Испытание знака. Переводы из Чарльза Бернстина0

Возможно, Чарльз Бернстин* (р. 1950) – один из самых читаемых и популярных современных американских поэтов. Он автор более сорока книг, в том числе двадцати поэтических, включая «Весь виски в раю» (All the Whiskey in Heaven), опубликованную в 2010 году престижным издательством «Фаррар, Страус и Жиру», первым «неакадемическим» издательством, 3 сборников эссе. Все остальные выходили либо в университетских, либо в небольших независимых издательствах: «Трудное ремесло» (Rough Trades, Sun & Moon, 1991) «По-моему: стихи и речи» (My Way Speeches and Poems, Chicago University Press, 1999), «Со струнными» (With Strings, Chicago, 2001), «Республики реальности: стихи 1975-1995» (Republics of Reality: Poems 1975-1995, Sun & Moon, 2000), нечто вроде избранного за двадцать лет, «Женомуж» (Girly Man, Chicago University Press, 2006), недавно вышедшая «Атака сложных стихов», с подзаголовком «Книга эссе и изобретений» (Attack of the Difficult Poems. A Book of Essays and Inventions. Chicago University Press, 2011), а только что вышедший сборник стихов «Перерекогносцировка» (Recalculating, Chicago University Press, 2013) показал Чарльза Бернстина еще с одной стороны – как переводчика со многих языков – от Бодлера до Хлебникова и Мандельштама. Бернстин – один из основателей направления «языковой поэзии» («языковая школа»), теоретик, эссеист и один из самых ярких ее представителей; с 1978-го по 1981-й год совместно с Брюсом Эндрюсом он редактировал журнал «Я=З=Ы=К» («L=A=N=G=U=A=G=E»), а сейчас ведет радиопередачу «Внимательное слушание: поэзия и звучащее слово» (так называлась книга, которую недавно он составил и отредактировал), а также является главным редактором Электронного поэтического центра и соредактором «Пенсаунд» – аудиотеки Пенсильванского университета, где он является заслуженным профессором имени Ригана, хотя продолжает постоянно жить в Нью-Йорке. Усилиями Бернстина и его единомышленников поэзия в Америке восстановила свое исконное право – на декламацию, произнесение вслух и таким образом вернулась к одному из своих истоков – звуку как таковому. Американская языковая школа, делающая основной упор на форме, а не на содержании, как поэты неоднократно заявляли в своем журнале, основывается на идеях ОПОЯЗа и русской формальной школы, в частности на принципе «остранения», связывая его с «очуждением» Брехта и «обновлением» Паунда («make it new»). Чарльз Бернстин обожает Велемира Хлебникова (хотя и не читает по-русски) и собрал все книги переводов русского поэта на английский (а их немало). Бернстин увлеченно беседует о Маяковском, Крученых и признает, что не только поэты, но и русские художники, такие как Малевич, Татлин, Попова, Н. Гончарова, Родченко оказали на него огромное влияние. К слову сказать, жена Чарльза, художница Сьюзан Би, не только разделяет его взгляды и увлечения, но и совместно с ним занимается визуальной поэзией, оформляет его книги. Несмотря на то что он отмечен многими престижными премиями и званиями, такими как премия Национального Фонда искусств, фонда Гугенхайма и другими, а также избран в члены Академии Искусств и Наук США и в Академию поэзии, Бернстин далек от самовлюбленности и самоуспокоенности: в «запруженном толпами свете» политической и повседневной жизни он стремится отыскать истинные, а не рыночные ценности. Языковая поэзия ищет истину, восстанавливая корни и значения слов, даже сдвигая или деформируя их смысл совершенно в духе Хлебникова. «Заумь» Бернстина – это поиски смысла, скрывающегося за расхожими стереотипами, так называемым здравым смыслом или за официальной политической риторикой; в чем-то такой подход сродни Оруэллу, обнажившему фальшь «новояза», ибо язык при должном к нему внимании сам изобличает ложь «братства, равенства и свободы», будь то в устах Гитлера, Сталина или Мао, либо полуправду современной американской политики. Бернстин показывает возможность восприятия или, скорее, невозможность восприятия, расширяя границы того, что возможно воспринять. Он раздвигает не только границы языка, двигая его к пределу возможного, но и пределы самой реальности, доводя ее до предела понимания, так как его зрение зорко различает ирреальность и абсурдность окружающей нас жизни и он доводит ее до абсурда. Говорят, что те, кто лелеют иллюзии, рискуют их утратить, и на смену иллюзиям придет разочарование. Подобное разочарование испытали модернисты и авангардисты после Первой мировой войны. Однако Чарльз Бернстин – постмодернист, а по его последней формулировке из книги «Перерекогносцировка» (2013), «Постмодернизм: модернизм с глубоким чувством вины». С чувством вины соседствует чувство ответственности. Кроме того, у Бернстина есть противоядие против иллюзий и разочарования в них – убийственная и мужественная ирония. Его стихи столь ироничны, что некоторые даже называют его сатириком. Действительно, многие стихи Бернстина уморительны, и люди хохочут, слушая искусную игру словосмысла и звукосмысла. Однако потом – некоторые по крайней мере – погружаются в странную задумчивость и грусть, и оказывается, что они смеялись над собой. Бернстин сам «смеется сквозь невидимые миру слезы». Не случайно Мэрджори Перлофф, едва ли не самый выдающийся американский исследователь поэзии модернизма и постмодернизма, заметила: «Чарльз Бернстин один из лучших поэтов сегодня, и, конечно, сатириков. Его поэзия представляет собой основательную и глубоко своеобразную критику современных полуправд, речевых форм и способов выражения, и делает он это столь зримо и с таким замечательным чувством юмора, что у читателя захватывает дыханье – он одновременно и смеется, и плачет, потрясенный узнаванием». Стало быть, и я предлагаю русскому читателю ознакомиться с поэзией Чарльзя Бернстина и «подвергнуть знак испытанию». ИЗ КНИГИ «По-Моему»: Речи и стихи (1999) Эта строка Эта строка лишена чувств. Эта строка не более, чем иллюстрация европейской теории. Эта строка лишена темы. У этой строки нет ссылок кроме контекста этой строки. Эта строка посвящена только самой себе. У той строки нет смысла: слова ее мнимы, звуки неразличимы. Эту строку не заботит ни она сама, ни что-либо: она безразлична, безлична, непривлекательна и холодна. Эта строка элитарна, для понимания требует многолетнего изучения в отупляющих библиотеках, чтения эзотерических трактатов по темам, которые не выговорить. Эта строка отрицает реальность. Charles Bernstein This Line This line is stripped of emotion. This line is no more than an illustration of a European theory. This line is bereft of a subject. This line has no reference apart from its context in this line. This line is only about itself. This line has no meaning: its words are imaginary, its sounds inaudible. This line cares not for itself or for anyone else – it is indifferent, impersonal, cold, uninviting. This line is elitist, requiring, to understand it, years of study in stultifying libraries, poring over esoteric treatises on impossible to pronounce topics. This line refuses reality. Дорогой г-н Фанелли, Я видел ваше фото на станции метро 79-я улица. Вы сказали, что вам будут интересны мои замечания о состоянии станции. Г-н Фанелли, на станции 79-я улица масса строительного мусора, так что неприятно ждать дольше нескольких минут. Станцию можно было бы покрасить и может установить там новые динамики, чтобы понять объявления о задержках, которые всегда передают. Г-н Фанелли, много народа спит на станции 79-я улица & мне грустно от мысли, что у них нет дома. Г-н Фанелли, вам не кажется, что вы могли бы найти им более удобное место для отдыха? Довольно шумно в метро, особенно когда экспрессы проносятся мимо каждые несколько минут, когда ходят, конечно. Должен заметить, г-н Фанелли, на мой взгляд станция 79-я улица в довольно плачевном состоянии & по ночам иногда, когда ворочаюсь в кровати, думаю, что и у мира дела идут неважно & я гадаю, что случится, куда направляется наш головной вагон, если он куда-нибудь направляется, если есть у нас направление и вообще голова. Г-н Фанелли, не кажется ли вам, что если бы мы начали с 79-й улицы & сделали, что в наших силах, тогда, быть может, смогли бы, знаете, мне думается, двинуться оттуда дальше? Г-н Фанелли, когда я увидел ваше фото и надпись с просьбой о предложениях, я подумал, что если вы действительно хотите докопаться до причин неполадок, тогда, может, я должен был вам написать: может вы никогда и не заходили на станцию 79-й улицы, потому что слишком заняты управлением станциями на 72-й и 66-й улицах, может вы и не знаете о проблемах у нас на 79-й — я имею в виду грязь & частые задержки & чувство полного убожества, которым это место пропитано. Г-н Фанелли, вы дочитали до этого места письмо или вы получаете так много писем каждый день, что у вас нет времени уделить каждому пристальное внимание, на которое оно рассчитывает? Или я — единственный, кто откликнулся на приглашение снестись с вами & у вас просто не хватает опыта ответов на подобные письма? Сожалею, что не смог завладеть вашим вниманием, г-н Фанелли, потому что на самом деле верю, что если вы спрашиваете о замечаниях, тогда вы должны быть заинтересованы в том, чтобы отреагировать, что-то сделать — даже если должны — слишком сильное слово, которыми не стоит бросаться в данный момент. Г-н Фанелли, надеюсь вы не сочтете грубостью если я задам вам личный вопрос. Вы часто выходите из своего офиса? Вы ходите в кино или предпочитаете спорт — или может тихий вечер в ресторане по соседству? Много ли вы читаете, г-н Фанелли? Я не имею в виду просто Гиббона и тому подобное, но философию — много ли книг Ханны Арендт вы прочли или предпочитаете более идеологическую перспективу? Думаю, если бы я понял ваши истоки, г-н Фанелли, я мог бы написать вам более обоснованно и убедительно. Г-н Фанелли, выбираетесь ли вы из города — я имею в виду, на север штата, где Медвежья Гора или Монтаук? То есть, вы заметили, насколько неприятен воздух на станции 79-й улицы — так что мы могли бы как-то охладить воздух или установить систему очистки там? Г-н Фанелли, как вы думаете, можем ли мы встретиться и обсудить эти вещи лично? Есть еще несколько вопросов, которые мне хотелось бы обговорить с вами, если мне представится такая возможность, но мне не хочется об этом писать. Г-н Фанелли, мне нехорошо последнее время, и мне думалось, что личная встреча с вами могла бы изменить мой настрой, строй мыслей. Может, пообедаем вместе? Или может, встретимся после работы? Подумайте об этом, г-н Фанелли. Dear Mr. Fanelli, I saw your picture in the 79th street station. You said you'd be interested in any comments I might have on the condition of the station. Mr. Fanelli, there is a lot of debris in the 79th street station that makes it unpleasant to wait in for more than a few minutes. The station could use a paint job and maybe new speakers so you could understand the delay announcements that are always being broadcast. Mr. Fanelli – there are a lot of people sleeping in the 79th street station & it makes me sad to think they have no home to go to. Mr. Fanelli, do you think you could find a more comfortable place for them to rest? It's pretty noisy in the subway, especially with all those express trains hurtling through every few minutes, anyway when the trains are in service. I have to admit, Mr. Fanelli, I think the 79th street station's in pretty bad shape & sometimes at night as I toss in my bed I think the world's not doing too good either, & I wonder what's going to happen, where we're headed, if we're headed anywhere, if we even have heads. Mr. Fanelli, do you think if we could just start with the 79th street station & do what we could with that then maybe we could, you know, I guess, move on from there? Mr. Fanelli, when I saw your picture & the sign asking for suggestions I thought, if you really wanted to get to the bottom of what's wrong then maybe it was my job to write you: Maybe you've never been inside the 79th street station because you're so busy managing the 72nd street & 66th street stations, maybe you don't know the problems we have at 79th – I mean the dirt & frequent delays & the feeling of total misery that pervades the place. Mr. Fanelli, are you reading this far in the letter or do you get so many letters every day that you don't have time to give each one the close attention it desires? Or am I the only person who's taken up your invitation to get in touch & you just don't have enough experience to know how to respond? I'm sorry I can't get your attention Mr. Fanelli because I really believe if you ask for comments then you ought to be willing to act on them – even if ought is too big a word to throw around at this point. Mr. Fanelli I hope you won't think I'm rude if I ask you a personal question. Do you get out of the office much? Do you go to the movies or do you prefer sports – or maybe quiet evenings at a local restaurant? Do you read much, Mr. Fanelli? I don't mean just Gibbon and like that, but philosophy – have you read much Hannah Arendt or do you prefer a more ideological perspective? I think if I understood where you're coming from, Mr. Fanelli, I could write to you more cogently, more persuasively. Mr. Fanelli, do you get out of the city at all — I mean like up to Bear Mountain or out to Montauk? I mean do you notice how unpleasant the air is in the 79th street station — that we could use some cooling or air-filtering system down there? Mr. Fanelli, do you think it's possible we could get together and talk about these things in person? There are a few other points I'd like to go over with you if I could get the chance. Things I'd like to talk to you about but that I'd be reluctant to put down on paper. Mr. Fanelli, I haven't been feeling very good lately and I thought meeting with you face to face might change my mood, might put me into a new frame of mind. Maybe we could have lunch? Or maybe after work? Think about it, Mr. Fanelli. Из Книги «Перерекогносцировка» (2013) Складень Пестую своего пестуна, страшусь своего страха, пытаю свою пытку, одеваюсь в свою одежду, плачу своим плачем, расчесываю свою расческу, чищу свою щетку, затыкаю свою затычку, утишаю свою тихость, касаюсь своего касания, ненавижу свою ненависть, люблю свою любовь, вкушаю свой вкус, даю пощечину своей пощечине, срезаю свой срез, вью свое вервие, цепляю свою цепь, освещаю свое светило, нарекаю свое рекло, удивляю свое удивление, порочу свой порок, смеюсь своим смехом, плачу своим плачем, надеюсь своей надеждой, кричу своим криком, сыплю свой песок, обделываю свои дела, делю свою долю, улавливаю свой улов, целюсь в свою цель, мне не хватает моей нехватки, лицезрю свое лицо, позорю свой позор, ловлю свою ловушку, перегибаю свой перегиб, нуждаюсь в своей нужде, желаю свое желанье, скрываю свой покров, подхожу к своему подходу, укоряю свой укор, отсрочиваю свою отсрочку, раню свою рану, горюю своим горем, слагаю слоги в Слово, шокирую свой шок, рискую собственным риском, глаголю свой глагол, делаю свое дело, болею своей болью, коплю свои накопленья, закашиваю свою косушку, чередую свой черед, теряю свои потери, складываю свой складень, держу свою узду в узде, распогожу свою погоду, запасаю свои запасы, зрю свой зрак, реку свою речь, пестую свой перст, понимаю свое понятие, грешу своим грехом, свечу своим светом, отшелушиваю свою шелуху, валю свой валун, опустошаю свою пустоту, ломаю свой излом, заглатываю свой глоток, чешу свою чушь, временем отмеряю время, обуздываю свою необузданность, гневаюсь на свой гнев, закрашиваю свою краску, изъявляю свою волю, субсидирую свои субсидии, слой наслаиваю на слой. Charles Bernstein Fold I pet my pet, I fear my fear, I torment my torment, I wear my wear, I tear my tear, I comb my comb, I brush my brush, I hush my hush, I quiet my quiet, I touch my touch, I hate my hate, I love my love, I taste my taste, I slap my slap, I rip my rip, I rope my rope, I chain my chain, I sun my sun, I name my name, I surprise my surprise, I slur my slur, I laugh my laugh, I cry my cry, I hope my hope, I shout my shout, I sand my sand, I deal my deal, I share my share, I snare my snare, I aim my aim, I lack my lack, I face my face, I blame my blame, I trap my trap, I curb my curve, I need my need, I desire my desire, I cloak my cloak, I approach my approach, I reproach my reproach, I delay my delay, I hurt my hurt, I pain my pain, I word my word, I shock my shock, I risk my risk, I language my language, I act my act, I ache my ache, I stoke my stoke, I stash my stash, I turn my turn, I waste my waste, I fold my fold, I tether my tether, I weather my weather, I store my store, I eye my eye, I tongue my tongue, I finger my finger, I figure my figure, I sin my sin, I light my light, I shell my shell, I stone my stone, I void my void, I break my break, I gulp my gulp, I shit my shit, I time my time, I temper my temper, I anger my anger, I taint my taint, I will my will, I fund my fund, I ply my ply. Порыв ветра Из Дугласа Мессерли[1] Вожделение к фактам у медленной боли ускоряет транспортировку к земле трясению и громовержению против соблазна к и от некоего мерцания, пока скала рокочет ритм, чувства выпадают в осадок, чтоб заманить в ловушку отчаяние. Blown Wind after Douglas Messerli Slow pain’s lust of facts quickens transport into earth quake and bolt against temptation to, from certain flicker of as rock rattles rhythm, sentiments sediment to snare despair КУ (На) Хай[2] Форма — Это Раз Потом Два Три Содержание — Другое дело Важно тоже Нет? * Я иду домой Смертельно устал Сейчас Сползать Начинаю в дрему Неуклонно дома опять В то Просыпаюсь что Почти позабыл уже * Никто не ждет Время подведет Снова Тишина Все же Иссушает до дна Кость На ветру Торчит как гвоздь * Не доверять никогда никому ведет В никуда Ku(na)hay Form Is One Then Two Three Content Is Another Matter Altogether No? * I Go Home So Tired Now Slump Into My Slumber Once Again Wake To What I Almost Forgot * No One Waits Time Fails Again * Still The Quiet Sucks Me Dry A Bone Solitary Against the Wind * Trust No One Gets You Nowhere Как важно быть Бобом[3] Бобу Перельману[4] определение моего отвращения к изяществу. Недоверие Боба Бобоснованный непостижимый номинализм. туальная автобиографология. Боб- люзии. Бобовы классические сек- инкунабулы. щедрость. Вифлеем Боба. Бобово разумение Боба. Чрево вещание Боба. Бобов сюрреализм в будничной одежде. Бобова усложненность. Бобов соцреалистический очаровательный читатель. Сложность Боба иногда ты, непостоянный, но обезоруживающий, одиозная но работоспособность. Бобово прямое обращение к энтропическому гомеопатическому еврейству. Бобова беседа о Бобе. Сопротивление Боба. Тактический юмор Боба. Квемой & Мацзу.[5] Стратегия Боба Отчетливая нечитабельность. Боба The Importance of Being Bob characterization. of my aversion to grace. Bob’s distrust Bob’s considered numinous nominalism. tual autobiographology. Bob’s lusions. Bob’s concept- Bob’s classical sec- incunabula. generosity. Bob’s Bethlehem. Bob’s Bob’s discretion. Bob’s ventriloquism. Bob’s casual attire surrealism. Bob’s being difficult. Bob’s social realist charming, reader. Bob’s difficulty sometimes you, fickle yet disarming, odious but resilience. Bob’s direct address to entropic homeopathic Jewishness. Bob’s Bob’s talk. Bob’s resistance. Bob’s tactical humor. Quemoy & Matsu. Bob’s strategic Bob’s legible illegibility. Bob’s Источник стихотворения!: Отчетливая нечитабельность. Бобовы Квемой & Мацзу.[6] Стратегическое сопротивление Боба. Тактический юмор Боба. беседа Боба. Бобово гомеопатическое еврейство. Бобова энтропическая работоспособность. Прямое обращение Боба к тебе, непостоянный, но обезоруживающий, одиозный, но иногда очаровательный читатель. Трудность Боба быть трудным. Бобов соцреалистический сюрреализм. Бобово чревовещание. Повседневная одежда Боба Благоразумие Боба. Бобова щедрость. Вифлеем Боба. Бобовы инкунабулы. Бобово классическое от- шельничество. Бобова концеп- туальная автобиографология. Бобов непостижимый номинализм. Известное изящество Боба. Недоверие Боба к моему отвращению к раскрытию образа. The Importance of Being Bob characterization. of my aversion to grace. Bob’s distrust Bob’s considered numinous nominalism. tual autobiographology. Bob’s lusions. Bob’s concept- Bob’s classical sec- incunabula. generosity. Bob’s Bethlehem. Bob’s Bob’s discretion. Bob’s ventriloquism. Bob’s casual attire surrealism. Bob’s being difficult. Bob’s social realist charming, reader. Bob’s difficulty sometimes you, fickle yet disarming, odious but resilience. Bob’s direct address to entropic homeopathic Jewishness. Bob’s Bob’s talk. Bob’s resistance. Bob’s tactical humor. Quemoy & Matsu. Bob’s strategic Bob’s legible illegibility. Bob’s Source text for poem!: Bob’s legible illegibility. Bob’s Quemoy & Matsu. Bob’s strategic resistance. Bob’s tactical humor. Bob’s talk. Bob’s homeopathic Jewishness. Bob’s entropic resilience. Bob’s direct address to you, fickle yet disarming, odious but sometimes charming, reader. Bob’s difficulty being difficult. Bob’s social realist surrealism. Bob’s ventriloquism. Bob’s casual attire Bob’s discretion. Bob’s generosity. Bob’s Bethlehem. Bob’s incunabula. Bob’s classical sec- lusions. Bob’s concept- tual autobiographology. Bob’s numinous nominalism. Bob’s considered grace. Bob’s distrust of my aversion to characterization. Это Мгновение — ты Понимаешь, что стар, если те, кто кажутся тебе стариками, моложе тебя. Понимаешь, что стар, если крыша едет быстрее, чем машина. Понимаешь, что стар, если ночи длиннее, а сон короче. Понимаешь, что стар, если все твои дела в шляпе. Понимаешь, что стар, если вопли не слышны, а видны. Понимаешь, что стар, если серое небо несет тебе надежду. Понимаешь, что стар, если шелковые подчистки преследуют утренний свет. Понимаешь, что стар, если пыль оседает на пыль. Понимаешь, что стар, если смех издевается над собственной репризой. Понимаешь, что стар, если потери предшествуют цели. Понимаешь, что стар, если уши вянут быстрее, чем сирень в помойном ведре. Понимаешь, что стар, если может быть значит никогда. Понимаешь, что стар, если инкрустации украшают махинации. Понимаешь, что стар, если синева зеленее, а роса испарилась. Понимаешь, что стар, если старые сраженья кажутся неизбежными. Понимаешь, что стар, если каждый следующий шаг труднее, чем последний. Понимаешь, что стар, если от вздохов сожаления фальшивит арфа таинственности. Понимаешь, что стар, если лавина непоследовательностей тает в полях пустых обещаний. Понимаешь, что стар, если все, что предназначено судьбой, струится, как пар из канализационного люка. Понимаешь, что стар, если каждый час — тянется, а дни — убегают. Понимаешь, что стар, если манеры заменяют методы. Понимаешь, что стар, если мечты похожи на концерт по заявкам. Понимаешь, что стар, если прошлое превращается в оставшиеся впереди дни. Понимаешь, что стар, если думаешь, что отпечатки Пеш-Мерля и Ласко [7] созданы твоими детьми. Понимаешь, что стар, если красишь волосы в седой цвет, чтобы выделяться. Понимаешь, что стар, если можешь прочесть эти слова. Понимаешь, что стар, если твои знания отчуждаются от твоего опыта. Понимаешь, что стар, если тирания настоящего затмевает маскарад. Понимаешь, что стар, если вечные вехи тают, как сосульки. Понимаешь, что стар, если новизна кажется модерном, а незыблемые ценности свисают, как старые кроссовки с проводов. Понимаешь, что стар, если мгновенья бесценны, а часы — как свинец. Понимаешь, что стар, если невинность одета в покровы опыта. Понимаешь, что стар, если видишь свое отражение в зеркале, но отражение не видит тебя. Понимаешь, что стар, если кажется, что давние наваждения стали хуже. Понимаешь, что стар, если свет бессилен против тьмы, а зима не кончается. Понимаешь, что стар, если отбыл срок, равный пожизненному. Понимаешь, что стар, если даже свет рампы тускл. Понимаешь, что стар, если тебя определяют пределы. Понимаешь, что стар, если чувства становятся атмосферой, а атмосфера опьяняет. Понимаешь, что стар, если memento затмевает память. Понимаешь, что стар, если яркий свет истории ослепляет тебя. Понимаешь, что стар, если все твои достижения как утренняя роса. Понимаешь, что стар, если видишь солнце и благодаришь тени. The Moment Is You You know you’re old when the people who look old to you are younger than you are. You know you’re old when the crank case works better than the crank. You know you’re old when the nights are longer and the sleep shorter. You know you’re old when tarpaulin covers the boiler plate. You know you’re old when screams are seen but not heard. You know you’re old when the grey sky holds promise. You know you’re old when silken erasures haunt the morning light. You know you’re old when dust settles on dust. You know you’re old when laughter mocks its own reprise. You know you’re old when loss precedes purpose. You know you're old when lilacs languish in lard. You know you’re old when maybe means never. You know you’re old when tessellation embroiders larceny. You know you’re old when the blue is greener and the dew evaporated. You know you’re old when the old battles seem inevitable. You know you’re old when the next step is harsher than the last. You know you’re old when the wail of regret cripples the harp of inscrutability. You know you’re old when the avalanche of inconsequence evaporates in fields of empty promise. You know you’re old when all that is fated rises up before your eyes like steam from a man hole. You know you’re old when each hour awaits and days are fugitive. You know you’re old when manners replace methods. You know you’re old when dreams remind you of summer reruns. You know you’re old when time past becomes the days ahead. You know you’re old when you think that the handprints of Pech-Merle and Lascaux were made by your children. You know you’re old when you feel you need to highlight your hair with grey so you will look more distinguished. You know you’re old when you can read these words. You know you’re old when your knowledge separates itself from your experience. You know you’re old when the tyranny of the present obscures the masquerade. You know you’re old when indelible marks melt like icicles. You know you’re old when everything new seems retrofitted and the established monuments hang like discarded shoes on an electrical wire. You know you’re old when the moments are precious but the hours leaden. You know you’re old when innocence is shrouded in experience. You know you’re old when you can see yourself in the mirror but yourself cannot see you. You know you’re old when the long-time haunts seemed changed for the worse. You know you’re old when light is useless against dark and winter refuses to cede its hold. You know you’re old when time served is a life sentence. You know you’re old when even the limelight is dim. You know you’re old when limits define you. You know you’re old when sentiment is ambient and ambience intoxicates. You know you’re old when memento eclipses memory. You know you’re old when the bright light of history blinds you. You know you’re old when your accomplishments are like morning dew. You know you’re old when you see sun and thank shadows. Сегодня — последний день твоей жизни пока Я был счастливейшим отцом на свете пока не стал самым несчастным. Лошадей пристреливают, не так ли? В горах воздух так разряжен, что выговорить трудно твое имя. Мне снилось, что я барабан. Мне приснилось, что я школьник, который боится школы. Мне снилось, что я тонул. Вдалеке, обвал отразил все еще приглушенный свет. Точно наказание было недостаточным. Today Is the Last Day of Your Life ’til Now I was the luckiest father in the world until I turned unluckiest. They shoot horses, don’t they? In the mountains, the air is so Thin you can scarcely say your name. I dreamt I was a drum. In the dream, I dreamt I was a school boy afraid of school. I dreamt I was drowning. Far away, the crush of snow refracted the still muted light. As if punishment was not punishment enough. (Jan. 14, 2009) Вокруг опять синхроничность Все всегда начинается с того, что ты не был там, что прячется за участком, который продали за двойную цену — как в эхе, что отскочит в тебя, и рухнешь в рык поблекших туник, простертых на рояле под мотив давних утрат и новых амбаров, полных шпулек и шпилек. Я ставил этот диск раньше, но так он никогда не звучал, точно тебя задело, звучал, как шок в артишоке или служба в синагоге. Не вздумай даже идти туда, мы там были триллион раз, и я до сих пор не понимаю, как это связано, как по-твоему я должен понять или даже погрузиться по уши в твое заунывное остроумие. Все всегда начинается так, словно ты услышал это не слушая, где-то во внутренних мирах, внутри твоего невнимания, единственного места, где, как известно, рай соединяется в одно, за мгновение до того, как нужно палить ренту. Беда рядом со мной Был ли ты там? невзначай, плохо сформулированные & неуклюжие ценности не сбрасывают недвижности — зрит суставы & сброшенный груз на плаву (пенсия должника): несостоятельное сердцебиенье колотится перед паденьем — Иногда доводит до беды Штурвал колченог подручный— плут И выход лишь Шлеп-хлоп-хлюп Глубоки раны те & красны Все что знаем объемлет то что не узнаем вовек как гарпун но призрак кита кровью все же истек Беда рядом со мной На заре жизни моей был запах горелого целлофана но сегодня, но сего дня гниенье Ни где не была лучезарна так как на пляже том улыбка твоя Trouble Near Me Were You There? by chance, ill defined & awkward values uncast immobility – eyes the joints or jettisons drift (debtor’s pension): from those calls this insolvent throb who hears then falls – Sometimes It Causes Me to Tremble My rudder’s bow-leg My nipper’s gyp The only out is Flop – flap – flip Deep These Wounds & Red all we know impales what we never will like a harpoon the imaginary whale bleeding all the same Trouble Is Near Me In the morning of my life there was a smell of burning plastic but today, but today putrefaction No where is your smile more radiant than on this beach Перед уходом Мысли немеют, редеют, мертвеют перед уходом. Воспоминанья окрашены отчаяньем перед уходом. Кувшин с двумя озерами дрожит перед уходом. Огонь озаряет порывы лжи перед уходом. Завтра воровато, всегда — тогда, сейчас — никогда перед уходом. Провал заштрихован пунктиром дождя перед уходом. Трется гнев, грубо и сладостно, перед уходом. Так и не видел другую сторону сна перед уходом. Ничего не осталось, даже горя перед уходом. Склон, карта, и подъем до измора перед уходом. Камень, корень, ночь, ноктюрн, и прыжок перед уходом. Компас из костей и зубов перед уходом. Завершенье дел, бреда зверь, перед уходом. Покой протек, говорит нетерпенье перед уходом. Раздирает смех, из всех щелей — свеченье перед уходом. Ни звука, ни места, ни вверх, ни вниз перед уходом. Сочится дым и гарь и гной перед уходом. Мечешься в стихии стиха, как прошлой ночью, перед уходом. Не приближусь к схватке перед уходом. Ничего не исправить ничем перед уходом. Не заделать течь, сделок не сберечь перед уходом. Надежда — забор, в колодце —костер перед уходом. Не хлопнешь дверью сам, хлопнут и проклянут перед уходом. Бухта, борзая, голубки мелькнут перед уходом. Кориандр, кружев вязь, вязкая благодать перед уходом. Грааль Сатаны, рока пасть перед уходом. Всемирный след, потухший вулкан перед уходом. Отсрочка упадка, стойкий страх перед уходо Все тягуче медленно тянется перед уход Бери сейчас , когда оставили силы перед ухо Дай-ка отвяжу этот трос буксира перед ух Еще осталось один стежок простегать перед у Расчеты сокрыты в сугробе и снег глубок перед Не говори, ничего не слышу пере Смирно лежи, кто там песню поет пер Символ, залог, язвит перо пе Знаю немного, но это знаю п Асфальт в два ряда, мигает свет Before You Go Thoughts inanimate, stumbled, spare, before you go. Folded memories, tinctured with despair, before you go. Two lakes inside a jar, before you go. Flame illumines fitful lie, before you go. Furtive then morrow, nevering now, before you go. Lacerating gap, stippled rain, before you go. Anger rubs, raw ’n’ sweet, before you go. Never seen the other side of sleep, before you go. Nothing left for, not yet, grief, before you go. A slope, a map, insistent heave, before you go. Stone & stem, nocturne, leap, before you go. Compass made of bones & teeth, before you go. The wind up acts, delirium’s beast, before you go. Spilt quell, impatient, speaks, before you go. Rippling laughter, radiance leaks, before you go. No place, no sound, nor up, or down, before you go. Smokey, swollen seeps, before you go. Tossing in tune, just like last night, before you go. I’m nowhere near the fight, before you go. Nothing to make it right, before you go. It won’t congeal, no more deals, before you go. Hope a fence, well’s on fire, before you go. Slammed when you don’t, damned if not, before you go. A hound, a bay, a hurtled dove, before you go. Coriander & lace, stickly grace, before you go. [sic] Englobing trace, fading quakes, before you go. Devil’s grail, face of fate, before you go. Suspended deanimation, recalcitrant fright, before you g Everything so goddamn slow, before you Take me now, I’m feelin’ low, before yo Just let me unhitch this tow, before y One more stitch still to sew, before Calculus hidden deep in snow, befor Can’t hear, don’t say, befo Lie still, who sings this song, bef A token, a throw, a truculent pen, be Don’t know much, but that I do, b Two lane blacktop, undulating light Из новых стихов В Утопии в утопии нет правил и «чистая и простая уголовщина» премьер-министра Камерона оставлена как раз для таких политиков, как он. В утопии мартышка возлежит вместе с носорогом и призраки преследуют призраков, оставляя всех прочих отбиваться самим. В утопии терпишь поражение в битвах и в войне тоже, но там это меньше волнует. В утопии тебе никто ничего не говорит, но я вот что должен сказать. В утопии планы — украшения и ожидания растворяется в прихотях. В утопии есть ось. В утопии любовь при своих интересах может и проехаться с ветерком, но эрос за рулем. В утопии слова поют песни, а певцы слушают. В утопии 1 плюс 2 не равно 2 плюс 1. В утопии я и вы не то же самое, что вы и я. В утопии мы не занимаем Уолл-стрит, мы сами — Уолл-стрит. В утопии, все твердое замерзает, все тающее вытекает, а воздух исчезает в полуденном тумане без следа. 2012 In Utopia In utopia they don’t got no rules and Prime Minister Cameron’s “criminality pure and simple” is reserved for politicians just like him. In utopia the monkey lies down with the rhinoceros and the ghosts haunt the ghosts leaving everyone else to fends for themself. In utopia, you lose the battles and you lose the war too but it bothers you less. In utopia no one tells nobody nothin’, but I gotta tell you this. In utopia the plans are ornament and expectations dissolve into whim. In utopia, here is a pivot. In utopia, love goes for the ride but eros’s at the wheel. In utopia, the words sing the songs while the singers listen. In utopia, 1 plus 2 does not equal 2 plus 1. In utopia, I and you is not the same as you and me. In utopia, we won’t occupy Wall Street, we are Wall Street. It utopia, all that is solid congeals, all that melts liquefies, all that is air vanishes into the late afternoon fog. 2012 Charles Bernstein — Tr. by Ian Probstein The Lie of Art — Ложь искусства 2012 I don’t want innovative art. Не хочу новаторского искусства. I don’t want experimental art. Не хочу экспериментального искусства. I don’t want conceptual art. Не хочу концептуального искусства. I don’t want abstract art. Не хочу абстрактного искусства. I don’t want figurative art. Не хочу фигуративного искусства. I don’t want original art. Не хочу оригинального искусства. I don’t want formal art. Не хочу формального искусства. I don’t want emotional art. Не хочу эмоционального искусства. I don’t want nostalgic art. Не хочу ностальгического искусства. I don’t want sentimental art. Не хочу сентиментального искусства. I don’t want complacent art. Не хочу услужливого искусства. I don’t want erotic art. Не хочу эротического искусства. I don’t want boring art. Не хочу скучного искусства. I don’t want mediocre art. Не хочу посредственного искусства. I don’t want political art. Не хочу политического искусства. I don’t want empty art. Не хочу пустого искусства. I don’t want baroque art. Не хочу барочного искусства. I don’t want mannered art. Не хочу вычурного искусства. I don’t want minimal art. Не хочу минималистского искусства. I don’t want plain art. Не хочу простого искусства. I don’t want vernacular art. Не хочу языкового искусства. I don’t want artificial art. Не хочу искусственного искусства. I don’t want pretentious art. Не хочу претенциозного искусства. I don’t want idea art. Не хочу идейного искусства. I don’t want thing art. Не хочу предметного искусства. I don’t want naturalistic art. Не хочу натуралистического искусства. I don’t want rhetorical art. Не хочу риторического искусства. I don’t want dull art. Не хочу тусклого искусства. I don’t want rhapsodic art. Не хочу рапсодического искусства. I don’t want rigid art. Не хочу жесткого искусства. I don’t want informal art. Не хочу неформального искусства I don’t want celebratory art. Не хочу праздничного искусства. I don’t want cerebral art. Не хочу мозгового искусства. I don’t want formulaic art. Не хочу трафаретного искусства. I don’t want sardonic art. Не хочу сардонического искусства. I don’t want sadistic art. Не хочу садистского искусства. I don’t want masochistic art. Не хочу мазохистского искусства. I don’t want trendy art. Не хочу модного искусства. I don’t want adolescent art. Не хочу подросткового искусства. I don’t want senescent art. Не хочу старческого искусства. I don’t want grumpy art. Не хочу сварливого искусства. I don’t want happy art. Не хочу счастливого искусства. I don’t want severe art. Не хочу сурового искусства. I don’t want demanding art. Не хочу требовательного искусства. I don’t want tempestuous art. Не хочу бурного искусства. I don’t want incendiary art. Не хочу зажигательного искусства. I don’t want commercial art. Не хочу коммерческого искусства. I don’t want moralizing art. Не хочу нравоучительного искусства. I don’t want transgressive art. Не хочу греховного искусства. I don’t want violent art. Не хочу жестокого искусства. I don’t want exemplary art. Не хочу образцового искусства. I don’t want uplifting art. Не хочу ободряющего искусства. I don’t want degrading art. Не хочу принижающего искусства. I don’t want melancholy art. Не хочу меланхолического искусства. I don’t want chaotic art. Не хочу хаотического искусства. I don’t want provocative art. Не хочу провокационного искусства. I don’t want self-satisfied art. Не хочу самодовольного искусства. I don’t want nurturing art. Не хочу воспитывающего искусства. I don’t want genuine art. Не хочу неподдельного искусства. I don’t want derivative art. Не хочу производного искусства. I don’t want religious art. Не хочу религиозного искусства. I don’t want authentic art. Не хочу аутентичного искусства. I don’t want sincere art. Не хочу искреннего искусства. I don’t want sacred art. Не хочу священного искусства. I don’t want profane art. Не хочу светского искусства. I don’t want mystical art. Не хочу мистического искусства. I don’t want voyeuristic art. Не хочу войеристического искусства. I don’t want traditional art. Не хочу традиционного искусства. I don’t want expectable art. Не хочу ожидаемого искусства. I don’t want hopeful art. Не хочу обнадеживающего искусства. I don’t want irreverent art. Не хочу непочтительного искусства. I don’t want process art. Не хочу описательного искусства. I don’t want static art. Не хочу статического искусства. I don’t want urban art. Не хочу урбанистического искусства. I don’t want pure art. Не хочу чистого искусства. I don’t want ideological art. Не хочу идеологического искусства. I don’t want spontaneous art. Не хочу спонтанного искусства. I don’t want pious art. Не хочу благочестивого искусства. I don’t want comprehensible art. Не хочу постижимого искусства. I don’t want enigmatic art. Не хочу непостижного искусства. I don’t want epic art. Не хочу эпического искусства. I don’t want lyric art. Не хочу лирического искусства. I don’t want familiar art. Не хочу знакомого искусства. I don’t want alien art. Не хочу чужого искусства. I don’t want human art. Не хочу человеческого искусства. Автобиография экс-жида[8] Я так устал от споров. Пора пере- порхнуть. Но никак не дают. Мать их так. 2013 Autobiography of an Ex-Kike I am so tired of arguing. time to cross over. But they just won’t let me. Fuck ’em. 2013 Charles Bernstein Fado after Quem dorme à noite comigo? by Reinaldo Ferreira (1922-1959) Who sleeps with me at night’s My secret, but if you must I’ll tell you: Fear sleeps with me – Just fear, which suddenly Cradles me in the see-sawß Of loneliness, with a silence That talks with treacherous Voice, stalking at reason. What shall I do when lying – Staring at the void, screaming Into space? Who is asleep Beside me, cold as Lazurus? Scream? Who can save me From what’s inside me And waits to kill me? I know it waits At the edge of the bridge. Чарльз Бернстин Фадо (Фатум) Блюз (Из “Quem dorme à noite comigo?” Рейнальдо Феррейра, 1922-1959) Kто ночью рядом спит — Секрет мой, если жаждешь, Скажу тебе: мой Страх — Да, просто страх — внезапно Он в люльке одиночества Начнет качать в молчанье, Коварным голосом маня, Преследуя меня. Что делать мне в кровати — В пространство ли кричать, Лежать, глазея в пустоту? Кто рядом спит со мной, Как Лазарь, ледяной? Кричать? Спасусь ли от того, Кто ждет внутри меня Чтобы убить? Он, знаю, Ждет на краю моста. Перевел с английского Ян Пробштейн Reinaldo Ferreira (1922-1959) Quem dorme à noite comigo? Quem dorme à noite comigo? É meu segredo, é meu segredo! Mas se insistirem, desdigo. O medo mora comigo, Mas só o medo, mas só o medo! E cedo, porque me embala Num vaivém de solidão, É com silêncio que fala, Com voz de móvel que estala E nos perturba a razão. Que farei quando, deitado, Fitando o espaço vazio, Grita no espaço fitado Que está dormindo a meu lado, Lázaro e frio? Gritar? Quem pode salvar-me Do que está dentro de mim? Gostava até de matar-me. Mas eu sei que ele há-de esperar-me Ao pé da ponte do fim. Из “Quem dorme à noite comigo?” Рейнальдо Феррейра, 1922-1959 Кто спит по ночам со мною Кто спит по ночам со мною — Это тайна моя, тайна моя, Но если требуешь, открою: Мой Страх объял меня — Да просто страх — внезапно Он в люльке одиночества опять Начнет качать в молчанье, Начнет меня качать, Коварным голосом маня, Преследуя меня. Что делать мне в кровати — В пространство ли кричать и Лежать, лишь в пустоту глазея? Кто рядом спит со мной, Как Лазарь, ледяной? Спастись ли от того сумею, Кто ждет, чтобы убить меня, Живя внутри меня? Он, знаю, ждет меня Там, на краю моста. Перевел с португальского Ян Пробштейн *** * Предыдущие подборки стихов Чарльза Бернстина в переводе Яна Пробштейна были опубликованы: «Иностранная литература». 2011. № 6. С. 165-171. НЛО 2011. № 110. Статья: http://www.nlobooks.ru/node/1091 В электронных журналах: Гефтер: http://gefter.ru/archive/11450 «Облака», Таллинн, Эстония. 3-4 2013 (31.12.2013) http://www.oblaka.ee/journal-new-clouds/3-4-2013/чарльз-бернстин-софист-избранные-сти/ «Сетевая словесность»: http://www.netslova.ru/bernstein_ch/stihi.html В журналах: Окно (http://okno.webs.com/No10/bernstein.htm), «Журнале Поэтов» 2011, № 12 (33), 9 (41), 2012, 45-я параллель: http://45parallel.net/charlz_bernstin/pererekognostsirovka/ Сайт Чарльза Бернстина: http://epc.buffalo.edu/authors/bernstein/ Переводы на другие языки, в том числе и на русский: http://epc.buffalo.edu/authors/bernstein/index2.html#translations В Пенсильванском университете: http://writing.upenn.edu/bernstein/ Примечания [1] Дуглас Мессерли (р. 1947) — поэт, профессор, издатель, в 1976 г. начал издавать журнал «Сан анд Мун» (Солнце и луна), который перерос в издательство, где были опубликованы многие книги Чарльза Бернстина, а затем издательство «Грин Интегер» (Зеленая цельность). Живет в Лос-Анджелесе. [2] КУ (На) Хай — хайку наизнанку, форма, изобретенная Чарльзом Бернстином: 3-строчные строфы состоят из 1—2—3— 3-2-1 слов. [3] Это стихотворение-перевертыш, следующий за ним ключ, первичное стихотворение, вывернуто наизнанку. Читать следует с конца. [4]Боб Перельман (р. в 1947) — поэт, связанный с школой («L=A=N=G=U=A=G=E»), автор 15 стихотворных сборников, критик, профессор Пенсильванского университета, где также, как Бернстин, преподает английскую и американскую поэзию и поэтику. [5] Квемой (Цзиньмэнь) и Мацзу — острова в Тайванском проливе у берегов Китая, которые остались в руках правительства Чан Кайши. [6] Квемой (Цзиньмэнь) и Мацзу — острова в Тайванском проливе у берегов Китая, которые остались в руках правительства Чан Кайши, несмотря на то, что они ближе к материку, чем к Тайваню; КНР во главе с Мао Цзе Дуном за них решила не сражаться. [7] Пеш-Мерль — одна из знаменитых французских пещер, где были обнаружены памятники доисторического искусства эпохи палеолита (16 000 лет назад), открытая для публичного доступа. Живописные и гравировальные работы, найденные в пещере Ласко в Перигоре, еще древнее — они появились примерно в XVIII—XV тысячелетии до н. э. [8] Аллюзия на "Autobiography of an Ex-Colored Man" by J W Johnson. Напечатано в журнале «Семь искусств» #12(58)декабрь2014 7iskusstv.com/nomer.php?srce=58 Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer12/Probshtejn1.php