Альберт Эйнштейн и Джонатан Сакс – Pro et contra0

Главный источник сегодняшних конфликтов между сферами религии и науки лежит в концепции личностного Бога.

                                          Альберт Эйнштейн

Когда мы относимся к другим людям как к личностям, мы относимся к Богу как к личности. Или, иначе говоря, Бог какХашем есть трансцендентная реальность межличностных отношений. Мы любим Бога через любовь к другим людей. Таков единственный путь.

 Джонатан Сакс

Мы разошлись во взглядах, но я не хотел бы жить в мире, в котором люди придерживаются одинаковых взглядов. Знание растет через разногласия. Благодаря разногласиям в жизни мы взрослеем.

   Джонатан Сакс

О религиозной нетерпимости

О наивной религиозности

Страх

Молитва

Чудеса

О морали

О свободе воли

О смысле жизни

О Боге-Личности

Заключение

Публикация Юрия Ноткина «Альберт Эйнштейн как неофициальный оппонент Джонатана Сакса» побудила меня сравнить взгляды мыслителей. «Разговор» между ними позволяет лучше понять проблему «наука и религия», актуальность которой в начале 21-го века возросла в свете достижений науки и взрыва религиозного фанатизма в мире, силу которых еще трудно было представить в конце жизни Эйнштейна. Его высказывания цитируются курсивом по переводу Ю. Ноткина (я сохраняю в них перевод выражения «personal God» как «личностный Бог», но надо иметь в виду значение этого термина у Эйнштейна как «персонифицированного Бога»). Высказывания рабби Сакса цитируются жирным шрифтом. В большинстве случаев источник последних – книга «Великое содружество. Наука, религия и поиск смысла» (http://berkovich-zametki.com/Kiosk/Dynin_Saks.pdf). В противном случае источник будет указан. Я много цитирую обоих мыслителей, что, возможно, затрудняет чтение, но это оправдано поставленной здесь задачей: их голоса должны звучать в контексте их собственных мыслей.

Книга «Великое содружество» есть реакция на ослабление иудео-христианских корней и наследия Запада, на громкие голоса воинственных «новых атеистов» и на взрыв религиозного фанатизма на Востоке. Она созвучна словам Эйнштейна: «Я не думаю, чтонаука и религия неизбежно должны рассматриваться как естественные противоположности, я думаю, что между ними существует довольно тесная связь. Более того, я думаю, что наука без религии хрома, и напротив религия без науки слепа. Обе важны и должны работать рука об руку». Вопрос об их работе «рука об руку» есть также и моральный вопрос. «Верить, что религия имеет монополию на добродетель, столь же ложно, как и верить, что наука владеет монополией на истину».Эйнштейн, определенно бы согласился с этими словами рабби Сакса. Но мыслители расходятся по вопросу о вере в Бога-Личность, Творца мира, чей голос может быть услышан человеком. Для Эйнштейна это недопустимый религиозный антропоморфизм, принижающий человека. Для рабби это источник смысла существования человека и тем самым его возвышающий.

Бог авраамических религий представляется Эйнштейну продуктом иррационального воображения, прежде всего страха. Однако для рабби Сакса рационально мыслящий человек, ценящий себя как нравственную, познающую, творческую личность, может верить сегодня в Бога-Личность после всего, что он узнал из космологии о разлетающихся вселенных, из биологии об эволюции, из истории о взлете и падении культур. Об этом и пройдет «разговор».

*      *     *

О религиозной нетерпимости

Расхожее мнение о религии как неиссякаемом источнике распрей между людьми выражено Ю. Ноткиным с уверенностью очевидца: «Тему взаимоотношения религии и науки довольно трудно рассматривать вне исторического контекста, а именно вне постоянной уверенности наиболее известных представителей указанных религий в обладании абсолютной истиной и вытекающей отсюда борьбы с ересью, то есть инакомыслием. При этом, как это не может показаться на первый взгляд странным, так называемый конфликт между религией и наукой представляет собой лишь весьма и весьма слабый отблеск той ожесточенной, порой фанатичной и даже смертельной войны, иногда усиливающейся и изредка ослабевающей, которая велась, ведется и видимо будет продолжаться попеременно между данными религиями и не менее остро между различными направлениями внутри каждой из перечисленных религий».

Сказанное Ю. Ноткиным следует высказыванию Эйнштейна: «Человек, убежденный в истинности своей религии в действительности всегда нетерпим, и он не в состоянии быть терпимым. В лучшем случае он испытает жалость к приверженцу другой религии, но, как правило, на этом он не остановится. Истинный адепт своей религии, прежде всего, попытается убедить тех, кто верны другой религии, и обычно, если не добьется успеха, перейдет от жалости к ненависти. Однако ненависть ведет к преследованию, когда за ней стоит мощь большинства».

И все-таки мы слышим иные голоса: «Но мы знаем, это не так. Религия вдохновляла людей на моральное величие, освящала их любовь и помогала создавать сообщества, признававшие ценность человека и дававшие замечательные проявления сердечной доброты. Библия, прежде всего, учила о неприкосновенности жизни, о достоинстве человека, об императиве мира и о моральных обязанностях власти». В книгах рабби Сакса – не только религиозного мыслителя, но и религиозного лидера! – «Достоинство различия» и «Великое содружество» это утверждение раскрыто с теологической, исторической, и практической точек зрения. (Электронная версия первой книги доступна по адресу: http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer4/Dynin1.php и следующие три номера «Заметки по еврейской истории»). Обратимся к истории.

Термин «абсолютная истина» заимствован из философии, а не из священных текстов, и его приложение к религиозному сознанию, живущему постоянной интерпретацией этих текстов и традиций, имеет мало смысла. Достаточно вспомнить дискуссии между мудрецами Торы, теологические дискуссии между христианскими теологами, в том числе внутри каждой конфессии, или между правовыми школами в исламе! Фанатизма в религии много, но сводить к нему религиозное сознание и споры между верующими есть одностороннее, искаженное понимание исторического контекста вопроса.

Примеры Варфоломеевской ночи, Северной Ирландии, инквизиции, борьбы между никонианством и старообрядчеством в России, между православием и католицизмом, суды над Галилеем, Спинозой и т.д. стали расхожими. Те, кто приводят их как демонстрацию некой вечной сущности религиозного сознания, обычно оставляют в стороне социальные, политические, экономические, этнические и прочие обстоятельства этих столь различных по своим причинам, ходу и последствиям событий и удовлетворяются мыслью, чтоименно религии принципиально присущ фанатизм обладания некой «абсолютной истиной».

Здесь не место углубляться в обстоятельства этих событий. Для размышления вспомню только отлучение Спинозы от синагоги, этот проходящий пример религиозной нетерпимости.

Еврейская община Амстердама в 17 веке должна была следовать постановлению городского правления 1619 г., согласно которому она была обязана жить, строго соблюдая еврейский закон. Власть в городе принадлежала ортодоксальным кальвинистам (были и другие), но евреям было разрешено практиковать свою религию открыто. Евреи ценили новые (после Испании) условия своей жизни, и правление синагоги заботилось о предупреждении возникновения угроз для «свободы, которой мы радуемся». Обсуждение религиозных вопросов с христианами рассматривалось одной из таких угроз, могущих вызвать негативную реакцию властей. В итоге, всматриваясь в сохранившиеся документы той истории, с большой вероятностью можно утверждать, что это был во многом акт самоцензуры руководителей общины, ужесточенный бескомпромиссной позицией Спинозы, столь же общественной, сколько религиозной.

Вспоминая отлучение Спинозы общиной, которая знала традицию дискуссий между мудрецами Торы, включая тогда сравнительно недавний на исторической шкале иудаизма спор между последователями Маймонида и Галеви, надо ясно представлять себе ситуацию: еврейская община жила по своему религиозному закону внутри общества кальвинистов, которое жило не только по своему религиозному закону, но и обладало политической властью. Если помнить об этом и не полагать, что евреи Амстердама вместо приверженности к своим традициям должны были не только осесть в Амстердаме, но и стать кальвинистами, то пример с отлучением Спинозы теряет очевидность примера религиозного фанатизма, которым постоянно пугают атеисты просвещенную публику. В суровых словах документа об отлучении (херема) Спинозы, не указавшего конкретно его “прегрешения”, много политического оппортунизма (не предосудительного в данном случае!) руководства общины, многие члены которой были марранами, только за 40 лет до рождения Спинозы спасшихся от преследования испанской инквизиции.

Сегодня, в 21-м веке, после всего того, что мы знаем об истории Просвещения и секуляризации Европы, об истории самой науки и идеологии, можно задуматься над, якобы, уникальностью религии как источнике распрей между народами. «Чтение истории секулярного зла за последние сто лет в книге Джонатана Гловера «Человечность» должно излечить сознание каждого, кто думает, что нужна именно религия для убеждения людей совершать зло с верой, что они делают добро». (Рабби Сакс ссылается на Jonathan Glover, Humanity: A Moral History of the Twentieth Century, 1999)

Религия – это дело общин, масс людей, образа и смысла их жизни, самосознания. Где общины, там возникают проблемы с землей, государством, политикой договоров и силы, там возникает борьба за ресурсы жизни, за власть, за влияние, там религия постоянно вовлекается в эту борьбу. Наука – деятельность индивидов, групп, школ, профессиональных союзов. Ее реализация нуждается в материальной, организационной, политической поддержке со стороны власти. Кровь проливается на улицах, а в лабораториях идет борьба за гранты, премии, позиции – борьба, часто оканчивающаяся насилием и предательством. Однако проливать кровь предоставляется толпе, то верующей в Бога, то верующей в вождя или в... саму науку. «Холокост не случился очень давно и в отдаленном месте. Он произошел в самом центре рационалистической, прошедшей Просвещение, либеральной Европе. Нацистам помогали врачи, юристы, ученые, судьи. Более половины участников конференции в Ванзее, на которой в январе 1942 года было спланировано «окончательное решение еврейского вопроса» убийством всех евреев Европы, носили титул «доктор». Они имели либо докторскую степень или были врачами». (Рабби Сакс)

Но это, так сказать, дело человеческое. А как насчет претензий на обладание абсолютной истиной? Их сколько угодно в науке при всех банальных заявлениях о «неисчерпаемости электрона». В религии, в иудаизме с очевидностью, принципиально признается неисчерпаемость содержания и интерпретаций Откровения. Но «оппонентам» удобно забывать об Устной Торе, церковной традиции, школах в исламе! Борьба с «инакомыслием» столь же типична в науке, как и в религии. Начиная от страстей по поводу эфира, сил взаимодействия, дискретности и непрерывности со времен Ньютона и кончая Лысенко, арийской наукой, глобальным потеплением и пр., история науки полна борьбы за истину, часто принимавшей аморальные и даже преступные формы.

И здесь дело не только в том, что ученые это тоже люди со своими интеллектуальными, материальными, физиологическими и психологическими интересами. Сама научная истина раздваивается на противоположности с необходимостью выбора одной или другой. (См. Б. Дынин, «Онтологическая диалогичность мира: признание трансцендентного» - http://vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=141). Фанатичности в науке сколько угодно. Призыв к политической власти здесь кажется предосудительным, но как часто в науке, этом «царстве чистой истины», разыгрываются страсти, кончающиеся обращением к властям предержащим – не во имя Бога, но во имя Истины. Пример этого замечательно представлен в работе Е.М. Берковича «Антиподы. Альберт Эйнштейн и Филипп Ленард в контексте физики и истории» (http://7iskusstv.com/Avtory/Berkovich0.php).

Кровь обычно видна на руках верующих, но Ю.Ноткин говорит о восприятии истины. Об этом и я сейчас говорю. Планк сказал, что квантовая механика восторжествовала не потому, что ее создатели убедили оппонентов, а потому, что последние вымерли. Там, где одним помогало оружие, другим помогло время. Я за второй метод, но сколько душевной крови, интриг, предательств, борьбы за «научную истину» знает история науки! В науке, как и в религии, имеют место и претензии на абсолютность и на релятивизм, имеет место и фанатизм и диалог. Перечисление примеров зла, совершенного во имя Бога сегодня уже не может быть проходящим аргументом против религии. Упоминание их походя (также как судов над Галилеем и Спинозой) без упоминания зла, совершенного во имя секулярных идеалов, уже отдает демагогией или поверхностным отношением к истории.

Да, в истории религии была и есть нетерпимость. По существу этого вопроса много сказано в главе «Когда религия сбивается с пути» книги «Великое содружество» - (http://berkovich-zametki.com/Kiosk/Dynin_Saks.pdf):

«1. Жесткие тексты, которые, если понимать их буквально и следовать им дословно, приведут к результатам, противоречащим глубоким моральным убеждениям самих этих религий. [Они требуют интерпретации.]

2. Наибольшей опасностью для монотеизма является не многобожие или атеизм, но дуализм... Зло является независимой, активной силой, отдельной от Бога.

3. Третья опасность заключается в политике «конца дней»... Это логика апокалипсиса.

4.Четвертая опасность заключается в соблазне власти. Политика и религия не смешиваются. [Власть во имя или под флагом Бога - все еще не изжитый грех ислама, преодоленный в иудаизме и христианстве. Борьба за власть от имени Бога, или прислужничество власти от имени Бога, несомненно, есть падение религии в антропоморфизм в эйнштейновском смысле. Но не одними фанатиками жива религия.]

5. Последняя опасность грозит как религиозному, так и секулярному мировоззрению. ... Вера..., что он или она или они являются единственными обладателями истины...»

Как часто атеисты вспоминают «ужасные» места Библии от жертвоприношения Исаака до призывов к уничтожению городов и народов во имя Бога! Но какой еврей Торы ожидает услышать обращение к себе: «Пойди и пожертвуй своим сыном, как Авраам Исааком?». И где сегодня города идолопоклонников? Жизнь веры невозможна вне интерпретации и истории. Но двадцатому веку принадлежит, например, письмо, подписанное Эйнштейном, «страстным пацифистом и антимилитаристом», с призывом создать атомную бомбу. А он знал, что ее использование сравнимо с эффектом исполнения призыва: «И если это точная правда, что случилась мерзость сия среди тебя,порази жителей того города острием меча, предай заклятию его и все, что в нем, и скот его [порази] острием меча» (Втор. 15). «Мой политический идеал – демократия», - сказал Эйнштейн. Что во Второзаконии есть мерзость иных богов, то для Эйнштейна - вожди тоталитаризма и исполнители их воли. И там и здесь призывы одного рода, в одном случае во имя Бога, в другом - во имя демократии.

Позиция рабби Сакса проникнута терпимостью не в противоречии с некой сущностью религии, но в соответствии с интерпретацией религиозного мировоззрения, следующего слову Бога о нем самом: Эхье ашер эхье – «Я буду Тем, кем Я буду» (Исх. 3:14). «Бог Израиля есть Бог всего человечества, но религия Израиля не является и не предполагается быть религией всего человечества... До конца дней нет и не будет универсальных языка, культуры и цивилизации. Но есть и будет универсальный свод моральных заповедей, данных Ною, но не будет универсальной религии». (The Jonathan Sacks Haggada. Collected Essays on Pesah, 2013, pp. 51-52. - Очень рекомендую эти очерки и комментарии к Пасхальной Агаде читателям.)

Религия не ограничивается иудаизмом. Мне могут напомнить известное положение: «Вне церкви нет спасения». Однако не надо игнорировать, например, документы Второго Ватиканского Собора. Так мы читаем в документе Международной богословской комиссий «Христианство и Религии» (см. ссылку в http://www.bogoslov.ru/text/351614.html): «Важнейшим вопросом в настоящее время является не вопрос о том, могут ли непринадлежащие к видимой католической Церкви достичь спасения. Это признается богословски возможным». Нет живой религии без нескончаемой интерпретации священных текстов и традиций. Современная ситуация в исламе оставляет мало места для оптимизма, но и в нем не все так однозначно - см. Dr. Mykhaylo Yakubovych, A Cultural Significance of the Modern Islamic Exegetics for the Theory of Religious Tolerancehttp://salam.org.ua/wp-content/uploads/2011/11/Tafsir.pdf.

Взрыв исламского фанатизма побуждает многих возвращаться к мысли о религии как источнике нетерпимости. Но когда люди во многих странах «страдают от безжалостной погони за властью, маскирующейся сегодня под религию» (Рабби Сакс), важно не забывать, что Бог мировых религий, не только авраамических, есть Бог сострадания, и важно не полагать, что борьба за власть под религиозными знаменами есть борьба за религию по ее определению. Когда Сталин громил языкознание, Лысенко громил генетику, Берия защитил квантовую механику ради атомной бомбы, теория относительности объявлялась еврейской наукой, то это была борьба под знаменем «научной истины» силой политики и за власть. Можно ли видеть в этом некую сущность науки?

В конце концов, говоря о религиозной нетерпимости, мы должны обратить внимание на реальную атмосферу внутри ведущих религиозных общин Западной Европы, Америки и Израиля сегодня. Однородности нигде нет, есть крайности, но очевидна превалирующая в их жизни религиозная толерантность. Религиозная терпимость реализовалась в Америке, и при этом религиозное сознание не разрушилось. Тем, кого интересует атмосфера в американских общинах, могу порекомендовать Robert Putnam, American Grace. How Religion Divides and Unites Us, 2012.

*      *     *

О наивной религиозности

Разговор о религиозной нетерпимости должен был создать настроение вдумываться в высказывания Эйнштейна и рабби Сакса без предвзятости расхожих мнений о религии.

Эйнштейн противопоставлял свою космическую религию, которую мыслил как спинозизм, наивной религии, основную ущербность которой видел в ее антропоморфизме, выражающемся в молитве Богу, в страхе перед Ним, в благодарении Ему, в ожидании от Него чудес и т.п. Все это для Эйнштейна означало лишение человека сознания ответственности быть познающим и моральным существом по собственной воле.

Чем является космическая религия? Эйнштейн говорит о трехступенчатом развитии религии. Сначала возникает первобытная религия, вызванная страхами, порождающими иллюзорные представления о существах подобных человеку и вмешивающихся в его жизнь. Эти представления закрепляются авторитетом и властью жрецов. Затем возникает социально-моральная религия (первоначально сформировавшаяся в Израиле), сохранившая в себе антропоморфичность первобытной религии и подчинившаяся власти священнослужителей. «Общим для всех этих религий является антропоморфический характер их концепции Бога. В общем случае лишь индивидуумы, обладающие исключительным даром из исключительно развитых сообществ поднимались в значительной степени выше этого уровня. Но здесь уже речь о третьей стадии. Хотя в чистом виде она встречается редко; я буду называть ее космическим религиозным чувством. Очень трудно описать его тому, кто ни в коей степени его не испытывал, особенно поскольку не существует сколь-нибудь соответствующей ему антропоморфической концепции Бога».

Как бы ни понимать, что есть религия, Эйнштейн радикально изменил ее определение, сведя к индивидуальному чувству и гносеологической (познавательной) составляющей. «Однако можно допустить, что наше фактическое знание этих [природных] законов несовершенно и отрывочно, и таким образом наша уверенность в существовании базовых все-охватывающих законов Природы также покоится на своего рода вере. Но все равно эта вера была в значительной степени оправдана до сих пор успехами научных исследований. Но с другой стороны всякий, кто серьезно вовлечен в дело науки, становится убежденным в том, что в законах Вселенной проявляется дух – дух в значительной степени превосходящий человеческий, такой, перед лицом которого наши скромные возможности можно ощущать как весьма скромные. Таким образом постижение науки ведет к религиозному чувству особого сорта, которое в действительности совершенно отличное от наивной религиозности некоторых».

Вера в существование базовых все-охватывающих законов Природы оправдывается успехами научных исследований. Эти успехи подорвали верования в разные вещи у многих религиозных людей. Возникает вопрос: являются ли те верования, которые были подорваны наукой, существенными для авраамической религии, сохраняется ли ее смысл без них (не буду говорить «истина», поскольку это слово отдано на откуп науке, только частично правомерно).

В религиозном сознании верующий не противостоит миру и Богу как субъект познания к объекту знания. При любом рассмотрении религии необходимо учитывать, что она является системой, включающей в себя: [1] мировоззрение, которое посредством ссылки на взаимопроникновение сверхъестественного и природного (трансцендентного и эмпирического) объясняет мироздание, порядок вещей в нем и судьбу человека; [2] путь жизни, который объясняется мировоззрением и воплощается в конкретных практических и ритуальных формах; [3] общину, существование которой утверждается мировоззрением, идентифицируется путями ее жизни и тем самым выделяется в социальном мире как особый структурированный организм. В различных религиях эти элементы специфицируются, но сохраняют свою системную связь. Их динамическая связь образует историю религий, точнее, религиозных общин. Сведение религии к мировоззренческой составляющей есть ошибка многих ее критиков.

«Как может это космическое религиозное чувство передаваться от одного другому, может ли оно возникнуть без четкого представления о Боге и вне теологии? По моему представлению важнейшей функцией науки и искусства является пробуждать это чувство и поддерживать его живым в том, кто к нему восприимчив». В другом месте Эйнштейн поясняет: «Как сказал один современник, вполне справедливо: в наше материалистическое время только серьезные ученые являются глубоко религиозными людьми». (Ideas and Opinions, p.40).

Но как насчет «серьезных художников», которые могут удивиться чуду красоты в природе, или чуду творения красоты самим человеком? Менее ли красота таинственна, чем порядок в природе? Или как насчет инженера, создающего машины, никогда не являющимся прямым приложением физических теорий и нередко проявляющих чудо функционирования техники (не природы)? Откуда все это в человеке?

Возможно, не случайно приведенные мною слова из Ideas and Opinions не были включены в коллекцию высказываний Эйнштейна, ибо они, очевидно, не соответствуют атмосфере в научной среде. Можно ли назвать «несерьезными учеными», например, нобелевских лауреатов по физике В. Л. Гинзбурга или Стивена Вайнберга, для которых всякая религия есть невежество, сеющее зло. Кто-то может сказать, что с религиозностью Эйнштейна они бы согласились. Но так или нет, это зависит от характера и способностей человека, ведь не всякий увлечен наукой и не всякий имеет способности заниматься ею. Это удел «немногих избранных», по словам Эйнштейна, в том числе среди самих ученых. И вряд ли имеет смысл разделять их на «серьезных» и «несерьезных» по приверженности к религиозным взглядам Эйнштейна. В научной профессии скорее царит позитивизм, а сегодня она вообще стала во многом ремеслом, разделенным на «цехи». (Об этом много сказано физиком и философом Эдуардом Бормашенко в статьях на нашем Портале и в книге «Сухой остаток») Космическая религия оказывается психологическим состоянием индивида. У Эйнштейна оно было связано с нравственным чувством, но эта декларированная связь опять же коренится в его характере. Ничто не обязывает ученого, удивившегося чуду природы по Эйнштейну, быть моральным человеком по Эйнштейну.Филипп Ленард был замечательным ученым!

Космическая религия не способна сформировать и воспроизводить религиозную общину, но только, возможно, группу по интересам и то не позже момента, когда ее члены разойдутся по политическим, психологическим, моральным мотивам, что мы часто и наблюдаем в научной среде. Индивидуализм может прославляться, но религия есть «дело общее». Космическая религия остается всплесками волн в океане человечества, не способных соединиться в течение. Именно она оказывается наивной религией – наивной, ибо не может быть мировоззрением и образом жизни общин.

Смысл религии, как она известна нам из истории, не зависит от коррекции представлений о природе в интерпретациях ее священных текстов, хотя фундаменталисты могут настаивать на буквальном прочтении их. Только воинствующий атеист может понимать религию так же как воинствующий фундаменталист. Рабби Сакс: «Если наука есть знание о мире, каким он есть, и религия о мире, каким он должен быть, то религия нуждается в науке, потому что мы не можем воплощать волю Бога в мире, не понимая его». Поэтому возможна и интерпретация Генезиса в свете современной физики.

Религии проверяются практикой создания и воспроизведения религиозных общин с их мировоззрением и путем жизни. Рабби Сакс: «Сегодняшние атеисты: нео-дарвинисты, социобиологи и эволюционные психологи слишком часто впадают в противоречие с самими собой. Они убеждены в формуле “выживает только то, что успешно работает”: гены в биологии и мемы в культуре. Но, совершенно очевидно, религия выживает. Вера живет”. Если рациональность проверяется опытом и возможностью воспроизводства ее объектов, то и религии нельзя отказать в рациональности. Ее расколы не отменяют этого. Противостояния научных школ и теорий не означают, что в науке нет рациональности. История науки знает бурные и спокойные времена. Те, кто видят секуляризацию западной культуры как опровержение религии, могут обратить внимание на нескончаемые поиски нравственно озабоченными атеистами священных смыслов в жизни человека вне религии. (См., например, http://berkovich-zametki.com/2010/Zametki/Nomer4/Dynin1.php).

Но как насчет грехов антропоморфизма в религии?

Страх

«В своей борьбе за этические ценности учителя религии должны дорасти до того, чтобы оставить доктрину личностного Бога, то есть, оставить этот источник страха и надежды, который в прошлом дал огромную власть в руки священнослужителей». Если «религия не должна иметь ничего общего со страхом жизни и смерти, но должна вместо этого побуждать к рациональному знанию», то, несмотря на признание Эйнштейном разных задач религии и науки, первая становится просто неким чистилищем, где человек должен очиститься от мыслей о Боге-Личности перед серьезным занятием наукой.

Авраам боялся? Моисей боялся? Евреи поголовно крестились от страха перед погромами? Нет! У них был страх (без чего нет человечности), но не примитивный страх первобытных людей, о котором говорит Эйнштейн: «Это были примитивные предтечи идеи Бога. Вызванная в первую очередь страхами, наполнявшими повседневную людскую жизнь, вера в наличие этих существ и их исключительные силы имела такое влияние на людей и их поступки». Возможно так, хотя современная антропология не упрощает до такой степени процесс возникновения религии. Но по поводу монотеизма рабби Сакс раскрывает перед читателем своей книги, что «религия Авраама есть религия протеста во имя Бога против зла, протест против воли к власти». Прежде всего, протеста, а не страха!

Да, есть в монотеизме страх. Человек не знающий страха, психологически не нормален. Чем вызывается страх, как человек действует в состоянии страха, как он преодолевает его – это все иные вопросы. «Страх Божий заставляет людей думать дважды, прежде чем обмануть или обездолить других. Совесть, голос Бога в человеческом сердце без религиозной веры будут игнорироваться с все большей легкостью. Люди будут использовать друг друга ради получения выгоды при уверенности, что избегут разоблачения, и будет медленно, но неизбежно разрушаться доверие».

Страх разлит в нашей жизни. Сегодня земля полна страхом терроризма, столкновения цивилизаций, войн за власть от имени Бога. И «в эпоху страха все реже встречается умеренность и все труднее ее поддерживать. Кто хочет слушать уточнённые аргументы, когда все чего мы ждем, это появление кого-то, кто избавит нас от бремени размышлений и убедит нас, что мы были правы с самого начала? Люди предпочитают издеваться, обвинять, навешивать карикатурные ярлыки, демонизировать оппонентов. В эпоху страха мало кто может услышать тихий голос – голос библейского Бога».

Религия знает о страхе в человеке, но «Все в руках Божьих, кроме страха Божьего», сказали мудрецы Торы. (См. интересное разъяснение этих слов в Э.Левинас, «Язык веры и страх Божий» - http://old.ort.spb.ru/nesh/lvns4.htm). Но религия позволяет и преодолевать его. «Мы знаем много, но есть одна вещь, которую невозможно знать, а именно что может принести завтра. И вера позволяет нам смотреть в будущее без страха: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной». Такая вера побудила Авраама и Сарру покинуть свои земли, родину и дом их отца ради неизвестной страны в ответ на Божий зов. Такая вера побудила Моисея отказаться от жизни египетского принца, а затем от жизни пастуха в медианитской земле, чтобы повести свой ​​народ к свободе. Вера это то, что ведет людей к большим достижениям, что бросает вызов вероятности и предсказуемости... Вера не есть определенность. Она есть мужество жить с неопределенностью». Без веры в Бога страх не исчезнет. Останется мужество как случайная черта характера, или как внушение, или как выражение оптимизма, ничем не обоснованного перед лицом трагедий истории и личных жизней. Так или иначе, страх, о котором говорит рабби Сакс, это не атавизм страхов первобытного человека. Это страх рационально мыслящего человека, смотрящего в лицо действительности и преодолевающего его верою.

И космическая религиозность, если уж она не сводится к умозрительному разговору о чуде природы, знает страх. «Я верю в тайну и, откровенно говоря, перед лицом ее я иногда испытываю немалый страх... Прекраснейшее из того, что мы можем испытать, таинственно. Это фундаментальное чувство, которое стоит у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Тот кто не знает этого и не способен более поражаться, испытывать чувство изумления, подобен мертвому, погашенной свече». (Эйнштейн) Страх, прекрасное, мужество, уродство ... – все сплетено в жизни человека.

Там, где останавливается Эйнштейн, рабби Сакс идет дальше и утверждает, что источник удивления и страха у человека есть Личность, чей тихий голос совести вызывает всю гамму чувств. Не одним же чувством таинственного жив человек, и он подобен полу-мертвому, если все его удивление и ценность его жизни сводится к удовольствию от решения уравнений науки.

Молитва

Понимание Эйнштейном «наивной религии» характерно выразилось в его отношении к молитве. «Идея Бога, преподносимая религией сегодня, является сублимацией старой концепции богов. Ее антропоморфный характер отражается, например, тем фактом, что люди взывают к Божественному Существу и молят его об исполнении своих желаний... До тех пор, пока ты молишься Богу и просишь у него каких-нибудь благ, ты не являешься религиозным человеком».

Однако говорит рабби Сакс: «Смысл не отрывается, но создается. В этом суть религии по большей части: ​​постоянное создание и обновление смысла внарративах, которые мы рассказываем, в ритуалах, которые мы совершаем, вмолитвах, которые мы произносим... Молитва изменяет мир, потому что она изменяет нас. Слово «молиться» на иврите: «леитпаллел» означает "судить себя». Это то, что мы делаем, когда молимся. Мы не просто просим Бога исполнить наши желания, но учимся понимать, что нам следует желать. Животные действуют, чтобы удовлетворить свои желания. Только человек способен посмотреть на себя со стороны и вынести суждения о своих желаниях. Есть и такие, которые мы не должны удовлетворять. Молитва изменяет мир, потому что она изменяет нас, открывая нашим глазам сияние Божьего мира, нашему уху тихий голос Божьего слова». (http://www.rabbisacks.org/wp-content/uploads/2011/09/Letters-to-the-Next-Generation-2-Reflections-on-Jewish-Life.pdf - Письмо 13. Prayer.) Это понимал и шекспировский Шейлок: «Мы в молитвах о милости взываем, и молитвы нас учат милости к другим».

Не все, что звучит антропоморфически в религии, есть антропоморфный образ Бога. Если Он сотворил мир и человека, то в мире и в человеке Он может открыться нам. Тот факт, что Эйнштейн видел чудо природы в наличии в ней закономерности, означает, что беспорядок, хаос, случайность не были для него ни чудом, ни тайной. Так и в природе и в человеке - не во всем и не везде мы открываем Его. Но если нам дано Его открыть, то ведь только по-человечески. И сам Эйнштейн говорит антропоморфически, как уже цитировалось: «Каждый, кто серьезно вовлечен в дело науки становится убежденным, что в законах Вселенной проявляется дух...». «Дух» - не звучит ли антропоморфично?

Религия имеет историю, выходящую за рамки той, которую описал Эйнштейн, и не только в иудаизме. Католический теолог Ганс Кюнг пишет: «Я знаю, что Бог, как Он понят сегодня, не есть человеческое существо, личность, какой являемся мы, но бесконечно больше чем такая личность. Но таким образом, что Он не есть абстрактный безличный принцип, чуждый всему личному, или меньше, чем личность... И если я знаю, что Бог есть все-охватывающая, бесконечная реальность, которая не должна мыслиться как нечто изолированное от моего конечного бытия, хотя и отличное от него, тогда я могу также понять эту все-охватывающую духовную реальность как нечто предстоящее мне и могу обратиться к Богу, кто существует вне и внутри меня. И тогда я могу сказать «Ты» Ему в его бесконечности, которая охватывает меня, и могу вновь молиться, как люди всех континентов делали в течение тысячелетий по иудео-христианской традиции – молиться: прославляя, жалуясь, благодаря, умоляя и иногда протестуя в гневе». (Hans Kung, Credo, 1993, pp. 28-29).

Где молитва, там надежда, и наоборот. «Вера в трансцендентного Бога была открытием авраамического монотеизма, преобразовавшего условия человеческого существования, наделив его смыслом и тем самым избавив его от неизбежности трагедии во имя надежды. Бог, создавший физическую Вселенную, свободен; и если Бог создал нас по своему подобию, то и мы свободны. Если мы свободны, то история не есть вечное повторение. Изменяя себя, мы можем изменить мир. Здесь заключена религиозная основа надежды». Это не антропоморфизм «наивной религии» по Эйнштейну. «Вне монотеизма трудно понять, откуда надежда может появиться, если только не из оптимизма. Но оптимизм и надежда не одно и то

 же. Оптимизм есть вера в то, что мир изменяется к лучшему. Надежда есть вера в то, что мы вместе можемсделать мир лучшим. Оптимизм пассивен, надежда активна. Не надо быть мужественным, чтобы быть оптимистом, но надо обладать большим мужеством, чтобы сохранить надежду».

Повторю, не все, что звучит антропоморфично на языке верующего, есть антропоморфный образ в голове верующего. Рациональное восприятие «Духа» не означает отказа от личного отношения к Нему верующего. Космическая же религия слишком узка и бедна содержанием, чтобы быть мировоззрением, образом жизни и цементом общинной (человеческой) жизни.

Чудеса

Эйнштейн «не мог поверить в концепцию антропоморфического Бога, обладающего властью вмешиваться в эти законы природы... – Как может [ученый, изучивший законы вселенной] поверить в Бога, который способен помешать движению этих огромных орбитальных масс?... Законы природы были не только открыты наукой, но и доказаны на практике. Я не могу поверить в концепцию антропоморфического Бога, обладающего властью вмешиваться в эти законы природы».

И еще: «Как это ни странно, но мы должны довольствоваться признанием «чуда», не имея для себя никаких допустимых путей, чтобы к нему приблизиться. Я вынужден это добавить, чтобы удержать тебя от мысли, что ослабев с возрастом, я стал добычей духовенства». Здесь речь идет о признании чуда порядка в природе. Но если у нас нет никаких допустимых путей, чтобы к нему приблизиться, то рационально ли говорить о нем вообще? Не есть ли это только психологический эффект от неожиданности открытия законов в природе? А почему бы им не быть? Кто сказал, что надо ожидать только хаос? Человек жил, трудился, ставил перед собой цели и достигал их, – не всегда, но достигал, – и до науки. И наука не освободила нас от неудач в достижении наших целей. Без порядка в природе, известному человеку и до науки, не было бы и жизни. И чем тот факт, что мы можем ожидать смену дня и ночи, сезонов, предсказывать урожай в зависимости от погоды и пр. и пр. менее удивителен, чем E=mc*2? Второе удивительно только в силу не-обыденности языка науки и предшествующего Эйнштейну признания механики Ньютона за абсолютную истину.

Почему не допустимо рационально говорить о восприятии «чуда» мироздания через молитву и исполнение заповедей Бога-Личности? Это не допустимо только в том случае, если допустимые пути ограничиваются научными теориями и эксрериментами. Но сам Эйнштейн признавал их ограниченность: «Религиозная личность является верующей в том смысле, что не сомневается в значимости тех сверхличностных объектов и целей, которые не требуют и не достижимы для рационального обоснования». Не требуют и недостижимы, – но следует не сомневаться в их значимости! Это означает допущение рационального отношения к Богу-Личности за пределами космической религии!

Слова, особенно те, что характеризуют наше мировоззрение, имеют историю. Так и слово «чудо». Как сказал Ганс Кюнг: «Чудо – «возлюбленное дитя веры» согласно Гете – в естественно–научно–технологическую эпоху стало трудным ребенком веры». Сегодня чудо понимается как процесс или событие противоречащее законам природы, и хотя наука не сказала еще (и скажет ли?) свое последнее слово, есть определенные вещи, которые нам трудно представить, что они когда-либо окажутся в согласии с наукой (но кто мог представить себе Большой Взрыв до открытий современной космологии?). Такое представление о «чуде» не имеет отношения к восприятию чудес поколениями, записавшими священные тексты и жившими до развития научного знания. Они не рассматривали чудеса как нарушение законов природы, как разрыв причинных связей. Они переживали чудо как проявление присутствия Бога в мире, а его можно видеть постоянно и везде, если есть способность спрашивать и удивляться (без чего нет человечности ни в дикаре, ни в нобелевском лауреате).

В эпоху зарождения современной науки понятие «чуда» тоже еще не противопоставлялось научному знанию. Ньютон, Лейбниц и большинство их современников – пионеров науки были, можно сказать, опьянены мыслью, что воля Бога рациональна и познаваема в природе, и что Его воля не капризна («Бог не играет в кости», как сказал бы Эйнштейн). Поэтому вполне в соответствии со своим научным мировоззрением Ньютон вычислял точное время чуда Творения. Сегодня время Большого Взрыва вычисляется без привлечения Генезиса 1. И не надо привлекать Библию в физические вычисления. Но не надо и веру ставить в зависимость от понимания чуда как процесса или события, противоречащего научному знанию. Я не буду касаться вопросов воскресения Иисуса или падения Корана с неба. История и современное состояние религии, в том числе в иудаизме, многослойны и разнообразны, также как и история и современное состояние науки. Много ли «серьезных ученых» исповедуют христианство Ньютона или космическую религию Эйнштейна, но и единства нет в науке. Вместе с тем научная деятельность продолжается и без единства.

Вера в чудеса, сказал Маймонид, чревата опасностью веры в лжепророков. «Иначе результатом будет магия или ложная вера в сверхъестественное. Мы будем полагаться на чудеса, но уже давно раввины постановили: “Не полагайся на чудеса... Мы встречаем Бога в порядке мироздания, а не в его нарушении чудесами. В книге Исхода говорится о величайших чудесах Библии. Но если вы внимательно прочитаете книгу, вы увидите, что ни одно из них не вызвало стойкую верность у евреев. Через три дня с момента разделения Красного моря они жаловались на нехватку воды (Исх. 15:22-24). Через сорок один день после откровения на горе Синай они изваяли золотого тельца (Исх. 32). Вера есть видение чудес в повседневной жизни, а не постоянное ожидание чуда».

Я не буду гадать, что ответил бы Эйнштейн рабби Саксу, но очевидно, что позиция рабби вполне рациональна по отношению к позиции ученого, остановившегося на признании сверхличностных целей с признанием их недостижимости для рационального обоснования. Испытывая удивление, более рационально принять, что есть источник удивления и искать его следы в природе и в человек, чем останавливаться на удивлении. Рабби Сакс находит их не в чудесах, противоречащих науке, а «в людях – в тех, кто самим своим существом, казалось, указывают на что-то или кого-то, что или кто стоит за ними... Я искал Бога в смыслах, которые вдохновляли людей жить так, чтобы их жизнь представлялась другим свидетельством чего-то большего, чем они сами, свидетельством того, о чем Мэтью Арнолд сказал: «не наша власть, что творит праведность», и что раввины имели в виду, когда говорили: «присутствие Бога говорит через них»...В общинах, которые заботятся о своих членах, в доброте к незнакомцам, в людях, которые касаются наших жизней, может быть, лишь на мгновение, но делом или словом помогают нам преодолеть бездну одиночества или неуверенности в себе». И поскольку общение не сводится к борьбе и аморальному хаосу, в нем есть рациональность, в том числе рациональность веры. (Больше об этом см. главу «Встреча с Богом» книги «Великое содружество.)

Происхождение жизни из неживой природы и homo sapience в живой природе по прежнему остается проблемой для науки, тайной, если угодно, «чудом». Но это не того рода чудеса, что «чудо природы», «таинственное» о котором говорит Эйнштейн. «Чудо» возникновения некой подсистемы внутри существующей до нее системы может ожидать своего объяснения в будущем посредством эволюции (если не законов природы, то конкретных природных образований) и случайности («мутаций» этих образований).

Эйнштейн останавливается перед фундаментальным чудом природы, – существованием в ней порядка, законосообразности вообще. Оно уже не снимается даже потенциально научным редукционизмом одних систем к другим. В этом основа космической религии: восхищение и благоговение Эйнштейна перед чудом природы в целом. Рабби Сакс, если угодно, принимает «редукцию» человека и природы к их Творцу. Ее научно не раскрыть и она не есть доказательство существования Бога-Личности. Если сводить рациональное к научному, то приходится объявить себя агностиком, как сделал Эйнштейн в одном интервью. Но агностицизм означает признание, что рациональное не сводится к научному, иначе последним словом должен быть не агностицизм, а «что есть, то есть, и ничему удивляться вообще не надо». Но это было бы концом космической религии и морали. Признание (не доказательство) существования Бога-Личности оказывается рациональным ответом на «чудеса» мироздания без того, чтобы верующий искал и ждал чудес, в которых нарушаются законы природы. (Больше об этом см. главы «Дарвин» и «Почему Бог» книги «Великое содружество).

Рационально ли останавливаться на признании чуда по Эйнштейну, или рационально стремиться понять его значение и смысл в жизни человека и через него в природе по рабби Саксу? Решать читателю. Можно и не решать. Можно, как В.Л.Гинзбург и С. Вайнберг, принять: «что есть, то есть», и, занимаясь с наслаждением наукой (или иной профессией), получать замечательные результаты. Дело индивидуальное, но рационально мыслящий читатель может признать рациональность позиции рабби Сакса.

О морали

Проблемы морали, естественно, в центре внимания рабби Сакса как религиозного мыслителя. И для Эйнштейна они представляли огромную важность.

«Этическое поведение человека должно быть основано на взаимопонимании, образовании и социальных узах и нуждах; никакого религиозного обоснования не требуется». (Эйнштейн)

«Человеческая доброта распространена широко, и у меня нет никакого уважения к религиозным людям, которые не видят этого... [Вы не должны] быть религиозным человеком, чтобы быть нравственным существом. Очевидно, это не так... Мир полон добра, называем ли мы его Божьей благодатью или нет».

Но сходство таит в себе разногласие.

«Цена морали человека измеряется не его религиозными верованиями, а скорее тем какие моральные импульсы он получил от Природы за время своей жизни... В моральных принципах нет ничего божественного, это чисто человеческое дело»

Моральные импульсы от Природы? Если от Природы, то наука обосновала бы их, определила бы смысл жизни! После того, что мы слышали от Эйнштейна, ссылка на Природу звучит как стремление уйти от Бога-Личности и, так или иначе, признать автономную мораль. Но со времен Канта ей не очень везло в философии.

«Нравственное чувство было у людей до осознания его религиозного смысла... Нет ничего имманентно «религиозного» в морали. Библия принимает как данное, что человек осознает существенную разницу между добром и злом. Иначе рассказ о Каине был бы совершенно непонятным. Бог еще не произнес: «Не убей», но Каину вменяется вина. Так же как и жителям Содома за их намерение надругаться над гостями Лота. (Быт. 19)». (Рабби Сакс) Так сотворен человек! В этом суть вопроса. Если так сотворен человек, то в моральных принципах есть Божестввенное, религиозное осознание чего приходит со временем.

«И если кого-либо спросят, из чего выводятся эти фундаментальные цели, если они не могут быть поставлены и оправданы просто разумом, то следует ответить: они существуют в здоровом обществе как мощные традиции, которые воздействуют на поведение, устремления и суждения индивидуумов; они присутствуют, как нечто живое, без всякой необходимости оправдания их существования. Они приходят в бытие не путем их демонстрации, а как откровение, исходящее от мощных личностей. Следует не пытаться их оправдывать, а скорее чувствовать их природу просто и ясно». (Эйнштейн)

Переводы Ю. Ноткина высказываний Эйнштейна не датированы. Однако важно учесть, что процитированные слова были сказаны в мае 1939 г. Он уже тогда предупреждал о моральной опасности идеологии тоталитарных режимов. Но я не нашел повторения убеждения в простоте и ясности их природы после ужасов войны. Без датировки и контекста опасно ссылаться на высказывания Эйнштейна как на определенно устойчивое мнение, принадлежащее воображаемому «простому, ясному, неизменному» Эйнштейну. Можно ли сегодня думать, что общество может стать здоровым на основании самоочевидности моральных принципов, преподаваемых в школах?

Сегодня вопрос заключается не в том, может ли атеист быть нравственным человеком, - конечно, может, - но в том, как воспроизводится в обществе нравственное сознание, пусть никогда не свободное от противоречий и возможности коллапса. Результаты секуляризации культуры внутри демократического общества не радостны. Рабби Сакс приводит следующие данные. Брак разрушается как институт. 40 процентов детей рождены вне брака. 50 процентов браков заканчивается разводом. Число депрессий и синдромов, связанных со стрессом, резко возросло, особенно среди молодежи. Недавний опрос показал, что подписчики Facebook в возрасте от 18 до 35 лет в среднем имеют 237 друзей. Когда их спросили о том, сколько у них друзей, на которых они могли бы рассчитывать в условиях кризиса, средним ответом было «два». Четверть опрошенных ответили «один», каждый восьмой – «ни одного». Этого еще не было при жизни Эйнштейна.

Что ведет к этой ситуации? Индивидуализм стал знаменем времени. «Будь самим собой!», - только и слышится с экранов телевизоров без объяснения, что это значит кроме: «Твое “я” есть ты, и какое оно есть, тем будь!». Но, говорит рабби Сакс:«Моральный релятивизм утверждает отсутствие абсолютов в нравственной жизни. Это не значит, что мы больше не испытываем беспокойства. Конечно, испытываем. Мы заботимся о вещах, о которых наши бабушки и дедушки вряд ли думали вообще: нищета в мире, экономическое неравенство, глобальное потепление и оскудение биосферы. Но такие вопросы обширны, глобальны, отдаленны, безличны. Их решение требуют скоординированных действий миллионов, возможно, миллиардов людей. Они, по сути, являютсяполитическими, а не моральными вопросами... Потеря людьми религиозных убеждений обычно начинается с отказа соблюдать религиозные ритуалы... Появятся новые поколения, для которых старые моральные ограничения потеряют смысл. Эти поколения уже приходят. Моральные установления могут умирать долго, но при отсутствии веры, на которой они основаны, они умирают... Нравственность не исчезает внезапно, когда люди перестают верить. Люди не живут по формуле: «Бога нет, поэтому все дозволено». Но постепенно, как оркестр без дирижера, они теряют свои привычки, поддерживающие добродетели, создающие доверие, охраняющие институты, которые формируют и придают силу моральному порядку... Нравственное чувство не есть пылающий огонь, но мерцание свечи, и как кажется, вере суждено охранять ее от угасания даже на сильном ветре индивидуализма».

Можно быть уверенным, что Эйнштейн разделил бы беспокойство рабби Сакса. Он сам предупреждал: «Я не думаю..., что так называемая «релятивистская» точка зрения более правильна для принятия таких и даже более щепетильных моральных решений. Тот, кто посмотрит на реальные условия жизни сегодняшнего цивилизованного человечества с точки зрения элементарных религиозных заповедей, неизбежно испытает чувство глубокого и болезненного разочарования. В то время как религия предписывает братскую любовь в отношениях между индивидуумами и группами людей, фактически предстающее зрелище скорее напоминает поле битвы, нежели слаженный оркестр. Повсюду в экономической и политической жизни руководящим принципом является стремление к успеху за счет ближнего своего. Этот дух конкуренции превалирует даже в школе и, разрушая все чувства братства и сотрудничества, рассматривает всякое достижение не как производное от любви и вдумчивой работы, а как результат персональных амбиций и страха быть кем-то обойденным».

При этом Эйнштейн видит фатальное влияние монотеизма на универсальную моральную идею. Он видит это в концепции Бога-Личности, понятой антропоморфически, и в касте священнослужителей. Напомню: «В своей борьбе за этические ценности учителя религии должны дорасти до того, чтобы оставить доктрину личностного Бога, то есть, оставить этот источник страха и надежды, который в прошлом дал огромную власть в руки священнослужителей».

Но когда исчезает влияние монотеизма с ее церковной или синагогальной организацией, хранящей и воспроизводящей традиции и общины, возникают культы, секты, распространяется мистика и спиритуализм, что вызывало негативную реакцию и у Эйнштейна. Наука ведь не освобождает человека от таинственного! На место монотеизму не приходит «ясное и простое» видение космической религии, ибо она не имеет ни личного, ни общественного резонанса в секуляризованной культуре. Она не создает и не поддерживает общение между людьми, необходимое для укрепления нравственного сознания.

«Быть моральным существом значит признавать, что добро и зло не определяются нашим выбором. Мы ответственны перед Богом, Вселенной, перед самой жизнью. Быть морально взрослым существом значит признавать, что существуют пределы тому, что мы можем позволить себе делать на законных основаниях. Мир не всегда подчиняется нашей воле. Иногда наша воля должна уступать миру. Но есть определенные вещи, которые святы, неприкосновенны, не подлежат обсуждению. Есть линии, начертанные на песке... Едва ли существует религия, которая не поощряет своих последователей совершать такие дела. И они совершаются в контексте общинной жизни. Ведь именно здесь мы усваиваем навыки сотрудничества и взаимной поддержки и тем самым становимся «моральными животными»»

Эйнштейн сказал о себе: «Мое страстное чувство социальной справедливости и социальной ответственности всегда странно контрастировало с провозглашаемой мной свободой от необходимости в прямых контактах с другими человеческими существами и общинами». Страстное чувство справедливости! Но справедливость есть отношение между людьми, есть мысль о другом, есть ограничение «самого себя» при встрече с другим. Как разрешается противоречие между страстным чувством справедливости и индивидуализмом?

Всякая организация, всякая иерархия чревата возникновением в ней борьбы за власть, за торжество позиции того или иного лидера или группы, что постоянно и вело к кризисам веры. Эйнштейн был склонен противопоставлять таких людей как Будда, Моисей, Иисус «последующим добавлениям» в религиях, особенно тем, которые «внесли священнослужители», без которых, он верил: «останется учение, способное излечить все социальные болезни человечества». Последние десятилетия на Западе демонстрируют обратное. Разоблачение «грехов» духовенства, как, например, педофилии среди католических священников, подрывало влияние организованной религии в обществе, но на ее месте расцветал моральный релятивизм, неспособный поддержать общинные связи, необходимые для сохранения моральных традиций Запада. А эти связи поддерживаются организованной религией и ее служителями. Такова реальность.

Общество не есть община. Западное общество не зиждется на принципе «волк человеку волк» и большинство индивидов признают нравственные принципы иудео-христианской традиции, но секуляризм и индивидуализм подорвал общинные связи. Традиции и ритуалы, поддерживающие их, обнаружили свою необходимость для осознания ценности моральных установлений. «Те, кто следует мнениям других, подчиняется настроениям толпы, но те, кто ориентирован изнутри, слышит тихий голос внутренней совести. Мы нуждаемся в религии, чтобы помнить о важности брака, о верности и лояльности, о том, что успех, слава, богатство и соблазняющие песни современной культуры тривиальны по сравнению с достойным характером и целостностью личности. Мы нуждаемся в общинах, где живут добродетели, где они постоянно звучат и ценятся. Если нужна деревня, чтобы вырастить ребенка, то нужна община, чтобы поддерживать нравственную жизнь». (Рабби Сакс)

Здесь заключен ответ на слова Эйнштейна: «Реальная трудность, трудность, которая приводила в тупик мудрецов всех времен, скорее заключалась в следующем: как сделать наше учение настолько сильнодействующим и могущественным в эмоциональной жизни человека, чтобы его влияние смогло противостоять давлению базовых физических сил в индивидууме?» В религиозной общине люди учатся именно этому. Не всегда успешно, не всегда с результатами, о которых думали учителя религии, но именно в религиозной общине индивид может учиться противостоять давлению базовых физических сил. Когда неверующие люди проявляют такую стойкость, то не является ли это результатом осознания индивидом на психологическом уровне желательности быть моральным существом, как тому учила религия? Но уже без слова о необходимости! Нравственность на индивидуальном уровне неизбежно релятивизируется, и эта релятивизация передается обществу в целом.

Но откуда приходит к нам «тихий голос внутренней совести», побуждающий нас быть нравственными существами, даже если необходимость быть таковыми ни научно, ни ссылками на жизнь доказать невозможно. Если не из природы, что сегодня вряд ли можно утверждать рационально, то от Личности, которая существует вне природы и обращается к нам. Это не научный тезис, но признание факта, что существование Бога-Личности как законодателя нравственности оказывается рациональным выбором. В конце концов, природное существо не обязано быть нравственной личностью (соблюдение уголовного кодекса само по себе не означает проявления нравственности). И постоянно праведник страдает, а нечестивец торжествует. Поэтому также рационально не признавать существования Бога-Личности. Но я говорю о позиции рабби Сакса, оказывающейся ответом на веру Эйнштейна: «Имеются пессимисты, утверждающие, что такое положение дел [релятивизация морали, ее подчинение политике и коммерции] непременно проистекает из человеческой натуры; именно они распространяют подобные взгляды, враждебные подлинной религии, при этом они настаивают на том, что религиозные учения руководствуются утопическими идеалами, непригодными выступать как руководящая сила в человеческих делах». Утверждение их не утопичности, если оно не остается благим словом, рационализируется признанием Бога-Личности, обращающегося к человеку «тихим голосом внутренней совести». Он может быть не услышан, но это не отменяет рациональности признания Его существования.

*      *     *

О свободе воли

Отвергнув Бога-Личность, Эйнштейн последовательно говорит: «Я не верю в свободу воли... Эта уверенность в недостатке свободы воли предохраняет меня от того, чтобы воспринимать слишком серьезно себя и своих ближних, как действующих и решающих индивидуумов, и помогает не терять самообладания».

Так говорят и воинствующие атеисты, которых сам Эйнштейн не терпел. «Свобода воли – это иллюзия. Наша воля просто дело не наших рук. Мысли и намерения возникают из находящихся на заднем плане причин, о которых мы не знаем и над которыми мы не имеем никакого сознательного контроля. У нас нет свободы, которая, как мы думаем, у нас есть». (С. Харрис, «Свобода воли»).. При этом характерен ход мысли его “апостола” новых атеистов, явно анти-эйнштейновский: «Свобода воли в действительности более чем иллюзия (или менее) в том смысле, что это понятие не может быть четко концептуально определено». (Там же) Нет понятия, нет реальности! Рабби Сакс замечает: «Идея, что вы можете перейти от концепции к существованию таким путем, является на самом деле своего рода магическим мышлением – верованием, что слово или мысль достаточны для этого... Формирующие убеждения в существовании внешнего мира, других умов и свободной воли лежат за пределами доказуемости. Тем не менее, они придают смысл хаосу опыта». Они есть предпосылка рационального отношения человека к миру, к себе и к вопросу об их трансцендентном Начале.

Отрицание Бога-Личности для последовательного мыслителя означает отрицание свободы воли, ибо в природе, как она открывается нам в научном знании, нет основания для нее. В ней есть только причинно-следственные цепи. Но, отрицая свободу воли, Эйнштейн ценил свободу: «Если изъять эту цель из ее религиозной формы и взглянуть на нее с чисто человеческой стороны, то можно вероятно выразить ее следующим образом: свободное и ответственное развитие индивидуума таким путем, чтобы он мог направить все свои силы свободно и радостно на службу всему человечеству». Но что значит в таком случае «свободное и ответственное развитие индивида? Свобода от чего? Ответственность перед кем? Свобода людей друг от друга, от традиций, от авторитетных знающих учителей, от необходимости включиться в общественную жизнь? Ответственность только перед самим собой, или перед другими людьми также, что требует понимания и уважения потребностей этих других людей?

 «Поэтому вначале, прежде чем задаваться вопросом, что есть религия, я предпочту спросить, чем характерны для меня стремления человека, который производит на меня впечатление религиозного: религиозно просвещенный человек представляется мне тем, кто в меру максимальных своих возможностей, сумел освободить себя от оков эгоистических желаний и преисполнен мыслями, чувствами и стремлениями, имеющими для него сверхличностную ценность». Что значит: религиозно просвещенный человек «освободил себя»? Не от религии же в таком случае? Под чьим руководством? Под руководством ученых? Или все-таки под руководством священнослужителей? И оказывается именно «своими усилиями они должны приносить пользу тем силам, которые способны культивировать Добро, Правду и Красоту в самом человечестве». Но что они, как священнослужители, смогут культивировать без веры в Бога-Личность? Без этой веры, они могут только повторять слова ученого о чуде порядка в природе и Добре, Красоте и Правде (Смыслу) жизни. Зло, уродство, бессмысленная жизнь тоже имеют порядок. Тюрьма и концентрационный лагерь тоже имеют порядок. Чудо природы не есть добро, красота, истина. Сколько ученых вдохновлялись иным! И если вдохновение есть религиозное чувство, то наполнить его нравственностью не по случайности воспитания и характера может только освящение его Трансцендентным.

«Но ученым владеет чувство универсальной причинности». Эйнштейн делает последовательный вывод из этого чувства (уже не из чувства чуда и совершенства природы, а именно универсальной причинности). «Одному другу хвалившему Христианскую максиму “Возлюби врага своего”, Эйнштейн ответил: Я согласен с твоим замечанием по поводу любви к врагу своему в той мере, в какой это касается действий. Но познавательную основу этого я нахожу в уверенности в принципе неограниченной причинности: «Я не могу его ненавидеть, поскольку он должен делать то, что делает». Это означает для меня скорее Спинозу, нежели пророков». Отступление перед злом вряд ли соответствует духу «Этики» Спинозы. Здесь скорее звучит признание несовместимости действия и знания, ибо трудно представить себе, что Эйнштейн лично оправдал бы Гитлера потому, что тот «должен был делать то, что делает». Такова цена отрицания свободы воли. Но Эйнштейн отказался ее платить, подписав письмо о необходимости создания атомной бомбы.

Рабби Сакс: «Если свобода является иллюзией, то и человеческое достоинство, основанное на ней есть иллюзия. Наука не может не лишать человеческую личность святости и тем самым открывает ворота к ее возможному осквернению. Мы свободны. Мы знаем это так же верно, как мы знаем что-либо еще. Мы знаем, что значит выбирать между альтернативами, взвешивать варианты, просчитывать последствия, обращаться к нашей совести, спрашивать совета у других и так далее... Если мы отрицаем свободу в теории, в конечном итоге мы потеряем ее на практике, как это произошло в нацистской Германии и сталинской России и может еще случиться в новых и непредвиденных обстоятельствах». Мы знаем, что физико-психологические обстоятельства могут преградить действие свободной воли или подавить ее у индивида. Но даже в крайне тяжелых обстоятельствах, как в концентрационном лагере, обнаруживается ее реальность. (См., например, Виктор Франкл, «Человек в поисках смысла».)

«Что бы ни подразумевалось под Богом и Добродетелью во вселенной, оно должно проявлять себя и выражать себя через нас. Мы не можем стоять в стороне и предоставлять Богу делать это». (Эйнштейн) Это предполагает свободу воли. Рабби Сакс определенно согласится с этим: «Авраамический монотеизм живет в когнитивном диссонансе между миром, который есть, и миром, каким он должен быть. Он строит мост между ними путем ежедневных актов альтруизма, «спасением малыми шагами... Без веры в трансцендентного Бога – Бога свободы, который действует согласно своему выбору – в конечном счете, невозможно сохранить идею, что у нас есть свобода и выбор, что мы определяем себя нашими выборами, что мы являемся морально ответственными существами...Иллюзорность существования Бога и иллюзорность существования человеческой свободы идут рука об руку». Без нее мы не можем быть партнерами Бога в работе по улучшению мира. Эта задача имеет смысл только в том случае, если этого от нас ожидает Бог-Личность, а не безличные законы природы, называй их Чудом или Таинственным.

«На протяжении всей истории люди находили почти бесконечные аргументы против свободы выбора. Это был не я, это была воля богов или влияние звезд, или злых духов, или фортуна, удача, случайность. Это наше воспитание или влияние друзей, или экономические обстоятельства, или генетическая наследственность». (Рабби Сакс) Рационально мыслящий человек может разрешить для себя «дилемму Эйнштейна» двумя способами. Или при отрицании свободы воли разработать схему идеального общества, в котором появление Гитлера и Сталина станет невозможным, так же как и подчинение массового сознания демагогии классовой, расисткой и т.п. идеологии, или признать свободу воли и ориентацию ее на волю Бога-Личности. Тот и другой путь рационален. Итоги первого пути нам продемонстрировала история 20 века (но всегда найдутся плотники, мечтающие выпрямить кривое полено, каким является человек по Канту!). Итоги второго пути остаются за горизонтом. Но если мы признаем, что у нас есть свобода воли, то также рационально признавать, причем последовательно, ее источник в существовании Бога-Личности, ее вне-природного начала и признать себя нравственно ответственными существами. Выбор за нами

*      *     *

О смысле жизни

«Мы все чувствуем, что вполне резонно и важно спрашивать себя, каким образом мы должны стремиться прожить наши жизни. Ответом, по моему мнению, является: удовлетворение желаний и нужд всех, в той степени в какой это возможно, а также достижение гармонии и красоты в человеческих отношениях. Это предполагает изрядную долю здравомыслия и собственного образования».

Это высказывание Эйнштейна не удивит тех, кто знаком с историей этики, включая утилитаризм Бентама с его принципом «наибольшего счастья наибольшего числа индивидуумов». Не вдаваясь в историю этики, повторю о принципе утилитаризма то, что рабби Сакс заметил по поводу кантовского принципа достоинства человека: «такие принципы обнаруживают свою несостоятельность при эмпирической проверке в критических ситуациях».

Иной взгляд Эйнштейна на смысл жизни раскрыт в следующих его словах: «Если Вы спрашиваете о задаче или цели общества в целом или отдельного индивидуума, взятого, как целое, то вопрос теряет смысл. Это естественно еще более справедливо, если Вы спрашиваете о цели или смысле природы в целом. Во всех этих случаях выглядит совершенно сомнительно, если не сказать безрассудно, предполагать кого-либо, чьи желания связаны с происходящими событиями».

Однако и в этом трудно быть последовательным: «В чем смысл человеческой жизни или органической жизни в целом? Ответ на этот вопрос как правило возлагается на религию. Есть ли тогда, вы спросите, смысл его задавать? Я отвечаю, что человек, относящийся к жизни своей и ближних как к чему-то лишенному смысла, не просто несчастен, но практически недостоин жить».

Противоречие между этими двумя высказываниями снимается, если первое говорит о нахождении смысла жизни внутри научного знания, о невозможности чего говорит и рабби Сакс: «Наука является поиском объяснения. Религия является поиском смысла... Смысл системы находится вне системы. Поэтому смысл Вселенной находится вне Вселенной. Открытие единого трансцендентного Бога, существующего вне Вселенной и сотворившего ее, позволило впервые признать, что жизнь имеет смысл, а не только мифическое или научное объяснение».

Проясню сказанное выше о редукционистком смысле научного преодоления «смысла жизни». Когда биолог-эволюционист стремится описать возникновение и развитие жизни внутри системы природы в целом, он имеет основание с научной точки зрения не привлекать во внимание Трансцендентное. Можно сказать, что для него, биолога, «смысл» биологической системы заложен в способности неживой природной системы сформировать внутри себя живую подсистему как результат эволюции природы. Здесь смысл, если уж использовать это слово, заключен в редукционизме. Редукционизм выводит науку к всё более фундаментальным системам и законам природы и доходит до космологии с ее неизбежным вопросом о той надсистеме, внутри которой произошел Большой Взрыв, в которой возникла эмпирическая данная нам Вселенная и в которой была еще до Большего Взрыва заложена способность эволюционировать по направлению к нам. Это означает, что вполне рационально ставить вопрос о существовании такой надсистемы, чьи закономерности были способны сформировать природные системы, изучаемые современной наукой. Сегодня это означает выход за Природу с ее чудом по Эйнштейну. Можно отказываться от ответа на этот вопроса, но он остается рациональным, и тогда вопрос о Боге-Личности также оказывается рациональным, и потому вопрос о смысле жизни, общества, индивида все-таки не замолкает в рациональных умах.

Сказанное не претендует быть доказательством существования Трансцендентного (Бога), но только утверждением рациональности вопроса о нем в ответ на слова Эйнштейна о несчастном человеке, живущем без смысла. Можно и не утверждать этого. Многие утверждают, что жизнь не имеет смысла, что она есть случайно возникший процесс воспроизводства природных феноменов посредством генетических и эволюционных механизмов. Обе позиции рациональны, как и признание«правомерности более чем одного способа видения мира» (Рабби Сакс). Рациональный человек стоит перед выбором. Выбор за нами с пониманием, что рациональность не означает утверждения истины в последней инстанции.

*      *     *

О Боге-Личности

Для Эйнштейна: «Доктрина личностного Бога, вмешивающегося в ход естественных событий, никогда не может быть полностью опровергнута наукой, поскольку для этой доктрины всегда найдется убежище в тех областях, куда пока еще не может ступить научное знание. Но я убежден, что соответствующее поведение части представителей религии проявит себя не только как недостойное, но и как фатальное. Так как доктрина, которая неспособна поддержать себя при ясном свете, а может сделать это только в темноте, неизбежно потеряет свое влияние на человечество, принеся не поддающийся расчету вред для человеческого прогресса».

Но вместе с тем: «Я полагаю, что священнослужитель должен стать учителем, если он хочет оправдать свою высокую воспитательную миссию». Учителем чего? Преклонения перед Таинственным, чувство которого открывается в науке? Или этики автономной морали? Или просто призывов быть хорошими, добрыми, честными? Если нет Бога-Личности, то авраамические религии падают и вместе с этим служение Ему и община. Священнослужителям как учителям не будет места. «Факт того, что моральные заповеди были одинаковы для всех людей, возможно был тесно связан с развитием религиозной культуры от политеизма к монотеизму». Но потому в монотеизме и выражена универсальность моральной идеи, что она признала единого Бога-Личности как ее источник. От этого вопроса не уйти, сколь бы мировоззрение Эйнштейна не противопоставлялось как космическая религия авраамической.

«Фундаментальные цели и ценности... приходят в бытие не путем их демонстрации, а как откровение, исходящее от мощных личностей». Откровение чего? Природы? Или Кого? Не иллюзий ли? Без восприятия моральных установлений как личных обязательств по отношению к другим людям нет ни нравственности, ни Откровения. Как возникает и поддерживается этот фундамент?

Космическая религия «не ведёт к предположению некой божественной личности, которая предъявляет к нам требования и проявляет интерес к нашему индивидуальному существованию. Во всем этом нет ни Воли, ни Цели, ни Долга, а есть лишь Бытие».

Лишь Бытие! Нет более часто встречающегося слова в философском словаре, и нет более неопределенного. В устах Эйнштейна оно должно означать просто «Есть то что есть». Однако нельзя пропустить и следующие его слова: «Мы последователи Спинозы видим Бога в изумительном порядке и законности всего сущего, а его дух в том виде, в котором он проявляет себя в человеке и в животном. Другой вопрос, подлежит ли оспариванию вера в личностного Бога. Фрейд в своей последней публикации поддержал этот взгляд. Я со своей стороны никогда не стал бы вовлекаться в такой спор. Так как подобная вера кажется мне более предпочтительной, чем отсутствие каких бы то ни было трансцендентных представлений в жизни, и я был бы удивлен, если бы кому-то удалось бы успешно компенсировать для большинства человечества его метафизические потребности какими-то другими существенными средствами». Для меня эти слова есть проявление потрясающей интеллектуальной чуткости Эйнштейна к проблеме Бога-Личности при отрицании его для себя, но с пониманием, что изумление перед законосообразностью природы и душевного мира в человеке может вести к признанию смысла представлений о Трансцендентном.

И тогда рационально мыслящий человек может прислушаться к словам рабби Сакса: «Библия не отрицает наличие предельных смыслов во Вселенной. Они есть. Жизнь человека священна и является одним из них. Но это не помогает, Так мы созданы. Мы всегда будем слепы к истинам, если они нам не нравятся, если они обременяют нас, ограничивают нашу власть или стоят на пути выполнения наших желаний. Поэтому Библия обращается к заветам Бога: с Ноем, Авраамом и израильтянами на Синае. Здесь смыслы перестают быть просто фактами и становятся моральными обязательствами. Не убий, не воруй, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй. Эта часть общей системы смыслов включает в себя историческую память освобождения от рабства в Египте и ею народ согласился связать себя и своих потомков Заветом, приняв на себя коллективное согласие стремиться быть «царством священников и святым народом». В этом заключен смысл как моральная идентичность, нечто, что я приобретаю, родившись в народе с особой историей и признав свой долг лояльности к прошлому, а также ответственность за будущее, живя верой и передавая ее тем, кто придет после меня. Именно так думал об обществе Эдмунд Бёрк: «Общественный договор заключается не только между ныне живущими, но между нынешним, прошлым и будущим поколениями». Этот смысл не обнаруживается и не изобретается. Мы его создаем и обновляем коллективно с сознанием присутствия Бога, авторитета выше нас самих и наших просто человеческих установлений и желаний... В этом суть религии по большей части: ​​постоянное создание и обновление смысла в нарративах, которые мы рассказываем, в ритуалах, которые мы совершаем, в молитвах, которые мы произносим”.

И в этой живой религии, признающей присутствие Бога-Личности, наполняющей смыслом жизнь как ремесленника, так и ученого, возник и обнаружил свою необходимость класс людей, хранящих и передающих от поколения к поколению нарративы, ритуалы, молитвы – класс священнослужителей (раввинов, священников, пасторов и т.д.). Эйнштейн считал, что «в своей борьбе за этические ценности учителя религии должны дорасти до того, чтобы оставить доктрину личностного Бога, то есть, оставить этот источник страха и надежды, который в прошлом дал огромную власть в руки священнослужителей. Своими усилиями они должны приносить пользу тем силам, которые способны культивировать Добро, Правду и Красоту в самом человечестве. Это безусловно более трудная но несравненно более достойная задача». Но с отказом от доктрины Бога-Личности падает мировоззрение и образ жизни общины, а вместе с ней та реальность, в которой может реализоваться провозглашенная Эйнштейном цель жизни учителей религии. Их задача, действительно трудная, и, прежде всего, в интерпретации слова Бога-Личности, но ничто, что реализуется человеком не свободно от противоречий, от ошибок вплоть до преступной аморальности во имя или под флагом Бога. От признания этой проблемы для себя не уйти никакой религии, никакому моральному учению, не уйти и науке.

Эйнштейн вслед за Спинозой отверг Бога-Личность. Но Спиноза не остановился на признании, что чудо познаваемости природы, ее закономерности, – это сердце космической религии Эйнштейна, – есть Таинственное. Спиноза последовательно лишал своего Бога всякой антропоморфичности и написал систему «Этики» по образцу математики. Это была философия, но не религия. Спиноза не согласился бы со словами Эйнштейна «Я верю в человеческое братство и уникальность индивидуума. Но, если ты попросишь меня доказать, то во что я верю, то я не смогу. Я знаю, что эти убеждения справедливы, но можно затратить всю свою жизнь и не суметь доказать их». Спиноза доказывал этику. И если Эйнштейн признал недоказуемость ее убеждений, принимая их обязательность, то это и был путь к Богу-Личности. Он не пошел по этому пути, но и не пошел до конца со Спинозой.

Рабби Сакс: «Бог призывает каждого из нас к ответственности, спрашивая каждого из нас, как Он спрашивал первых людей: «Где ты?». Но чтобы услышать зов, мы должны научиться вслушиваться. Мы никогда не можем быть уверены, что услышали правильно. Мы никогда не можем знать, что, действительно, услышали голос Бога, и именно поэтому смирение, а не высокомерие, и риск, а не определенность есть самые глубокие проявления веры... Нужна община, чтобы поддерживать нравственную жизнь. На этом пути религия, вера и Бог не могут быть найдены среди истин, открываемых наукой или философией в греческой или западной форме. Они могут быть найдены в мире смыслов, а смысл возникает и сохраняется в общении. Он живет в отношениях: в браке, семье, общине и обществе. Он раскрывается в нарративах, призывается в молитве, реализуется в ритуале, кодируется в священных текстах, празднуется в святые дни и воспевается в гимнах».

Так осуществляется призыв Эйнштейна: «Что бы ни подразумевалось под Богом и Добродетелью во вселенной, оно должно проявлять себя и выражать себя через нас. Мы не можем стоять в стороне и предоставлять Богу делать это».

Раввины – не посредники между евреями и Богом по подобию священников в католицизме и православии. Но и они, получив, религиозное образование, обладают особым авторитетом и особыми правами, как, например, быть членами религиозного суда, преподавать в иешиве и т.д. В принципе каждый еврей изучивший Письменную и Устную Тору может выполнять функции раввина, но жизнь общины требует организации, и раввинат стал институтом, важным для поддержания мировоззрения и образа жизни общины.

Здесь не место углубляться в историю религий, в том числе протестантизма, который в принципе отверг роль священника как посредника между верующим и Богом. При этом протестантизм организовался общинами вокруг пасты

рей с авторитетом учить верующих, хранить традиции и отправлять ритуалы, такие как крещение и Вечеря Господняя. Поэтому, распавшись на множество направлений, он все-таки остается живой религией благодаря сохранению большинством из них веры в Бога-личность. Эйнштейн часто выражал теплые чувства по отношению к Америке (не всегда по отношению к ее правительству), и это было признанием моральной составляющей ее жизни, сохранявшей религиозность более стойко, чем в Европе. Тем, кого интересует атмосфера в американских общинах сегодня, могу порекомендовать социологическое исследование: Robert Putnam, American Grace. How Religion Divides and Unites Us, 2012.

Служители (раввины, священники, пасторы) необходимы общине, община необходима для формирования личностей, чье общение наполняется общим смыслом жизни, выходящим за рамки клуба по интересам, профессии и т.п. Общение открывает присутствие Бога среди людей и в них, присутствие Личности, поднимающей людей выше уровня биологических, стадных особей. Космическая религия отвергает служителей и общинную жизнь, но она и остается настроением индивида. Если существование общинной жизни рационально с точки зрения сохранения даже секуляризированной культуры и нравственного сознания в ней, то и вера в Бога-Личность имеет рациональное основание – основание, не принуждаемое логикой или экспериментом, но отрывающееся в жизни людей. (См. главу «Осмысленная жизнь» книги «Великое содружество»).

Заключение

Те опасности монотеизма, о которых говорил Эйнштейн: примитивный антропоморфизм, коррупция служителей, чрезмерная ритуализация веры, религиозный фанатизм, борьба между конфессиями проявлялись на протяжении всей истории религии. Он имел основания указать на них и выступать против них. Но если «Вера [монотеизм]кажется мне более предпочтительной, чем отсутствие каких бы то ни было трансцендентных представлений в жизни, и я был бы удивлен, если бы кому-то удалось бы успешно компенсировать для большинства человечества его метафизические потребности какими-то другими существенными средствами», то мы можем прислушаться к слову рабби: «Вера развела научное и религиозное воображение по разным путям, но с общей для них решимостью не довольствоваться тем, что мы знаем, с общей у них не рациональной, но и не иррациональной готовностью продолжать идти в неизвестном направлении за пределы видимого горизонта, пытаться хоть смутно различить порядок в кажущемся хаосе, услышать музыку среди шума».

Эта музыка среди шума, этот тихий внутренний голос совести, откликающийся на зов Бога-Личности, есть чудо человеческой истории, есть чудо непрекращающегося звучания этого голоса в ней, есть то таинственное, что позволяет думать о достоинстве человека с надеждой на лучшее будущее для всего человечества Оно подобно чуду природы, отрывшемуся Эйнштейну в науке и побуждавшего его думать о совершенстве мироздания. Этот голос, звучащий из-за пределов Природы, не есть воплощение рационального или иррационального знания, этих категорий философии или теологии, стремящихся его определить, но признать его источник – Бога-Личность доступно для рационально мыслящего человека.

Рабби Сакс вспоминает слова Н.Бердяева: существование еврейского народа «есть странное, таинственное и чудесное явление, которое указывает, что с судьбой этого народа связаны особые предначертания». Как бы кто бы ни трактовал эти предначертания, они реализовывались, потому что евреи приняли Бога-Личность и передали услышанную ими весть другим народам. Не открывается ли здесь нам чудо истории, проявление Таинственного, признание которого столь же осмысленно, сколь осмысленным было признание Эйнштейном чуда природы? Чудо истории не менее удивительно чуда природы! Трудно предположить, что Эйнштейн поверил бы в Бога-Личность после «разговора» с рабби Саксом, но можно предположить, что он сказал бы рабби: «Я понимаю Вас и желаю, чтобы Ваш голос был услышан!».

Без антропоморфичности нет сознания, без сознания нет рациональности, без рациональности есть только «чувство благоговейного трепета и почитания при проявлении Разума, который заложен в реальности». Человек – часть реальности и может открыть Разум в науке и религии. На этом пути нам не избежать ошибок, упрощений, искажений, конфликтов, но рационально мыслящий человек не должен принимать ухабы на этом пути за его конец.

Я закончу “разговор” псалмом царя Давида:

Господь-Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни.

Тысячелетия евреи повторяли эти слова, несмотря на трагедии своей истории. Как могли бы они восхвалять и благодарить Бога, если их видение Его совпадало бы с тем, что говорил Эйнштейн о Боге монотеизма? Не звучит ли в песне Давида благодарность Богу за то, что Его голос не утихал в их душах, побуждал их оставаться верными Его зову и хранить в себе Его образ. В этом был смысл их жизни, их надежда, их стойкость, их человечность. В этом рациональность веры в Бога-Личность! И она звучит в призыве Эйнштейна к Израилю: “создать общину как можно близкую к этическим идеалам нашего народа, формировавшихся в течение долгой истории”? (Ideas and Opinions, p. 201).

Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #11-12(180)ноябрь-декабрь2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=180

Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer11-12/Dynin2.php