litbook

Поэзия


Табак для дёсен0

Родриго

Зловещая пустыня океана,
надменных звёзд застывший хоровод
над парусом Родриго де Триана,
пассатом увлекаемый, плывёт.

Уже тоска всё сердце исколола,
качалась мачта — сон одолевал,
но родину грядущей кока-колы
он раньше Христофора увидал.

Исполнил «Тьерра!» в стиле а капелла
и ощутил сквозь радостную боль:
за ним — три дерзновенных каравеллы,
Севилья, Изабелла и король.

Над «Пинтой» закружили альбатросы,
вождь инков Виракочу призывал,
а выкрик ошалевшего матроса
Колумбом вписан в судовой журнал.

Но Христофор схитрил одномоментно,
в журнале нужный росчерк произвёл:
от короля пожизненная рента
и мелкий бонус — шёлковый камзол.

Родриго не перечил адмиралу,
и без того в испанских кабаках
лихого парня-первооткрывалу
поили и носили на руках.

Несложно жить, познав секрет ремёсел,
и он корпел во славу мастерству,
до боли сжав в тисках беззубых дёсен
трофейную табачную листву.

 

* * *

С детства запомнились эти слова:
хлеб береги — он всему голова!

В омут мучительных дум погружён,
замер над хлебницей с острым ножом
и испытал оглушительный стресс:
как, неужели я головорез?
 

 

* * *

Пропал внезапно человек,
изволил как бы испариться;
его искали пять коллег,
родные и майор полиции.

Куда он подеваться мог?
Как всё туманно и зловеще;
не посылают и намёк
его разбросанные вещи.

Вдруг за обшарпанным трюмо
искусным бдением майора
находится его письмо:
«Ушёл в себя, вернусь не скоро».

И вопрошают все, скорбя:
когда ж он выйдет из себя?

 

* * *

         С. К.

Радушно потчевал писатель
двух типографских работяг —
бутылку горькую поставил
на остывающий верстак,

где незадолго до радушья
старательно, как птицу влёт,
его растраченную душу
упаковали в переплёт.

Хмельным огурчиком похрумкав
под говор тостов проходных,
тираж по рюкзакам и сумкам
сообразили на троих.

Упал в пакет остаток пира,
под грузом пыжится спина...
Проспект, автобус, лифт, квартира.
Усталость. Дальше — тишина.




* * *

Морской залив я гладил мерным брассом,
ленивый вал созвездия качал —
тогда я кóмпас называл компáсом
и километры в мили обращал.

Удобно под одной стандартной схемой —
на клеточки расчерчена земля,
но не в ладу с метрической системой
овраги, перелески и поля.

Мы так легко всё лишнее забыли,
но держит память, видно, неспроста,
чему равны взволнованная миля
и рваная российская верста.

 

Капельница

В палате гнусно пахло вечностью,
висок пульсировал с утра,
но, нежно вспыхнув белой свечкою,
ко мне явилась медсестра.

Так незаметно и по-доброму,
улыбкой горести прикрыв,
бахчисарайское подобие
перевернула на штатив.

И сердобольно, и играючи
она склонилась надо мной
и слёз фонтан непросыхающий
вонзила в вену мне иглой.

Спасение и наказание
я в одночасье испытал —
чужие беды и страдания
сквозь сердце с кровью пропускал.

Потом лениво на поправку
пошёл, минуя ад и рай...
А капельницу на заправку
отправили в Бахчисарай.

 

Татарка

Из платья — словно из шатра,
и не бывает слаще мига,
когда сдаюсь я до утра
в твоё пленительное иго.

И ненасытна, и чиста
грудь, не познавшая креста.

Как выдержать твои глаза?
Молчат столетия об этом...
Знать, до сих пор Темир-мурза
летит на гибель с Пересветом.

 

Чукча

Я чукча, я живу в яранге
и вытворяю чудеса:
я сполохи, как бумеранги,
завихриваю в небеса.

Я упорядочил движенье
пяти блуждающих комет,
я увеличил напряженье
того, чего в природе нет.

Я в гости к белому топтыге
полярной ночью прихожу
и вековую мудрость Книги
на зверский рык перевожу.

Я опроверг мудрёным утром
всем надоевший постулат,
Тунгуску ослепил салютом
мой мыслетронный агрегат.

Когда в команде нашей, «Челси»,
вратарь был списан за газон,
то это я, невольник чести,
держал ворота весь сезон.

Потом по тундре на оленях
пронёсся с кубком УЕФА —
как ликовали населенье,
земля и пятая графа!

Чукотский дух могуч, как крепость,
бодрит, ядрёный, как зима,
и наш национальный эпос
едва вмещается в тома.

А в первенстве по анекдотам
мы честно выбились в финал
и соревнуемся с народом,
что прежде лидерство держал.

Врагом пленённый Абрамович
мне крикнул: «Кореш, выручай!» —
и в обречённом этом зове
такой был тягостный отчай,

что вмиг оленем беспантовым
я в части воинской возник,
где на штыке у часового
дымил дурманящий шашлык.

Спасён Роман, кругом подлодки
спят, эхолоты отключив...
И лишь дрожит кадык Чукотки,
когда она всей мощью глотки
лакает Берингов пролив.

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1132 автора
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru