Семь утра. Нора раздвинула шторы, открыла настежь окно. В комнату ворвалась струя приятно прохладного воздуха. Нежные октябрьские лучи обласкали заспанное лицо. Во дворе высокий клен шелестел уже поредевшими темно-зелеными ветвями с частыми вкраплениями желто-багряно-коричневых листьев. Бледно-голубое, выцветшее от летнего зноя небо, покрытое легкими облаками, пока еще не сулило беды. Наступило долгожданное бабье лето – самое красивое и любимое Норой время года. Казалось, ничто не предвещало мрачные предсказания синоптиков. Муж подошел к ней, снял очки, обнял за плечи и поцеловал… не в щеку – привычным быстрым утренним поцелуем, а долгим – в шею.
– Майк! – она засмеялась, несколько отстранилась и удивленно взглянула на мужа. – Не рановато ли? Доброе утро, милый!
– А что? Рано – это хорошо. Хуже, когда уже поздно. Доброе утро, дорогая! Как спалось?
– После вчерашнего? И ты еще спрашиваешь? Спала как убитая. А ты?
– А я почти не спал. Закрывал глаза, пытался уснуть, вроде дремал. Сквозь дрему видел и чувствовал тебя. Потом ты как будто ускользала от меня. Я боялся тебя потерять, вздрагивал и снова открывал глаза убедиться, что ты рядом. Ты вчера вечером была особенная, ласковая, податливая. Как когда-то. Такая… моя.
– Конечно, твоя. И не как когда-то, а всегда. Чья же еще? Ты сомневаешься? Да… думаю, что после вчерашней ночи могут быть… некоторые сюрпризы.
– Ребенок? Я готов и даже очень. А ты?
– Я, наверное, тоже созрела… Но давай об этом не сейчас. Посмотри, какое чудесное утро. Даже не верится, что на нас идет ураган и к вечеру погода испортится, – бросила Нора, так, между прочим, лениво потягиваясь. – Опять света не будет. И продукты в холодильнике испортятся. Надо проверить, есть ли у нас свечки и фонарики.
– И свечки есть, и фонарики – еще с прошлого раза. Только батарейки к фонарикам, может быть, придется купить. Да, водой не мешает запастись и консервами. Не волнуйся, Нора, детка! Позвони мне после ланча и напомни, пожалуйста. Я уйду пораньше с работы, заеду в супермаркет и все куплю.
– А я и не волнуюсь. Еще чего не хватало! Подумаешь, ураган! Сколько этих ураганчиков уже было здесь в Нью-Йорке! Не во Флориде живем. Ничего страшного в наших краях произойти не может! Ну, в крайнем случае, опять крыша протечет. Подставим ведро в спальне. Затопит подвал – выкачаем воду. Возможно, и сабвей зальет. Останемся дома, не пойдем на работу. Еще один выходной. Всего-то! Господи, что они стращают нас уже который день? Надоело. Зря только панику наводят.
– Говорят, этот ураган будет особенно сильным. Они не стращают, а предупреждают. Сказали, что наша зона подлежит эвакуации. В общем, вернусь с работы – посмотрим… Кажется, положение серьезнее, чем в прошлые годы.
– И смотреть нечего. Никакой эвакуации! Слышишь! Я отсюда никуда не двинусь. Да и ехать некуда. Другой резиденции у нас с тобой пока нет. Не нажили. Разве что в убежище. Только убежища нам и не хватает! Валяться на казенных матрацах на грязном полу в какой-то школе среди других потных, вонючих тел – это, извини, не для меня. Увольте! Ты же знаешь, как я люблю чистоту. Как-нибудь здесь отсидимся, правда, милый? Дома и стены помогают. Я так люблю наш домик! – Нора улыбнулась, чмокнула мужа в щеку и пошла умываться и пить кофе.
– Как скажешь, принцесса, – Майк еще раз поцеловал жену, и уехал на работу.
Повезло ей с мужем. Родители на зятя не нарадуются. Подруги – кто тайно, а кто и явно – завидуют. Это ж надо! Такого мужика отхватила! Харизматичный, умный, добрый, работящий. Любит, балует, во всем потакает, разве что на руках не носит. Детей, правда, нет… пока. Но это, наверное, поправимо. А она-то, дурочка, не могла решиться, все раздумывала, выходить ли ей замуж за Майка. Никак свою первую любовь забыть не могла. Как давно это было! Давно и неправда… Словно в другой жизни.
На работе в бюро путешествий клиентов в этот день не было совсем, да и сотрудники толком ничего не делали, только смотрели по телевизору новости. Обстановка нагнеталась. Городские власти настоятельно рекомендовали жителям прибрежных зон А и Б собрать все необходимое в рюкзак, запереть свое жилище, запастись газолином и уехать подальше от океана вглубь штата. Хозяйка агентства понимала, что бизнеса все равно в этот день не получится. Одна лишь нервотрепка и бесполезное сидение у компьютеров. В два часа дня она закрыла офис и распустила всех по домам.
– Ну, девочки, домой. С Богом! Свяжемся по телефону, если будет возможность. Не знаю, как вы, а я сажусь в машину, забираю мужа, сына и продукты, и мы едем в наш загородный дом в Катскильские горы. Разожжем камин, утеплимся, авось переждем ураган. Кто хочет со мной, – пожалуйста. Два места в машине есть.
Женщины поблагодарили хозяйку, но желающих спасаться в ее домике в горах не нашлось. Каждый думал о своей семье. Нора не стала дожидаться возвращения мужа с работы и поехала сразу в супермаркет. Отстояла длиннющую очередь в кассу и купила воды, разных консервов, батарейки для фонариков и для радио и даже туалетную бумагу. Народ, как под гипнозом, хватал все подряд. Полки быстро пустели…
Да что они все с ума посходили! Паникеры! Стадо баранов!
Когда Нора приехала домой, небо уже потемнело, угрожающе набрякло, но ветер пока только набирал силу, и дождя еще не было. Нора позвонила мужу на мобильный и сказала, что покупать ничего не надо: она уже запаслась всем необходимым. Пусть он скорее возвращается домой, пока не отключили сабвей. По телевидению продолжали накалять обстановку:
«В течение нескольких дней ожидается продолжительное выпадение осадков. Штормовая волна совпадет с приливом, и в прибрежной зоне будет серьезное наводнение. Предполагаемый материальный урон на восточном побережье будет исчисляться в…» Нора не дослушала новости и в раздражении выключила телевизор.
Какого черта! Вот так сидеть несколько суток подряд, слушать это промывание мозгов и трястись от страха перед стихией… Свихнуться можно!
Муж задерживался. Она хотела, на всякий случай, собрать кое-какие вещи, документы, деньги, но не могла сосредоточиться. За что ни бралась, все валилось из рук. Положилась на Бога и авось. Из угла гостиной на нее с грустью и упреком смотрела гитара в стареньком футляре, словно просила:
– Бросаешь меня, предательница? А я живая. Отнеси лучше наверх, в спальню. Спаси и сохрани! Не отнесешь, пожалеешь…
– Перебьешься, подруга! Не до тебя сейчас, – отмахнулась Нора.
Женщина маятником ходила из кухни в гостиную и обратно. Часы показывали семь вечера. Еще раз позвонила мужу на мобильный. Абонент был не доступен.
Наверное, Майк едет в сабвее. А если нет? Вдруг что-то случилось? Он всегда звонил, когда задерживался. Ее верный, надежный муж.
За семь лет жизни с Майком она так привыкла к его надежности, что от невозможности связаться с ним по телефону буквально распадалась на части.
Нервы совсем никуда. Надо успокоиться. Так нельзя. Может, никакого страшного урагана вовсе и не будет? Может, он ослабнет, прежде чем достигнет Нью-Йорка? Ведь бывало так раньше. Сейчас зазвенят ключи в замке, откроется дверь и на пороге появится Майк…
Стенные часы необычно громко отбивали секунды. Майк не приезжал и не звонил. Нора совсем растерялась. Не сиделось ей одной в доме. Она заперла дом на ключ и вышла на крыльцо. Спустилась на улицу, и ноги сами понесли ее на пляж. Любопытство или порыв безумия? Она не осознавала, зачем брела к океану.
Улицы города почти вымерли. Редкие прохожие спешили домой укрыться от надвигающейся стихии. Океан, окрашенный в стальной цвет, вспучился, вздыбился, приготовившись выплеснуть штормовые волны на берег. Пик шторма пока не наступил. На пляже, кроме нее, было еще несколько таких же любознательных храбрецов или безумцев. Один из них с азартом фоторепортера снимал профессиональной камерой видеоклип. Нора подошла к нему поближе, спросила:
– Снимаете для «Новостей» или так, для себя, на память?
– Не знаю пока. Смотря, что получится. Может, оставлю на память. Нора, это ты? – сказал мужчина голосом из прошлого.
– Да, я – Нора. А вы кто? О, Боже мой! Фрэнк! Вот уж не думала тебя когда-нибудь еще увидеть. Тем более при таких обстоятельствах…
– А почему не думала? Мы же в одном городе живем. Значит, был, есть шанс встретиться. Я, знаешь, о тебе часто вспоминаю. Ужасно горько и обидно, что так все сложилось. Если честно, ты – самое лучшее, что у меня было в жизни. Я давно хотел тебе в этом признаться. Не было случая. – Он проговорил все это быстро, быстро, как будто боялся, что не успеет, что не представится больше такой возможности.
– Ха! Тут некий парадокс получается, Фрэнки! Не находишь? Я – самая лучшая женщина в твоей жизни, и именно поэтому ты женился на другой.
Что она могла ему сказать? Что он ей до сих пор снится в какой-то недосягаемой дали? Что она вышла замуж за Майка с одним только желанием – вышибить клин клином? И до конца так и не вышибла. Что она услышала его голос, и не может сдвинуться с места?
Сердце стучало в груди, в шее, в висках и даже в кончиках пальцев. Океанские волны вырастали, с грохотом обрушивались вниз, приглушали голоса Норы и Майка и хищными языками грозились слизать все живое с береговой кромки. Затащить в пучину.
– Нора! Я женился на другой, потому что с тобой было сложно. Ты была по-голливудски хороша, молода и амбициозна. То гнала меня от себя, то милостиво приближала. Если помнишь, наши свидания часто заканчивались ссорами.
– Помню. Потом ты всегда звонил первым, и мы мирились. Ох, и стервоза я была!
– Если не стервоза, то капризуля. Это точно. И мне казалось, что любила ты не меня, а придуманный тобой идеал. Ты ставила передо мной невыполнимые задачи. А та, другая, принимала меня таким, какой я есть. Вот я и женился на ней. Я – обыкновенный журналист без претензий на большой талант. – Фрэнк старался перекричать океан. Он выключил видеокамеру, взял женщину за руку. – Все. Больше снимать не буду. Надо уносить ноги. Немедленно! Иначе нас сметет ураганом. Слышишь?
Прикосновение его руки. Кисть с длинными, ухоженными пальцами, мягкая, не знающая черной работы. Только камеру и компьютер. И еще тайны женского тела: ее, жены и, наверное, других любивших и любимых.
Нора застыла.
Бежать? Куда бежать? Зачем?
– Нора, что с тобой? Ты меня не слышишь? Надо уходить, – закричал Фрэнк, встряхнул ее за плечи, сильно дернул за руку и потащил за собой, ускоряя шаг. Она, управляемой марионеткой, семенила рядом. Страха не было. Просто подчинялась воле «кукольника».
Стал накрапывать дождь. Сумасшедший ветер задул в спину с такой силой, что казалось, они взлетят на воздух. Океан вышел из берегов, поглотил остатки прошлогодней травы, цветов, скамейки и кусты. Они бежали по вымершим улицам. Вода все прибывала, она уже доходила Норе до колен, потом поднялась почти до пояса. Фрэнк был на голову выше Норы. Он взял ее на руки – размокшую тряпичную куклу.
Сколько он сможет ее так нести, пока не свалится от усталости?
Им повезло. Дверь старого четырехэтажного дома оказалась открытой. Наверное, жильцы убежали и в панике позабыли ее запереть. Нора и Фрэнк вошли внутрь, взобрались на последний этаж. На лестничной клетке несколько минут горел свет, потом что-то сверкнуло, чиркнуло, и наступила непроглядная тьма. Нора дрожала от холода, молча прижалась к Фрэнку. Он обнял ее и стал целовать мокрое от дождя и слез лицо. Оказывается, она плакала. От ужаса перед ураганом или ураганного счастья?
Бездумно, блаженно Нора отвечала на поцелуи Фрэнка и бормотала:
– Боже мой! Я по-прежнему люблю тебя. Что же нам делать? Что с нами будет?
– Нора, Нора! Я тоже люблю тебя! С ума схожу. Черт возьми эту судьбу! Я не хочу думать о том, что с нами будет. Кто придумал, что надо думать! Мы переждем ураган, а потом уже будем думать.
Вымокшие, продрогшие, они стояли на лестничной площадке чужого дома и целовались, целовались, как когда-то в юности, позабыв о времени и урагане. Вместе с волнами накатили воспоминания. Казалось, не было минувших пятнадцати лет и их студенческий роман продолжается.
– А помнишь Рождество вдвоем и нашу первую ночь в зимнем домике в горах у погасшего камина? Выла метель. Ты согревал меня… такой ласковый, веселый, неумелый котенок.
– Да, котенок слегка обтрепался. Зато стал умелым, матерым… котом. Ты это хотела сказать?
– Нет! То есть, да! Я совсем запуталась. Ты возмужал, Фрэнк. Я помню двадцатилетнего мальчика, романтика, который играл блюз на гитаре. Знаешь, я до сих пор храню твою гитару и даже выучилась немного играть. Ты забыл ее у меня. Мы поссорились… навсегда, и ты за ней так и не вернулся.
– Я нарочно не вернулся. Оставил тебе гитару на память. Купил себе новую.
– Ты все еще играешь на гитаре, Фрэнки?
– Раньше поигрывал. Теперь – нет! Некогда. Поездки, статьи, репортажи, семья... Тебя увидел, и снова захотелось взять в руки гитару.
– Вот и о семье вспомнили. У тебя есть дети?
– Да, два мальчика. А у тебя?
– Пока не завели… Планируем. Зря это мы о семье. Чувствую, как во мне зреет комплекс вины.
– А во мне ни черта не зреет. Я без комплексов. Ведь ты у меня была до семьи. – Фрэнк решительно рванул молнию на Нориной куртке. Его руки, такие знакомые, стали играть блюз на ее теле.
– Что ты со мной делаешь? Я вся мокрая, в песке. И мне не стыдно. Мне так хорошо и совсем не стыдно. Если хочешь… вот здесь, на лестнице…
– Хочу, хочу! Но нет, не здесь. Не сейчас. Это безумие! Когда кончится ураган, – опомнился Фрэнк. – Надо спуститься вниз и посмотреть, что делается на улице, схлынула ли вода. Идем! Осторожно! Держись за меня. Если будем так стоять вечность, замерзнем, окаменеем и превратимся в скульптуру Родена «Поцелуй», – он засмеялся и потащил Нору вниз.
Ветер по-прежнему бесновался, шел мелкий холодный дождь, но вода спала и часть ее вернулась в океанскую чашу. В некоторых домах горел слабый свет. Видно, жгли свечи.
– Так и заболеть можно. Нам бы надо как-то попасть домой и переодеться. Где ты живешь? Я отведу тебя домой, а потом и сам пойду, переоденусь.
– Я живу недалеко отсюда, почти за углом.
Майк, наверное, решил, что я пропала или утонула. Бедный Майк! Он там переживает, а я тут…
Фрэнк пошел провожать Нору до дому. Они еле держались на ногах. Нора зацепилась за какие-то щебни. Фрэнк не сумел ее удержать, и она упала плашмя, неловко, прямо в грязную жижу, которой была покрыта улица, ведущая к дому. Фрэнк помог ей подняться и попытался смыть струями дождя темную маску с ее лица. Только грязь размазал и снова засмеялся.
Он вечно смеялся, ее любимый, ее Фрэнк.
– Нора! Ну, и видок у тебя! Будем считать, что ты приняла целебную грязевую ванну.
– Да уж! Съездила в Карловы Вары. А вот и мой дом.
– Симпатичный домик. Кто это там, в окне стоит со свечой? Твой муж?
– Да. Это Майк. Он плохо видит. Не думаю, что он разглядит нас в такой темноте. А впрочем, это теперь неважно. Мне все равно. Скажу ему что-нибудь.
– Скажи ему, что я геройски подобрал тебя в воде и спас. Мне пора идти, любимая. Когда все закончится… Надеюсь, через неделю. Приходи в шесть вечера на пляж, туда, где мы встретились. Придешь?
– И ты еще спрашиваешь! Конечно, приду, прибегу, приползу. Жди меня там несколько вечеров подряд. Ладно?
– ОК! Каждый вечер буду приходить на пляж и… ждать, ждать, ждать. Твой муж так пристально смотрит на нас. Он наверняка нас видит. Я не могу тебя даже поцеловать на прощание.
– Но ведь мы не прощаемся?
– Мы не прощаемся. Мы не для того снова встретились, чтобы проститься. Пока! Я пошел.
– Иди! Нет, постой. Поцелуй меня.
– Но ведь он же смотрит в окно.
– Уже не смотрит. Видишь, свеча исчезла. Наверное, он пошел вниз меня встречать. А если и увидит, так что ж…
Фрэнк приложился губами к ее губам и ушел в дождь, подгоняемый ветром. Нора даже не успела спросить, где он живет. Они не обменялись номерами телефонов.
Как нелепо! Как по-детски! Надо было позвать его в дом, отмыть, отогреть, переодеть. В одежду Майка? А что она скажет Майку? Что-нибудь придумает.
Нора открыла входную дверь. Их уютный, ухоженный, родной дом, в который они с мужем вложили столько любви, сил и денег, встретил свою хозяйку абсолютной темнотой и ледяным холодом. Как будто она очутилась на дне колодца, из которого выкачали воду. У лестницы на второй этаж, с зажженной свечой в руке стоял Майк, словно страж семейного очага. Его рука дрожала, и свеча отбрасывала на стены причудливые узоры метущейся тени. Они смотрели друг на друга несколько секунд, и Нора произнесла деланно бодрым тоном:
– А вот и я, Майк. Явилась и… немного запылилась. Сколько сейчас времени? Мои часы намокли и остановились, да и не видно ни черта.
– Боже мой! Где ты была? Что случилось? Я чуть с ума не сошел! Кто этот мужчина, который был с тобой на улице? Откуда он взялся?
Как громко Майк говорит! Зачем он так кричит?
Ее голова раскалывалась. Она еле держалась на ногах.
– Не кричи, прошу тебя! Господи! Как много вопросов сразу! Я жутко промокла и упала в грязь. Видишь? Мне бы помыться и переодеться. Зажги, пожалуйста, еще одну свечку или принеси фонарик. Я все расскажу тебе… потом, – пробормотала она и отключилась.
Очнулась Нора на кровати в спальне. Она чувствовала чистоту своего тела, укутанного, как в кокон, несколькими одеялами. Ей было тепло, уютно, хорошо.
Но почему на тумбочке и перед зеркалом горят свечи? Что происходит? Она больна, она умирает?
– Наконец-то, ты очнулась, моя хорошая! Я хотел вызвать «скорую», но ни мобильный, ни домашний телефон не работают. Я протер тебя губкой, высушил и переодел. Как ты сейчас?
– Я… не знаю. Зачем эти свечи? Меня придут причащать? Я умираю?
– Да нет же! Электричество до сих пор отключено. Ты вернулась домой в ураган, потеряла сознание и проспала целые сутки. Ну, вспомнила? Мне кажется, ты абсолютно здорова. Просто была жутко измучена. Девочка моя дорогая!
– Ураган? Ах, да…, – Нора все вспомнила и замолчала.
Сейчас муж начнет ее пытать, расспрашивать, что случилось. Она не может и не должна ему ничего объяснять. Когда-нибудь потом. А пока надо что-то придумать, как-то правдиво солгать. Плохая из нее лгунья.
Нора снова закрыла глаза.
– Я еще немного посплю. Хорошо?
– Спи, любимая, спи, родная. Я ни о чем тебя не буду спрашивать. Захочешь, сама все расскажешь. Лишь бы ты была жива, здорова и здесь, со мной. У нас есть газовый баллончик. Проснешься – я разогрею бульон и принесу тебе поесть. Пойду дальше выкачивать воду из подвала.
Какой замечательный человек – мой муж! А я… какая же я дрянь! Убежала в ураган к океану. Как безумная, целовалась с Фрэнком, извалялась в грязи. Поделом мне. Но я ведь люблю Фрэнка. Я всегда любила Фрэнка. А Майк? Его я тоже люблю, по-другому. Как все запуталось…
Она провалялась в постели еще один день. У нее больше не было сил лежать, ничего не делать и думать, думать.
Надо встать, одеться и начать помогать мужу. Буду думать потом. Почему люди изводят себя раздумьями?
В промозглой гостиной стоял мерзкий, с гнильцой, запах мокрой мебели и тканей. Ковры скукожились. Нора не убрала наверх гитару, а ведь та так просила отнести ее в спальню.
Бедная гитара!
Нора провела рукой по струнам. Гитара издала глухой, хриплый, почти одушевленный, вздох, будто упрекала Нору и снова просила о помощи. Диван и лавсит впитали влагу и набухли, как человеческие тела, больные водянкой. На журнальном столике лежали книги, которые Нора не успела дочитать. Страницы книг, все в желто-коричневых разводах, напоминали осенние листья после дождя. Женщина принялась разгребать этот сюрреалистический натюрморт. Из подвала доносилось постукивание инструментов: Майк что-то чинил, пытаясь возродить к жизни потрепанный ураганом дом.
Прошла неделя. Муж ее так ни о чем не спросил. По молчаливому согласию они не касались темы ее исчезновения и неожиданного появления. Нора механически убирала дом, выносила мусор, сортировала вещи: что выбросить, а что подсушить, улыбаясь мужу виноватой, вымученной улыбкой. И все время думала о Фрэнке. Каждый вечер она порывалась пойти на пляж, но не решалась. Стих ураган, и ее безумный порыв превратился в постоянное, навязчивое желание увидеть Фрэнка.
Еще одна неделя прошла. В доме зажегся свет, заработал бойлер. Постепенно налаживался быт.
Нет, она все же должна была увидеться с Фрэнком, посмотреть ему в глаза, услышать его голос, снова почувствовать его. Она спросит Фрэнка, любит ли он ее. Норе было очень важно, чтобы он сказал, что любит. Она тоже скажет ему, что по-прежнему любит его, но ураган прошел, и... Она найдет, что сказать.
Наконец-то, мужа вызвали на работу. Сказал, что вернется поздно вечером. Наступили сумерки, и Нора побежала к океану. Она ходила на пустынный, разрушенный пляж каждый вечер, десять дней подряд и ждала Фрэнка, но он так и не пришел. А потом случайно в Daily News Нора прочитала сообщение о «гибели молодого талантливого журналиста Фрэнка Х. Он пытался завести свою машину, и намокший в соленой воде аккумулятор взорвался».
Фрэнка больше нет…
Она не верила и снова в который раз перечитывала сообщение в газете, пока не затвердила его наизусть. А потом закричала, бессловесно так завыла: «Ааа! Ааа!» – и умолкла, испугавшись собственного воя. Затихла, повторяя про себя:
Погиб, погиб, мой Фрэнк погиб, нет больше моего мальчика…
Плакала, думала:
Ураган подарил мне его лишь на несколько часов и унес с собой. Зачем? За что? Возмездие за любовь, за порыв, за предательство? Этот страшный и такой ласковый ураган.
Нора достала из футляра гитару, подтянула струны и попыталась извлечь из нее несколько надломленных аккордов.
Невозможно было вернуть Фрэнка к жизни, но его гитару она должна была оживить.
Она хотела сыграть на ней блюз, любимый блюз Фрэнка. Дрожащие пальцы не слушались и путались в струнах.
Приехал с работы муж и застал ее в слезах. Перед ней на столе лежала гитара и газета со злополучной статьей. Майк поправил очки, взял в руки газету, прочитал, резко дотронулся до плеча жены…
– Это он? Тот самый, из урагана, с которым ты тогда… стояла под окном? Отвечай! Слышишь! Только не лги мне, прошу тебя, не лги!
– Да, это он! Он, он!
– Ты его… любила?
– Да! Да! Да! Что тебе Он? Его больше нет! Радуйся! Ты есть, а его нет.
Ничего не надо было больше объяснять… Правая рука мужа непроизвольно сжалась в кулак.
– Ну, ударь меня, ударь! Я заслужила. Я хотела тебе изменить, Майк. И если б не ураган…
– Хотела, но ты же не изменила. Нет, ты не могла!
Майк ударил кулаком по столу, гитара подпрыгнула и задребезжала. Он разжал ладонь, махнул рукой, достал из кармана сигареты и вышел на крыльцо.
Курил он долго. Нора потеряла счет времени. Думала, что он совсем ушел, бросил ее, а он вернулся. Она все так же сидела за столом, уставившись в одну точку.
– Нора!
– Что ты хочешь? У меня нет сил говорить. Оставь меня в покое! Имей сочувствие…
– Послушай меня, девочка. Ничего не поделаешь. Судьба у него такая. А нам с тобой надо жить дальше. Очнись! У нас – семья. Я люблю тебя. И ты любишь меня. Ты ведь любишь меня, Нора?
– Не знаю. Я теперь ничего не знаю.
– А я знаю. Ураган прошел. Отшумел. Один вечер не должен ничего изменить в нашей жизни. Мы же хотели ребенка…
– Ребенка? Ребенка… Мне очень плохо сейчас. Уйди, ну пожалуйста! Прости меня, Майк!
– Молчи, не говори ни слова!
* * *
Прошло полгода. Жизнь Норы и Майка постепенно входит в привычное русло. Нора ждет ребенка. Она старается все реже думать о Фрэнке. Но когда приходит на пляж, воспоминания об их последней встрече, словно разбушевавшиеся волны, обрушиваются на Нору и тащат в океан химер и несбывшихся надежд. Она снова и снова спрашивает себя, Бога, судьбу, провидение:
Зачем? За что?
Нора возвращается домой с пляжа, спускается в подвал, берет гитару и играет на ней блюз. «Ураганный блюз» Фрэнка. Майк не мешает ей. Он не борется с призраком. Просто выходит на крыльцо покурить.
Бруклин, Март 2014 г.
Елена Литинская. Родом из Москвы, выпускница филологического факультета МГУ. В 1979 г. эмигрировала в США. Автор пяти книг стихов и прозы. Публикации в журналах «Новый мир», «Новый журнал», «Слово/Word», «День и ночь», «Зарубежные записки», «Дети Ра», «Гостиная», «Ковчег» и др. Её произведения выходят в сборниках и альманахах. Елена - президент Бруклинского клуба русских поэтов, заместитель главного редактора журнала «Гостиная» и вице-президент творческого объединения ОРЛИТА.
