Русско-американский писатель Максим Д. Шраер — автор книги «В ожидании Америки», вышедшей в Москве в авторизованном русском переводе с английского. С ним побеседовала ведущая Радио Русский Берлин Маша Кричевская.
Маша Кричевская: Максим, роман «В ожидании Америки» вышел из-под вашего пера в 2007 году, но на английском языке, и вот недавно … издательство «Альпина нон-фикшн» выпустила этот роман на русском языке. Почему вы выпустили книгу изначально всё-таки на неродном, хоть и уже ставшим очень близким для вас языке?
МДШ: Маша, всё-таки заметим, что это не роман — это беллетризованный мемуар. «В ожидании Америки» — книга, основанная на реальных событиях, хотя общий повествовательный тон, конечно же, скорее романный, чем воспоминательный.
МК: Но я читала это как роман, скажу вам честно.
МДШ: Но при этом, Маша, всё было именно так.
МК: Глядя на вас, я уже начинаю в это верить.
МДШ: Почему книга была изначально написана по-английски? Понимаете, просто я уже живу вне России 27 лет и все эти годы в Америке, так что в какой-то момент я перешел на сочинение прозы на английском языке. Стихи я сейчас пишу очень мало, а вот прозу пишу по-английски и перевожу на английский, хотя вот теперь, после того как «В ожидании Америки» вышла в России в авторизованном переводе, немножко вернулось второе дыхание. Но тем не менее основные мои книги прозы все написаны по-английски.
МК: Авторизованный перевод — что это значит? Это значит, что вы переводили сами себя. Насколько я знаю, вам помогали в этом и родители...
МДШ: Сейчас расскажу.
МК: ...и друзья наверно, да? Как выглядит перевод самого себя? Вот как это происходит?
МДШ: По большому счету нет, это не совсем так. Лаборатория выглядела следующим образом. Переводчиков в этой книге было несколько: Сергей Ильин, переводчик почти всего Набокова на русский язык, перевел одну часть какое-то время тому назад. Потом мои родители — мой отец, писатель Давид Шраер-Петров и моя мама, переводчица Эмилия Шраер (Поляк) — перевели две части. И потом уже переводчица Маша Аршинова из Ленинграда перевела примерно половину книги. Я сам перевел только два куска. Один, связанный с чтением Набокова на Тирренском пляже в Ладисполи, и ещё один небольшой кусок, «La Famiglia Soloveitchik», который мне просто хотелось самому перевести. Авторизация заключалась в том, что переводчики отправляли мне текст, и мы с ними вместе работали. И тут речь была не только в том, чтобы всё звучало в точности так, как в оригинале, но ещё… в перекалибровке интонации. Но я могу сказать, что я отвечаю на 100 процентов за то, что это адекватный перевод — и я им очень-очень доволен.
МК: Но не кажется ли вам странным, что вас, человека, родным языком которого является русский, на русский язык должны переводить пусть и близкие и родные, но всё-так другие люди?
МДШ: Ну почему же странным? Это мне кажется замечательным...
МК: Но это же ваша книга, ваш язык...
МДШ: это подарок судьбы...
МК: ...и ваши личные абсолютно эмоции, отношения, воспоминания, ваши.
МДШ: Маша, я бы этого сделать не смог. Я Вам скажу определенно — и не только потому, что не захотел бы. Просто потому, что есть другие книги, которые просятся наружу, которые надо писать, есть семья, дети, сроки... Но просто потому, что… самоперевод меня не очень интересует. А как раз вот такого рода творческое соавторство с переводчиками меня очень занимает, потому что, понимаете, я получаю некий субстрат, некий текст, а потом уже по нему вышиваю, и вот это вышивание для меня действительно творческий процесс.
МК: Повышает ли статус писателя тот факт, что его переводят на другие языки?
МДШ: Смотря как переводят. В принципе, да, но...
МК: Ну вот ваш конкретно.
МДШ: Я не знаю, я не могу сказать про статус. Меня переводили, отрывок из этой книги по-японски выходил, по-хорватски, недавно кусок перевели на итальянский, но понимаете как, легче всего, когда ты не знаешь языка, тогда уже ты не можешь судить о переводе….
МК: Максим, а вот скажите, «В ожидании Америки», первоначальная оригинальная англоязычная версия и русскоязычная версия — это две разные книги, это две похожие книги? Вот по эмоциональному воздействию, восприятию — это разные творческие единицы или это всё-таки одно и то же на разных языках?
МДШ: Наверное, и да и нет. Это зависит не только от меня, но и от аудитории, понимаете, от того, к кому эта книга обращена. Конечно же, это единый текст, но конечно же, он звучит по-разному, наверное русский перевод более лиричен, более романтичен просто потому, что наше...
МК: Язык такой.
МДШ ...и кроме того, просто потому что русские культурные традиции до сих пор переполнены наследием романтическим, лирическим, любовным, а англо-американская литература не такая.
МК: Максим, давайте мы конкретно сейчас про книгу поговорим, потому что вот мы с вами рассуждаем сейчас как два человека, которые знакомы с содержанием этой книги. Может быть Вы расскажете в двух словах, о чем эта книга.
МДШ: В самом начале лета 1987-го года двадцатилетний еврейский юноша из Москвы навсегда покидает Россию вместе с родителем. Эти бывшие отказники празднуют свое освобождение в имперской Вене, а потом проводят остаток лета, то есть два с лишним месяца в Риме и под Римом, в Ладисполи, где они ожидают получения своих беженских виз для того, чтобы эмигрировать в Америку. Они не поехали в Израиль и теперь ждут визы в Америку. И они оказываются, во-первых, в совершенно необычном для себя состоянии отсутствия бремени обстоятельств, поскольку деваться им совершенно некуда. Они совершенно не контролируют свою судьбу, будущее им представляется открытым и неведомым. Кроме того, у них, конечно же, огромное количество возможностей: погружаться во всю эту красоту, без которой они прожили свои жизни в СССР; особенно для двадцатилетнего советского юноши попадание на Запад было реализацией многолетних фантазий. Мы все фантазировали на тему Запада и вот, наконец, мы там оказываемся. Ну и кроме того, герой оказывается вовлеченным в разные приключения. Наконец, это некий любовный роман. Тут, Маша, я с вами согласен; любовная линия в этой книге заключается в том, что герой разрывается между итальянками, которые влекут своей незакрепощенностью, своей свободой, и между еврейско-русскими эмигрантками, которые...
МК: Тоже влекут.
МДШ: …конечно, но и кроме того, они — это знакомое, это стихия родной культуры.
МК: И не забываем, что главному герою двадцать лет.
МДШ: Да, разумеется, его переполняют гормоны и так далее.
МК: Конечно, а кроме того, это лето, это Италия, это всё сопутствующее и, как мы теперь знаем, вы сами признались в самом начале нашей беседы, о том, что этот двадцатилетний юноша — это вы сами... что это автобиографический роман. Максим, насколько действительно он автобиографичен? Сколько в нем...?
МДШ: Да нет, всё!
МК: Абсолютно всё правда? От А до Я?
МДШ: Ну, понимаете, слово «правда» следует употреблять в контексте...
МК: Конечно, потому что вы писатель всё-таки.
МДШ: Конечно, я думаю, что всё это историческая правда, но в книге есть и эстетическая выдумка. В том смысле, что невозможно описывать некоторые вещи без определенной доли эстетизации, романизации. И у меня есть там место, где об этом как раз и рассуждает герой — он чувствует, что какие-то ветры наполняют его паруса и он уже, так сказать, не властен писать всё, как это было. Понимаете, но я повторяю, тут следует противопоставлять не историческую правду и выдумку, тут следует противопоставлять документальное и переданное беллетристическими способами. Вот в чем разница.
МК: Знаете, как интересно, Максим. Вот я себе несколько фраз из Вашей книги выделила и это удивительно просто, что буквально в самом начале нашего разговора вы цитируете именно ту фразу, которую я себе пометила. Вот вы видите у меня закладочка...
МДШ: Какую?
МК: «Ветры повествования собираются у берегов Ладисполи, и я чувствую, как они наполняют паруса моего рассказа». Именно об этом я хотела спросить...
МДШ: Пожалуйста, Маша.
МК: ...потому что это похоже на какую-то былину или греческую какую-то мифологию.
МДШ: Эпическое начало... именно в смысле древнегреческого эпоса, это так и есть, несомненно. И кроме того, у меня ещё есть там место, где я рассказываю про то, что потерял всех своих муз в пути.
МК: Мы вернемся к этому чуть позже, к музам вашим, а у меня возникает на этом месте абсолютно логический вопрос. Вы описываете в своей книге... я сейчас буду сознательно следить, не произносить слова «роман».
МДШ: Да, пожалуйста, Маша.
МК: В своей автобиографической книге вы описываете очень детально, очень скрупулёзно описываете именно вот этот промежуток вашей жизни, период перемещения, то есть именно тот момент, когда вы находитесь в прямом смысле в ожидании Америки, в ожидании американской визы.
МДШ: Транзит, вот что это такое.
МК: Да, транзит итальянский. Теперь внимание — книга вышла в оригинале на английском языке в 2007 году. Двадцать лет прошло с того момента, как вы попали в Америку. Почему, Максим — я надеюсь, что мой вопрос правомерен — почему 20 лет нужно было вынашивать вот это, ведь всё равно что-то стирается, забывается. Я сомневаюсь, что вы делали какие-то дневниковые заметки. Почему 20 лет понадобилось вам на то, чтобы выпустить книгу о том, как вы жили в ожидании Америки?
МДШ: Да, замечательный вопрос, и я вам с удовольствием расскажу. Во-первых, последняя нотка: дневниковых записей не было никаких. Тут, вероятно, я был так воспитан в нашей литературной семье. Почему-то и мой отец почти не вел дневников. Мы вели дневники только вот в каких-то особенно интересных поездках, но поскольку тогда мы никуда не ездили, а в основном просто торчали в Ладисполи, то никаких дневников я не вел, их не было. Единственный дневник, который у меня сохранился из той доамериканской жизни — это дневник экспедиции лета ‘86-го года, в которой я принимал участие. И этот дневник мне удалось вывезти. Все в книге «В ожидании Америки» написано по памяти, это чистая реконструкция. Конечно книга вышла в 2007 году, по-английски, под названием «Waiting for America», но писалась она некоторое время. И на самом деле, первый импульс к созданию книги — я тогда ещё не знал, что я пишу книгу — возник уже где-то в 1996-ом году. Но просто, понимаете, я вообще сочиняю... ну вот Пастернак говорил, что он рифмует, как Б-г на душу положит. У меня есть что-то такое, я стараюсь сочинять в некоем естественном режиме. Первая часть книги писалась урывками, но вот вторую половину я написал в течение полугода, и я Вам расскажу при каких обстоятельствах. Моя жена Кэрен была беременна нашей старшей дочкой … мы ждали рождения Мируши, я понял, что надо написать эту книгу и надо ее срочно издать. И когда я ее дописывал, то у меня в голове была такая мысль, что как бы было бы здорово, если бы эта книга стала бестселлером и обеспечила бы моих наследников. Ну, понимаете, этого пока не произошло, но некое начало...
МК: Но подождите-подождите, русскоязычный вариант только недавно вышел.
МДШ: Я, честно говоря, больше всего надеюсь, что по книге будет поставлен фильм, потому что мне кажется, что такой фильм нужен, интересен, и тут есть о чем поговорить. Недаром эту книгу в России стали называть «манифестом поколения». Но какого поколения? Конечно же, не только поколения уехавших, но и поколения думавших об отъезде, но не решившихся на отъезд.
МК: Или, может быть, тех, кого так и не выпустили, и они уже в какой-то момент перестали ждать и решили уже никуда не ехать.
МДШ: Может быть, может быть. Да.
МК: Я цитирую «Википедию», которой не всегда можно верить, но мне кажется, это очень красивая формулировка — российско-американский двуязычный прозаик, поэт и литературовед, переводчик, профессор, автор более десяти книг … Кстати, в этой же «Википедии», написано, что Максим настаивает на написании своего литературного имени по-русски в соответствии с английским написанием, Максим Д. Шраер.
МДШ: Все врут, Маша.
МК: Д. — это, как я понимаю, дань уважения вашему отцу <Давиду Шраеру-Петрову>.
МДШ: Моему отцу, да. И я на этом действительно настаиваю. А насчет правдивости информации в «Википедии», это как в анекдоте про говорящую собаку, знаете?
МК: Расскажите.
МДШ: Человек заходит в бар, и там у стойки бара лежит собака и разговаривает со всеми. Ну он совершенно поразился и собаке говорит: «А что, ыы умеете говорить?» — Собака отвечает: «Да, умею». — «А что, — говорит, —как это вы заговорили?» — А собака ему: «А что тут такого? Я в детстве, ещё щенком была, и вдруг поняла, что не только понимаю человеческую речь, но и говорю. И у меня началась такая жизнь: меня взяли в ЦРУ, я была в Москве, потом в Восточном Берлине работала, потом меня, раскусили, раскрыли, выслали. Я в Госдепе многие годы проработала экспертом, и вот сейчас на пенсии сижу, так сказать». Ну, этот человек еще больше поразился. Подходит он к бармену и говорит: «Слушайте, у вас такая собака». — А бармен ему: «Ну собака как собака». — «Слушайте, но ведь она у вас говорить умеет. Может продадите ее?» — А бармен отвечает: «Ну, пожалуйста, продам». — А он говорит: «А сколько вы за собаку возьмете?» — Бармен отвечает: «Десять долларов». — Ну этот мужик вообще обалдел: «Как десять долларов? Это же у вас гениальная собака! Она у вас в ЦРУ работала, в Госдепе!» — А бармен ему: «Всё врёт!»
МК: Это про «Википедию», но не про вашу книгу.
МДШ (хохочет) Нет-нет, книга правдивая. Честная, правдивая книга.
МК: К анекдоту про собаку книга «В ожидании Америки» не имеет никакого отношения.
МДШ: А к «Википедии» имеет.
МК: Мы остановились, Максим, с вами на том, что вы бы хотели, чтобы вашу книгу экранизировали в России.
МДШ: У меня пару раз было, что заинтересовывались продюсеры из Голливуда, и какие-то были очень предварительные разговоры, но из этого ничего не вышло. Но просто мне кажется, что именно в России экранизация книги была бы востребована.
МК: То есть вы себе представляете это вполне кассовым фильмом.
МДШ: Я не знаю. Нет, вообще, о кассовости... Вся моя жизнь — это отказ думать о кассовости, в этом-то и дело. Но у каждого есть какая-то тихая заводь, и вот в моей тихой заводи, в этой мечте я вижу фильм.
МК: Максим, Вам было девять лет, когда родители задумались об отъезде и подали документы на отъезд, и в 20 лет это удалось — вам в ваши 20 лет удалось — покинуть Советский Союз. Семья находилась в отказе, как, собственно, и сотни, тысячи других еврейских семей, но для сегодняшней молодежи слово «отказники»... Может быть, вы дадите сейчас такой маленький-маленький, краткий ликбез: Что значит, семья находилась в отказе, и кто кому отказывал вообще?
МДШ: Маша, вы совершенно правы. То есть правы вы и в том, что сегодняшнее поколение не представляет вообще, как была устроена тамошняя наша жизнь и что вообще существовала выездная виза. Что проблема основная была не в том, чтобы куда-то уехать, а в том, чтобы тебя отпустили.
МК: Одну секунду, я перебью вас, пока вы не начали, просто нужно понимать, что люди, которые хотели уехать и не могли уехать, они голодали, они выходили на демонстрации, они устраивали пикеты, они писали письма во всевозможные инстанции, и они, в общем, жили вот этим ожиданием. Люди жили ожиданием разрешения.
МДШ: Конечно-конечно, Маша. Еврейская эмиграция стала приобретать массовый характер после Шестидневной войны. Я родился именно тогда, 5 июня 1967-го года, и как раз отец меня чуть не назвал Израилем, но потом назвал Максимом, потому что я был очень крупным, и мама меня в муках рожала. И вот победа Израиля была таким взрывом еврейского самосознания, что после этого эмиграция стала приобретать массовый характер. Когда мои родители, наконец, после мучительного обдумывания, решили подать на выезд, эта проблема висела в атмосфере советского общества. Что такое попасть в отказ? Вы подаете заявление на выезд, пользуясь международными конвенциями, которые Советский Союз подписал, то есть на поверхности это вполне легальная история, в этом-то ее парадокс…
МК: …то есть это не диссиденты?
МДШ: Нет, но между отказниками и диссидентами было большое взаимодействие, несомненно. Как и между подпольной культурой отказников и диссидентов.
МК: Потому что они боролись за справедливость.
МДШ: Но у них были разные цели. Отказники хотели уехать, а не изменить советское общество. Само слово «отказник» — оно не совсем правильно образовано. Ведь отказники ни от чего не отказывались.
МК: Им отказывали.
МДШ: Да, а они отказывались от билетов в советский рай. Вот от чего они отказывались. Вот эту фигу они показали советскому правительству. Им отказывали в праве быть самим собой. И после этого отказники никуда не выезжали; они выбывали из рядов обыкновенных советских граждан и в то же время не становились эмигрантами. Они оказывались персонами нон грата. И это носило массовый характер. В таком состоянии люди жили годами. Лишенные нормальной работы, лишенные нормальной жизни общественной. Собственно говоря, это была такая преисподняя, в которой люди существовали годами. Шутки отказников ведь были какие: начнутся браки отказников, у отказников будут дети, которые женятся на других отказниках, то есть это будет целая ветвь общества. Слава Б-гу, этого не произошло.
МК: Новое колено. Отказников.
МДШ: Именно-именно.
МК: Вы уезжаете, и в книге «В ожидании Америки» в мельчайших подробностях описываете период пребывания — небольшой в Вене и длительный в Италии. Большое количество людей вот мимо вас проходит, из совершенно разных социальных слоев и из разных городов и абсолютно разной культуры, образования. Я думаю, большинство этих людей вы бы никогда в жизни не встретили, не узнали, если бы вы остались жить в Москве.
МДШ: Вы совершенно правы. На самом деле я впервые в это время широко взаимодействовал с евреями «из провинции» — как это в то время называлось, пусть не совсем удачно. Забудем об этой иерархичности советского мышления. Дело не в том, были ли они провинциалами или нет. Некоторые из них были высоко интеллигентными людьми, но они были не из Москвы и не из Питера, а из областей, регионов Украины, Белоруссии, Прибалтики. Конечно же, это были люди, которые несколько иначе, относились и к своему еврейству, и к родной мне русской культуре.
МК: И вот поэтому вы предпочли общаться с местными, с итальянцами.
МДШ: Просто так сложились обстоятельства. Меня как-то сразу прибрали к рукам итальянцы-студенты, замечательные люди, с которыми я всё лето прообщался и даже отчасти выучил итальянский, который тех пор забыл. Ну, наверное, в этом было какое-то нежелание общаться с эмигрантами моего возраста.
МК: Я позволю себе процитировать вас, Максим. «Вспоминая лето, я редко вижу себя в окружении беженцев моих лет. Не помню, что бы решение держаться от них подальше было осознанным. Возможно таким образом я хотел создать дистанцию между собой и своим саднящим советским прошлым».
МДШ: Неужели я это написал?
МК: Вот еще дальше: «Я хотел быть человеком без самоидентификации, хотел почувствовать себя человеком Вселенной. Смешение с толпой молодых итальянцев создавало иллюзию анонимности (читайте: внешнего отсутствия чужести), помогало замаскировать мою советскость». Теперь мы переносимся в Америку. В Америку, которая тоже кишит эмигрантами из Советского Союза, из России. Прошли годы. Как с этим общением? Смогли ли вы найти общий язык с эмигрантами? Или всё-таки вы жили в каком-то другом мире?
МДШ: Эта проблема почти отпала, и она отпала естественно, потому что в Америке другая постановка вопроса. Нет столицы, нет провинций. Есть культурные центры, но нет противостояния Москвы и Питера, конечно. В Америке этого всего нет. Сразу ощущаешь, что разное прошлого — это уже детали, а вот объединяет нас общее настоящее и будущее. Особенно понимаешь это, когда рождаются дети, потому что дети учатся в классе с детьми других эмигрантов, и для них актуальность происхождения родителей почти равняется нулю.
МК: Заговорили о родителях. Как ваши родители оценили книгу? Ведь это, собственно, книга и про них.
МДШ: Да, конечно. Я, во-первых, дал им прочитать «В ожидании Америки» еще в английском оригинале, в рукописи. И сказал им совершенно определенно — и то же самое жене, — что если вас что-то принципиально не устраивает, вы должны мне сказать. Мой отец — прекрасный писатель, мой учитель и человек очень широких взглядов, поэтому у него были критические замечания литературного свойства, но не по сути описываемого. Хотя, конечно, там описываются очень мучительные эпизоды. Но, мне кажется, родители любят эту книгу…
МК: А, мне кажется, я знаю, что могло не понравится вашей жене.
МДШ: Что?
МДШ: Ведь очень глубокая любовная линия — романтическая — проходит сквозь книгу, и вы описываете это не скрывая всякие чувства, возникающие у вас по отношению к упомянутым выше привлекательным итальянкам и девушкам из среды выходцев из СССР.
МДШ: Их там три.
МК: Да, три девушки. Вот, мне кажется, может быть ваша жена могла бы возражать.
МДШ: Вы знаете, Маша ... никакая жена не может до конца полюбить такого рода книги. Для этого недостаточно любить себя и своего мужа...
МК: Максим, вы только что вернулись из Москвы, где проходили выступления. Как проходят вообще встречи с читателями?
МДШ: Да, вы знаете, есть некая модель и, собственно, этой модели я стараюсь следовать и в Америке, и в России. Скорее это американская модель. Я сначала рассказываю немножко о книге, потом я читаю отрывок, а потом предоставляю людям возможность задать вопросы, потому что опыт показывает, что люди получают самое большое удовольствие от свободного общения с автором. И, собственно, и я тоже, потому что в этом есть большая отдача. Вот я недавно выступал в Библио-Глобусе в Москве. Конечно же, когда стоят читатели, которые пришли туда по выбору или же просто случайно забрели и задают вам всякие вопросы… я такой русскоязычной аудиторией не избалован в Америке. Англоязычная аудитория — это другое.
МК: А случаются встречи с русскоязычными в Америке?
МДШ: Да, встречаются. Вот, например, не так давно мы с отцом давали совместный вечер в местной городской библиотеке <в Бруклайне>. Было человек 50. Мы представляли новые книги — отец свой роман «История моей возлюбленной», а я вот эту книгу, «В ожидании Америки». Бывают очень хорошие выступления.
МК: Начал ли ваш отец писать на английском языке?
МДШ: Он пишет по-русски, но он плотно работает с переводчиками.
МК: С переводчицами особенно. На одной он даже женился когда-то.
МДШ: Да, это точно. Моя мама перевела на английский много вещей моего отца.
МК: Вы обмолвились о том, что у вас две дочери … Говорите ли вы с детьми по-русски? Знают ли дети русский язык?
МДШ: Да, я говорю с детьми по-русски и стараюсь говорить с ними по-русски почти всё время, но это не всегда получается. В нашей семье такой установлен порядок, что жена говорит с детьми по-английски, а я говорю по-русски. Жена родилась в Америке; ее родители — еврейские иммигранты. Но понимаете, когда дети начинают взрослеть, они между собой говорят по-английски. Это и в стопроцентно русских эмигрантских семьях происходит. Кроме того, понимаете, обратный перевод — это тоже почти абсурд. Ну, скажем, когда ко мне подходит дочь с просьбой объяснить какое-то место в книжке, которую она читает по-английски. Объяснять это в обратном переводе на русский язык?
МК: Конечно, согласна. Ну всё-таки русский язык культивируется в вашей семье, это, собственно, я хотела узнать.
МДШ: В той мере, в которой я считаю это разумным, но это не самоцель. Я бы хотел, чтобы они стали — я вам скажу без обиняков — прекрасными людьми, а на каком языке они будут прекрасными людьми...
МК: … но было бы совсем неплохо, если бы эти прекрасные люди владели русским языком. Максим, наше время, к сожалению, подходит к концу. Очень и очень жаль, всё-таки беседы с писателями — это нечто особенное. Поскольку говорили мы о Набокове, хотелось бы попросить Вас закончить нашу беседу продолжением фразы Набокова, которую вы цитируете в своей книге — «Литература — это любовь». Ну, давайте отбросим это самое «любовь к людям, да?» — из первоначального набоковского текста. Скажите, что для вас, как для русско-американского писателя, литература?
МДШ: Это, прежде всего, территория, в которой ты существуешь в какой-то мере человеком свободным во всех смыслах этого слова — политическом, идеологическом, но ещё и эстетическом, артистическом. Это не только вопрос самовыражения, но это ещё и вопрос того, в какой мере тебя понимают и воспринимают. Вот для меня это, кроме всего прочего, это ещё и самая высокая степень раскрепощения. Любовь именно потому и любовь, что с этим человеком (читателем) вы можете себя выразить в полной мере.
Смотрите буктрейлер книги В ОЖИДАНИИ АМЕРИКИ: >>>
Copyright © 2014 by Maxim D. Shrayer and Masha Kritchevskaja.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #11-12(180)ноябрь-декабрь2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=180
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer11-12/Krichevskaja1.php
