Начала сентября 2014 года. Кира, девочка из нашего дома и нашего двора. Это было милое и доброе существо. Девочка была вся в прыщиках, в ссадинах и в мелких вавках, зарисованных аккуратно зеленкой в разными кружками и точками. Всегда вся в пыли и, к обеду, с обязательными чёрно-зеленными от ползанья коленками, что их вернее аккуратно срезать, чем отмыть. Может и раны там есть, но кто его знает, что действительно таится под этими тёмными пятнами, которые Кира называет коротким и понятным нам уже словом: Кле-Ки. Иногда, что бы пояснить взрослым происхождение и всю историю пятен на её коленях, своих Клек, Кира снисходительно к взрослым, сопровождала своё слово целой тирадой: От-Лпа-Ви-ту-Ит-Ит… и т.д.. Мы понимали, где находится эта От-Ла, только в том случае, если Кира указывала кулаком, а заодно, и своими плечами и лбом вместе с бровями, или (наконец-то!) всеми пятью пальцами направление. Все в доме уже знали: Эта невидимая Отла жила везде, а менее частое … Ит-Ит-ку – было для Отлы что-то вроде личной жизнью.
Кира собирает под балконами пятиэтажки пластмассовые наклейки для ногтей. Складывает их в маленький кулек, в такие обычно упаковывают в ювелирном магазине кольца и всё это всегда аккуратно прячет под свою панаму. Так, наверное, в далёком прошлом – первую мировую войну, мог обращаться со своим с табаком бывалый солдат. Для будущей красоты. Кира, не смотря на свой малый возраст, понимала жизнь для себя ясно и безапелляционно: Без длинных, красивых ногтей, никуда не попадешь. Об этом говорят все плакаты и все ролики из телевизора. Почти каждый день какие-то с такими же длинными, красиво раскрашенными, как у сказочной жрицы, ногтями выдают в магазине людям мороженное. Ногти это мороженное. Это счастье, или, по крайней мере, его, не требующее никаких больше доказательств, обозначение.
Киру даже дети ненавидели. Потому что она с доской дружит больше всего и дети говорят, что Кира носит доску домой, на пятый этаж и делает это каждый день. То ли просто она это делает, то-ли что бы доску никто не украл из плохих людей, то-ли ещё что, но эта доска для Киры была первым и лучшим другом. Возможно Кира после игры с доской, лучше и глубже спала, как бездвижно-мёртво спит, например, перевший еды, котёнок. Без снов. Без страхов. Без забот за новый день.
Взрослые же, большие и умные люди, в преддверии большой войны, совершенно не были готовы к будущему. Многие махнули на него рукой и занимались своими простыми и сложными делами, иногда отвлекаясь на что-то необычное, на такое, как Кира. Что только не обсуждали по поводу этой четырёх летней девочки. Нашёлся даже специалист сведущий в вопросах медицины и разделки тел на разные полезные для взрослых хрящики, сухожилия, прочие части и элементы, но каждый, видя Киру, как всегда со своей доской и тайником (ещё одним тайником под панамой), про себя думал: Кира – Кира, В какой век ты живешь?
Кира же, не дожидаясь от нас слов, брызгали и брызгала своими бодрыми и оранжевыми кусочками своих слов: Пев... Ить… Ейук… Никому ничего бы никогда не понять, если бы не её, прыгающие в искрах глаза и подкрепляемые, для нас глупых жесты рук и плеч, которыми она сопровождала свои, на её взгляд, понятные даже для окружающих елей, пеньков, бабочек и муравьёв, её живая речь. Всем-всем понятные, но только не нам, размышляющим иногда над её языковой проблемой, взрослым. Кое-как, мы все-таки сложили все её кусочки и обрывки звуков в некое подобие, удобное для понимания, куска речи: У меня все хорошо. Вот моя доска. Хорошо? Хорошо – мы не спорили с этим. И действительно - всё как она говорит, так на самом деле в её мире и есть.
Каждое утро начиналось одинаково. С шести часов из пригорода начинала работать артиллерия. Обстрел начинали миномёты, а за ними, словно просыпаясь, в дело вступали гаубицы, а затем, совсем уж какие-то мощные чудовища произносили своё веское «Ах»… Свои били по своим. Русские по русским били бодро, остервенело, били с каким-то даже весельем. Одни были за «свободу и царя», другие за «в зачем в наш дом пришёл» и правда вторых не могла найти места в правде первых. Снаряды же и разные другие изделия уходили в друг в друга, в неизвестных для стрелков, чьих-то жён, детей, кошек, собак, просто в дома, в сараи с домашней живностью и в голую землю. Как всегда после обеда пойду сводки, слухи, причитания, приветы знакомым, всё что угодно, но никогда отвращение и никогда действия прекращение всего этого праздника мужественности и войны.
В семь часов во двор въезжал молочник, к девяти походили подвальные слесаря, ещё какие-то службы, начинали сновать по тропинкам жители, кто в ближайший магазин, кто из него. Программы людей в жизни двора и города работали привычно и неизменно, за исключением множества некоторых деталей. «Тетя Клава вышла в других тапках, Ах какие тапки» - пересуда будет на пол дня, но Клавдия, рассчитываясь за молоко, не обращает на это внимание.
Где-то в районе десяти из подъезда с грохотом и шумом во двор вылетала, как всегда с утра чистая, вымытая, в свежей одежде Кира…. Её все люди, вольно или невольно, но уже ждали. Кира как всегда была с новыми точками зелёнки, расставленными по всему телу в порядке расположения всех её вавок, и с ней была, как и положено этим летом, её неразлучная и только ей преданная, доска. Госпожа Доска. Рады ли были люди Кире? - трудно сказать, но поздороваться, что ни будь спросить, просто узнать её планы на день или выслушать её старые новости. Мало кто смог отказать себе в удовольствии посмотреть её удивительную речь. Одна лишь Кира не удивлялась и знала всё. Все её слова были простые, правильные и отражали самую первую, первичную есть всех вещей. Более того, Кира видела в своих снах дворец, в котором жили её слова и откуда они целыми стаями, группами, меняя форму и цвета, размножаясь и перестраиваясь по пути, все шли к Земле. Летели в глаза Кире, в её голову, тело, во всё-всё, что только девочку окружало и не окружало. Слов и идущего с ними настроения хватало всем людям.
