«Шлиссельбургская нелепа» (император Иван VI) *+3

Чтобы понять трагическую судьбу российского императора-младенца Ивана Антоновича (род. в августе 1740 г. ум. в июле 1764 г , царствовал с октября 1740 г. по ноябрь 1741 г.), необходимо отойти вглубь истории. Так и поступим. Второй царь династии Романовых Алексей Михайлович Тишайший был женат дважды: на Марии Милославской, потом на Наталье Нарышкиной. От Милославской сыновья Алексея Михайловича в большинстве были хворыми. Не составлял исключения и наследовавший ему старший сын Федор Алексеевич. Царствовал он недолго: вступил на престол в 1676 г., а через шесть лет, в возрасте немногим более 20 лет бездетным скончался (1682 г.). После него остались два наследника престола: от Марии Милославской – 15-летний Иван (род. в сент. 1666 г.) и от Натальи Нарышкиной – 10-летний Петр (род. в июне 1672 г. ). Кому же царствовать? Как будто бы Ивану: он старший, но здоровьем не отличался, государственными делами мало интересовался, к тому же сразу началась тяжба между Милославскими и Нарышкиными. И те, и другие делали все, чтобы продвинуть «своего» кандидата: Милославские – Ивана (и стоявшей за ним Софью), Нарышкины – Петра. Обе стороны рассчитывали заручиться поддержкой Стрелецкого войска – силой влиятельной в военном и политическом отношении. В конце концов нашли некий компромисс: пусть царствуют оба – и Иван (под именем V) и Петр Первый, причем «старшим» царем (по возрасту) объявлялся Иван. Правительницей же стала их сестра Софья (из рода Милославских) – женщина волевая и честолюбивая, сама вынашивавшая широкие политические планы. За будущими грандиозными реформами Петра, его историческими победными баталиями на суше и на море подзабылся сводный брат Петра – Иван V. «Ивановны» Больше всего красивого и благодушного Ивана V занимали дела семейные. Сам он ничем особым не отличился (умер в январе 1696 г. 30 лет от роду), но вот потомство его сыграло в истории России заметную роль. Иван V был женат на Прасковье. Салтыковой, которая родила пятерых детей и все были дочери: Екатерина, Анна, Прасковья, Мария, Феодосия. Но Мария и Феодосия умерли в младенчестве. Между тем, правительница Софья 1689 г. сошла с политической сцены. Один из стрелецких бунтов, спровоцированных ею же против выросшего Петра, окончился для нее заточением в Новодевичий монастырь. В отличии от Софьи с ее политическими планами, дочери Ивана V – Анна, Екатерина и Прасковья – политической роли играть не собирались. В высших кругах на них и не обращали особого внимания, не без пренебрежения «скопом» называли «ивановнами» Петр (после смерти Ивана) старался выдать племянниц замуж за немецких герцогов и курфюрстов, обеспечивая невест всем необходимым, ибо знал : женихи не из богатых. В этом, конечно, как бы теперь сказали, имелась политическая «составляющая»: Петру нужны были союзники в войне со Швецией для реализации своей главной цели - «ногою твёрдой стать при море». Старшую дочь Ивана V Екатерину выдали за Мекленбург-Шверинского герцога – Карла-Леопольда, но cупруги скоро рассорились, и Екатерина в 1722 г из Ростока вернулась в Россию. Среднюю дочь Ивана V – Анну – отдали за Курляндского герцога – Фридриха-Вильгельма, который уже через несколько месяцев скончался от перепоя. Анна Ивановна осталась жить в Митаве, утешаясь со своим фаворитом Эрнестом Бироном. Лишь младшая Прасковья вышла за «своего» – русского генерал-аншефа И. Дмитриева-Мамонова. И, вероятно, незаметно прошли бы жизни Анны и Екатерины Ивановных, если бы не поворот событий в России. Кондиции для Анны Ивановны После смерти Петра I (январь 1725 г.) два года царствовала его вторая жена, бывшая прибалтийская крестьянка Марта Скавронская, в православии Екатерина I. Наследником ее стал внук Петра I – Петр II (сын Алексея, приговоренного к казни и погибшего при неизвестных обстоятельствах в крепостном каземате). Но в январе 1730 г. 15 лет от роду он умер от оспы. В Петербурге собрался Верховный Тайный Совет. Он образовался еще в 1726 г., после смерти Петра, и состоял из 8 человек. Теперь к ним добавили еще двоих: князей Д. Голицына и В. Долгорукова. Это были люди из числа вельмож времен царствования Петра и императрицы Екатерины I. Многие из них устали от «крутого» петровского властвования и желали теперь «спокойно почивать на лаврах». Они считали, что следует обратиться к наследникам полузабытого царя Ивана V, брата Петра, лучше всего к курляндской герцогине, вдовствующей Анне Ивановне (о Екатерине говорили, что она «склонна к вину и любви»). Анна Ивановна была малопривлекательна, излишне полна, но умела поддерживать хорошие отношения со многими вельможами. В характере ее сочеталась, с одной стороны, тяга к иностранной роскоши и, с другой – приверженность к русской старине и его шутовству едва ли не языческого характера. При этом Анна Ивановна легко превращала в шутов и шутих даже весьма высоких вельможных лиц. Но главное состояло в том, что, по расчетам некоторых «верховников», давняя отдаленность Анны Ивановны от России могла значительно содействовать фактическому их правлению в России. «Воля ваша, – говорил Голицын «верховникам», членам Сената, Синода, генералам, представителям высшего дворянства, - только надобно и нам себе полегчать». На этот случай («чтобы и себе полегчать») «верховники» составили 10 так называемых кондиций, подписанием которых власть Анны Ивановны значительно ограничивалась. Она не могла вступать в супружество, определять наследника престола, объявлять войну и заключать мир, устанавливать налоги, назначать на высокие посты и др. По более поздним мнениям, например, П. Струве, если бы кондиции вошли в силу, это могло означать, что Россия вступила бы на путь развития конституционной монархии. 19 января 1730 г. князья Голицын, Долгорукий и генерал Леонтьев повезли кондиции в Митаву, где находилась Анна Ивановна. Зачитывал кондиции князь Василий Долгорукий. 3 февраля 1730 г. посланцы вернулись с письмом Анна Ивановны, в котором она заявляла, что «намерилась принять державу и правительствовать». В конце письма перечислялись все кондиции, подписанные Анной Ивановной и приписка ее рукой: «По сему обещаю все без всякого изъятия содержать». «Верховники» возликовали. Но скоро выяснилось, что слишком рано. Одни (в Сенате, Синоде, в генеральской среде и др.) требовали расширения членства Верховного Тайного Совета, другие же решительно выступали против «кондиционного» управления страной. Так, например, бывший казанский губернатор, затем кабинет-министр А. Волынский (впоследствии жестоко казненный) писал: «Слышно здесь, что делается у вас или уже сделано, чтоб быть у нас республике. . . . Боже сохрани, чтобы вместо одного самодержавного государя не сделалось 10 самовластных и сильных фамилий. Так мы – шляхетство – совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничества и милости у всех искать». Началось нечто смуты в «верхах». Наконец, 15 февраля 1730 г. Анна Ивановка торжественно въехала в Москву. Две группы – Верховный Тайный Совет с его кондициями – и противники Совета стремились всеми силами перетянуть Анну Ивановну, уже императрицу, на свою сторону. Встретившись с Анной Ивановной подали ей прошение, в котором говорилось, что «в означенных пунктах заключаются обстоятельства, заставляющие опасаться впредь для народа событий неприятных, которыми враги отечества могут воспользоваться», и просили это прошение подписать. Анна Ивановна, кажется, колебалась, но находившаяся рядом наготове с чернилами и пером сестра Екатерина (герцогиня Мекленбургская) сказала: «Нечего тут думать, государыня! Извольте подписать». Анна Ивановна подписала, и это был первый шаг к уничтожению кондиций Верховного Тайного Совета, которые она приняла в Митаве. Между тем, численность противников кондиций неуклонно возрастала. Их представители явились к Анне Ивановне и ей было передано прошение (со 150-ю подписями) «принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к вашему императорскому величеству от Верховного Совета и подписанные Вашей Величества рукою пункты уничтожить». Анна Ивановна тут же разыграла сцену невероятного удивления. «Как! – воскликнула она. – Разве то, что мне прочитал в Митаве князь Ввсилий Лукич и то, что я там подписала – это не выражало мнение народа?!» Ей ответили, что это было совершенно не так. Тогда она приказала принести ей эти «митавские кондиции» и при всех собравшихся «изволила, приняв, разорвать». «Тут же велено было сочинить вновь присягу о самодержавии ее Величества». Император-младенец и регентша Анна Леопольдовна Когда Анна Ивановна стала русской императрицей, ей было 37 лет. Желающих бракосочетаться с ней имелось немало. Но она решила не выходить замуж с тем, чтобы после нее российский престол сохранился только за наследством ее отца – Ивана V. Наиболее подходящей кандидатурой была ее племянница (дочь сестры Екатерины, выданной замуж за герцога Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского). Но брак этот, как мы уже писали, оказался неудачным. Карл-Леопольд проявил себя сатрапом и самодуром, и в 1722 г. Екатерина вернулась в Россию, поселившись в Измайлове. Вернулась не одна, а со своей 3-х летней дочерью Елизаветой-Екатериной-Христиной (род. в 1718 г.), которую при обращении в православие назвали Анной Леопольдовной. Императрица Анна Ивановна любила племянницу, окружала ее по тем временам образованными людьми, среди которых был человек таких высоких познаний, как Феофан Прокопович. Благодаря им, Анна Леопольдовна, говоря словами Пушкина, стала «русскою душой» Когда же она вошла в «невестинский возраст», на ее руку и сердце объявились два претендента: герцог Антон-Ульбрихт Брауншвейг-Люнебургский и 16-летний сын фаворита императрицы Анны Ивановны Бирона - Петр. Собственно, претендовал не столько сам сын, сколько за него старался отец – сам Бирон. Понимая, что Анна Леопольдовна как родная племянница императрицы Анны Ивановны может стать ее наследницей, женитьбой на ней своего сына Бирон рассчитывал приблизиться к российскому престолу. Но Анна Леопольдовна решительно отклоняла притязания Бирона. Склоняясь к желанию Анны Ивановны, она согласилась на брак с герцогом Антоном-Ульбрихтом Брауншвейг-Люнебургским, хотя тоже не была к нему слишком расположена. Он был непритязателен внешне, но хорошо по тем временам образован, проявлял себя смелым боевым офицером. Так в 1737 г. он отличился при штурме Очакова. 12 августа 1740 г. Анна Леопольдовна родила сына, названного Иваном Антоновичем. Время шло. Императрица Анна Ивановна стала тяжело болеть. В ее окружении шли лихорадочные споры, кому же в России после нее быть царем. Наконец, воля умиравшей императрицы была выражена. 5 октября 1740 г. наследником – императором объявлялся двухмесячный сын Анны Леопольдовны и Антона-Ульбрихта Брауншвеийг-Люнебургского Иван Антонович. До достижения 17-летнего возраста регентом при нем назначался Бирон. В уставе о регентстве говорилось, что Бирону дается «полная мочь и власть… управлять все государственные дела, как внутренние, так и внешние». Это, конечно, было обидным и оскорбительным для родителей. Назначение Бирона регентом вообще вызвало широкое недовольство. Выходило так, что фактическая власть в стране попадала в руки иностранца - немца, давно, «кривым» путем пробравшемся на самую высоту империи. Особенно роптала гвардия. Там ждали похорон Анны Ивановны, чтобы начать действовать против назначенного ею биронова регентства. Говорили, что подпись Анны Ивановны под назначением Бирона вообще подделана и что лучше всего, если регентшей станет мать младенца-императора Анна Леопольдовна или, в крайнем случае, регентом его отец – Антон-Ульбрихт Брауншвейгский. Конечно, Бирон не мог не знать, что вражда против него возрастает. Первое, что он стал пытаться – это выжить Анну Леопольдовну и все брауншвейгское семейство из России. Вместо маленького Ивана Антоновича он намеревался пригласить в Россию сына умершей в 1728-м г. дочери Петра I Анны Петровны – Карла-Петера-Ульриха Гольштейн-Готторпского (будущего императора Петра III), надеясь через него укрепить свое положение. Но Анну Леопольдовну поддержали гвардейские офицеры, возглавляемые фельдмаршалом Х. Минихом. Раньше он поддерживал Бирона, но теперь, поняв, что его фавор кончается, принял сторону Анны Леопольдовны… 8 ноября 1740 г. ночью группа офицеров и солдат, руководимая Минихом, ударами прикладов разбудила Бирона. Он попытался было отбиваться, тогда его скрутили, засунули в рот носовой платок, завернули в одеяло, и потащили через комнату с гробом императрицы Анны Ивановны. Прямо из дворца бывшего любимца императрицы отправили на гауптвахту. Ранним утром Миних доложил Анне Леопольдовне, что все обошлось вполне благополучно. Бирон был приговорен к четвертованию, однако, как говорилось в манифесте Анны Леопольдовны, «по природному нашему великодушию» именем своего сына – императора она помиловала Бирона, его «надлежало в вечном заключении содержать». Позднее он был переведен в Ярославль, откуда его освободил уже Петр III. Затем пришедшая к власти Екатерина II вернула Бирона по месту исхода его жительства и возвышения – в Курляндию. «Вы знаете, чья я дочь?» 9–го ноября 1740 года Анна Леопольдовна особым манифестом объявила себя правительницей. Ей тогда шел всего лишь 23 год. Это была статная и миловидная блондинка, Некоторые историки считают, что по своему интеллекту, образованию и, так сказать, либерализму, она превосходила как Анну Ивановну, так и Елизавету, вполне соответствовала положению правительницы государства. По мнению других, для той роли, которая ей выдала судьба, она вряд ли годилась, делами себя не перегружала, много времени проводила в своих покоях, беседуя с любимой фрейлиной Ю. фон Менгден (недоброжелательницы даже называли их лесбиянками). Действительно, многими. делами фактически правили фельдмаршал Х. Миних, граф А. Остерман, канцлер М. Головкин, обер-гофмаршал Левенвольде и др. Они и некоторые другие сыграли важную роль в ликвидации бироновского регентства и были щедро вознаграждены. Супруг новой правительницы Альберт-Ульрих получил звание... генералиссимуса! Претендовавший на это звание Миних, по своим расчетам, согласился стать первым министром, Остерман, по-прежнему ведая иностранными делами, стал еще и генерал-адмиралом. Головкин сделался вице-канцлером и управлял всеми внутренними делами. Большие чины, звания, ценные подарки и крупные суммы денег получили и другие «антибироновцы». Но уже скоро среди тех, кто, казалось бы, согласованно «валили» Бирона, начались разногласия и даже вражда. Особые ненависть и опасение вызывал «перевертыш» - фельдмаршал Миних. По болезни его отправили в отставку, а позднее (уже при императрице Елизавете) по многим ложным обвинениям в государственной измене, былой поддержке Бирона, казнокрадстве и др, приговорили к смертной казни. Впрочем, казнь была заменена ссылкой в Сибирь (в Пелым), откуда через 20 лет Миниха вернул Петр Третий. Но в борьбе вельмож, деливших места в наследстве Бирона, Анна Леопольдовна, по-видимому, просмотрела главного противника. Ни Миних, ни Остерман, ни Головкин или граф А. Черкасский не могли претендовать и не претендовали на императорскую корону, которая фактически находилась в руках правительницы Анны Леопольдовны. А до времени в некоторой тени оставалась младшая дочь Петра 1-го Елизавета (старшая – Анна, выданная за голштинского герцога, как уже отмечалось, умерла в 1728 г.). Императрица Анна Ивановна терпеть не могла Елизавету, опасаясь ее как потенциальную конкурентку на трон для ее прямых родственников-«ивановичей», так и за необычайную красоту. Когда Анна Леопольдовна стала правительницей, Елизавете исполнился 31 год. Несмотря на некоторую разницу в возрасте они поддерживали хорошие отношения. Правда, Анне Леопольдовне говорили и нашептывали, что Елизавета может вынашивать замыслы против нее и ее сына - императора-младенца. Она не верила. Во время встреч подруги со слезами на глазах клялись в верности друг другу. И все же тайные наговоры и подговоры постепенно делали свое дело. Подозрительность по отношению к Елизавете росла. Между тем, Елизавета приобретала все большее почитание и даже преклонение в Преображенском и Семеновском гвардейских полках, овеянных именем и славой ее отца – императора Петра Великого… Решаться на переворот Елизавету уговаривали многие, но особенно активно действовали ее лейб-медик Лесток и учитель музыки Шварц. Они убеждали Елизавету, что вне всякого сомнения ее поддержит гвардия. Елизавета колебалась Но такие разговоры не могли не дойти до Анны Леопольдовны. В 20-х числах ноября 1741-го г. между ней и Елизаветой состоялась не очень любезная беседа. Анна Леопольдовна дала понять, что если подобные разговоры будут продолжаться, то, как ей ни будет жаль, по крайней мере Лесток может попасть под арест. Кроме того, она заметила, что цесаревне Елизавете следовало бы прекратить встречи с французским послом, маркизом Шетарди, который, по имеющимся сведениям, связан со Швецией, находящейся в военных отношениях с Россией. Елизавета отвечала на несколько повышенных тонах. Не исключено, что этот «выговор» Анны Леопольдовны прекратил колебания Елизаветы. Ее сторонники настаивали, чтобы она, наконец, решалась на переворот. «Подлинно, – говорили ей, – это дело требует немалой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого». Эти слова, вероятно, подтолкнули Елизавету. В ночь на 25-е ноября в сопровождении Лестока и Шварца она прибыла в Гренадерскую роту Преображенского полка. Там ее уже ожидали. Надо отдать должное Елизавете. Она нашла нужные слова. – Вы знаете, чья я дочь? – прокричала она гренадерам. – Если знаете, ступайте за мною!. – Матушка! – отвечали ей. – Как не знать ? Мы все за тобой готовы! В Преображенском мундире, стройная, с красивым бюстом, распущенными по плечам белокурыми волосами, всегда жизнерадостная, веселая Елизавета и раньше производила неотразимое впечатление на гвардейцев. . «Мы всех врагов твоих перебьём!» – кричали в один голос гвардейцы. Но Елизавета предупредила, что никакого насилия она не допустит, и если оно произойдёт, их пути с гвардейцами разойдутся. Все поклялись на кресте, и из казарм Елизавета, окруженная гренадерами, направилась в Зимний дворец Здесь, в караульной, солдаты не сразу поняли, что происходит. Елизавета объяснила им, что они должны послужить ей, как служили ее отцу и что народ натерпелся от немецкого господства, потому настало время «освободится от мучителей». «Матушка! – отвечали солдаты, – что велишь, то сделаем!». Сразу начались аресты тех вельмож, которые поддерживали Анну Леопольдовну и оказывали содействие брауншвейгской семье. Арестованы были Миних, Остерман, Головкин, Левенвольде и другие. А вскоре посыпались награды тем, кто поддержал государственный переворот и содействовал восхождению Елизаветы на престол. Пожалуй, больше всех была отмечена гвардия, а в ее составе Гренадерская рота Преображенского полка, которая первой поддержала Елизавету. Сама Елизавета стала ее капитаном, почти все в роте получили значительных повышения в чинах, дворянские звания, имения, крестьян, дорогие подарки, крупные суммы денег. Гренадерская рота стала называться лейб-компанией и была наиболее приближена к особе императрицы. Но все это произойдет несколько позже, а пока же предстояло решить вопрос со свергнутой брауншвейгской семьей… В комнату к Анне Леопольдовне Елизавета вошла, когда та безмятежно спала. Тут же ночевала и ее любимая фрейлина Юлия фон-Менгден. «Сестрица, – сказала Анне Леопольдовне Елизавета, – пора вставать!». Проснувшись, та увидела в комнате гренадеров и сразу все поняла. Она стала просить Елизавету не сделать ничего плохого младенцу Ивану Антоновичу, другим ее детям и не разлучать с Ю. Мегден. Елизавета обещала. Рассказывали, что зайдя в соседнюю комнату, где спал маленький император Иван Антонович, Елизавета взяла его на руки, поцеловала и сказала: «Несчастное дитя! Ты ни в чем не виновно. Во всем виноваты твои родители». Тем временем во дворце Елизаветы был срочно составлен манифест, в котором говорилось, что из-за младенчества императора государством правили «разные персоны», отчего происходили как внутренние, так и внешние беспорядки» «и немалое же разорение всему государству» И потому «все наши как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо лейб-гвардии наши полки, всеподданнейше единогласно нас просили, дабы мы для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол принять соизволили». В последующем манифесте Елизавета доказывала, что порядок престолонаследия вообще был нарушен. После смерти Петра II единственной наследницей была она – Елизавета, как ближняя «по крови» Петру I. Но происками Остермана, который тогда управлял всеми делами, на престол была возведена Анна Ивановна. Она же, стремясь продолжать наследие своего отца - Ивана V -завещала престол Брауншвейгскому семейству, конкретно грудному младенцу своей племянницы Анны Леопольдовны и ее мужу – герцогу Антону-Ульбрихту Брауншвейгскому. Таким образом, утверждал этот манифест, никто из названного брауншвейгского семейства «ни малейшей претензии и права к наследию всероссийского престола ни к чему не имеют». Заговор Турчанинова Маленькому (уже бывшему) императору Ивану Антоновичу, его матери – свергнутой правительница Анне Леопольдовне, его отцу Антону-Ульбрихту (и другим их детям) новая императрица разрешила свободный выезд за границу. Но в декабре 1741-го приказала примерно на год задержать их в Риге так, чтобы они находились под строгим караулом. Она решила ждать, пока в Петербург не прибудет 14-летний герцог Готторп-Голштинский, ее племянник, сын покойной сестры Анны Петровны. Елизавета рассматривала его -единственного внука Петра I – как наследника российского престола (впоследствии он и стал императором Петром III). Но, может быть, главное - Елизавета не без основания опасалась, что за границей найдутся силы, которые не пожелают видеть голштинского принца будущим русским императором и станут препятствовать его выезду в Петербург. Она также подозревала, что и в России не исключена возможность заговоров, участники которых не признают совершенного ею переворота и будут пытаться восстановить правление Анны Леопольдовны и младенца-императора Ивана Антоновича. Действительно, уже летом 1742 г. был открыт заговор камер-лакея А. Турчанинова, прапорщика Преображенского полка П. Ивашкина и сержанта Измайловского полка И. Сновидова. Эти трое распространяли слухи о том, что как императрица Елизавета, так и ее уже покойная сестра Анна были рождены Петром I и Екатериной I еще до брака, а поэтому являются незаконными и никаких прав на престол Елизавета не имеет. Турчанинов и другие сговаривались убить Елизавету и вернуть во власть свергнутое ею правительство. Расследование длилось до конца года. Участники были высечены кнутами, Турчанинову вырезали язык и вырвали ноздри, двум другим - только ноздри и навечно сослали в Сибирь. И все же трудно отделаться от предположения, что за Турчаниновым и другими кто-то стоял. Кто? Даже Тайная канцелярия, по-видимому, не сумела «выбить» ответ на этот вопрос. Холмогоры. «Дело Лопухиных» «Турчаниновское дело», возможно, привело к тому, что высланных «браунгшвейцев» в декабре 1742 г. из Риги перевели в крепость Диамюнде. Затем, в начале 1744 г по советам ближних вельмож, решено было перевезти бывшего императора-младенца Ивана Антоновича и всех остальных куда-либо подальше, вглубь России. Сначала поступило распоряжение вывезти всех в Ранненбург, откуда затем тайно отправить на жительство в Соловецкий монастырь. А в Петербурге тем временем открыли новый «заговор», значительно более обширный, чем «турчаниновский». Летом 1743 г. арестовали бывшего камер-юнкера, подполковника Лопухина, который в разговорах дома и с сослуживцами весьма непочтительно отзывался об императрице, говорил, что при Анне Леопольдовне и маленьком императоре Иване Антоновиче было намного лучше. Тогда-де вокруг правительницы находились знающие и опытные люди, а теперь в основном одни «канальи». К дознанию привлекли некоторых офицеров, родителей Лопухина – Наталью и Степана Лопухиных, подругу матери Лопухина – графиню А. Бестужеву и др. Некотовые из них дали показания на австрийского посланника маркиза Ботту. Он якобы не раз говорил, что будет стараться возвести на престол Анну Леопольдовну или в крайнем случае помочь ей и остальным уехать заграницу. Прусский король, якобы уверял Ботта, что тоже заинтересован в этом. Арестованных пытали, били кнутом, поднимали на дыбу, но новых признаний от них не добились. В августе был вынесен жестокий приговор. Все были приговорены к смертной казни четвертованием, колесованием, отсечением головы и т. д. Но Елизавета смягчила наказание. У главных обвиняемых «урезали» языки и после битья кнутом их отправили в Сибирь. Своего посла Вена взяла под защиту. Было заявлено, что его оговорили... В 1745 г. все брауншвейгское семейство поселили в Холмогорах, в архирейском доме, обнесенном высоким забором. Никто, кроме охраны и нескольких служителей, не должен был знать, кто в этом доме живет, и никто не мог беспрепятственно войти в него. Холмогоры стали последним прибежищем для былой российской правительницы Анны Леопольдовны. В марте 1745 г. она родила сына Петра, а в следующем году при рожении другого сына (Алексея) скончалась. Тело ее было доставлено в Петербург и похоронено в Александро-Невской лавре. После «дела Турчанинова» и «дела Лопухиных» императрица Елизавета не спускала глаз с Холмогор, с жизни «брауншвейгцев». Приказано было «за Антоном-Ульбрихтом и за детьми его смотреть наикрепчайшим образом, чтобы не учинили утечки». Особо доверенные охранники регулярно и подробно доносили в Петербург, что происходило там, в Холмогорах. Иван Антонович содержался отдельно от остальной семьиь, его называли вымышленным именем «Григорий», к нему строжайше никто не допускался... Шли годы. Казалось бы, Иван Антонович позабыт. Но нет... «Зубаревщина» В Европе, Северной Америке и других регионах мира началась Семилетняя война (1756-1763 гг.), которую, между прочим, У. Черчилль называл первой мировой войной. Россия тоже вступила в эту войну (в союзе с Австрией и Францией), но позже ее главным противником стала Пруссия, и прусский король Фридрих II старался предпринимать меры по подрыву русских военных усилий. Ставка, в частности, делалась на «раскольничество», т. е. староверов, не принимавших религиозную реформу патриарха Никона (17-й в.) В Пруссии не без некоторого основания считали, что раскол способен в немалой степени ослабить Россию. Эти расчеты были напрямую связаны и с находившимся в заключении Иваном Антоновичем, которому шел уже 16-й год. Зимой 1756 г. в петербургскую Тайную канцелярию попал некий Иван Зубарев. Там под страхом пыток он поведал историю, в которой ложь трудно отделить от правды. Зубарев показал, что жил на севере, в слободе у раскольников, потом с их купцами поехал в Пруссию, в Кенигсберг. Там его завербовали в солдаты и вскоре от бывшего адъютанта фельдмаршала Миниха, генерала Манштейна он получил важное задание. Ему надлежало -де вернуться в Россию, снова связаться с раскольниками и с их помощью попытаться освободить бывшего императора Ивана Антоновича со всей семьей. В Архангельске же тем временем под видом купеческих будут находиться прусские корабли, которые и заберут освобожденных, после чего Ивана Антоновича провозгласят российским императором. На эту «операцию», по словам Зубарева, одобренную самим Фридрихом II, ему выдали тысячу червонцев и две золотых медали. Правдой в «зубаревщине», как уже отмечалось, могло быть то, что прусский король действительно видел в расколе уязвимое место своего противника – России и готов был связать с ним свергнутого Ивана Антоновича и брауншвейгскую семью, противопоставив их Елизавете. Однако и Елизавета учитывала такую возможность и прямо заявляла: «Если прусский король издаст манифест о возведении Ивана Антоновича на престол, то велю сразу же отрубить ему голову». Такое высказывание мало вязалось с тем, когда, как мы помним, после переворота 1741 г. Елизавета держала младенца Ивана Антоновича на руках, целовала его и говорила, что он ни в чем не виноват. Времена менялись… «Узник номер № 1» Как бы там ни было, но зубаревские показания не могли не отозваться в далеких Холмогорах. В начале 1756 г. сержант лейб-кампании Савин тайно (ночью) вывез Ивана Антоновича из Холмогор в Шлиссельбургскую крепость. Там он числился под кодовым названием «известный узник № 1». Ни одному человеку, в том числе, и ему самому, не должно было быть известно, где он находится. Охрана его была поручена особо доверенным гвардейским офицерам Шубину (позднее смененному Овциным), Власьеву и Чекину. Кроме этих людей, в помещение к «узнику № 1» никто ни по какой причине не имел права входить. Во время уборок помещения «узник» должен был находиться за специальными ширмами Охранники-офицеры аккуратно докладывали о состоянии и поведении «узника № 1». По их сообщениям, в разное время физически он был здоров, но «свиреп» и «в уме то ли на самом деле помешался, то ли притворничествует». Иногда ходил, что-то шептал про себя, неожиданно смеялся. Часто ругался с охранниками, а случалось и дрался. Вместе с тем мог цитировать Библию, и другие религиозные книги. По распоряжению начальника Тайной канцелярии А. Шувалова «узнику» был задан вопрос: знает ли он кем является? Сначала он отвечал путанно, но в конце концов назвал себя принцем и государем. Шувалов велел передать «узнику», что ежели он «пустоты своей врать не отстанет», то будет строго наказан. Сообщали Елизавете и о жизни Антона-Ульбрихта и его четырех осиротевших детей в Холмогорах. Жили они стесненно и почти все болели. С конца 50-х гг. в нездоровье находилась и императрица Елизавета. Скончалась она 25 декабря 1761 (по нов. ст. 5-го января 1762 г.). Если Анна Ивановна старалась обеспечить императорское наследие в России «по линии» своего отца – царя Ивана V («ивановичей»), то Елизавета стремилась продлить российское императорское наследство своего отца –Великого Петра I. И еще по восхождении на престол (после переворота в ноябре 1741-го г.) она определила своего преемника. Им стал ее племянник, сын покойной сестры Анны (внук Петра I) и ее мужа, герцога Карла-Фридриха Гольштейн-Готторптского, который тоже вскоре умер. Осиротевшего юношу звали Карл-Петер-Ульбрихт. По линии матери он был наследником русского престола, а по линии отца мог унаследовать и шведский престол. Позднее он сожалел, что выбор пал на Россию. «Затащили меня в эту проклятую Россию, – говорил он, – где я должен считать себя арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь бы я сидел бы на престоле цивилизованного народа». В 1744 г. Карл-Петер-Ульбрихт приехал в Россию в ранге великого князя, наследника престола и сочетался здесь браком с дочерью немецкого владетельного князя, прусского фельдмаршала Софьей-Августой-Фредерикой Ангальт-Цербтской. В России по принятии православия Карл-Петер-Ульбрихт стал Петром Федоровичем (будущим Петром III), а Софья-Августа-Фредерика – Екатериной Алексеевной (будущей Екатериной Второй). Находясь в России, еще будучи наследником престола, Петр Федорович не скрывал своего восхищения прусским королем Фридрихом II. В конце декабря 1761-го он был объявлен российским императором Петром III, и Фридрих в своих письмах торопит его поскорее короноваться. В связи с этим «зубаревские расчеты» снова появились в этих письмах, но, так сказать, с обратным знаком. Раньше прусский король намеревался спровоцировать раскольников на то, чтобы освободить Ивана Антоновича, возвести его на престол вместо Елизаветы и вывести Россию из Семилетней войны. Теперь другое. Теперь Иван Антонович – уже не возможный союзник, а вероятный противник. И потому Петр III должен поспешить с коронованием, т. к. Фридрих «не доверяет русским». «Предположите, – писал он Петру, – что какой-нибудь негодяй с беспокойной головой начнет в ваше отсутствие интриговать для возведения на престол этого Ивана, составит заговор с помощью иностранных денег, чтобы вывести Ивана из темницы, подготовить войско и других негодяев, которые присоединяться к нему…». Отвечая Фридриху, Петр III пояснял, что из-за идущей войны он не может «сделать великолепной коронации», которая необходима здесь «по обычаям». Что же касается опасений по поводу Ивана Антоновича, то он «содержится под крепкою стражей». Тем не менее беспокойные советы его кумира не могли пройти мимо Петра III. Он заменил охранника Овцына гвардейским капитаном Чурмантеевым, дав ему строгий наказ. Если «узник» станет чинить какие-либо беспорядки, «сажать его на цепь», «бить палкой или плетью». Другой наказ был еще более строгим и жестоким. «Буде сверх нашего чаяния кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколько можно и арестанта живого в руки не отдавать». «Узник» мог быть выдан только двум генералам, имеющим именное распоряжение, подписанное собственной рукой императора – князю Голицыну и барону фон-Унгерну. В конце марта и начале апреля эти «особые лица» доставили «известного узника» во дворец к Петру III, который, видимо, лично решил убедиться, что он ныне собой представляет и какова мера его опасности. По-видимому, Петр не стал скрывать свои впечатления или произошла случайная утечка, но английский посол сообщал в Лондон, что император нашел «узника» физически развитым, но косноязычным, с расстроенным умом». Он якобы утверждал, что не является императором Иваном Антоновичем, однако, сохраняет его права. Петр III пришел к заключению, что сколько-нибудь серьезная попытка государственного переворота в пользу Ивана Антоновича может быть произведена лишь «людьми темными», и он не представляет угрозы его власти. Екатерининский переворот Реальную угрозу своей власти Петр просмотрел. А она существовала совсем рядом и исходила не от кого-либо, а от собственной супруги Екатерины Алексеевны. Во многом инфантильное поведение, откровенное «пропруссачество», нелюбовь и даже презрительное отношение ко всему русскому не могли снискать Петру III признания в России. И наоборот, супруга императора Екатерина II, буквально с первого дня приезда в Петербург решила стать русской. Умная, способная, обворожительная – она с самого начала приобретала расположение высшего дворянства и особенно гвардейского офицерства. В этих кругах крепла мысль о свержении Петра III и возведении на престол Екатерины II. Главными заговорщиками были гвардейские офицеры – братья Григорий, Алексей и Федор Орловы, Григорий Потемкин, Петр Пассек и др. Всего 40 офицеров. 28 июня 1762-го г. заговорщики произвели государственный переворот. Императорство Петра III продолжалось всего 186 дней. В манифесте Екатерины, наспех составленном в Зимнем дворце, говорилось: «Видев к тому желание всех наших верноподданных, явное и нелицемерное, вступили мы на престол наш всероссийский и самодержавный, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественную учинили». Фридрих II считал, что Петр «позволил свергнуть себя с престола как ребенок, которого отсылают спать». Но все же трудно сказать так ли это. Со многими своими приближенными Петр III находился в Ораниенбауме, но получив известие о перевороте и о том, что Екатерина неожиданно покинула Петергоф, бросился туда, чтобы там с помощью голштинских войск обороняться против екатерининских гвардейцев. Затем, однако, по совету фельдмаршала Миниха решено было плыть в Кронштадт, переправиться в Пруссию и вести борьбу Но Кронштадт уже присягнул Екатерине. Оттуда сообщили, что если Петр и его сторонники попытаются там высадится, по ним откроют пушечный огонь. Пришлось плыть назад, и в Ориенбауме Петр III согласился отречься от престола. «На весь век мой отрицаюся, – писал он, – не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительство всю жизнь мою в Российском государстве владеть» Это было первое отречение от власти в российской истории. Бывшего императора офицеры отвезли в Ропшу –дворец в 27 км. от Петербурга. 7-го июля оттуда пришло известие, что Петр III мертв. Официально было сообщено о его смерти в результате «прежестокой геморроидической колики», но многие историки обоснованно полагают: там, в Ропше, Петра III обдуманно убили, причем вполне вероятно, что и Екатерина II знала о предстоявшем убийстве мужа. Фельдмаршала. Миниха Екатерина II милостиво простила. Поначалу, кажется, существовал план поместить отрекшегося Петра III в Шлиссельбургскую крепость. Но Екатерине, конечно, была известна судьба свергнутого чуть ли не в грудном возрасте императора Ивана Антоновича и связанные с этим «императорские страхи» Елизаветы. Получить еще одного, второго Ивана Антоновича, но уже вполне взрослого, было бы для нее слишком большой опасностью. Могла ли она, поверив отречению Петра III, оставить его в живых, не думая о том, что раньше или позже найдутся силы (в России и за границей), которые не попытались бы вернуть свергнутого ею императора Петра III на российский престол? Между тем, чуть ли не на другой день после переворота среди простонародья, солдат и матросов пошли разговоры о том, что некоторые гвардейские офицеры и их «подстрекатели» «на пиво продали своего императора» и возвели на престол женщину, никаких царских прав не имевшую. Толковали о «законном царе Иванушке», которого еще в младенчестве заперли в каземат и о возможности Екатерины выйти теперь замуж за Ивана Антоновича, чтобы укрепить свои права на престол. Уже 29 июня Екатерина распорядилась о встрече с Иваном Антоновичем. Встреча эта, по-видимому, состоялась в Кексгольме, куда Иван Антонович был тайно доставлен. По возвращении в Шлиссельбург Екатерина дала указание охранявшим «узника № 1» офицерам Власьеву и Чекину всячески «возбуждать в нем склонность к духовному чину, т. е. к монашеству», и если он выразит согласие, называть его не Григорием (как теперь), а Гервасием. Монастырь, поучала императрица, должен быть отдаленным, где-нибудь среди муромских или новгородских лесов, чтобы «узник всегда в охранении от зла оставался». На «монашеский чин» «Григорий» вроде бы соглашался, но почему-то решительно отказывался именоваться Гервасием, предпочитая имя Феодосий. Конечно, отправка Ивана Антоновича в монастырь облегчила бы его участь, и это намерение Екатерины II, казалось, свидетельствовало о некотором ее либерализме. Но не прекращались слухи о том, что существуют «партии», намеревающиеся возвести на престол «шлиссельбургского узника». И хотя Екатерина понимала, что к управлению страной Иван Антонович уже непригоден, она сохранила в силе указ Петра III. «Известный узник» по-прежнему никому не мог быть выдан. При попытке же взять его силой, надлежало «арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать». Топор продолжал висеть над уже полубезумной головой Ивана Антоновича. «Шлиссельбургская нелепа» Прошло два года со времени воцарения Екатерины II, а в начале июля 1764 г. случилась, по ее выражению, «шлиссельбургская нелепа», положившая конец почти четвертьвековому мучительству несостоявшегося императора Ивана Антоновича. Служивший в гарнизоне Шлиссельбургской крепости поручик Василий Мирович пошел на колоссальный риск: решился освободить «узника № 1» и возвести его на трон. Во время войны России со Швецией дед Василия, малороссийский дворянин, полковник Федор Мирович изменил Петру I и вместе с гетманом И. Мазепой перекинулся на сторону шведского короля Карла XII. После поражения шведов этот Федор, у которого конфисковали все его имения, бежал в Польшу. Жену и сыновей – Якова и Петра – он бросил в Малороссии, в Чернигове. Позднее братья служили при императрице Елизавете, но за нелегальные поездки в Малороссию и Польшу попали в Тайную канцелярию и были сосланы в Сибирь. Сын Якова – Василий Мирович – в начале 60-х гг. служил подпоручиком в Смоленском пехотном полку, болезненно переживал свое положение, которое считал незаслуженно униженным, старался добиться «знатности» путем возвращения хотя бы части когда-то отобранных имений, но все его усилия оказывались безрезультатными. В начале 1764-го г. Василий Мирович был назначен в караульную службу Шлиссельбургской крепости, где и узнал кто утаивается под названием «узник № 1» Тогда-то, возможно, и запала ему в голову мысль: «Другим офицерам удалось их «28-е июня» (возвести на трон Екатерину II), почему же свое «28-е июня» не может удаться и ему – Василию Мировичу?» Только это «28-е июня» приведет к освобождению и восхождению на престол Ивана Антоновича. С этим Мирович связывал все надежды на возвращение былой славы и богатства своего рода. Однако замысел Мировича вряд ли имел почву. Он не знал о наисекретнейшем приказе умертвить «узника № 1» при попытке его освобождения. В свое намерение Мирович посвятил поручика Великолуцкого пехотного полка А. Ушакова. Тот обещал помогать, но при случайных обстоятельствах погиб. Тем не менее 5 июля Мирович решился действовать, заранее подговорив некоторых солдат… В ночь одного из своих дежурств, он вбежал в солдатскую караульную, построил солдат «во фрунт» и приказал им заряжать ружья. На шум прибежал комендант крепости Бередников. Мирович распорядился арестовать его, «как злодея», содержавшего императора Ивана Антоновича в крепости Он призвал солдат освободить императора, «умереть за него». Когда Мирович и его солдаты подошли к казарме, где находился Иван Антонович, оттуда раздался окрик: «Стой! Кто идет?». Мирович тоже крикнул: «Иду к государю!» В ответ охрана казармы открыла огонь. Началась перестрелка, но Мирович приказал своим солдатам прекратить стрельбу, опасаясь случайной гибели Ивана Антоновича. Солдатам Мирович зачитал манифест, в котором Иван Антонович якобы поздравил их «с государем». Чтобы принудить казарменную охрану прекратить стрельбу, Мирович приказал подвезти пушку. Ее стали заряжать, и это подействовало. Охрана казармы положила оружие, и Мирович со своими солдатами вошли в камеру Ивана Антоновича. Было темно. Мирович велел принести свечи. На полу они увидели распростертое тело человека. Он был уже мертв. Охранники – капитан Власьев и поручик Чикин – согласно строжайшей царской инструкции, умертвили «узника»: либо закололи его шпагами, либо задушили. Мирович приказал положить Ивана Антоновича на кровать и поцеловал ему руку... Екатерину II до крайности встревожила «шлиссельбургская нелепа». Генерал-поручику графу П. Панину, который «курировал» дело «узника № 1», она приказала тщательно расследовать случившееся, ибо полагала, что «искра кроется не в Шлиссельбурге, но в Петербурге». Императрица ошибалась. Мирович действовал на свой страх и риск, на допросах ничего не скрывал. Екатерина нервничала и тревожилась из-за другого. Еще не забылись слухи и «подметные письма», утверждавшие, что смерть мужа, императора Петра III, обошлась не без ее участия. Вероятность появления новых слухов о том, что и «дело Мировича» тоже «подстроено» ею, чтобы навсегда избавиться от возможного претендента на престол, было для нее непереносимо. А такие слухи появлялись и росли. Когда поизошло убийство Ивана Антоновичв, Екатерина находилась в Риге. Она торопилась вернуться в Петербург, потому что, как писала Панину, «надеюсь, мое возвращение немало будет содействовать уничтожению всех клевет на мой счет» и «дурацкие разглашения пресечь». Однако «дурацкие разглашения» продолжали жить. Многие задавались вопросами: как и почему подпоручик Мирович из Смоленского пехотного полка оказался в караульной службе Шлиссельбургской крепости? Как мог он узнать, что «узник № 1» – не кто иной, как император Иван Антонович? Вполне возможно, что не сама императрица, а кто-то решил помочь ей освободиться от тяготившего ее «узника № 1». Мирович был судим чрезвычайным судом Сената и Синода. И приговорен к смертной казни. Казнь происходила 15-го сентября 1764-го г. в Петербурге, на Обжорном рынке. Мирович мужественно, не дрогнув ни одним мускулом в лице, поднялся на эшафот. Уже при Елизавете в Петербурге не было публичных казней, и народ отвык от этого ужасного зрелища. Люди ожидали, что в последний момент императрица проявит милосердие. Этого не случилось. Когда палач поднял голову Мировича, многие присутствовавшие, стоявшие на мосту, в страхе побежали и мост обрушился. Екатерина II постаралась стереть всякую память об Иване Антоновиче. Особым указом изымались из обращения все книги, манифесты, бумаги, упоминавшие имя Ивана Антоновича. Ликвидировались старые монеты с изображением императора-младенца. За невыполнение этого указа полагалось тяжелейшее наказание. Но можно ли было превратить в небывшее то, что было? Эпилог Не оставила Екатерина II без пристального внимания и брауншвейгскую семью, уже много лет жившую в Холмогорах. Вдовствовавшему Антону-Ульбрихту был предложен выбор. Он «мог выехать в свое отечество с благоприятностью». Но один, без детей. Им Екатерина II по «государственным резонам», которые, как она писала, Антон-Ульбрихт и «сам понимать может», свободы не представлялось. Они должны были оставаться в России. Екатерина II опасалась, что кто-либо из них может стать фигурой в антироссийских политических интригах. И вот Антон-Ульбрихт должен был решить: самому покинуть Россию или остаться со своими четырьмя детьми. Он остался. Прожил в Холмогорах до 1774 г. и умер там совершенно ослепшим. Судьбой детей Екатерина II занялась лишь в 1780 г. Тогда она обратилась к датской королеве (сестре Антона-Ульбрихта) принять их и поселить в каком-либо укромном от глаз месте. И летом 1780 г. на датском корабле брауншвейгские дети, все тяжело больные, отплыли из России. Жили они в небольшом ютландском городке Горсенсе, жили замкнуто, почти ни с кем не общаясь. Говорили по-русски, даже с неким холмогорским акцентом. В 1782. г. умерла принцесса Елизавета, в 1787 г. – принц Алексей, в 1789 г. – принц Петр. Дольше всех прожила принцесса Екатерина. В 1803 г. она обратилась с письмом к императору Александру I с просьбой позволить ей вернуться в Россию и поселиться в каком-нибудь монастыре. Ответа не последовало. Напечатано в журнале «Семь искусств» #1(59)январь2015 7iskusstv.com/nomer.php?srce=59 Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2015/Nomer1/GIoffe1.php