ГАЛИНА ГОРДЕЕВА
ЦВЕТЕТ КАЛИФОРНИЙСКИЙ МАК
Стихи
Из старой тетрадки
Забыв и райские напевы,
И вкус запретного плода,
Хотя б во сне ты помнишь, Ева,
На сон похожие года?
И милосердный ангел ночи,
Сложив бессонные крыла,
Тебе печально глянет в очи,
И вновь его сокроет мгла…
На что вы, сны? Под сводом гулким
Адам измотанный храпит,
Голодный Авель хнычет в люльке
И Каин радостно вопит.
* * *
И снова прошлое пришло
И в будущем осталось,
И с мест своих добро и зло
Не сдвинулись. И старость
Живет отдельно от меня –
Мы с ней пока соседки:
Зайдет, присядет у огня,
Но встречи наши редки;
Нам есть о чем поговорить,
Но лучше нам молчится.
Нас надо вовремя укрыть
Непаханой землицей,
Нам надо вовремя простить
Сомненья и ошибки…
О Господи, о чем грустить?
Все основанья зыбки,
Весь мир на кончике иглы –
Вот-вот она воткнется!
Но голос из кромешной мглы
Упрямо раздается.
ГОРДЕЕВА Галина Николаевна ‒ поэт и литературный критик, член СП СССР. Публиковалась в «Новом мире», «Литературном обозрении» и других московских журналах. Автор сборников лирики «Печать» (М., 1998) и «Почерк» (М., 2001). В «Ковчеге» печатается впервые. Живет в Чебоксарах.
© Гордеева Г. Н., 2015
Он так поет, что наконец
Мне виден в полный рост певец:
С гитарой золотою,
В своем ромашковом венце,
С улыбкой нежной на лице
И с вечной песней о кольце,
Которого не стою…
* * *
Я обожаю переклички,
Цитаты, рифмы, повторенья –
Плоды заведомой привычки,
Ошибки меркнущего зренья.
Мне жаль, что я не живописец,
Что мне канон почти не писан,
А то с каким бы я усердьем
Собаку верную писала
У ног брачующейся пары
И кошку, дремлющую чутко, –
Символ коварства и измены, –
На алой бархатной подушке
В углу картины помещала…
И яблоко в руке Адама,
И ласточка в июльском небе –
Все говорит мне о свободе,
Зовущей к вечному ответу…
Всё говорит мне о Володе,
О друге юности воспетой…
* * *
Позови меня, дружок,
Сядь со мной на бережок,
Замани на быстру речку,
Обмани мое сердечко,
Подтолкни меня чуть-чуть…
И оплакать не забудь.
* * *
Кто вырастил есенинских детей?
Кто Бабеля младенца спас от Ирода?
Да – Мейерхольд, Иванов… Без затей,
Не думая, что это им зачтется,
А просто так – без выгоды, без выбора.
Но им зачлось. На длящемся суде
Им все грехи отпущены, забыты.
А тот, кто мучил и губил людей,
Горит в аду. Горит. И не спасется.
* * *
Да, наверно, это милость –
Серым золотом горя,
К нам пришло и загостилось
Солнце, солнце ноября.
* * *
Ах, матушка Зима, все до поры...
Печально мне, что все твои дары
Нейдут мне впрок: и снега одеянье
Слепящее, и свежее дыханье
Предутреннего ветра, и балет
Метелицы, на пальчиках летящей, ‒
Живут во мне лишь мукой цепенящей,
Мерцающей... Ни в чем отрады нет.
* * *
...Я этот стих ценю за постоянство,
За строгое, но пышное убранство,
За осторожный, но спокойный шаг,
За вольную, но точную повадку...
Я с ним делю пристрастие к порядку.
Люблю его летящий алый стяг ‒
Высокой доблести неотменимый знак.
* * *
...Господь, не оставляешь Ты меня
Своими испытаньями простыми.
Вот боль ‒ стерпи. Вот нелюбовь ‒ снеси.
Вот одиночество ‒ переживи без стона.
* * *
В песок все уходит, в подзол,
В суглинок, в бесплодную землю...
Не надо, не плачь обо мне ‒
Ведь я о тебе не заплачу,
Когда буду там, где ни слез,
Ни боли, ни страха не будет.
Вот в это я верю всерьез.
Судьба обо мне позабудет.
О чем же ей помнить? Со мной
Уже ничего не случится.
* * *
Денек занимается хмурый,
Такой небогатый денек,
Покрытый линялою шкурой,
Облезлый, сутулый, понурый,
Твердящий постылый урок.
Звенит комаришка приблудный,
Уколет и снова звенит.
Денек занимается скудный,
Как будто подержанный, нудный,
И пуст, и невзрачен на вид.
Побудь же со мной, горемыка, ‒
Кому еще нужен такой?
Вот видишь, поставлено лыко
Твое в эту строчку. Сиди-ка,
Пока не наступит другой.
Кто знает, на что он наступит,
К чему обернется спиной,
Какие обиды искупит,
Какое яичко облупит...
Он будет не ты, но ‒ иной.
Быть может, он милость, и благо,
И свет нам с тобой принесет...
А ты не горюй, бедолага, ‒
Терпение нам и отвага
Достались на долю. Бумага ‒
Для рифмы. И горняя влага,
Которая в жилах течет.
* * *
Ты мертв, и ты не виноват.
А я жива и виновата.
Оставила когда-то брата,
Или меня покинул брат?
Теперь, конечно, ничего
Не изменить. Осталась тайна,
Мне приоткрытая случайно,
Да этих песен волшебство.
* * *
Первый подаренный мне цветок ‒
Красная роза на длинном стебле.
Последний ‒ тоже.
А я люблю совсем другие цветы.
Первого моего мужчину
Звали Геннадий,
Последнего ‒ Анатолий.
А я люблю совсем другие имена.
Жизнь сложилась так, как сложилась.
Завишу от близких, завишу от дальних.
А хотелось... Мало ль чего хотелось.
Надо было уйти в монастырь.
Тогда зависела бы только от себя и от Бога.
Впрочем, разве сейчас не то же самое?
* * *
Что ты ищешь, что ты можешь,
Для чего меня тревожишь,
Комариный звон тоски?
Для чего мне жжешь виски,
Пальцы гнешь, судьбу коробишь?
Врешь, не выйдет, не озлобишь,
Не смутишь, не замутишь
Этим запредельным свистом,
Этим звоном серебристым,
Зовом, вязнущим в золе...
Что ты прячешься во мгле?
* * *
Им было бы о чем поговорить
Шекспиру Пастернаку и Эсхилу
Печален мир и всех возьмет могила
И все-таки за что благодарить
Всегда найдется если поискать
Домашний хаос перебрав по нитке
По щепке по щепотке все пожитки
Перетряхнув ‒ о радость ‒ увидать
Лицо на снимке брошенную строчку
Забытый смысл потерянный ответ
Ты над судьбою бьешься в одиночку
А здесь и утешенье и совет
Под спудом кроются лишь не ленись порыться
Ты царь земли в сем прахе и пыли
Ты станешь ими не успев проститься
а сам прости и долго жить вели
* * *
Последний теплый день в году
Наутро дождь под вечер слезы
Еще неясные угрозы
Холодная зола в аду
Последний светлый день в году
Назавтра мгла туман смятенье
Синиц простуженное пенье
Холодная зола в аду
* * *
Улица городская
что про тебя я знаю
ты ведь в мое окошко
видна мне совсем немножко
снегом ты припорошена
рекламою огорожена
гудишь не зная покоя
так вот рокот прибоя
не слышен жильцу прибрежья
сегодня твое многоснежье
растаяло растопилось
пенье птичье как милость
сквозь ропот этот пробилось
Какие птицы поют в феврале?
* * *
Я знаю, как выглядит мир без меня.
Он точно такой же. И вовсе зиянья
В нем нет никакого. Сомкнулись края,
Плева заросла. Ни рубца, ни намека,
Ни тени, ни эха того, что когда-то
Я в этом пространстве была.
И вернуться
Уже не придется – захлопнута дверь.
* * *
Цветет калифорнийский мак
Он золотой как солнце лета
Ни от кого не ждет ответа
Цветет себе за просто так
Эшшольция его зовут
Таких и слов-то не бывает
Цветет себе и знать не знает
Как мы его прозвали тут
* * *
Скажи-ка мне, милая, где ты ночуешь теперь,
На чью ты подушку ложишься щекою прохладной?
А прежде сюда приходила… о, как это было отрадно
И наши ночные беседы и в мир приоткрытая дверь
И взгляд немигающий звезд и шуршанье листвы
И голос неведомой птицы, и ветра дыханье
И все это было предвестье, пророчество и обещанье
Рождения рифмы, восхода строки, созреванья строфы…
* * *
Всю ночь шел дождь.
А утро вышло ясным.
И так ему обрадовались птицы,
И так они звенели и свистели,
Что показалось – это не октябрь,
Уже к концу идущий и Покров
Отметивший, а лишь апрель
В начале самом…
О, когда б не знать,
Что светлый праздник омрачен заране,
Что гибельна грядущая свобода
Для тех, кто просидел полжизни в клетке.
Так принято: на волю отпускать
Веселых пленниц в честь святого чада,
Едва зачатого. И вот они трепещут,
И свиристят, и бьются, и взывают
В предчувствии смертельного полета,
А мы вины не чуем никакой –
Ведь мы же им свободу даровали.
