Двое, которых мы будем называть БАС и ТЕНОР, сидят друг перед другом за столом. Перед каждым – книги с закладками, газетные вырезки, фотографии. Иногда они произносят свои мини-монологи, глядя друг на друга, иногда – глядя в камеру.
БАС: Послушайте, вы не знаете, кто там наверху выбирает темы для наших программ? Почему никогда не спросят нас самих, о чём бы мы хотели поговорить?
ТЕНОР: А я как раз предпочитаю такой порядок. Разве пришло бы мне когда-нибудь в голову выбрать темой Айн Рэнд? Почему именно она, почему не какая-нибудь другая литературная знаменитость? Но, получив задание, я на месяц погрузился в её судьбу, и мне открылось множество ярких характеров, драматических коллизий, непредсказуемых вспышек страстей.
БАС: Да что же нового мы можем рассказать телезрителям о знаменитой писательнице, чьи романы выходили и выходят стотысячными тиражами, о которой были написаны сотни статей и книг, даже поставлен фильм с участием превосходных актёров?
ТЕНОР: Никто и не ждёт от нас чего-то нового. В греческих трагедиях, как вы знаете, кроме действующих лиц, на сцене – или рядом – присутствовал хор, который комментировал происходящее, выражал сочувствие или гнев, одобрение или осуждение. Мы с вами и есть такой маленький хор из двух голосов, которому следует прокомментировать драму, разыгравшуюся в жизни.
БАС: Была бы моя воля, я бы половину передачи посвятил детству и юности Айн Рэнд, или скорей – Алисы Розенбаум. Взорванная революцией Россия – вот где полыхали трагедии высокого накала, действовали герои и злодеи, решались судьбы народов и поколений. Сколько ей было, когда рухнула монархия?
ТЕНОР: Двенадцать. Пережить в таком возрасте голод, страх, зрелище замёрзших трупов на улицах – конечно, это должно было оставить глубокий след в её душе. Её отец, богатый аптекарь, имел все основания опасаться мести тех, «кто был ничем, а стал всем». Это просто чудо, что семья не была выслана или арестована и Айн успела получить образование в Петербургском университете, когда там ещё преподавали известные российские профессора.
БАС: Всё же у меня возникло впечатление, что уже тогда она выносила приговоры изучаемым философам с решительностью какого-нибудь чекиста. Конечно, любой студент вправе предпочесть логичного Аристотеля идеалисту Платону. Но заявлять впоследствии, что Платон был предтечей и создателем идеологии коммунизма – это уже в духе тех самых комиссаров, которые любили валить всех несогласных с ними в единую категорию – врагов и ставить их к стенке.
ТЕНОР: Тем более, что судьба её самой не укладывалась в рамки логики. Её ангел-хранитель должен был летать над её головой, не смыкая глаз. Выбраться из Советской России в Латвию, получить там американскую визу – в 1925 году это уже было чудом невозможным без вмешательства высших сил.
БАС: Что меня поражает в этой женщине – целеустремлённость. Какая нужна была самоуверенность, чтобы с первых дней в Америке посвятить себя литературной карьере! И она ведь таки явилась в Голливуд, и ей стали подбрасывать задания по обработке сценариев. Неужели её английский был на таком уровне, что она могла считаться профессионалом? Я уверен, что на первых порах кто-то должен был помогать ей, кто-то редактировал её тексты. Но нигде в воспоминаниях она не упоминает об этом. О, она умела вычёркивать из своей жизни людей, вычёркивать всё, что умаляло ореол её величия.
ТЕНОР: Не могла ли она получить помощь от своего жениха, Фрэнка О’Коннора? Ведь они познакомились уже через год после её приезда, когда он снимался в массовке фильма «Царь царей».
БАС: Фрэнк? По всем свидетельствам, он был высок, красив, добр, тактичен, но образованностью не блистал. Сын канадского сталевара, пьяницы, рос в большой семье, после смерти матери шатался по всему свету, берясь за любую работу. Английские слова писал так, как слышал, грамотеем его не назовёшь. Любопытная деталь: в письме брату он описал свою первую встречу с «забавной и милой девушкой из России, которая говорила с таким акцентом, что он не мог понять ни слова».
ТЕНОР: Тем не менее, они поженились и прожили вместе всю жизнь. Их семейный кораблик выдержал бури, выпавшие им на долю. А их было немало. Друзья, знавшие обоих, говорили, что присутствие мужа было необходимо для Айн Рэнд. Она поминутно брала его руку, спрашивала совета, согласия.
БАС: Мне запомнилось объяснение этого союза, данное самой проницательной мемуаристкой, Барбарой Бранден. Где эта страница? А-а, вот: «Чтобы чувствовать себя в безопасности, Айн Рэнд было необходимо держать под контролем всё, что её окружало, доминировать над всеми людьми, устанавливать для них правила поведения. Она вышла за Фрэнка именно потому, что он был во всём послушен ей, не представлял угрозы для её защитной раковины». Добавлю от себя – имелась и ещё одна немаловажная причина. Их брак был заключён весной 1929 года за день или два до срока истечения визы. Если бы она не вышла замуж за американского гражданина, ей грозила депортация обратно в Россию.
ТЕНОР: И Америка лишилась бы одной из самых своих знаменитых писательниц 20-го века. Впрочем, и без депортации её литературная карьера могла бы оборваться в самом начале. В середине 1930-х, в издательстве «Макмиллан», редактор-коммунист яростно протестовал против публикации её романа «Мы, живые», объявлял его клеветой на советскую Россию. Засилье левых в литературных кругах тогда было ещё сильнее, чем сегодня.
БАС: С этим романом позднее вышла занятная история. В 1942 году в фашистской Италии было решено снять фильм по нему и использовать как антикоммунистическую пропаганду. В картине снялись две знаменитости, Алида Валли и Россано Брази. Она шла в Италии с успехом, но в Германии немедленно разглядели, что сценарий не столько против коммунизма, сколько против любой диктатуры. Из Берлина пришёл приказ немедленно прекратить демонстрацию фильма. Но после войны Госдепартамент США предъявил итальянцам иск за кражу интеллектуальной собственности, и Айн Рэнд получила авторский гонорар, на который купила себе норковую шубу.
ТЕНОР: Но настоящая слава пришла к ней, конечно, в середине 1940-х, после выхода романа «Источник». Этой книгой зачитывались поколения американцев, зачитываются и до сих пор. В центре, как вы помните, – романтический герой, гениальный архитектор, пробивающий своим талантом путь наверх. Не поддающийся никаким требованиям изменять свои творения, доходящий до того, что взрывает дом, построенный с отклонениями от его замысла. И, конечно, только такого может полюбить гордая и своенравная героиня. Недаром Айн Рэнд в детстве с упоением читала Гюго и Ростана. Когда в 1948 году Голливуд начал работу над экранизацией романа, взяв на главные роли Гари Купера и Патрицию Нил, Рэнд грозила режиссёру и продюсеру дойти до суда, если хоть одна строчка или одна сцена в её сценарии будут изменены.
БАС: Когда я посмотрел этот фильм, мне очень хотелось спросить постановщиков: «Сами-то вы верите, что в сегодняшней Америке найдутся двенадцать присяжных, которые вынесут оправдательный приговор человеку, взорвавшему дом, построенный для бедноты, и признавшемуся в этом?» Он, видите ли, такой чувствительный художник, что не мог стерпеть изменений, внесённых в его архитектурный проект.
ТЕНОР: Действительно, в фильме, где всё так зримо, эта коллизия получилась огрублённой. Но в книге повествование остаётся подёрнутым туманом художественного вымысла, и читателю легче принять подобный поворот сюжета.
БАС: Вы упомянули Гюго, Ростана среди кумиров Айн Рэнд. А кто ещё из писателей оказал на неё влияние? Она вступала в литературный мир Америки, заполненный звёздами первой величины. Фолкнер, Шервуд Андерсен, Перл Бак, Маргарет Митчел, Стейнбек, Фланери О’Коннор, Карсон Маккалерс, Торнтон Уайлдер, Фитцджеральд – всех и не упомнишь. Кажется, она не замечает их. В книгах о ней я наткнулся на её презрительные реплики в адрес Хемингуэя и Томаса Манна, Толстого и Солженицына, Ромена Роллана и Томаса Вулфа. Разницу между историей и литературой она видела в том, что история представляет мир таким, как он есть, а литература должна описывать таким, каким он должен быть. Это ли не формула социалистического реализма, насаждавшегося в СССР? А кого ценила? Смешно сказать: автора детективов Мики Спилейна. И объясняла, чем её привлекали его романы: «У него всегда ясно, кто хороший, кто плохой. Чётко: чёрное и белое. Серое меня не интересует».
ТЕНОР: Не так ли мы все в юности тянемся к чему-то определённому, прочному? Полутона, многоголосье, непредсказуемость – всё это начинаем ценить позже. Может быть, Айн Рэнд инстинктивно откладывала – забывала – взрослеть? И когда перед ней предстал юный канадец, прочитавший «Источник» сорок раз, знавший текст почти наизусть, могла ли она остаться равнодушной, дать этому читателю затеряться в толпе других поклонников?
БАС: Ага – на сцене греческой трагедии появляется герой. Но заметили ли вы любопытное совпадение: Натан Бранден тоже был из русско-еврейской эмигрантской семьи. Даже если он не знал русского, это должно было сплести какую-то невидимую ниточку между ними. Иначе я не нахожу объяснения тому, что высокомерная Айн Рэнд могла в первую же их встречу проговорить всю ночь с желторотым юнцом, на двадцать пять лет моложе неё.
ТЕНОР: В воспоминаниях они объясняют это так: её пристальный оценивающий взгляд вызывал у него чувство, будто он попал в луч прожектора, но ему это нравилось. А ей понравилось, что он не испугался быть под лучом, ибо в этом было что-то дерзкое. Ведь дерзость говорит о силе характера, намекает на судьбу будущего героя. Вспомним, что евангельскую заповедь «не судите, да не судимы будете» она переделала на свой лад: «судите и будьте готовы быть судимыми».
БАС: То, что молодой человек так быстро попал под обаяние своего литературного кумира, женщины властной и уверенной в себе, мне как-то понятно. Но когда он привёл в её дом свою невесту и та тоже мгновенно оказалась в плену её чар – это уже требует искать объяснения в сферах, где обитают греческие богини, нимфы, сивиллы.
ТЕНОР: Барбара Бранден была так заворожена Айн Рэнд, что уже через несколько недель тесного общения делилась с ней трудностями своих отношений с женихом. В своих воспоминаниях она нашла точное объяснение магнитного поля, окружавшего знаменитую писательницу, притягивавшего к ней людей: «В ней кипел страстный идеализм, волнение по поводу бесконечных возможностей, заложенных в жизни каждого человека. Темами наших разговоров могли быть литература, политика, эстетика, философия, религия, мораль, могущество разума, но всегда рядом с Айн Рэнд абстрактные идеи приобретали такую значимость, будто жизнь и смерть собеседников зависели от них».
БАС: Однако этими идеями она наезжала на своих слушателей, как танком, как паровым катком. Страшась утратить её расположение, близкие пытались подавить свои искренние чувства, заставляли себя соглашаться с тем, что Рембрандт – слабый художник, Бетховен пронизан бесплодным трагическим унынием, Шекспир так и не сумел создать героя, обладающего свободной волей. Барбаре пришлось чуть ли не клещами вырывать из своего сердца любовь к роману Томаса Вулфа «Взгляни на дом своей, Ангел», Натану – к эпопее Ромена Роллана «Жан-Кристоф».
ТЕНОР: Давайте только не будем забывать, во что погружались – с чем сталкивались – молодые люди, покидая дом Айн Рэнд. В 1950-х в университетах заправляли такие страстные враги капитализма вообще и Америки – в особенности, что студентам часто приходилось скрывать свои подлинные взгляды. Профессор политологии в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе корил Натана за его «предубеждённость против диктатур». На лекциях по истории искусства слушателям объясняли разницу между сияющим «идеализмом» Советской России и грубым «материализмом» США. Профессор психологии объявил, что всякий, кто сегодня не социалист, демонстрирует тем самым признаки задержанного развития в интеллектуальной и моральной сферах. Вы не можете противостоять напористой пропаганде коммунизма, нацизма, исламизма ничем другим, кроме такой же уверенной контрпропаганды капитализма и демократии, какую вела – порой нелогично, но со страстной убеждённостью – Айн Рэнд. Жажда молодёжи получить компас, указывающий на полюса «хорошо-плохо», неодолима. Если вы не дадите ей свой, они побегут искать у ваших противников.
БАС: Да, искренняя и благодарная привязанность этих двух молодых людей к своей литературной и идейной наставнице не вызывает сомнений. В семье О’Конноров они приобрели чуть ли не статус приёмных детей. Когда Натан и Барбара переехали в Нью-Йорк и звонили оттуда, Фрэнк звал жену к телефону возгласом: «Дети звонят». Недешёвые междугородние переговоры тянулись часами. И вдруг внезапно, всего через несколько месяцев разлуки, Айн Рэнд объявляет, что они с Фрэнком тоже должны переехать в Нью-Йорк. Что она больше не в силах выносить Калифорнию. Что её гигантский роман «Атлант расправил плечи» должен быть завершён среди небоскрёбов, а не среди этих пустынных холмов.
ТЕНОР: Многие отмечали равнодушие Айн Рэнд к природе. В её романах почти нет лесов и лугов, пернатых и четвероногих – только небо, постоянно меняющее цвета, и налетающий ветер. Её восхищали творения человеческого гения – бетонные эстакады, стальные мосты, асфальтовые шоссе, мчащиеся паровозы. А если неосторoжно вглядишься в чудеса природы, в голову может закрасться мысль о Творце этих чудес, чего убеждённая атеистка никак не могла допустить.
БАС: В отличие от неё, у её мужа вся жизнь была в их ферме, где он проводил дни, ухаживая за цветами и огородом. Ему абсолютно нечего было делать в Нью-Йорке, но он безропотно соглашается. Она не могла не видеть, на какую тоску она обрекает Фрэнка, но, по её теориям, сочувствие ближнему – непростительная слабость.
ТЕНОР: Всё же она уверяла всех – и себя в первую очередь, – что муж тоже рвался из Калифорнии. Но вообще-то вела себя в точном соответствии со своей философией. Созданный ею – и проповедуемый – объективизм можно свести к нескольким простым формулам. Долг человека – развивать заложенный в нём потенциал. Поэтому эгоизм – основа творчества и прогресса. Альтруизм, сострадание отвлекают человека от долга самораскрытия, парализуют творческий порыв, поэтому подлежат осуждению. Идея самопожертвования ради других, ради государства – вредная идея, именно она восторжествовала в странах коммунистического блока. Немудрено, что миллионы молодых людей были увлечены призывом Айн Рэнд ставить себя на первое место и не бояться суда окружающих.
БАС: Всю предшествующую философию она отвергала с такой же уверенностью, с какой отвергала писателей, живописцев, композиторов. Разве что Аристотеля пощадила. Самый примитивный материализм казался ей решением всех философских проблем. С чем это можно сравнить? Вот представим себе, что подростка учат играть в шахматы и объясняют, что конечная цель игры – завладеть королём противника. После этого подросток перестаёт изучать гамбиты и эндшпили и каждую предлагаемую ему партию начинает с того, что хватает короля рукой и уходит, торжествуя и посмеиваясь над простофилями, которые играют по правилам.
ТЕНОР: Воображаю, что сделали бы с вами сторонники объективизма, если бы вы сказали это им в лицо, стоя за профессорской кафедрой. Но вернёмся к нашим героям. Обе пары живут в Нью-Йорке, их общение становится всё более тесным, дружеским, интимным. В 1953 году Натан и Барбара оформили свои отношения официально, и супруги О’Коннор были свидетелями на их свадьбе. Айн пишет огромный роман «Атлант расправил плечи» и читает отрывки в кругу друзей, встречающих восторгом каждую новую главу. В её романе и её мире есть место только выдающимся личностям, только гениям и героям. А раз так, она должна и Натана с Барбарой наделить атрибутами гениальности. Натану она пророчит блистательное будущее на поприще психологии и философии, Барбару объявляет – по трём страницам неоконченного рассказа – гениальной писательницей. Легко ли было молодым людям устоять против такой лести из уст их кумира?
БАС: А потом приходит январь 1955 года. И эта роковая поездка в Канаду. И на обратном пути – Фрэнк за рулём, Айн и Натан – рядом с ним. И между ними двумя начинается разговор – глаза в глаза, – в котором паузы говорят больше слов. Воздух в машине будто вибрирует от эмоционального напряжения. А несчастная Барбара на заднем сиденье видит всё это и должна молчать. Разве смеет она восстать против всеобщего идола, сивиллы? Но во время остановки на ночёвку в мотеле, едва закрыв дверь номера, она кричит мужу словами то, что давно должно было угадываться всеми четырьмя: «Да она просто влюблена в тебя! А ты – в неё!»
ТЕНОР: Натан пытается отрицать очевидное. Ведь это было бы так иррационально! А иррациональному нет места в мире Айн Рэнд. Чтобы он принял случившееся как факт, сивилла должна была сама призвать его пред свои очи и уговаривать. «Понимаете ли вы, что произошло между нами позавчера в автомобиле? То, что мы молча сказали друг другу? Это звучало как объяснение в любви. Или я поняла неверно?»
БАС: Юноша опять под лучом прожектора. Все глаза – на него. Он должен сыграть свою роль безупречно. Сама великая Айн Рэнд готова поднять его до себя. Страх терзает его, ему так хотелось бы вернуться назад, в жизнь до злосчастной поездки. Где всё было так надёжно, возвышенно, маняще. Но что-то в душе подталкивает его: «Прыгай!» И он произносит слова, которых ждёт боготворимая им женщина: «Вы всё поняли правильно. Конечно, я влюблён в вас».
ТЕНОР: Делайте со мной что хотите, но я верю, что в этот момент оба верили в возможность платонических отношений. И когда они призвали своих супругов и признались им в случившемся, оба поначалу только просили разрешить им встречаться два раза в неделю и проводить время наедине. Ведь в мире Айн Рэнд аморальности не должно быть места. Воображаю, какие сети логических умозаключений сплетались в подтверждение того, что в дружеском союзе четверых нет ничего предосудительного, если все четверо так честны друг с другом и так повязаны взаимной любовью.
БАС: Ах-ах, можно только огорчаться по поводу того, что Фрэнк и Барбара поначалу впали в грех эмоционализма и один за другим воскликнули: «Нет! Не хочу! Не соглашусь!» Понадобились новые словесные ковры и логические сети, сплетаемые сивиллой рациональности, недели словопрений, чтобы образумить непокорных и получить их вымученное «да». Но увы, через два месяца выяснилось, что и этого мало. Что зов плоти неодолим даже для таких чемпионов строгой морали. Что, встречаясь в отпущенных им границах пространства и времени, они ни о чём другом не могли думать, кроме срывания одежд друг с друга, наподобие того, как это делали герои романов Айн Рэнд. Бедным супругам пришлось дать согласие и на это.
ТЕНОР: В её позиции была своя логика и последовательность. Герой, гений, супермен не может позволить морали посредственностей связать себя какими-то правилами. Он выше этого. У него своя мораль, свои правила, свои законы.
БАС: Если это так, почему же наша сивилла не выступила перед миром с открытым забралом, как это делали её персонажи? Почему потребовала у остальных трёх участников четырёхугольника поклясться хранить всё в секрете? Почему в панике отказывалась от предложений Натана снять квартирку для свиданий? «Вдруг меня заметят входящей в чужую квартиру?!» И бедному Натану приходилось, являясь на свидание, часто сталкиваться в прихожей с Фрэнком, который не успел во-время покинуть своё жильё, чтобы отправиться в тоскливое блуждание по улицам и барам.
ТЕНОР: Так или иначе, четырёхколёсный семейный фургон, сооружённый страстной пятидесятилетней женщиной, покатился по жизни. И есть много свидетельств того, что именно счастье обретённой любви помогло Айн Рэнд успешно завершить свой гигантский тысячестраничный труд. Даже сами издатели были изумлены коммерческим успехом романа «Атлант расправил плечи». Он выходил и продолжает выходить и продаваться в миллионах экземпляров, переведён на десятки языков. И это несмотря на негативное, порой просто яростное отношение литературных критиков.
БАС: О, да! В своё время я вырезал из газет и коллекционировал самые точные и безжалостные филиппики. (Достаёт пачку вырезок.) «Как бы громко мисс Рэнд ни постулировала свою любовь к жизни, книга её пронизана ненавистью.» «Неуклюжая, громыхающая телега, пытающаяся убедить нас в том, что мораль заключается в позволении каждому грести под себя всё, что возможно.» «Призыв сокрушать слабых ради вознесения сильных.» «Подобную демонстрацию гротескной эксцентричности нелегко отыскать вне стен психиатрической лечебницы.» «Мисс Рэнд призывает Большого Брата – выходца из технической элиты – навести порядок.»
ТЕНОР: Неужели вы не находите даже литературных достоинств в романе?
БАС: В старину у разных народов были популярны зрелища, в которых актёры появлялись на сцене в масках, выражавших гнев, радость, надежду, горе. Книги Рэнд наполнены не живыми – то есть меняющимися и непредсказуемыми – людьми, а картонными фигурами в масках. Каждый тянет свою единственную ноту, и через две страницы ты уже знаешь заранее, что тот или иной будет говорить, в какую сторону гнуть. При этом обязательно с надрывом, с пафосом, на густом замесе мелодрамы. Есть сведения, что програмную речь главного героя, Джона Галта, она писала два года. Но тавтология никогда её не пугала, и речь могла бы оказаться не в семьдесят страниц, а в двести. При этом она приводила в отчаяние всех издателей и редакторов, категорически отказываясь что-либо менять или сокращать.
ТЕНОР: Понятно, что главный пафос её творчества – защита гения от равнодушия и враждебности толпы. Если бы она делала своих героев людьми свободных профессий – композитор, живописец, поэт, – концепция выглядела бы более убедительной. Художник может отстаивать свою неповторимость и творить, находясь в любой среде, как Вольтер, укрывшийся в Швейцарии, Пушкин в Михайловском, Гоген – на Таити, Золя – в тюрьме, Бродский – в северной деревне. Но когда Рэнд делает супер-героя архитектором, стальным магнатом, строителем железных дорог – неужели она не видит здесь вопиющего противоречия? Все их победы были бы невозможны без активного участия тысяч и тысяч вполне средних людей, исправно и ответственно делающих своё дело. Перенесите Говарда Рурка, Хэнка Рардена, Дэгни Таггарт, Джона Галта в какое-нибудь Зимбабве – и что они смогут там создать при всей их энергии и гениальности? Однако, сколько бы мы ни критиковали её книги, мы не приблизимся к разгадке их невероятной популярности.
БАС: У меня есть своя теория на этот счёт.
ТЕНОР: Поделитесь.
БАС: История литературы переполнена романами, нацеленными на защиту бедных и угнетённых от богатых и знатных. Тот же Гюго с его «Отверженными», «Хижина дяди Тома», «Что делать?» Чернышевского, «Воскресенье» Толстого, «Железная пята» Джека Лондона и сотни других представляют собой бесконечное обвинительное заключение в адрес хозяев жизни. Независимо от литературных достоинств произведения, эта тема, эта струна вызывает безотказный сочувственный отклик у массового читателя. Парадоксальным образом книги Айн Рэнд, презиравшей угнетённых, становятся в ту же шеренгу. Ибо они так же перенасыщены ненавистью и обвинениями в адрес власть имущих – только у неё обвинение ведётся не снизу, со стороны обездоленных масс, а сверху – с позиции непризнанного индустриального гения. Густой чёрной краской она рисует маски жадных банкиров, близоруких промышленников, хитрых оппортунистов на профессорских кафедрах, властолюбцев в рясах и судейских мантиях. Революционеры-ниспровергатели могли бы позавидовать её страсти. А ненависть – товар безотказно ходкий в литературном ремесле. Плюс, конечно, восхваление эгоизма как главной добродетели – на это тоже клевали сотни тысяч.
ТЕНОР: У меня создалось впечатление, что Натан Бранден в своих статьях и лекциях не был столь радикален. Он больше упирал на важность философских постулатов объективизма для самораскрытия человека. Каждый должен научиться ценить себя как независимого творца своей жизни – вот сквозная тема его писаний. Лекции его имели огромный успех, на них съезжались сотни слушателей со всей страны и из-за границы. Был даже создан некий «Институт Натана Брандена», издавался журнал «Объективист». Правда, немалую роль играло то, что после лекции слушатели могли задавать вопросы самой Айн Рэнд. Типичное для Натана эссе называлось «Почему люди подавляют и загоняют в подвал души не худшее в себе, а лучшее?».
БАС: И худшим в их теориях считалось сострадание к ближнему. Ах, как удобно! Ты ласкаешь в тёплой квартире знаменитую писательницу, которая сделала тебя своим избранником, вознесла до себя, и можешь не думать о своей жене, одиноко бродящей по холодным улицам, клянущей себя за то, что согласилась на извращённую четырёхугольную комбинацию. Ни о муже писательницы, заливающем в каком-то баре своё горе джином и виски. Полтора года Барбара жила в мучительной депрессии и однажды не выдержала: в одиннадцать вечера позвонила в квартиру О’Конноров, где любовники тешились друг другом, и взмолилась о разрешении придти – просто поговорить, отвести душу. «Да как ты смеешь! – вскричала сивилла. – Ты думаешь только о себе! Я для тебя что? Невидима, не существую? Я ни у кого не прошу помощи! Тебе подавай только то, что ты, ты хочешь! И думать не смей являться сюда!»
ТЕНОР: Многие замечали, что главной защитной реакцией на боль у Айн Рэнд оказывался гнев. Но мало было прогневаться на виноватого. Нужно было ещё доказать, что он своим поступком или словами нарушил законы разума и морали. Барбаре объясняли, что она просто впала в грех эмоционализма и теперь расплачивается за него. Если Натан неосторожно выражал тревогу по поводу состояния жены, реакцией опять был гнев: «Как ты смеешь беспокоиться о Барбаре, когда ты со мной?!»
БАС: Не явилось ли заслуженным наказанием то, что и сама Айн Рэнд впала в тяжелейшую депрессию после завершения и опубликования своего гигантского труда? Столько лет она неслась, как мощный паровоз, к заветной цели и вдруг оказалась как бы на запасных путях. Ни шестизначные цифры продаж романа, ни восторженные письма читателей, ни гонорары не могли вырвать её из болота тоски. Натану она говорила, что он – единственная нить, ещё связывающая её с жизнью.
ТЕНОР: Не могло это быть связано с какими-то политическими событиями тех лет?
БАС: Конечно, в 1959 году на Кубе воцарился Кастро. Рука ненавистной Москвы придвинулась вдруг вплотную. Но никто из мемуаристов не упоминает связи этого события с состоянием Айн Рэнд. В романе «Атлант расправил плечи» её фантазия создала страшную картину наступления социализма в Америке. Можно сказать, что роман стоит в ряду таких антиутопий, как «Мы» Замятина, «О, дивный новый мир» Хаксли, «1984» Орвелла, «451о по Фаренгейту» Бредбери. Но вообще-то её политические взгляды не отличались богатством оттенков, не шли дальше противостояния коммунизму. Исходя из этого, она поддерживала сенатора Маккарти, осуждала Эйзенхауэра за его покладистость в переговорах с маршалом Жуковым, а Джона Кеннеди вообще объявляла новым Гитлером. Однако в маленьком королевстве сторонников, выстроенным ею вокруг себя, никто не смел спорить с ней. Любое инакомыслие изгонялось так же свирепо, как в России под Сталиным. «Со мной нельзя быть нейтральным, – объясняла она. – Если ты не за меня, значит – против».
ТЕНОР: И вот как раз, когда тоска отступила, когда способность радоваться жизни начала возвращаться, крепостная стена, отделявшая её королевство от остального мира, дала первую – незаметную для неё – трещину. И где?! Казалось бы в самом надёжном, самом укреплённом месте: в сердце ближайшего друга, возлюбленного, духовного наследника трудов всей её жизни.
БАС: Да, то, что случилось с Натаном, не укладывалось в их рациональные схемы, было непостижимым для него самого. Скромная, ничем не примечательная девушка среди слушателей в его аудитории. Светлоголубые глаза, скромный наряд. Ей двадцать лет, ему – тридцать. После лекции они обмениваются несколькими фразами, расходятся. И всё. Дальше начинаются дни, заполненные с утра одним главным вопросом: увидит он сегодня в аудитории это лицо или нет?
ТЕНОР: Всё же несправедливо говорить, что Патриция Галлисон была «непримечательна». С первых же её фраз Натан мог почувствовать – угадать – главное её свойство: необычайно радостное приятие жизни. Включая и приятие его самого. В какой-то момент она созналась, что с первой же встречи он заполнил ту нишу любви-надежды, которую она тайно лелеяла в душе с детства. «Незримый ты уж был мне мил», как поётся в опере «Евгений Онегин». Но она и мечтать не могла, что он обратит на неё внимание. Старше неё на десять лет, женатый, ближайший соратник прославленной Айн Рэнд, Патриции он казался настолько недоступным, что она вскоре приняла предложение одного из своих поклонников и вышла замуж.
БАС: На их свадьбе Натан едва владел собой. Стоя в очереди гостей, поздравлявших жениха и невесту, он мог думать только о том, что вот-вот ему предстоит прикоснуться губами к её щеке. Всё оставшееся время двигался и говорил, как манекен, слышал только дрожь в пальцах, несколько секунд лежавших в её ладони.
ТЕНОР: Они начали тайно встречаться. Но долго не позволяли себе кинуться в объятия друг друга. Она рассказывала ему о своём детстве, окрашенном чертами безумия родителей. Объясняла, что лекции по теории объективизма возвращали её в мир рациональных – то есть нормальных – людей. Созналась, что ей никогда не бывает скучно, потому что в душе её постоянно звучит таинственная музыка. Иногда она танцует одна в комнате. Часто танцует не просто так, а для него – воображает, будто он смотрит на неё. И это очень помогает в трудные минуты. После таких признаний долго ли могли они сохранить свои отношения в рамках строгой морали?
БАС: В жизни Натана до сих пор были только две женщины: Барбара и Айн Рэнд. Обе они одаривали его своей любовью лишь до тех пор, пока он блистал на том пьедестале, куда они его вознесли. Малейший сбой, срыв – и начинался долгий психологический анализ допущенной промашки. Патриция же полюбила его без всяких условий и оговорок, таким, каким он был. Воображаю, какое счастье и облегчение это приносило ему.
ТЕНОР: Но, с другой стороны, душа его разрывалась. Объятия Патриции принесли ему такое наслаждение, что он уже не мог отказаться от них. Сознаться Барбаре и Айн? Это вызовет такой взрыв горя и ярости, который он был не в силах встретить лицом к лицу. Оставался путь, выбираемый многими: тайный роман. Но он так привык гордиться своей честностью, так восхвалял моральные принципы в лекциях и статьях, что теперь чувствовал себя негодяем и лицемером, предателем всего, что было ему дорого до сих пор.
БАС: Айн Рэнд, конечно, заметила перемену в своём возлюбленном. Она настойчиво расспрашивала его о причинах, он ссылался на усталость, на депрессию, даже на частичную импотенцию. Всю жизнь Айн Рэнд претендовала на роль совершенства во всех планах – литературном, философском, эмоциональном. Если он был неспособен оценить это совершенство, если его обожание ослабевало на глазах, вина могла быть только в нём, и он обязан был начать работать над собой. Морально-логический кнут взвивался и падал, взвивался и падал, но впервые не мог произвести желаемый эффект.
ТЕНОР: Внутренние связи, державшие вместе этот спаянный кружок, начинают рваться, как рвутся волокна каната под непосильным грузом. Патриция развелась с мужем. Барбара тоже влюбилась и попросила у Натана согласия – разрешения – на роман. Он, скрепя сердце, согласился, но вскоре не выдержал – сознался ей в своей связи с Патрицией. Барбара пришла в ужас. Новость обернулась для неё двойным ударом: во-первых, она всё ещё любила мужа и надеялась воскресить их брак; во-вторых, теперь она попадала в положение лгуньи в её отношениях с Айн Рэнд, которая любила её и постоянно искала у неё совета и помощи и от которой она должна была теперь скрывать правду о её возлюбленном.
БАС: Сколько времени продолжался этот кошмар? Неужели четыре года? И все участники при этом встречались друг с другом, разговаривали, делали вид, будто коляска нормально катится по дороге жизни, разве что мелкие камешки отлетают из-под колёс. Когда Институт Натана Брандена устраивал бал, он танцевал со всеми тремя и научился выглядеть довольным и спокойным. Когда Патриция приняла участие в театральной постановке в Филадельфии, все остальные поехали смотреть спектакль, и Айн восхваляла талант и внешность юной актрисы, обняла её за кулисами.
ТЕНОР: Но шторм назревал. Айн обвиняла Натана в холодности, в том, что он всё время куда-то ускользал, растворялся, делался невидим. «Ты здесь, и, в то же время, тебя как будто нет. Сегодня ты ведёшь себя как влюблённый, назавтра отступаешь в полумрак и захлопываешь дверь.» Однако всё подносилось так, будто утрата любви к ней, великой Айн Рэнд, могла быть только симптомом умопомешательства и разрывом с философией объективизма. «Остаться друзьями?! – восклицала она. – Думаешь ли ты, что я могла бы посвятить тебе “Атлант расправил плечи”, если бы ты был только другом? Объявила бы тебя своим наследником и воплощением открытых мною философских истин?» Под её напором Натан согласился пройти курс лечения у психоаналитика, но никаких результатов эти сеансы не принесли.
БАС: К лету 1968 года Натан понял, что силы его на исходе. Что так больше тянуться не может. Он написал большое письмо и вручил его Айн, прося прочесть тут же, при нём. Она отшатнулась и спросила: «Это про то, что ты разлюбил меня?» Потом, едва прочитав первую страницу, обрушила на него словесный ураган: «Негодяй! Ничтожество! Фальшивка! Законченная свинья! Я не хочу быть с тобой в одной комнате!.. Всё было ложью! Твои восторги по поводу моего романа! Твоя преданность объективизму – ложь! Ты всё украл у меня! Создал ли ты хоть одну собственную идею? Ничтожество, вор!..»
ТЕНОР: Но этот первый ураган был лишь предвестием того, что ждало Натана впереди. Почти два месяца тянулись попытки собрать обломки разбитого корабля, выстроить из них хоть маленькую шлюпку. Айн порывалась тут же низвергнуть своего наследника с пьедестала, на который она возвела его. Но тогда тысячи поклонников их обоих испустили бы вопль «за что?» Не могла же она ответить: «За то, что разлюбил». А ведь она ещё не знала всей правды. Лишь в конце августа Барбара, с согласия Натана, рассказала Айн о его любовной связи с Патрицией. Которая тянулась уже больше четырёх лет. «Скажи мерзавцу, чтобы он немедленно явился сюда» – приказала сивилла.
БАС: Она не пустила его в гостиную. Заставила сидеть в прихожей. Стояла над ним и осыпала проклятьями. «Какое же ты ничтожество! Ты посмел отвергнуть меня! Ради какой-то мелкотравчатой пустышки... Чтоб ты провалился в такой же ад, в какой ты погрузил меня! Меня – которую ты объявлял главным сокровищем своей жизни, женщиной своей мечты!.. Ты нанёс мне рану, которую не мог бы нанести никто из врагов!.. Да если бы ты, действительно, был тем человеком, за какого ты себя выдавал, ты продолжал бы обожать меня, когда мне стукнет восемьдесят и я буду разъезжать в инвалидном кресле. Но ты никогда не был таким! Всё было притворством от начала до конца!.. Если бы у тебя оставалась хоть капля морального чувства, ты от стыда должен был сделаться импотентом на двадцать лет! А если этого не случится, значит твоя моральная деградация достигла зенита!»
ТЕНОР: Свои проклятья Айн Рэнд перемешивала с угрозами. «Твой спектакль закончен! Я создала тебя, я же тебя и уничтожу! У тебя не будет ни денег, ни карьеры, ни престижа! Я ославлю тебя перед всем миром! Остановлю публикацию твоих книг, добьюсь, чтобы тебя лишили диплома психолога! Сниму посвящение тебе с первой страницы моего бестселлера!.. Без меня ты был ничем и станешь ничем, когда я покончу с тобой!»
БАС: Натан сидел молча, покорно принимал бичевание словами. Чувство вины за страдания, причинённые им самым дорогим людям, будто парализовало его. Вдруг Айн Рэнд прервала поток брани и угроз, подошла к нему вплотную и спросила: «Ты рассказал Патриции про нас с тобой?» Натан с трудом выдавил из себя покаянное «да». В тот же момент рука сивиллы взлетела и дважды хлестнула обвиняемого по щеке. Он мог бы увернуться, но выбрал покорно принять удары. «А теперь убирайся» – расслышал он сквозь звон в ушах. Поднялся и, с горящей щекой, навсегда ушёл от женщины, которой он отдал восемнадцать лет своей жизни – самых главных лет.
ТЕНОР: Весть о разрыве между Айн Рэнд и Натаном Бранденом произвела настоящий шок и смятение в королевстве объективизма. Их роман всё ещё оставался тайной для всех непосвящённых, поэтому друзьям, читателям, журналистам оставалось только ломать голову: в чём причина? Айн Рэнд опубликовала большую обличительную статью, в которой объявляла, что мистер Бранден совершил недостойный поступок, несовместимый с моральными принципами её философии. Натан признал свою вину, не раскрывая истинных причин. В жизни многих людей участие в движении, руководимом Айн Рэнд, играло важную роль, и крах этого движения обернулся сильным потрясением. Их гнев обрушился на Бранденов, обвинения и проклятья сыпались со всех сторон.
БАС: Нашёлся даже один бывший слушатель, который поднял вопрос, будет ли в категориях объективизма морально оправдано убийство Натана Брандена? Волна смятения катилась по королевству, разрывала дружбы и семьи. Новый духовный наследник Айн Рэнд, назначенный ею на место Натана, был кузеном Барбары, но он порвал отношения с ней до конца жизни. Натану и Патриции пришлось уехать от этой бури в Лос-Анджелес, где они поженились в следующем году.
ТЕНОР: Помните античную легенду о Персее, освободившем прикованную к скале Андромеду? Мне кажется, в нашей истории роль Персея исполнила Патриция: освободила Натана из восемнадцатилетнего плена.
БАС: За такое сравнение поклонники Айн Рэнд могут вас самого приковать к скале. Ведь вы отводите их кумиру роль дракона, собиравшегося пообедать невинной пленницей.
ТЕНОР: Создаётся впечатление, что кипевшие драмы совершенно заслоняли от участников жизнь остальной страны и мира. В том самом 1968 году, когда произошёл разрыв, в Америке бушевали протесты против войны во Вьетнаме, многотысячные толпы демонстрировали в поддержку прав негров, одно за другим случились два сенсационных убийства. Но даже имён Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди нет в воспоминаниях Барбары и Натана Бранденов.
БАС: Однако в следующем году одно событие привлекло внимание Айн Рэнд и привело её в полный восторг. Я имею в виду высадку американцев на Луне. Нил Армстронг и космический корабль «Аполлон-11» символизировали для неё то, чему она поклонялась всю жизнь: бескрайние возможности человеческого гения и упорства. Она была радостно возбуждена и с ликованием говорила друзьям: «Вот на что способен человек, если он устремляется к своей цели невзирая ни на какие препятствия».
ТЕНОР: Другое радостное событие случилось – или почти случилось – в 1972-ом. Знаменитый голливудский продюсер Ал Рудди, создатель «Крёстного отца», предложил ей экранизировать «Атлант расправил плечи». Пятнадцать лет Айн Рэнд отказывалась продать права Голливуду, боясь, что студия исказит дорогие ей философские идеи, как это случилось при экранизации «Источника». Но Рудди сумел завоевать её доверие. Волнующая новость уже обсуждалась на пресс-конференциях, просочилась в газеты. Однако в последний момент Айн потребовала, чтобы в контракт был включён пункт, дающий ей право вето не только на стадии сценария, но и после завершения съёмок. Как её герой Рурк взорвал здание, сделанное не полностью по его проекту, так и она хотела иметь возможность сжечь ленту, стоившую сотни миллионов долларов, если что-то в ней покажется ей отступлением от её замысла. Конечно, ни один продюсер на мог согласиться на такое условие, и договор не был подписан.
БАС: Только после смерти Айн Рэнд в 1980 году Барбара Бранден решилась опубликовать свои мемуары «Страсти Айн Рэнд», в которых рассказала правду о клубке противоречивых чувств, связавших пятерых участников драмы. Натан Бранден ждал ещё дольше и отдал в печать свой рассказ только в 1999. Там, среди прочего, он привёл с горькой иронией главные заповеди культа Айн Рэнд, в создании которого он сам сыграл такую видную роль:
· Айн Рэнд – величайшая из людей, когда-либо живших на свете.
· «Атлант расправил плечи» – величайшее достижение человеческой цивилизации.
· Будучи величайшим философским гением, Айн Рэнд является главным арбитром в вопросах морали, разума и достойного поведения.
· Всякий, кто не ценит то, что ценит Айн Рэнд, и не осуждает то, что осуждает она, не может считаться настоящим объективистом.
ТЕНОР: Но несмотря на публикацию этих правдивых и убедительных мемуаров, новые поколения поклонников Айн Рэнд продолжают считать Бранденов гнусными предателями, общение с которыми несовместимо с высокими требованиями объективизма.
БАС: В нашу задачу не входит обсуждать природу возникновения культов. Можно лишь отметить обязательную общую черту: и Рон Хаббард, создавший сайентологию, и Дэвид Кореш в Вэйко-Техас, и Джим Джонс в Гайане, и многие другие обещали своим последователям полное преображение их душевного состояния, освобождение и очищение жизни от всего низменного и грязного. То же самое обещала своим адептам и философия объективизма. Наше счастье, что в душе Натана Брандена не было страстей властолюбца, которые толкнули бы его превратить тысячи поклонников Айн Рэнд в крепко спаянную колонну фанатиков.
ТЕНОР: Да, это так. Но есть в ней одна черта, заслуживающая восхищения: доблесть. Маленькая женщина, лишившаяся семьи, оторванная от родной культуры, обделённая женским обаянием, чувством юмора, художественным вкусом, умением сливаться с природой, она отчаянно схватила единственное оружие, которое ей даровала судьба, – логический разум – и пошла с ним в атаку на весь мир. Для тысяч людей творчество и проповедь Айн Рэнд были и остаются канатом, который тянул и продолжает тянуть их души вверх. Должны ли мы радоваться, если тяга этого каната ослабеет или он вдруг лопнет под непосильным грузом?
Ефимов Игорь Маркович (1937, Москва) – писатель, философ, издатель. Эмигрировал в 1978 году, живёт с семьёй в Америке, в Пенсильвании. Автор двенадцати романов, среди которых «Зрелища», «Архивы Страшного суда», «Седьмая жена», «Пелагий Британец», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Неверная», «Обвиняемый», а также философских трудов «Практическая метафизика», «Метаполитика», «Стыдная тайна неравенства», «Грядущий Аттила» и книг о русских писателях: «Бремя добра» и «Двойные портреты». В 1981 году основал издательство «Эрмитаж», которое за 27 лет существования выпустило 250 книг на русском и английском. Преподавал в американских университетах и выступал с лекциями о русской истории и литературе. Почти все книги Ефимова, написанные в эмиграции, были переизданы в России после падения коммунизма.
