ФЁДОР ОШЕВНЕВ
ДВА РАССКАЗА
Верующий батюшка
Плох тот диакон, который не мечтает стать священником...
Сын протоиерея одного из соборов южного российского города Владислав Кураков мечтал. Собственно, будучи потомком духовного лица, он попросту не мыслил себе иной жизненной дороги. И еще характерно, что с раннего детства мальчик отличался глубокой рассудительностью.
В первый раз в первый класс – в семьдесят восьмом году – он пришел, ведомый за руку не только матерью, но и отцом, тогда еще совсем молодым батюшкой, облаченным в рясу. И, разумеется, уже потому обратил на себя особое внимание – как своей учительницы, так и директора школы.
Прошел месяц, и однажды она задержала Владика после занятий.
– Вот ты говоришь, что Бог есть, а наши космонавты, сколько ни летали, никогда его не видели, – авторитетно заявила она. – И почему?
– А для Бога космический корабль – это только малю-усенький из многих-многих коридорчик. Потому они Всевышнего из него и не видят. И никогда не увидят, если еще и не веруют, – был неожиданный ответ.
Учительница сразу не нашлась как возразить и сухо произнесла:
– Иди…
С ровесниками мальчик держался несколько обособленно, полагая, что среди них он по-своему избранный. Но когда требовалось постоять за себя, стоял и до конца. Лишь изначально обязательно крестился. И одноклассники быстро усвоили: если уж он это сделал, быть битве серьезной…
После школы – учеба в Ставропольской духовной семинарии. А перед самым поступлением в нее – так было угодно свыше – Владислав потерял мать. Она не смогла оправиться от обширного инфаркта, случившегося, когда сыну исполнилось шестнадцать, а сердечной недостаточностью страдала еще с детства.
В двадцать один год Кураков был рукоположен в диаконы. И во славу Господа начал свой путь служителя алтаря в старинном храме, когда-то возведенном на краю основанного задолго до революции кладбища. В тридцатые годы его полностью снесли и похоронили под масштабными производственными строениями. Ныне же об уничтоженном погосте напоминало лишь несколько могил, волею случая оказавшихся внутри церковного двора.
Кому-то из диаконов счастливится подняться рангом выше и стать священником чуть ли не на следующий день после первого Рукоположения, а кому-то предстоит надолго задержаться на уровне низшего духовного сана.
На всё воля Божия. Ну и людская тоже.
Когда-то, в самый разгар приснопамятной перестройки, несколько прихожан обратились к отцу Владислава: а не согласится ли батюшка баллоти
ОШЕВНЕВ Фёдор Михайлович ‒ прозаик, публицист. Член Союза журналистов России. Автор пяти прозаических (сборники повестей и рассказов) и двух публицистических книг (все изданы в Ростове-на-Дону). Публиковался во многих периодических изданиях России и зарубежья. В «Ковчеге» печатается впервые. Живет в Ростове-на-Дону.
© Ошевнев Ф. М., 2014
роваться депутатом в районный орган местного самоуправления, так сказать, самовыдвиженцем? Паства же, мол, и поддержит, и разрекламирует. Тогда протоиерей – скажем так, не очень продуманно – письменно испросил разрешения на это чуждое действо у каждого из постоянных членов Святейшего Синода.
Официального ответа ни от кого из них он не получил, но этот вопрос на заседании Синода разбирался, и в итоге священника едва не лишили сана (с перевесом в его пользу лишь в два голоса). Посчитали, что гордыня обуяла, раз в мирские дела ввязаться восхотел. А чтобы впредь всяк сверчок знал свой шесток, покарали, услав в далекий райцентр, в маломощный и скудный приход.
«Сын за отца не отвечает», – сказал еще до войны, на совещании передовых комбайнеров, товарищ Сталин, и эту знаменитую фразу немедленно и широко растиражировали советские газеты. Но последовавшие репрессии, увы, ее не подтвердили: в серпастом обществе ответ за родителя держать приходилось практически всегда. А священнослужителям – пусть даже и высокого ранга – ничто привычное, общечеловеческое не чуждо. Вот потому-то, когда, не единожды за многие лета, на епархиальном уровне обсуждался вопрос рукоположения диакона Владислава, кто-то да обязательно вспоминал: «Это ведь у него отца за малым не расстригли?»
И – общее резюме: «Пока подождем-с…»
К слову: хотя всякое сравнение и хромает, однако подобное поведение служителей культа отчасти походило на детскую склонность переносить личную неприязнь к какому-то учителю на его предмет.
«Всякая власть от Бога». Знаменитейшие слова апостола Павла. Библейская аксиома. Так что неупустительно исполнявшему свои, согласно сану, обязанности диакону оставалось только смиряться и терпеливо ждать… ждать… ждать…
Летят года неуловимо,
куда-то быстро вдаль спешат,
торопят нас неудержимо
законы Божии познать…
Отец Владислав даже и не помнил, где и когда прочел он эти бесхитростные строки, глубоко врезавшиеся в память. А года действительно летели… И вот уже минуло более двадцати лет церковной службы, близилась дата серебряной свадьбы («окольцевался» Кураков рано, будучи семинаристом), и дочь, окончив вуз, невестилась, а младшенькие – мальчики-близнецы – доросли до старшеклассников, постаревший же отец теперь часто прихварывал.
К этому времени засидевшийся в диаконах человек устал безропотно ожидать рукоположения. Нет, бунтовать он вовсе не собирался. Он просто устал…
И вдруг – исполнение давней, еще детской мечты, с которой человек с дошкольных лет следовал по жизни, произошло не во сне, а наяву!
Августовским воскресным днем, на литургии святого Иоанна Златоуста, церемония рукоположения, внушительная и торжественная, наконец свершилась. И уже бывший теперь диакон получил из рук епископа атрибуты служения священника: епитрахиль[1], пояс, фелонь[2], наперсный крест и Служебник[3], отныне став иереем. По завершении таинства не обошлось, конечно, без традиционного в таких случаях основательного застолья.
Впрочем, всё это было вчера. А сегодня утром новоявленный батюшка – пока еще в гражданском облачении – сошел с маршрутки и без четверти десять шагнул на столь знакомый церковный двор. Перед центральным входом в храм привычно осенил себя крестом и прошествовал в отведенный ему кабинет, располагавшийся в отдельно стоящем здании хозяйственных построек.
Там вновь перекрестился: теперь на иконы, двумя рядами висевшие на дальней стене довольно просторной комнаты с тремя небольшими окнами, облачился в песочный подрясник и черные туфли и взглянул на часы – близилось время приема прихожан и других лиц. Попутно отец Владислав отметил: хотя отныне обязанности его стали иными, чего-то особенного, подспудно ожидаемого им в первый день своей службы Господу в новой ипостаси, вовсе не происходило.
Но, собственно говоря, а чего именно следовало бы ожидать?
Ранее Куракову в подобных приемах напрямую участвовать не приходилось: не диаконовский это ранг. Вот молча слушать, как первый его настоятель ведет беседы с людьми, мудрости набираться да стараться таковую перенимать – это, конечно, куда легче. А тут – за всё и вся в ответе сам. Потому и волновался иерей: а вдруг да с каким необычным вопросом обратится кто-либо? Впрочем, на крайний случай всегда можно посоветоваться с опытным батюшкой – именно он сегодня по графику был дежурным священником в храме и вел богослужения.
Но никаких сюрпризов нынешний день пока не обещал. Прихожане испрашивали благословения на рождение отроча (ребенка) или на сдачу вступительных экзаменов в вуз, кто-то желал освятить квартиру, другой – икону, договаривались по времени о крестинах младенца, а пожилая супружеская пара наконец-то надумала венчаться. Однако вот и трагический случай: «Батюшка, у меня сын двадцатилетний разбился на машине, сейчас в реанимации в тяжелейшем состоянии. Умоляю: научите, что делать дальше?»
И каждому надлежало разъяснить, дать совет, успокоить…
Когда все просители наконец разошлись, отец Владислав вышел на церковный двор: проветриться и обозреть, всё ли на храмовой территории в надлежащем порядке. Вскоре ноги привели его в маленький садик, в глубине которого располагались пять сохранившихся давних могил.
На одной из них высился исполненный в неординарном, масонском стиле гранитный памятник в виде толстого ствола дерева с двумя отпиленными по бокам суками. Венчался он четырехконечным, из того же вечного камня, крестом. На срезах суков выбиты надписи: «Спаси, Господи, душу раба твоего» и «Мир праху твоему», а в центре ствола – вырубленная ниша со стеклянной, в металлической рамке дверкой: под лампадку. Под нишей же красовалась ритуальная и опять-таки сработанная из гранита табличка, внешне походившая на старинную грамоту со слегка заворачивающимися краями. Текст на ней гласил:
Здесь покоится прахъ коллежскаго асессора И. А. Кафтановскаго,
скончавшагося 25 апръля 1880 на 51 году.
– Здравствуйте, батюшка…
Отец Владислав повернулся влево: перед ним стоял маленький тощенький мужчина неопределенного возраста: то ли тридцать, то ли за сорок. Смущало сильно морщинистое и осунувшееся, плохо выбритое лицо. Но седина, даже на висках, вовсе не проглядывала. Серая рубаха, похоже, специально наполовину расстегнута, чтобы на хилой, но выпяченной груди хорошо был виден простенький нательный крестик. Очередной прихожанин?
– Здравствуй.
– Можно ли к вам обратиться?
– Обращайся, пожалуйста.
– Помогите, батюшка, чем можете, материально. Жена очень больная, после сильного инфаркта почти не ходит, только, пардон, до горшка. На лекарства бы…
Иерей молча достал бумажник и вынул из него единственную тысячную, оставив лишь три или четыре сталелатунных десятирублевика – чисто на проезд. Нет, дома-то еще деньги наличествовали. Но именно на эту имеющуюся при себе «штуку» Кураков сегодня вечером рассчитывал приобрести колбасы-ветчины-сыра-селедки на поминки: ведь послезавтра исполнялось двадцать пять лет со дня смерти матери.
«Ладно, как-нибудь обойдемся. На благое дело ведь. Такой же страдалице, как и мать была. А продукты… Что ж в конце концов еще завтра день будет, успеем закупиться», – подумал он.
– Спаси Господи, батюшка, за вашу доброту и помощь, – жадно цапнул крупную купюру тощенький. – Благословите на покупку лекарств.
– Бог благословит.
Проситель быстренько упрятал деньги во внутренний карман пиджака, для надежности еще и застегнув его на булавку. Для приличия потоптался с полминуты.
– Ну так я пойду?
– Иди с миром…
Тощенький скорым шагом удалился. А священник вновь воззрился на гранитный, столь необычной формы памятник.
«Видать, не из бедных покойный-то был, коль ему на этакую вычурность расстарались, – подумалось иерею. – Интересно, коллежский асессор – это высокий считался чин? Надо бы в Интернете глянуть… Полвека жизни… Немного, однако, он намерил. Удалось ли детей переженить? А собственно, были они у него? Одному Господу нынче ведомо... И сколь нагрешить успел и успел ли исповедоваться… Эх, жизнь наша скоротечная! Зато гранит второй век незыблем стоит. Но тоже: от всеобщего кладбищенского порушения лишь чудом уцелел…»
Тут к размышляющему о телесной бренности и долговечности монументов подошла пожилая свечни′ца, которая лет десять уж как работала в церкви.
– Батюшка, извиняюсь, у вас спросить можно?
– Спрашивай.
– Вот к вам сейчас мужчина такой мелковатый подходил, он денег просил?
– Да.
– И вы дали?
– Да.
– Ох, не на доброе дело он их у вас выцыганил.
– «Не судите, да не судимы будете». Он для больной жены, на лекарства.
– Батюшка, да он сроду никогда женат не был! Я ж его как облупленного знаю! По соседству живет. Бездельник и горький пьяница, креста на нем нет!
– Так имелся ведь.
– Значит, для блезиру нацепил. Он в церковь-то и носу никогда не кажет! А тут – сподобился. Видать, узнал откуда-то про ваше рукоположение и момент выигрышный подгадал. В свою пользу. Ну а когда со двора-то поспешал, увидел меня у ворот, приостановился да и заявляет: мол, батюшка-то новый ваш сильно верующий оказался. Я ему: «Окстись, охальник, а каким же ему еще быть?» А этот алкоголик ухмыляется и ответно: «Да я в том плане, что всякому встречному-поперечному сразу-то верить не след». И помчался – небось до ближайшего гастронома, побыстрее зенки залить.
– Что ж… Бог ему судья, – только и вымолвил священник, разом ощутивший душевный дискомфорт: ведь на чем удалось сыграть грешнику! На святом, на памяти о самом близком и родном человеке!
…Спустя двое суток, аккурат в день поминовения матери, свечница с утра вновь подошла к отцу Владиславу.
– Батюшка, можно обратиться?
– Пожалуйста.
– Помните, у вас позавчера мой сосед неблагополучный денег выпросил?
– Помню, конечно, – поморщился иерей: придумала же баба опять на больную мозоль наступить! И к чему?
– Ну так вот: не пошли они ему на пользу. Он в тот же день какой-то дряни паленой опился и к ночи помер. Сегодня похороны.
– Да-а-а, – поразился отец Владислав. – Надо же, насколько быстро его Божий гнев настиг. Господь ведь всё видит и никогда не бывает поруган.
Экспроприация экспроприаторов
За раскрытие тяжкого преступления – убийства, совершенного с особой жестокостью (бывший муж в состоянии наркотического опьянения нанес бывшей жене множество ножевых ран, труп скальпировал, вырезал груди и интимное место, а тело позднее прикопал за городом в лесополосе), начальник уголовного розыска Свердловского ОВД капитан милиции Олег Бессонов был поощрен солидной денежной премией. Основную часть шальной наличности он тут же отвалил на вещевом рынке за новенькую, с переливающимся мехом норковую шапку-обманку насыщенного черного цвета. Старая-то темно-коричневая нутриевая ушанка, ровесница лейтенантских погон оперативника, уже чуть ли не расползалась по швам.
На остатки бонуса офицер решил обмыть покупку. После затянувшегося как обычно рабочего дня несколько розыскников тишком собрались в кабинете Бессонова и стартовали с очищенной «Российской»… Заглянцовывали на финише баночным пивом «Туборг», приобретавшимся в складчину.
Часам к девяти вечера сослуживцы разъехались по домам. Бессонов уходил из кабинета последним. Навел порядок на столе, пищевой мусор и пустую стеклотару засунул в пластиковый пакет, готовясь выбросить его где-то за пределами райотдела. А то недавно начальство скомандовало с выставленной в туалете батареи водочных бутылок снять отпечатки пальцев в ЭКО (экспертно-криминалистическом отделении), затем элементарно вычислило «виновников торжества», и сразу последовали крутые репрессивные меры.
На улице мела поземка, январский мороз безуспешно пытался пробраться под новую шапку оперативника – по специфике службы он постоянно ходил в «гражданке» и милицейскую форму надевал лишь на строевой смотр да при вызове «на ковер» к большому начальству.
Благополучно избавившись от пакета со следами пиршества, Бессонов почти сразу сел в нужный троллейбус. Жил капитан от места работы сравнительно недалеко: на городском транспорте – всего четыре остановки. Но здесь уже была территория, подведомственная соседнему райотделу милиции.
Начальник угрозыска сошел с рогатого автобуса и устремился в проходной двор, выходящий на параллельную улицу, откуда до родного дома оставалось рукой подать, но… Но в темном «проходняке» коренастого офицера нагнали двое дюжих парней-качков. Оба в кожаных куртках, в ботинках на высокой шнуровке, в теплых вязаных шапочках.
Сотрудник угрозыска опасность почувствовал спиной. Приостановился, стал разворачиваться лицом к нагонявшим его «сиамским близнецам». Однако на долю секунды опоздал: страшной силы кулачный удар в скулу – будто по ней пудовой гирей шарахнули – свалил его на свежий снег. Впрочем, сознания Бессонов не потерял и неотрывно следил глазами, как подскочил к нему один из качков, – шестым чувством оперативник угадал, что бил именно он, – и вороватым движением сцапал слетевшую с головы обманку. Его подельник выставил вперед чуть согнутую в локте руку. Щелчок – и розыскнику был продемонстрирован автоматический нож с длинным клинком. Качнув «выкидуху» вправо-влево, громила приглушенно произнес:
– Подымешь хипеш – враз кишки выпущу. Усек, вонючка?
Полагая, что сказано вполне достаточно, он не спеша направился прочь от поверженной и ограбленной жертвы. Качок с шапкой в руке молча последовал за дружком.
Парни отошли уже шагов на десять – уверенные в себе, не оглядываясь на какого-то там между делом обобранного лоха, – когда Бессонов пружинисто вскочил на ноги, переполненный злобой к залетным преступникам. Явно залетным: напасть именно на него, начальника уголовного розыска ОВД, пусть даже и на «чужой» территории – да кто бы из местных бандюков на это отважился, будь они хоть самыми крутыми? Ну, сейчас «сиамским близнецам» аукнется!
Рывком – одна пуговица отодралась с мясом – оперативник распахнул пальто. Выдернул из наплечной кобуры пистолет Макарова – рукоятка «пээма» привычно и удобно легла в ладонь, – сбросил вниз флажок предохранителя. А патрон в патронник был уже дослан: Бессонов давно и сознательно нарушал правила ношения личного оружия, постоянно держа его во взведенном состоянии и убеждая сослуживцев, что лучше получить строгач в личное дело, чем пулю в лоб. И был по-своему прав: дважды патрон в стволе спасал розыскнику жизнь…
Сплюнув кровью, капитан рванулся вперед. Услышав позади скрип снега, качки приостановились, оглянулись. И замерли, разглядев пистолет в руке, казалось бы, безобидного «терпилы». Начальник угрозыска тоже остановился – метрах в трех от разбойников, держа оружие у бедра и направляя его дулом в грудь «близнецу» с выкидным ножом.
– Ну, дуремары, – сказал и опять сплюнул кровь офицер, – нарыли вы на свои пукели приключений. Уголовный розыск! – И на секунду вскинул левую руку с зажатой в ладони красной книжечкой – служебным удостоверением сотрудника милиции. – Живо на колени, чушки паскудные! И пику на снег, иначе обоим ялдометры отстрелю!
Нет, все-таки «сиамские близнецы» явно читали мысли друг друга. В один миг они слаженно драпанули к улице, откуда недавно входили в проходной двор.
– Стоять, гады отмороженные! Стоять, стрелять буду! – орал, бросившись вдогонку, оперативник.
В воздух он таки пальнул, когда качки поравнялись с решетчатыми воротами, а по инерции сжимавший в руке экспроприированную шапку-обманку наконец-то додумался швырнуть ее назад через голову. Похоже, рассчитывал, что, пока хозяин будет подбирать головной убор, удирающие смогут выиграть какое-то время и расстояние.
Нет, Бессонов остановился лишь на улице, где дважды шмальнул, метясь улепетывающим качкам по ногам, но в горячке промазал. Шарахнулись от оперативника парень с девушкой и мужчина с «дипломатом». И тут рядом с капитаном взвизгнули тормоза милицейского «уазика», по бортам которого и сзади были намалеваны крупные белые буквы «ПА» – патрульный автомобиль. Выскочили из него два бравых сержанта, в руках у каждого – автомат АКМ с откидным прикладом. Вороненые дула хищно нацелились на мужчину с непокрытой головой и в расхристанном пальто, палящего вдоль тротуара.
– Стоять! Руки вверх! – скомандовал старший патрульного экипажа.
– Даун! Их лови! – ткнул пистолетом вслед ускользающим качкам Бессонов.
– Бросай оружие! Стрелять буду! – услышал он в ответ.
– Да заткнись ты, олух! Свой я! – выкрикнул офицер. – Ведь уйдут! – и сунул было руку в карман: предъявить ведомственный документ, однако второй патрульный – водитель «пэашки», – посчитав, что в пальто подозреваемый лезет неспроста, перехватил его руку. Старший патруля блокировал другую.
Оперативник разразился матерной тирадой. Сержанты не остались в долгу. В словесно-силовой борьбе стражей порядка были упущены самые драгоценные секунды.
Наконец Бессонов перестал вырываться.
– Идиоты! Суньте руку мне в левый карман, там «корочка»!
И только тогда сержанты наконец узнали, кого они обезоруживают.
– В машину! – приказал оперативник. – Двое гоблинов шапку снять пытались, у одного нож-кнопочник. Приметные амбалы, я их хорошо срисовал! И откуда вы только взялись? Другой раз днем с огнем хрен доищешься…
– А что мы? – извинительно возразил старший экипажа, запрыгивая на сиденье. – Откуда б знать: видим, стреляет кто-то посреди улицы…
– Без формы, без шапки, – добавил водитель, врубая скорость. – Поди разбери – вы ж не с нашего райотдела…
«Уазик» ходко рванул с места. Старший экипажа схватил микрофон радиостанции – доложить дежурному по УВД города о разбойном нападении. Тот в свою очередь должен был ориентировать патрульно-постовые наряды и мобильные группы, передав им приметы преступников.
Пока «пэашка» безрезультатно прочесывала близлежащие кварталы, оперативник о новой шапке, сброшенной качком на границе улицы и двора, в горячке какое-то время не вспомнил. А когда спохватился, головного убора уже не нашли: видимо, кто-то из прохожих успел радостно прибрать к рукам. Тут-то Бессонов и вызверился на патрульных.
– Мутанты юродивые! Блиндамеды! Шариковы! Все мозги в туалете профукали! – честил он сержантов. – Буратины недоструганные! Веники! Морды бы вам обоим набить!
Потом плюнул накуксившимся и едва сдерживающим ответные крепкие выражения сержантам под ноги – раскроенная десна продолжала кровоточить, – и на просьбу экипажа ПА проехать в райотдел, написать о случившемся рапорт (офицер был обязан это сделать, угодив в потерпевшие), запальчиво заявил:
– Вы, бараны, на смене, а я свои двенадцать часов честно отпахал. Так что пошли оба на три буквы, а завтра еще и шапку покупать будете. Тимуровцы аховы!
И с этими словами удалился, подняв воротник пальто и шарф к ушам.
Сержанты до завтра ждать не стали, немедленно помчались в свой райотдел, настрочили соответствующие «реляции».
Через час к Бессонову домой уже стучались ответственный по родному ОВД – начальник криминальной милиции – и дежурный кадровик из городского Управления.
Помимо взятия подробного объяснения о случившемся розыскника еще заставили проехать в наркологический диспансер: для освидетельствования на алкоголь. Врач спецмедучреждения констатировал среднюю степень опьянения, что и было отражено в его заключении. Расследование «чепе» со стрельбой продолжил дежурный офицер из Управления собственной безопасности областной милиции.
Бессонов сидел в своем рабочем кабинете и с отвращением отвечал на вопросы специалиста из «отдела очистки», как именуют УСБ меж собой милиционеры других служб.
– Так-так-так. Итак, начнем. Когда, где, с кем и при каких именно обстоятельствах вы употребили спиртные напитки? – допрашивал капитан капитана.
– После работы, один. Зашел в «комок», взял там баночку вискаря, ну и… – соврал оперативник. – Как-то вот вдруг решил шапку новую обмыть.
– И именно в одиночку? – с подозрением уточнил уэсбешник.
– Ага.
– Не многовато ли было… без закуски? В банке ж триста тридцать граммов.
– Тут фишка, что я и принял, считай, всего половину. Не пошло оно, заморское, чего-то – наша очищенная куда лучше. Ну, я остаток в урну и запулил.
– Хм. Свежо предание. Впрочем, ладно пока. Объясните теперь, почему не оставили оружие в сейфе, – знали же, что с пистолетом в кармане лучше не употреблять?
– Вообще об этом не думал, – пожал плечами Бессонов. – Мы ведь, опера, без ствола разве что спим. А загодя, повторяю, выпивать не собирался, спонтанно все получилось.
– Так-так-так, – сказал уэсбешник и покатал авторучку по чистому листу. – Но почему изначально не подчинились требованиям сотрудников, находящихся при исполнении? Не выполнили команду положить оружие сразу?
– В запальчивости был. Вы же в курсе ситуации… нестандартной.
– Да какая разница? – поморщившись, возразил допрашивающий. – Закон, он для всех ситуаций одинаков.
Розыскник не нашелся, что ответить.
– Скажите, а вы действительно всячески обзывали сотрудников патрульного экипажа, в том числе и нецензурно? И грозили… – уэсбешник заглянул в рапорта сержантов. – Цитирую: «Набить обоим морды». Было?
– Похоже на то, – вздохнул и обреченно согласился Бессонов.
– Шапку вам купить тоже их понуждали?
– Насчет понуждения – явный перегиб.
– Так-так-так. Пусть. Предположим теперь, что вам действительно угрожали холодным оружием – свидетелей, увы, нет, – и вы применили огнестрельное по закону, после чего обязаны были отчитаться за свои действия перед руководством в течение суток. Но – отказаться проехать с экипажем в территориальный райотдел немедленно после разбойного нападения? Ведь вас всего-то просили лишь написать рапорт! Вы же сами – профессионал со стажем, откуда тогда столь явное пренебрежение к прописным милицейским истинам?
– А-а-а… – обреченно протянул оперативник. – На бумаге – одно, по жизни – другое. Раз мы этих амбалов по горячим следам не достали, дальше пиши пропало. Поверьте, как профессионал и говорю.
– Не поверю, – не согласился уэсбешник. – Кстати, так же как и в то, что спиртное в одиночку распивали.
– Вы же не первый год в милиции? – спросил-утвердил Бессонов.
– Ну и что с того? – с подозрением уставился на него собеседник.
– Ну и то, что даже если б и не один… повторяю: если бы… Все равно: друзей не закладывают. Ясно? Иначе как вместе под пули ходить?
В заключении служебного расследования по факту применения оружия капитаном милиции Бессоновым было отмечено, что в ходе опроса он «проявил неискренность». А также:
«В сложившейся ситуации действия офицера оказались тактически неграмотными. Личное оружие капитан милиции Бессонов применил правомерно, но находясь в состоянии алкогольного опьянения. Не выполнил команды экипажа патрульного автомобиля ПА-22, прибывшего на звуки выстрелов, положить табельный ПМ, хотя сержанты А. Е. Дымов и П. Д. Стукалин находились при исполнении, в форме и со штатным вооружением, а автомобиль был оборудован проблесковыми маячками и опознавательными знаками. Бессонов затеял с патрульными склоку, вел себя при этом по-хамски, всячески оскорблял младших командиров, угрожал им рукоприкладством, требовал из их личных средств возместить потерю головного убора, утраченного при неясных обстоятельствах. Оказавшись в качестве потерпевшего, не принял должных мер к своевременному оформлению необходимой документации по факту совершения разбойного нападения, что в конечном итоге позволило его участникам скрыться.
Приведенные факты указывают на необходимость рассмотрения вопроса дальнейшей целесообразности использования вышепоименованного офицера на руководящих должностях»…
И так далее, в том же духе и стиле.
По результатам этого заключения Управлением внутренних дел города был издан приказ, где назначенному виновному объявили серьезное взыскание: неполное служебное соответствие занимаемой должности. От снятия же с нее едва спасла репутация одного из лучших розыскников криминальной милиции.
А на работу капитан вынужден был опять ходить в старой, облезлой «нутриевке», которую, по счастью, не успел выкинуть.
И еще. Среди сотрудников ОВД ходили упорные слухи, что со временем начальник угрозыска провел свое собственное «шапочное» расследование с привлечением местных авторитетов. Качков-разбойников в конце концов вычислил и навестил, каждому аккуратно и без следов, но весьма чувствительно начистив физиономию. Потерю же обманки вдвойне компенсировал за счет самих виновников инцидента со стрельбой.
Так ли оно было в реальности – поди угадай. Однако факты упрямы: через какое-то время капитан Бессонов внезапно защеголял по райотделу в полной норковой красавице: шоколадной и с голубым оттенком подпуши. Руководство ОВД тут же чрезвычайно заинтересовалось: на какие, мол, шиши приобретался предмет роскоши. Розыскник скромно отбоярился, заявив, что это родительский подарок ко дню рождения. Начальство инквизиторски не поверило, уточняло дату появления Олега на свет и даже совалось проверять прибытки его отца и матери, однако в итоге вынужденно заткнулось.
Нарвался на сложнячку – воюй за разрешачку…
1 Епитрахиль – длинная раздвоенная лента, огибающая шею священника и концами спускающаяся на грудь.
[2] Фелонь – риза священника.
[3] Служебник – книга, содержащая основные богослужебные тексты, произносимые священником, и непременный атрибут для совершения литургии, поэтому еще называется Литургион.
