличную кличку – Сардель.
Судьба Сарделя была классическим примером того, что удачные капиталовложения в молодости – это прочно обеспеченная старость. Когда-то, в самом начале своей ранней кошачьей карьеры, Сардель взял под свое покровительство молоденькую собачку, еще щенка, по кличке Джильда. Он охотно носился с нею по грядкам, позволял слегка себя покусывать и учил умываться с помощью языка.
Со временем Джильда переросла своего патрона втрое и превратилась в грозную цепную собаку. Настолько грозную, что хозяева вынуждены были повесить на ворота табличку: «Осторожно! Во дворе злая собака!». Изображенный на табличке бульдог, грызущий бедренную кость, по всей вероятности, мамонта, выглядел безобидным щенком по сравнению с Джильдой.
Джильда лояльно относилась к хозяйке, своей кормилице, терпимо – к остальным членам семьи, с превеликой любовью – к своим щенкам, которые стали у нее появляться с завидной регулярностью. Но главным и единственным ее другом, по отношению к которому она проявляла истинно собачью преданность, был Сардель.
Живут как кошка с собакой – это можно сказать о неблагополучной супружеской паре, но ни в коем случае не о конкретных животных, особенно при правильной постановке воспитательной работы со стороны кошки (или кота).
Итак, Джильда выросла, и теперь Сардель жил за счет процентов. Если его хозяйка выгоняла из дому – а это случалось нередко, поскольку кот был беспрецедентно шкодливым, – то Сардель шел на ночлег в будку к Джильде. Говорят, что она его впускала в свое уютное жилище даже тогда, когда кормила щенков, хотя, по правде, это противоречит законам природы.
Впрочем, и сам Сардель противоречил всем законам природы: мышей он не ловил из принципиальных соображений, а если бы не Джильда, то птицы выщипывали бы из него шерсть для своих гнезд. Питался Сардель из Джильдиной миски, причем на правах старшего первым снимал пробу.
Праздный образ жизни и врожденные способности превратили Сарделя в ленивого толстяка, который видел смысл жизни в двух видах деятельности: пожрать и поспать. А если говорить о хобби, то было и оно, единственное: украсть. Когда предоставлялась возможность, он тянул из дому всё: горячие еще котлеты и мороженую рыбу, сырое мясо и вареную картошку, копченую колбасу и даже шоколадные конфеты… Наличие людей на кухне и их количество Сарделя не смущало – лишь бы в данный момент на него никто не смотрел. Гнаться за ним было бесполезно – Сардель с добычей скрывался в собачьей будке, а там вас на входе встречал грозный оскал Джильды.
Джильда тоже была не дура и защищала Сарделя даже от хозяйки, поскольку львиная доля кошачьей добычи доставалась ей. На недовольное ворчание Сарделя она обращала внимания столько же, сколько на писк комара – тяп, и кусок мяса в полфунта весом навсегда исчезал в ее пасти, пока Сардель дожевывал свой двадцатиграммовый лоскуток…
Я никогда не проявлял жестокости по отношению к животным. Однажды я чуть ли на неделю поссорился с другом, когда тот отшвырнул ногой кошку, хотя в душе и понимал чувства мальчишки.
Николай жил в семье, крайне бедной даже по понятиям того несытого времени. Достаточно сказать, что свою первую в жизни котлету он попробовал у меня на дне рождения.
Наколов ее на вилку, он спросил:
– А це шо таке?
– Котлета, – ответила моя мама.
Коля откусил, повертел языком во рту и проглотил.
– Оце да! – И проглотил остальное.
В тот раз он ел исключительно котлеты. Когда дело дошло до пирога с чаем, Коля уже не мог и пошевелиться.
– Більше не можу! Спасибі...
– А еще котлету съешь?
Глаза у Николая округлились:
– А шо, іще є? Давайте!
С тех пор, как только в нашем доме вырастала горка румяных деликатесов, мать откладывала пару штучек:
– Это для Коли.
А теперь представьте себе чувства пацана, который только-то и отлучился, чтобы сполоснуть руки, как оказалось, что в тарелке с любимым лакомством, принесенной мною ему в качестве угощения, одной котлеты не хватает. Зато посреди комнаты сидит кошка и демонстрирует, что тоже любит котлеты…
Жестокий мальчик Коля изо всех сил пнул кошку ногой. Бедное животное спасло от неминуемой смерти буквально чудо: ее тельце точь-в-точь вписалось в прямоугольник открытой форточки…
От обиды кошка трое суток не приходила домой. Потом простила Колю. И я его простил, когда он на моих глазах скормил ей целую котлету. Потом мы с Колей долго изучали феномен летающей кошки. Выяснилось, например, что в форточку она проходит с зазором всего-навсего в три пальца…
Еще раз повторяю: я противник жестокого отношения к животным. Но готов покаяться: однажды Сардель достал-таки меня.
Дело было так.
Я возвращался из города (так в обиходной речи назывался наш областной центр местными жителями) и вез матери угощение – бисквитное пирожное с красивой кремовой розой в качестве украшения. Ума у меня не хватило, чтобы сделать какое-нибудь подобие коробочки, посему я держал пирожное в руке в той бумажке, в которой ткнула мне его в руки продавщица.
Держал я его в руке, когда покупал в кассе билет, всю дорогу держал, пока ехал в электричке, нес на вытянутой руке по улице, донес до самой калитки своего двора. Даже внес его во двор. А когда закрывал за собой калитку, нечаянно выронил. При этом выронил прямо в небольшую лужицу, оставшуюся после позавчерашнего дождичка...
Досаде моей не было предела!
Не успел я и глазом моргнуть, как из соседского огорода выпрыгнула толстая рыжая туша и прямо у меня на глазах вцепилась зубами в бисквитное тесто с двумя тонкими прослойками белоснежного крема. Вот тут-то меня и охватило какое-то животное бешенство: как, это именно этой твари я полдня вез угощение из такой дали?!
Я в подскоке подцепил этого проклятого кота ногой и так швырнул, что он полетел, как мяч в финальном матче на первенстве мира по футболу. Парабола, описанная Сарделем, началась в луже, а закончилась метрах в пятнадцати, в зарослях малины.
Бух!
И тишина…
Логика и жизненный опыт мне подсказывали, что сейчас из зарослей малины должен с воем выскочить кот и, задрав хвост, мчаться кратчайшим путем куда угодно, хоть в Африку, лишь бы подальше от меня, от своего обидчика…
Тишина…
Я обомлел. Удар, то есть бросок, был достаточно мощным, о чем свидетельствовал проделанный Сарделем путь в воздушном пространстве. А что там того животного?
– Убил! – обожгло меня внутри. На душе стало муторно, к горлу подступил комок.
– А может, он еще жив? Может, его еще можно выходить? – загорелась в душе искорка надежды.
На ватных ногах я подошел к густому малиннику, присел и стал вглядываться. Воображение рисовало Сарделькины рыжие глаза, полные боли и предсмертной тоски…
В шаге от меня сидел Сардель и спокойненько дожирал бисквитное пирожное с кремом. Этот лодырь и жлоб не выпустил его из своей пасти даже во время орбитального полета… Космонавт чертов! Ему, коту, все равно где приземляться – в малиннике или в луже. Лишь бы жратва была!..
Впрочем, а почему бы и не привезти издалека гостинец для соседского кота? Это ведь лучше, чем его убить, правда?
Тевтонский рыцарь
«Козел» – одно из самых страшных оскорблений, придуманных падким на образное слово народом. «Козел» – и перед вами встает не столько рогатое и бородатое, сколько тупое, не поддающееся дрессировке (часто ли мы видим в цирке выступления с козами?), наглое и беспредельно упрямое. «Козел» – и ваше воображение рисует подлое, способное на дрянной поступок исподтишка и бодливое существо. Короче, козел – это козел.
Так вот, чтоб вы знали: этот портрет срисован с вполне конкретного козла, который жил одно время в Яблоневке. Основное его предназначение – увеличение козьего поголовья в селе и окрестностях. Надо честно признать, что в этой части наш герой был неутомимым тружеником. Поэтому его и терпели. Вторую функцию козел придумал себе сам: бодать все, что шевелится. За это его прозвали Фрицем.
Говорят, что в глубоком детстве, когда он был еще невинным козленком, хозяева дали ему какое-то иное прозвище. Но оно продержалось недолго – до появления первых рожек. С того момента и началось…
Вот, скажем, вы идете со станции в село. Лето. «Травка зеленеет, солнышко блестит…». Ваш путь пролегает через низинку, по которой протекает совершенно неприметная в сухое время года речушка. На сочном лугу тут и там мирно пасутся козы. Вы, очарованные этой пасторалью, неспешно шествуете по едва заметной тропинке. Козы на вас не обращают ни малейшего внимания – щиплют себе травку, подрагивая куцыми хвостиками… Разве что какая посмотрит на вас и скажет свое удивленное: «Ме-е-е-е?», что в переводе означает приблизительно следующее: «Разве можно идти по такой сочной травке, не отщипнув от нее хоть былинку?».
Если же ваш путь пролегает мимо Фрица, вы рискуете… Пусть вас не успокаивает, что он занят поглощением травки и якобы ничего вокруг себя не замечает – у него уже все рассчитано. Стоит вам повернуться к нему своей тыльной стороной, как тотчас же получите вероломный удар мощными рогами в ту часть своего тела, которое не принято показывать посторонним в голом виде. Внимание! Будьте осторожны! Не стоит вам начинать подъем с земли именно этим местом – Фриц уже отошел и держит свои рога наготове. Повторный удар, как правило, переносится более болезненно – по себе знаю…
Получив от Фрица урок бдительности, вы впредь будете обходить его участок по дуге радиусом минимум двадцать метров, хотя длина веревки, которой Фриц привязан к колышку, – метров пять, не более.
Если Фриц по какой-то случайности отвязывался или выдирал из мягкой влажной земли свой штырь, в селе начиналась паника. Фриц носился по улицам и нападал на всех и вся: гонял по улице кур и гусей, заставлял изо всех сил нажимать на педали редких велосипедистов, загонял в чужие дворы пешеходов и сбивал рогами щит с афишей сельского клуба – пестрого Фриц не любил категорически, даже если оно и не двигалось. Удовлетворив свой боевой азарт, Фриц забирался в чей-нибудь огород и безнаказанно подкреплялся молодыми овощами – дворовые псы, все как один, его боялись до икоты.
…В том году мой отпуск закончился за неделю до первого сентября (я работал тогда сельским учителем). Школа наконец-то приобрела телевизор, и я полез на крышу ставить антенну. С этой крыши я и следил за развитием событий.
А начиналось все так.
Бригада сельских строителей в составе трех мужиков завершала косметический ремонт здания школы. Им оставалось заштукатурить небольшой участок стены под самой крышей. Работу мужики начинали обычно очень рано – часов в шесть. Ровно в одиннадцать у них по плану был обеденный перерыв – по законам того времени спиртные напитки разрешали продавать только с одиннадцати часов утра. Услышав из динамика, повешенного у конторы заветное: «Пи-пи-пи-пи-пи-пии. Московское время одиннадцать часов», работнички спрыгнули с козел, спешно помыли руки из железной бочки с водой, подхватили свои «тормозки» и рысью помчались в сторону сельмага. Обед у них начинался с традиционной чекушки, потом – насколько хватит в складчину денег, после чего они либо сладко спали в тени сельмага, либо расходились по домам, следуя святому принципу социалистического хозяйствования: «Работа не волк, и неделю простоит».
В одиннадцать пятнадцать в школьном дворе появился Фриц.
Судя по всему, он только-только выдернул свой штырь из земли и по дороге к селу никого достойного не встретил. Нерастраченная энергия била из него ключом. Он победно оглядел поле предстоящей битвы и нашел себе противника. Это был смотанный в бухточку телевизионный кабель, сброшенный мною с крыши. Он все еще покачивался в метре от земли. Покачивался – значит, двигался. А это как раз то, что Фрицу и требовалось.
Фриц наклонил голову к земле и помчался вперед. Бамс! Удар пришелся как раз по козлам. Козлы зашатались, заходил ходуном стоящий на козлах грязный табурет, с табурета сорвалось гнутое ведро с остатками строительного раствора. Бамс! Ведро наделось прямо на голову Фрицу.
Фриц встал на дыбы, как боевой конь, и затряс головой. Ведро только прочнее погрузилось на рога. Остатки раствора потекли по козлиной бороде, кусками прилипая к шее и груди. Дужка ведра отлипла и опустилась козлу под шею. Скульптурная композиция очень напоминала где-то виденное мною изображение тевтонского рыцаря – у рыцарей тоже были шлемы в форме усеченного конуса…
Фриц опустил передние копыта и в панике заметался по двору. Ослепленный, испуганный и обиженный, он не находил выхода. Один раз он стукнулся ведром о забор, во второй раз он налетел на те же козлы, в третий – чуть не протаранил стенку туалета.
Школьный двор с одной стороны заканчивался зарослями кустарника, за которыми росли огромные деревья. Есть подозрение, что эти насаждения некогда планировались как небольшой парк (как-никак, с одной стороны – колхозная контора, с другой – школа, с третьей – сельский клуб, с четвертой – памятник погибшим воинам; культурный центр села!). Потом парк одичал и зарос до такой степени, что в нем можно было годами вести партизанские действия.
Фриц наискосок влетел в кустарники акации, широкой дугой прошелся по ним, но в результате добился только одного: веревка захлестнулась о мощный куст, штырь заклинило между стволами, а мощный рывок завалил Фрица набок. Бедный козел пытался одновременно и сбросить с головы ведро, и подняться. Бока его ходили ходуном – животному трудно было дышать.
Я сначала смеялся так, что чуть не свалился с крыши, а потом мне стало жаль «тевтонского рыцаря». Я спустился с крыши и пошел ему помогать.
Перво-наперво я выпутал из кустов веревку. Почувствовав мое присутствие, Фриц подхватился и опять заметался в панике. Но я держал его крепко. По массе мы были примерно одинаковы, поэтому центр нашего беспорядочного движения по двору приходился приблизительно на середину веревки, а середина веревки успела описать в пространстве замысловатую кривую длиной не менее километра. С большими усилиями я дотянулся до столба и обвязал вокруг него веревку. Отскочил в сторону и, перехватив Фрица за ошейник, попытался ввести хоть какой-то порядок в его хаотическое движение. Это мне более-менее удалось, когда козел сделал полный оборот вокруг бочки с водой и уперся ногами в землю, пытаясь вылезти из ошейника.
Вот тут-то я и стянул с него ведро, схватил за рог и стал поливать его козлиную морду водой. Сначала Фриц задергался еще сильнее, а потом, видимо, сообразил, что вода в данной ситуации – совсем не так уж и плохо. Он затих и успокоился. Еще больше успокоился, когда открыл глаза. После этого стоял смирно, покорно поворачиваясь в ту сторону, в которую я его направлял.
К концу водной процедуры мы и вовсе подружились. Он безропотно пошел за мной, когда я его повел откручиваться от бочки, смирно стоял, когда я отвязывал веревку от столба и шел со мною рядом, когда я вел его к хозяевам…
В тот день мы встретились с Фрицем еще раз. Покончив с антенной и подключив в конце концов телевизор, я счел свою миссию на сегодня завершенной, запер школу и отправился на электричку. Мой маршрут пролегал через все тот же луг мимо пасущихся коз. «Тевтонский рыцарь» был уже на своем месте. Пережитое им нервное потрясение лишило его на некоторое время аппетита, поэтому он просто отдыхал, лежа на травке. Завидев меня, поднялся и пошел навстречу. Я рискнул подойти к нему поближе, но держал ушки на макушке – в любое мгновение готов был отпрыгнуть на безопасное расстояние. Фриц подошел ко мне и попытался своими теплыми губами пожевать мне руку.
Назавтра мы шли на работу уже вдвоем – кончился отпуск и у Надежды Ивановны, учительницы английского языка. Метров за двадцать до Фрица Надюха стала забирать вправо, в обход. Я смело пошел прямо на козла.
– Ты куда? Обалдел, что ли?.. Это же Фриц!
А Фриц уже шел мне навстречу, весело подергивая хвостиком, вот он потянулся губами к руке… И шел со мною рядом, насколько позволила веревка.
– Фантастика! Как ты его приручил?
– Педагогика! Понимать надо! – хвастливо ответил я.
…А вы говорите: «козел, козел»! Из козла тоже можно сделать рыцаря – если надеть ему на голову ведро с раствором. Отличный педагогический прием! Проверено на практике! Не верите? Сами попробуйте… Козлов-то сколько вокруг нас!
Машка-путешественница
Каждый человек, с которым нас сводит судьба, оставляет в памяти какой-нибудь след. Тетя Туся мне припоминается своей знаменитой поговоркой: «Поспешность нужна в двух случаях – при ловле блох и при поносе».
Не знаю, сама ли она ее сочинила или от кого-то раньше слышала, но до определенного момента нею не злоупотребляла, зато потом стала повторять ее минимум дважды в день.
Этот момент я запомнил очень хорошо. Но начну с предыстории.
Предыстория банальна, как и вся наша жизнь: бабушке Тусе детки подбросили внучка. Причина – чтобы он своим присутствием не мешал писать дипломный проект. Дело в том, что Тусины дочь и зять совершенно одновременно завершали свое высшее образование в одном из учебных заведений областного центра.
Сердобольная бабуся во внучке своем души не чаяла и очень-очень заботилась о его здоровье. А вы можете представить себе малыша здоровым, если он не питается козьим молоком? Вот именно! Поэтому тетя Туся купила молодую козочку Машку.
Чтобы у козочки было молоко, надо, чтобы у нее родился козленочек. А чтобы родился козленочек, что надо? Тоже правильно! И тетя Туся пошла искать своей Машке жениха.
Жених, естественно, нашелся. Не жених, а загляденье! Молодой, но опытный. В ожидании очередной невесты землю рогом и копытом рыл! Чтобы не оттягивать дело в долгий ящик и не заставлять молодого… гм… козла лишнее ждать, тетя Туся схватила Машку за веревку, сунула в карман три рубля (услуги жениха денежек стоили) и потащила на свадьбу.
Его Величество Случай свел меня с тетей Тусей и Машкой прямо на станции. Дело в том, что козел-жених и коза-невеста жили по разные стороны железной дороги и кратчайший путь к свадьбе лежал именно через станцию.
– Помоги мне переправить Машку через тамбур! – попросила меня тетя Туся.
– Вы с ума сошли! Козу – через тамбур! – я попытался было отказаться.
– Так она под вагон лезть не хочет…
Переходного мостика через многочисленные пути еще не было, поэтому пеший люд либо подныривал под вагоны, либо пользовался тамбурами.
– Тетя Туся! Да обведите вы козу вокруг этого товарняка!
– Нет, милок, обходить слишком долго, а мы очень торопимся! Подсади, будь другом! Я залезу вперед и буду ее тащить за рога. И все. На той стороне я ее и сама сдерну…
Не скажу, что Машка выполняла сложный акробатический этюд с большим энтузиазмом. На нижнюю ступеньку она стала без осложнений, вторая ступенька оказалась ей не по росту – с земли не достать, а с первой ступеньки надо согнуться так, как козы еще не научились… Короче, после пяти минут кряхтенья мы буквально на руках внесли упирающуюся Машку на площадку тамбура.
Тетя Туся вытерла рукавом пот со лба.
– Да, – призналась она, – работка оказалась труднее, чем я думала! Ты уж, раз начал, помоги мне ее с той стороны снять!
Я хотел, конечно, помочь… Но не успел: поезд загремел сцепками и отправился…
До сих пор хорошо помню, как метались по площадке тетя Туся и Машка. Пока поезд набирал ход, тетя Туся могла еще спрыгнуть, но Машка… Ясное дело: уехали вдвоем!
А я пошел предупреждать дядю Виктора, тети Тусиного мужа, что свадьба скорее всего затянется на неопределенное время. Это известие было принято с большим энтузиазмом и сопровождалось пламенной пятиминутной речью. Если из нее (из речи) выбросить все нецензурные слова, то она свелась к одному слову: «Дура!». Я так понимаю, что дядя Виктор имел в виду Машку – где вы видели умную козу?
Свадьба затянулась почти на двое суток… О приключениях Машки в электричках я рассказывать не буду – не видел и не слышал. Но все обошлось благополучно. Одна осталась неувязочка – когда тетя Туся доила Машку, то молила Бога, чтобы со станции не донесся сигнал электровоза – коза начинала брыкаться и не давалась доиться.
Пирамида
Знойный летний день. Розовый столбик термометра упорно приближается к тридцати. Безоблачное небо огромной прозрачно-голубой линзой фокусирует солнечные лучи на листьях яблонь, на цветущих кустах картофеля, на ощетинившихся зелеными стрелками лука грядках приусадебного огородика, на красных черепичных крышах домишек…
В такую жару жизнь в городке замирает: люди предпочитают оставаться в прохладных саманных хатках с прикрытыми от палящих солнечных лучей ставенками, животные ищут тенистые места под деревьями и кустиками, куры под деревьями разгребли себе ямки и зарылись в пыль, прикрыв белесыми пленками глаза. Даже ветерок куда-то стыдливо спрятался, признав свое поражение перед Его Величеством Полуденным Солнцем.
Сонная тягучая тишина овладела миром… Даже время, подчиняясь законам теплотехники, растаяло и с трудом передвигает стрелки старых ходиков. Тик… Так… Тик… Так…
Из буйно цветущих кустов соседского картофеля с превеликим трудом вывалился наш злостный нарушитель границы – соседский щенок Кузька. Палящее солнце достало его и под картофельной ботвой, поэтому он отважился на дерзкий шаг – пересечь границы чужих владений и улечься в тени нашего домика. Владения принадлежали нашей кошке Мурке, самого страшного Кузькиного врага с того самого момента, когда месяц назад влажный носик щенка впервые появился из-под куста малины, растущей по границе с соседским участком.
Но Мурке было не до охраны владений – она, вывернув живот к небу, лежала под яблоней, разбросав лапы. Весь ее внешний вид показывал, что появись здесь даже Варвара – кошка из двора других наших соседей, – она даже лапой не пошевелит в защиту своего законного участка.
Итак, Кузька, едва не касаясь тонким розовым язычком земли, вывалился из кустов и упал, едва почувствовал подушечками своих маленьких лапок прохладу кирпичного бордюрчика.
Бедняга и не подозревал, какое тяжкое испытание готовит ему судьба в лице другого нарушителя владений Мурки – любимого сыночка Варвары. Котенок был немного моложе Кузьки, три недели назад у него прорезались глазки, поэтому он с интересом изучал окружающий мир. Возможно, ему было жарко, но Котенок виду не подавал. В данный момент он гнался за жужжащей серой мухой, благо та тоже норовила больше держаться в тени.
Маршрутный лист мухи был составлен таким образом, что она подлетела к Кузьке, резко взмыла вверх и исчезла где-то в щели под черепицей. Вот здесь-то Котенок, у которого и имени еще не было, обнаружил Врага. Если бы Кузька по молодости лет не повел мордой в сторону мухи, то Котенок, скорее всего, принял бы его за предмет неодушевленный…
Но дело было сделано!
Увидев страшного Кузьку, Котенок подался корпусом назад, как будто кто-то настойчиво потянул за хвост. Шерсть на нем встала дыбом, глаза округлились, пасть раскрылась, и из нее вырвалось самое страшное шипение, на какое была способна кошачья отвага.
Такое живописное зрелище не могло не заинтересовать Кузьку. Он мигом стал на четыре лапы, будто его пружиной подбросило. О жаре он забыл мгновенно! Вот оно – интересное!
Котенок не ожидал увидеть такого громадного зверя! От кошачьей отваги не осталось и следа. Бедняга сделал немыслимый кульбит и со всей возможной прытью понесся прочь от Врага.
Это было его ошибкой. Тысячи и тысячи поколений предков Кузьки закладывали в его гены инстинкт преследователя. Раз нечто убегает, значит, его стоит догнать! Кузька помчался вслед за Котенком. События развивались настолько стремительно, что щенок даже не успел прилично тявкнуть. Так, пискнул, что прозвучало совсем уж несолидно.
Бедный Котенок мчался по саду, каждой шерстинкой чувствуя приближение Врага. Всё, братцы, дальше горизонтальные маршруты не спасают! Тысячи и тысячи поколений предков Котенка заложили ему в гены инстинкт вертикального взлета. И пусть Котенок еще никогда в жизни не лазил по деревьям – он стрелой понесся по стволу ближайшего дерева в то самое мгновение, когда Враг уже буквально держал в своей ужасной пасти его дрожащий хвостик!
Кузька проскочил мимо ствола дерева, так и не поняв, куда же делось ТО, за чем он гнался. Инерция пронесла его еще полметра. Теперь следовало остановиться и внимательно оглядеться, обнюхаться, наконец… В это мгновение ему на спину свалилось что-то страшное, ужасное, немыслимо грозное. Это нечто больно вцепилось когтями в спину бедного щенка сразу в четырех местах. Кузька взвизгнул и пустился наутек. Если бы у Кузьки был на темени запасной глаз, с помощью которого можно было бы рассмотреть врага, то это, возможно, разрядило бы ситуацию, но глаза не было… Зато был первобытный животный УЖАС!
А случилось вот что.
Котенок использовал свои навыки верхолаза впервые в жизни. Бедняга просто не рассчитал силу своего страха – он, вероятно, думал, что будет карабкаться по стволу спасительного дерева до самого солнца. Но… На высоте ровно один метр двадцать семь сантиметров ствол нашей старой сливы раздваивался. Перепуганный котенок этого не учел и, царапнув когтями воздух, вылетел на другую сторону рогатины. Баллистика движения маленького тела бросила его прямо на что-то пушистое и горячее. Это пушистое и горячее издало звук и начало двигаться… Котенок слишком мало жил – мама Варвара еще не учила его пользоваться транспортными средствами. К только что пережитому – да какое там: к еще переживаемому – страху преследования присоединился страх свободного полета и УЖАС принудительного движения.
Бедняга еще крепче вогнал свои острые коготки в Кузькины бока и заорал благим матом…
Кузьке еще никогда в жизни не было так больно. А когда ЧТО-ТО, прицепившееся к нему со спины, еще и заорало дурным голосом, Кузька не выдержал – он тоже завизжал и заметался по огороду… Ботва картофеля больно била обоих по мордам, заставляла закрывать глаза и умножала страх…
Пирамида из двух животных носилась среди картошки со звуком, напоминающим сигнал сирены «Воздушное нападение». Мурка тревожно подняла на звук голоса голову, но в это время из картошки на нее выскочило что-то совершенно невиданное и громкое. Старая кошка одним прыжком преодолела трехметровое расстояние от ствола яблони до порога веранды и пулей влетела в комнату, перевернув по пути плошку со своей едой.
А пирамида тем временем переместилась в следующий двор и принялась наводить переполох в курином семействе. Глупые птицы в панике покидали свои уютные ямки и с громким кудахтаньем взмывали в воздух, беспомощно хлопая не приспособленными для длительных перелетов крыльями. Поднялась туча пыли, из которой вылетел возмущенный начальник куриного гарема – красавец-петух – и понесся по саду как самый последний цыпленок, теряя из хвоста перья. Грозный султан спасал свою шкуру, бросив всех своих пернатых жен на произвол судьбы. На куриный переполох залаяли все соседские собаки, с крыши голубятни через три дома от нас поднялась стая голубей…
Заслышав в разноголосице звуков испуганный голосок своего Кузьки, лаяла, скулила и рвалась с цепи Джильда – Кузькина мать…
Наконец, Кузька случайно нашел щель в заборе и выскочил на улицу. Пирамида помчалась по траве, а за ней – облачко пыли, долго не оседающая в связи с отсутствием ветра. В сотне метров от забора пирамида, слава Богу, распалась…
Обессилевший Кузька с трудом доплелся до своего двора, под защиту Джильды. Я подобрал Котенка и отнес его, дрожащего, к Варваре.
Куры вновь разлеглись по своим ямкам. Мудрая старая Мурка не рискнула больше выходить на улицу и вытянулась вдоль порога.
Жара… Тишина…
Благодарность
Сколько ни читал статей о животных, всюду явно или неявно говорилось о том, что они, дескать, живут инстинктами да рефлексами… Разумом, утверждают господа профессора, природа наделила исключительно Человека. Она, то есть природа, одарила человека и только человека способностью переживать возвышенные чувства, животным же оставила разве что чувство привязанности к хозяину. Да и то, утверждают знатоки животных нравов, привязанность – не что иное, как условный рефлекс.
Не буду спорить с профессорами, а расскажу одну, на мой взгляд, интересную историю…
Однажды нашей семье крупно повезло – досталась летняя путевка в очень даже приличный пансионат. Уютные корпуса пансионата были расположены в живописном лесу на берегу неширокой речушки, настолько лишенной человеческого внимания, что в ней еще водилась рыба.
Я бы не осмелился отнести себя к категории заядлых рыбаков, но в тот раз прихватил с собой удочку и ни разу не пожалел об этом. Это же так здорово – встать на рассвете, сесть на берегу сонной теплой речки и слушать лесную тишину на фоне делового щебета лесных пернатых! Воздух – хоть режь ножом и намазывай вместо масла на хлеб!
Улов в такой рыбалке – не главное, хотя до завтрака, как правило, удавалось поймать дюжину-другую рыбешек величиной с ладошку.
На третий или четвертый день появилась Она. Села у кустика буйно разросшегося молочая и стала внимательно следить своими большими желтыми глазами за моими успехами.
Она – это кошка серой масти со светлыми разводами.
– Муррр! – сказала Кошка вместо приветствия, и это сразу же выдало в ней Воспитанную Домашнюю Кошку. Одичавшая кошка с помойки трусливо бы подсматривала откуда-то из-под кустика, выжидая, когда можно было бы или украсть, или подобрать то, что осталось. Кошка-попрошайка, каковых водилась тьма возле столовой, стала бы мяукать. Эта же Кошка ограничилась вежливым «Муррр!».
Откуда в лесу, километрах в трех-четырех от ближайшего жилого дома, появилась Воспитанная Домашняя Кошка? Ответ на этот вопрос мне не известен и по сегодняшний день.
Кошка чинно сидела и наблюдала. Вот нервно дернулся поплавок, я рванул удилище… и вытащил рыбешку величиной с мизинчик. Естественно, этой частью улова я поделился со своей гостьей. Прижав лапой к траве дергающуюся верховодочку, Кошка тут же мгновенно с нею разделалась. Обратите внимание: не потащила в кусты, пугливо озираясь, а съела тут же, при мне. Это свидетельствовало о том, что когда-то люди ее кормили, она привыкла без опаски есть в их присутствии… Кошка не выглядела тощей, но съела с такой жадностью, что мне стало ясно – гостья голодна.
Четыре-пять часов на свежем воздухе – тяжелое испытание для желудка, поэтому я брал с собою на рыбалку что-нибудь пожевать, что позволяло мне дожить до завтрака. Я бросил гостье кусочек хлеба, и Кошка не стала отказываться.
С тех пор так и повелось – Кошка появлялась на берегу через несколько минут после моего прихода, вежливо здоровалась своим неизменным «Муррр!» и чинно садилась в сторонке в ожидании угощения. Ко мне Кошка близко не подходила – возможно, у нее были основания не очень доверять человеку.
Однажды произошло такое. Рыбка «моего» размера сорвалась уже в воздухе. Упала на травку и забилась, пытаясь запрыгнуть опять в воду. Кошка плавным движением прыгнула на нее и прижала обеими лапами к земле, но кусать не стала, а вопросительно глянула на меня, как бы упрекая: «Что же это ты – рыбка по размерам твоя, а ты ее мне швыряешь?».
Не знаю, как там насчет доказательства теоремы Пифагора, но в геометрии Кошка разбиралась – хотя бы в части размеров причитающейся ей рыбки.
Я похвалил Кошку, попытался ее погладить, но она плавным движением ускользнула из-под моей руки: я тебе, мол, доверяю, но не настолько, чтобы допустить панибратство.
Моя детвора, прослышав про Кошку, встала пораньше, чтобы посмотреть своими глазами на это чудо. Кошка малышам понравилась. Они стали приходить по утрам и скармливать ей котлетки, припасенные с ужина, и прочие кошачьи лакомства. Кошка подношения принимала с благодарностью, даже позволяла ненадолго брать себя на руки, после чего настойчиво выскальзывала и спрыгивала на землю. Но не убегала, а оставалась здесь же – просто не допускала панибратства.
Пролетели дни, и срок отдыха подошел к концу.
– Всё, красавица, – сказал я Кошке однажды, – сегодня мы с тобой прощаемся. Вот твоя последняя рыбка…
Я смотал удочку и остановился, прощаясь с уютным уголком природы.
– Мурр!
Я обернулся. Смышленая Кошка обыкновенно уходила, когда видела, что удочки смотаны и рыбный промысел окончен. Сегодня было сделано какое-то исключение.
– Мурр!
Кошка отошла еще на метр и снова уселась на траву. Увидев, что я на нее смотрю, снова чуть-чуть отбежала:
– Мурр?
Голову готов дать на отсечение, что очередное «Мурр» прозвучало вопросительно: «Ты меня понимаешь?». Я понял – Кошка меня звала. Я оставил удочку на берегу и отправился за ней.
– Мурр!
Каждые пятнадцать-двадцать метров Кошка оглядывалась и подгоняла меня: «Не отставай!».
Наконец-то мы пришли. Кошка вспрыгнула на ствол поваленного дерева и торжественно уселась. Вся она светилась гордостью и достоинством. И действительно, было чем гордиться: в куче бурелома дружно резвились трое умилительно прелестных котят.
Не знаю, что могло произойти, чтобы Кошка покинула своих хозяев и ушла в лес выводить котят. Но факт есть факт. Теперь она привела меня к своему потомству, чтобы похвастаться: «Вот, посмотри, каких красавцев выходила с твоей помощью!».
Понимаете? Кошка не давалась в руки, но привела посмотреть на свое потомство! Она мне доверяла!
Я взял одного котенка в руки!
– Мурр?
В рыжих глазах появилась тревога: «Ты ничего плохого не сделаешь?». Тревога не исчезала до тех пор, пока я не поставил малыша на землю. Тот без промедления погнался за кем-то из своих братьев.
– Мурр! – удовлетворенно сказала Кошка…
Автобус увозил нас из пансионата. Я смотрел в окошко на проносящиеся мимо деревья и думал о Кошке.
Три недели я подкармливал ее, а она кормила-выращивала своих котят. Каким-то шестым чувством почуяла, что нам предстоит расстаться и решила (я это слово употребляю сознательно!) меня отблагодарить. Как? Не мышку же из лесу мне нести! Она показала мне своих котят, свою гордость.
Что бы ни писали мудрые профессора, не одними инстинктами живет животное. Не было у Кошки ко мне привязанности, не признавала она во мне хозяина. А чувство благодарности – было!
В отличие, скажем, от некоторых людей…
Прощание
Кошка Мурка прожила у нас тринадцать лет – всю свою сознательную и несознательную жизнь. Как и полагается кошке, ловила мышей, не брезговала зазевавшимся воробышком, при случае тянула со стола все что плохо лежит, за что получала тряпкой по своей наглой кошачьей морде, приводила котят и любила спать у меня на животе, нежно мурлыча свои кошачьи песни. То есть Мурка нормально прожила долгую кошачью жизнь…
А теперь она, старенькая, лежала на подстилочке у теплой печки. Время от времени вставала, лакала из плошки свою «пенсию» – налитое ей молочко – и вновь возвращалась на свой лоскуток старого одеяла. Раз в два-три дня отпрашивалась по своим интимным делам во двор и через несколько минут возвращалась на свое тепленькое местечко. За зиму она очень ослабла – ей даже трудно было запрыгнуть ко мне на топчан. Если я брал ее на руки, она несколько минут исправно мурлыкала, а потом крепко засыпала, едва слышно посапывая.
К весне она и вовсе обессилела. Если и вставала, то передвигалась медленно, чуть покачиваясь…
Подули теплые ветры, снег стаял, обнажая сохранившуюся под зимним одеялом травку, которая тут же стала зеленеть, а однажды даже прошел ливневый дождь – почти как летом. Под вечер ветер разогнал тучки и на короткое время выглянуло солнышко, прежде чем уйти за горизонт.
– Мяу! – вдруг внятно произнесла Мурка и встала со своего коврика.
– О! Посмотрите на нее! Никак очухалась! – воскликнула бабушка. Действительно, мы давно уже не слышали Муркиного мяуканья. Мурка подошла к своей кормилице-бабушке.
– Мяу!
– Да вот же у тебя полное блюдце молока – чего ты еще просишь?
Мурка благодарно потерлась о бабушкину ногу и подошла к кринке. Чуть-чуть полакала.
– Мяу! – сказала Мурка и поплелась в другую комнату, к матери. – Мяу! – Мурка села напротив, глядя на мать. – Мяу!
Мать погладила Мурку по голове.
– Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… – замурлыкала кошка и опять потерлась мордой о ногу. Развернулась и приковыляла ко мне. – Мяу! – Мурка, как и когда-то, вцепилась когтями в мою штанину.
Я взял кошку на колени.
– Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… – Мурка терлась мордочкой о мой подбородок. Нос у нее был влажный и теплый. Затем она свернулась у меня на коленях калачиком. – Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… Хр-р-р-р… – немножко помурлыкала она и на какое-то время затихла. Я, занятый чтением учебника, чисто механически гладил ее.
– Мяу! – Мурка неожиданно проснулась и спрыгнула с моих рук. Получилось очень неуклюже – она припала на передние ноги и стукнулась мордой об пол. – Мяу! – Мурка подошла к двери и просительно уставилась на щеколду.
– Выпусти ее, она три дня не выходила на улицу, – сказала бабушка.
Мурка, шатаясь, вышла на освещенную последними лучами солнца дорожку, ведущую от порога к сараю. На серединке она оглянулась и долгим-долгим внимательным взглядом посмотрела на меня. Потом опустила голову вниз и ушла куда-то за сарай.
Ушла навсегда…
