Архип – мужик неопределенного возраста, немного с придурью. По молодости отсидел на зоне от звонка до звонка. Статья была плохая – за групповое изнасилование. Пьяный вусмерть пацаненок спал, когда дружки «веселились». Забрили под общую гребенку. Не женившись, смотрит на людей бирюком, исподлобья. Обличье его портит выпяченный нос, из конурок которого лезут пучочки волосков. Борода, если не побрить, растет уже не черная, жуковая, а немного с проседью, словно вылинявшая. Лишь голубень глаз молодит его обветренное лицо, которое морщавится при каждом его словце, порою хлёстком, с присолью. Во время беседы ходуном ходят выпяченный кадык, борозды лба без загара и шевелятся обшелушенные уши. Засыпать любит под телевизор. В маленькой комнате в два окошка помещаются лишь кровать, обеденный стол, да материнский сундук – память. Забывается сном прямо на лоскутном стеганом одеяле, еле прикрывающем продавленный пружинный матрац койки, старинной, с большими никелированными набалдашниками. Изголовьем служит свернутая стеганка. «Ящик» же тарабанит до утра, голубея мерцающим экраном, под мерный храп конюха. Благо местные электрики за «пузырь» смастрячили Архипу ток мимо счетчика…
Но сегодня времени на просмотр нет. Утром притащил он в дом старенький хомут. Надо починить к завтрашней поездке. Правда, Архип всегда чем-то занят, если не в загуле и не «в поисках радости» – водки. До и после отсидки горбатился мужик в родном хозяйстве «за палочки». По бумагам числится в колхозе «Новая жизнь», конюшит. Смотрит в родной деревне Жуковке за тремя лошадьми. Стоят они в стойлах на конном дворе. Одноглазая каурая Венерка, пегий мерин Дружок и любимица – сивая кобыла Галерка. Лошади любят своего конюха и при встрече тянут морды к карману его фуфайки, надеясь получить кубик сахарка с прилипшими махринками, остатком от пачки махры, купленной месяц назад в сельмаге. Смолит самокрутки одну за другой – беспрерывно. Может, от каждодневных табака и водки Архип и крепок здоровьем? В деревне бобыль прославился тем, что как-то по осени, изрядно подшофе, кренделя выписывал вдоль улицы, а потом разделся до выцветших семейных трусов, поставил рядом кирзовые сапоги и, сложив аккуратно одежку, уснул прямо в луже. Под утро вдарил морозец. Бабы с бидонами так и нашли его, изо льда торчал. Архип не только выжил, но даже не заболел.
В красивые проездные сани с плетеным постельником ставит Архип бидоны, собирает в них излишки молока у баб, держащих животину, и везет на молокозавод, сдавать государству. Бабы наловчились обманывать и вместо маложирного коровьего разбавляли бидоны жирным козьим молочком, получая гораздо больше деньжат, и Архип закрывал на это глаза. Сегодня с ним увязался попутчик. «Тьфу, недаром мне сегодня Галерка снилась», – подумал мужик, когда вел кобылку по крутому скользкому спуску к колоде водопоя в овражке. Туда и приперся местный шпанёнок Сенька Лисовинов, по прозвищу Лис. Он недавно пришел из тюряги, где «чалился» за хулиганку. И уже успел прослыть в местном Доме культуры – картежником-шулером. Говорили, карты ловко снимает кривым пальцем с хитрым ногтем. Попал в тюрьму тоже по дурости. Вытащил в драке на танцах нож, когда втроем избивали студента техникума, приехавшего на выходные… Здесь, у колодезя, обещал по приезде конюху купить в сельмаге чекушку. А ехал на молокозавод – покрасоваться перед девками. К обеду эти крали обычно месили ногами сыр-сырец в огромной никелированной ванне, как раз во время приемки молока…
Галёрка бежала рысцой. Снежок похрустывал под не истертыми еще подковами и металлическими подрезами санок. Архип не забывал водить лошадок в кузню. Легкий морозец щипал щеки седоков. Нинка-почта, остановила лошадь, взяв ее под уздцы на околице. Поправив сбившуюся дерматиновую сумку с корреспонденцией, она слёзно попросила Архипа взять на обратном пути посылки и бандероли, которые самой не унести. И, договорившись, сунула ему под сено четвертинку. А возле жалкой церкви, разившей хранимым здесь дустом, Борис, киномеханик ДК, поставил в сани пару металлических банок с кинопленкой и сунул Архипу пару смятых рублей в карман. Набрался почти целый воз поклажи. Попутчики не удержались и вмазали немножко горькой. Но молоко сдали, как полагается. Сенька поржал с двумя сыроделками и назначил ночное свидание одной. Жахнули в санях еще сорокаградусной, а на закусь – лишь «бычки в томате» да буханка теплого еще, душистого черного хлеба. Зарулили и к почте. Пожилая женщина под роспись вручила Архипу три посылки и две бандероли. Приказала не потерять. И лошадка сама припустилась к дому знакомой дорогой. Ветер усилился. Снег повалил хлопьями. Архипа развезло окончательно, и он затянул: «Вот умру – похоронят меня …». Но мерное похрапывание лошади, теньканье удил и скрип полозьев, а также змей в голове быстро усыпили возчика. Ему опять снилась Галерка, но с огромным рогом во лбу. Она купалась в высокой росистой траве, высоко вскидывая к небу ноги, и ржала от радости. Сенька, лежа под тулупом, думал недолго. Он особо не пил, а больше наливал в пузатый граненый стакан собутыльнику. Дома у него шаром покати. Мать-старушка деньги держит в узелке под смертным одеянием в сундуке о двух замках. Со связкой ключей под подушкой она и спит. Экономит старушка буквально на всем. А сынуля Сеня работать не привык. План в не совсем светлой его голове созрел быстро. Осторожно он столкнул ногой не самую большую посылку под снежный склон большака, не доезжая примерно полкилометра до околицы. Посылка поехала под сосенки недоростки, макушки которых торчали из сугроба. Только луна чуть выше сосенок и была свидетельницей. Чутко слушая храпящего Архипа, он проделал это еще разок с тряпочной бандеролью. В Жуковку прибыли запоздно. Лошадка сама нашла дорогу. В лунном свете у клуба уже скоплялась молодежь. Темнота – друг молодежи. Парни и девчонки лузгали семечки в сенях на лавочках. Сенька, как ни в чем не бывало, растолкал товарища и спрыгнул с воза, зашел в клуб, поздоровался с дружками, отказался от предложения сыграть в «сику» и растворился в темноте – не до кина, да и на свиданку надо еще успеть. Архип выгрузил банки с пленкой у кинобудки, бидоны возле своего дома. Позаботился и о посылках. Слава богу, они виднелись из-под сена. Занес их в коридор, и упал, не раздеваясь, в угол на лавку и тут же дал храпака, забыв запереть входную дверь.
Наутро к нему постучалась Нинка. Когда пересчитали кладь, сложенную в холодных сенях, и сверили с документами, то двух отправлений не хватало. Архип, у которого раскалывалась голова, ничего толком не помнил. Почтальонка – в плач и давай лупить мужика тем, что под руку попало. А попал – кнут, которым Архип и лошадей не трогал – возил от волков для острастки. Рукоять из дуба, отполированная временем до блеска, была тяжеловатенькой. Отражая ладонями удары сыромятного ремня, не чувствуя боли, он думал: потерял или ночью недобрые люди стырили – дверь входную не запер? Когда Нинка, размазав слезы по щекам, в сердцах ушла, – пришлось Архипу запрягать Галёрку и ехать назад по едва заметному следу, притрушенному ночным снеговейчиком. Тщетно шарил мужик цепкими своими глазами в кюветах шоссе, но видел лишь белизну сугробов. Добрался до сельской околицы и пригорюнился. Нащупал в возу коленом посудину. Граммов триста водки плескалось на дне пузыря. Заглотил ледяную жидкость с жадностью и утерся рукавом. По всему телу побежало долгожданное тепло. Он достал сложенную в четвертушки газету. Ровненько оторвал и свернул на указательном пальце козью ножку. Достал из внутреннего кармана круглую металлическую банку из-под монпансье с красной жар-птицей на крышке. Вдохнул аромат выращенного на огороде самосада и туго набил им самокрутку. Жадно затянулся, пустив дым колечками по ветру. Вдруг его словно осенило, и он, скомкав вожжи в тугой пучок, с силой прихлестнул Галёрку по крупу кнутом, чего никогда не делал раньше. «Ну и жук», – стучало молоточками в его голове. Вся в пене, кобыла остановилась у дома Сеньки. Архип распахнул дверь. Лис, давно отыскавший поклажу, перетащил всё в дом еще до свидания. Он уже вскрыл посылки и уписывал за обе щеки столичные деликатесы, присланные дочкой его соседке бабке Гране из Москвы. Рядом висела на спинке стула хромка и валялась тряпка с сургучными печатями и адресом, написанным синим химическим карандашом. Архип молча оплел «друга» прямо с плеча кнутовищем меж глаз и, плюнув, ушел…
Наутро у дома Архипа, сон которого был вещим лишь наполовину, стоял «воронок», участковый и зареванная мать Сеньки в черном платке с кистями. Где-то надсадно выла собака. На все это пришла посмотреть Нинка-почтальонка. Особенно ей понравилось, как звонко щелкнули наручники на запястьях арестованного, уходящего навсегда. Вчера заведующая привезла из города приказ начальства о вычете из её зарплаты стоимости посылок.
