Памяти Николая Рябеченкова
Солдатский юморок судьбы,—
Не надо, тётя, не язвите,—
Порой уходишь по грибы,
А попадаешь в вытрезвитель.
Когда-то раньше стригли там.
Теперь щадят людишек скромных.
И всё же вынужден ментам
Отстёгивать от самых кровных;
Дай сердцу волю, и на штраф
Напорешься у нас в России —
Не потому, что ты неправ,
А потому, что ты бессилен.
Не расположенный к такой
Душеспасительной беседе,
Когда с нахрапистой тоской
Начальники или соседи
Тебе стараются внушить,
Забыв, что и тебе — не двадцать,
Свой опыт и уменье жить,
Немудрено с цепи сорваться
И прорычать в ответ, что ты
Не нанимался к ним в шуты.
Памяти Аркадия Кутилова
1.
За то, что рано выбрал верный след,
За лёгкую отточенную строчку
Он должен был погибнуть в двадцать лет,
Но Некто в чёрном выдумал отсрочку.
Отравлен был лирический герой,
А сам поэт разжалован из строя,
И между первой смертью и второй
Нёс на себе он мёртвого героя,
Которого не мог и не хотел
Оставить или тихо спрятать где-то.
И запах обречённости густел,
Бежал за ним, опережал поэта.
Экзотикой всегда увлечены,
Но устают эстет и обыватель.
Друзья редели. Морщились чины.
Шарахался испуганный издатель.
Замками дружно лязгали дома...
Искал подвал, чердак или сарайку.
И лишь гостеприимная тюрьма,
Как милостыню, подавала пайку.
2.
А вы представьте:
Милиционер
Брезгливо озирает сонный сквер.
Труп на скамье.
Не жалко и не жутко.
И всё-таки испорчено дежурство.
И разве мог подумать омский мент,
Что этот бомж взойдёт на постамент?
Памяти Геннадия Лысенко
Пускай диктует мода
Удобный цвет чернил,
Но правила ухода
Никто не сочинил.
Он тёмен, как реактор,
Поэта белый лист.
Ни трезвенький редактор,
Ни чинный моралист,
Ни внутренних рецензий
Лихие мастера,
Ни злоискатель цензор,
Ни генерал пера —
При их большом умении
Заставить не дышать,
Молчать...
Но, тем не менее,
Не в силах помешать
Бесправному поэту
Подняться и уйти,
Не шаркнув по паркету,
Спастись и дар спасти.
Чтобы не стать холопом
У скользких туш и душ —
И, дверью громко хлопнув,
Перепугав чинуш,
Не к выходу, не к входу,
А за предел земли —
В жестокую свободу
Спасительной петли.
Памяти Валерия Прокошина
Городские квартиры и сельские избы
Далеки, но значительно дальше от них
Низкорослые русские анахронизмы —
Засыпные бараки окраин глухих.
Точно так же, как дети, рождённые в браке,
От нагулянных (я не касаюсь тюрьмы —
Повезло), но, рождённые в шумном бараке,
От рождённых в домах отличаемся мы.
Пусть не только у нас тараканы с клопами —
Светлым будущим жить не легко никому.
Но особая, чисто барачная память
Выдаёт невозможность побыть одному.
Слишком тесная близость чужого дыханья.
Узость комнат скрывает большой коридор.
И распахнутость, и отчуждённость глухая
В наших душах ведут изнурительный спор.
Обнажённость развешанных стираных тряпок
И бесстыдство скандалов...
А после того —
Постоянность желания спрятаться, спрятать —
Не конфетку в карман, а себя самого.
Памяти Геннадия Кононова
Посредине больного, усталого
Века, где молчаливы приметы,
Это надо же выбрать Пыталово
Местом для появленья поэта.
Где заглавное Слово с рождения
Изощрённо и хитро пытает.
Не везде прорастает растение.
И поэт не везде прорастает.
Но нелишне напомнить: под пытками
Разглашаются главные тайны.
Обезболивающими напитками
Увлеченья отнюдь не случайны.
Человеку нормальному видится,
Что излишен эмоций избыток,
А Пыталово — просто провинция,
Никакая не камера пыток.
Будто не о чем больше печалиться
На Руси, где полполя — полова.
Чем поэт от других отличается —
Он не может ослушаться Слова.
Потому и бежать не пытается,
Понимая: себе же в убыток.
Обречённо в Пыталове мается,
Чтоб однажды не выдержать пыток.
Памяти Валерия Абанькина
Неразбавленный спирт без закуски,
Полагаю, не всем по нутру.
Две сестры знаменитых Тунгуски
Мало знают про третью сестру.
О Подкаменной с Нижней повсюду
И статьи, и труды на века.
А Сухая Тунгуска? Откуда?
Не бывает сухою река!
Если имя на карте не сыщешь —
Значит, кто-то забрёл не туда.
Объяснять, что целебней и чище
В неизвестной речушке вода,
Очевидец не хочет — накладно
Унижаться ему задарма.
Не поверили — значит, не надо.
Он сумеет культурно весьма
Поддержать разговор про «Титаник»,
Про Диану, которую жаль.
Из куста машинально достанет
Спирт с певучим названьем «Рояль».
Не поверили. С ними всё ясно.
А с собою?
Хоть — вой, хоть — ори...
Сочинительство огнеопасно,
Если рукопись тлеет внутри.
Памяти Николая Бурашникова
Всегда найдётся, кто срывает
Сто раз отложенный дебют.
И слово в горле застревает,
И меркнет свет...
Но убивают
Не те, которые добьют.
Они, как правило, приличны,
На вид усталые слегка,
Но монотонно, методично,
Расчётливо, издалека,
Следы стирая и улики,
Загонят в тёмные углы...
Презрительнейшие улыбки,
Надменнейшие похвалы.
Припомнят даже Пастернака,
Есенинские кутежи...
Обчистят так, что ставить на кон
Придётся собственную жизнь.
И, взвинченный, полубезумный,
Он сам покорно забредёт
Туда, где выродок угрюмый
Очередную жертву ждёт.
