В изостудии
Алексею Ломакину
Художники — как оркестранты,
Но вместо нот у них мольберты.
Все — нераскрытые таланты,
Бессмертные, пока что смертны.
Они ещё прилежно учатся:
Играют с линией и светом.
А в кресле бархатном натурщица,
Как и положено, раздетая.
Её всё клонит в сон, ей хочется
Встать и, зевая, потянуться,
Но надо всё ж сосредоточиться
И вдруг Венерой обернуться
Или Психеей... Выше голову!
Она — источник вдохновения!
И видят в ней не бабу голую,
А, может быть, венец творения!
Случайный луч
Как будто небо протекло!
И дождик продолжает литься.
Но ослепила вдруг стеклом,
Случайный луч поймав, теплица.
Сомкнулись тучи в тот же миг —
И всё опять в завесе серой.
И вновь тоска меня томит...
И воздала мне полной мерой:
За каждый мой неверный шаг,
За все ошибки и просчёты.
Ты уходила не спеша —
Я проводил тебя с почётом!
И где теперь ты? На вопрос
Такой не надо ждать ответа.
Однажды дальний стук колёс
Напомнит мне, что было лето!
Где каждый поцелуй был жгуч
И каждый взгляд таким был нежным...
Не для меня ли этот луч
Блеснул на миг, как луч надежды?
* * *
Осенний день проходит бестолково,
Без радости полезного труда.
Не происходит ничего такого,
Что б в памяти осталось навсегда.
В окне давно привычные картины.
Дома угрюмы. Каждый скверик жёлт.
Не оживляют улицу витрины,
А влажный воздух от машин тяжёл.
Деревья облетают. Птицы редки.
Пожалуй, чаще самолётов гул.
Здесь веселее жили наши предки —
Хоть и входили, как и мы, в загул.
Они лечились баней и работой...
Им капельниц не ставили врачи.
Мой телевизор выключен. Я что-то
От ужасов устал. Пусть помолчит.
Осенний день. Поля домами скрыты.
И там теперь — лишь холод и тоска...
Не в корабле под парусом — в корыте —
Несёт меня забвения река.
Причастие
Анжеле
Сколько их, надежд и сожалений,
Выпало на долю нам двоим!
Как легко признаться: я — не гений.
Но зато уж точно был любим!
Но за все паденья и страданья,
Что прожитой жизнью не избыть,—
Умереть, не приходя в сознанье:
Что ещё прекрасней может быть?
Но, пожалуй, это не награда,
Чтобы так закончить путь земной...
Всё-таки родиться было надо
Для любви, лишь для тебя одной!
Полдень в степи
Татьяне Пивоваровой
Степь, где полдень уставшим кочевником спит,
Где веками и птица, и зверь выживали.
А какие цветы полыхают в степи!
Словно их мастерицы ковров вышивали.
Ветер быстрый начнёт пригибать ковыли.
Вздрогнет лошадь, задумчивый всадник очнётся...
Ходит коршун кругами, но так высоко от земли,
Словно в небе и вправду скорее добыча найдётся.
Полдень. Лето. И птицы невидимой трель.
И предаться мечтаньям такая возможность!
Небо, степь и цветы — чуть ли не акварель!
Но, чтоб это запомнилось, нужен художник!
«Полупочтенный»
Я, может, одурел уже от чтенья...
И встреться мне в дверях швейцар-ворчун,
Ещё скажи он мне: «Полупочтенный»,—
То я не удивился бы ничуть.
Как будто я москвич иль петербуржец
Давно забытых лет — не то что дней! —
В шинели николаевской я в стужу,
Да и в жару гуляю только в ней.
Шатаюсь днём по рынкам и бульварам
И папиросы штучные курю.
С торговками торгуюсь... Их товаром
Интересуюсь меньше, чем корю
За жадность! В холостяцкую берлогу
Плетусь и грею ужин при свече.
И хоть от жизни надо мне не много...
Полупочтенный — оскорбляет честь!
Ну что ж, пора вернуться в двадцать первый,
В кошмарный век глобальных катастроф.
«Полупочтенный» мне не портит нервы —
Теперь уже не знают этих слов...
Года, года... Но я с нравоученьем
Не попадаю больше в переплёт...
И называть меня полупочтенным —
Почтенный возраст права не даёт!
Одиночество
Горечь одиночества бескрайня,
Как молчанье на устах, горька.
И пустыня кажется мне раем,
Если в ней оазисы пока...
Гордость одиночества бесплодна,
Если и дожил ты до седин.
Просто ты живёшь, как дух бесплотный,—
Потому что ты всегда один!
Горше нет, наверное, печали:
Если вдруг такого же найти...
Встретились, недолго помолчали —
И опять расходятся пути.
Герб
Хоть давно, а всё это было...
Стадион.
На трибунах — шабаш.
Все кричали: судью на мыло! —
Это после возникло: шайбу!
Все кричали в кино: сапожник!
А на площади: Сталину слава!
И свой час ожидал, возможно,
Терпеливый орёл двуглавый...
Сколько было послевоенных
Пятилеток —
Да всё ударных!
Сколько было «шпионов» вредных.
Сколько было стихов бездарных.
...А звезда иль орёл державней,
И насколько всё это прочно?
Одного только очень жаль мне:
Что вожди — не орлы — уж точно!
Реквием
На дне морей и океанов
Лежат флотилии судов...
Сквозь слой воды к ним свет заглянет,
Как будто бы сквозь слой годов!
От первых парусных посудин
До современных субмарин —
Весь этот флот стоять там будет,
Где рок тонуть приговорил.
Их илом и песком заносит.
Пусть их найти всё тяжелей —
На Страшный суд всплывут матросы
И капитаны кораблей!
И только Бог один рассудит:
Врата какие отворить?
Им — с первых парусных посудин,
Им — с современных субмарин...
С каким-нибудь из экипажей
И я на дне лежать бы мог,
Пусть не матросом — юнгой даже!
И не жалел бы — видит Бог...
Монолог
А вдруг ещё не всё потеряно —
Да разве было что терять?
А может, было? Не уверен я...
Не повернуть нам время вспять!
Вот если б снова счастье встретили
Вдвоём с тобой... Но в те года
Я был совсем глухим, как тетерев,
Я был слепым, как крот, тогда!
Что ж, позабуду о сравнениях,
Теперь всё слышу! И, прозрев,
Я вижу: ты венцом творения
Осталась, не помолодев.
