Пятое колесо догорало. Умирать не хотелось ...
Умирать никому не хочется. Но почему пятое, отчего догорало и зачем умирать?
Вам непонятно? Ладно, тогда по порядку.
Начну, пожалуй, с того, что Вася Ивану сразу, как попутчик, понравился. И Иван к Васе тоже почувствовал тёплое душевное расположение. Это в долгой поездке не последнее дело, и дорога кажется короче, когда поговоришь о том, о сём, сам поделишься мыслями и внимательно выслушаешь собеседника. Сначала побеседуешь о деле, о погоде, о хоккее или футболе, а потом и по душам можно поговорить. Важно, чтобы человек попался хороший. Тем более, когда такая ответственная поездка - под самый Новый Год.
Кстати, Иван не особо расстроился, когда начальник отдела снабжения за пять минут до конца рабочего дня пригласил в кабинет и, заискивающе глядя в глаза, вздохнул:
– На тебя, Вань, одна надежда … Семёныч, как всегда, с радикулитом. Денис на сессии, остальные снабженцы – женщины. Кого пошлёшь? Получается: ты – самая подходящая кандидатура. Только что на оперативке у главного инженера всё по часам просчитали. Самое главное – привезти четыреста килограммов этого самого галлия. А быстро сделать сплав с двумя другими компонентами не проблема. Раз нас подвели поставщики, придётся гнать машину за полторы тысячи километров в Павлодар через степь. Если двое суток гнать туда, двое суток оттуда и день прикинуть на отдых, то должны успеть прокрутиться: проплавить, сдать в ОТК и отгрузить этим годом готовый товар. Заказчик серьёзный – космос!
Он опять вздохнул, а Иван махнул рукой, словно отгоняя подступившие сомнения, поинтересовавшись:
– Когда надо, Петрович?
– К двадцать седьмому.
Иван присвистнул. Ему почудилось: само время удивилось такому раскладу, обиженно застучав по круглому циферблату старинных часов в кабинете, а Леонид Петрович, словно оправдываясь, добавил:
– К вечеру.
И не дожидаясь встречных вопросов, уточнил:
– Машину к дальнему рейсу уже готовят. «Иж-фургон». Водителя подобрали молодого, но опытного. На рассвете в путь. Документы готовы, в бухгалтерии и в транспортном цехе тебя уже ждут.
…Пятое колесо догорало, умирать не хотелось.
Пятое потому, что запасное. Дело в том, что тряпки, пропитанные бензином, а за ними и четыре покрышки от «Ижа» давно сгорели, частицами вонючей сажи осаждаясь на лицах двух мужчин, однако поддержали огонь и продлили жизнь на некоторое время. Ведь холод беспощадно отбирал тепло, а ветер выдувал его в безбрежный степной океан, пронизывая тела насквозь подобно рентгеновским лучам.
– Читал где-то, – перекрикивая свист метели, признался Иван, – замерзать - не страшно. Как будто уснёшь.
– Как будто уснёшь … я тоже слышал про это, но может …– отозвался Василий.
Он закашлялся от едкого дыма, оглядел тёмную степь, как будто надеялся увидеть спасительный огонёк автомашины, как чудо, и грустно выдохнул …
– Найдут?
– Может, и найдут, – таким же эхом отозвался Иван, – жаль, у этой машины только четыре колеса и одна запаска. Эх, Васька …
Он заглянул в глаза попутчика, словно надеясь прочитать в них ответ на главный сейчас вопрос – жизни и смерти, и скорее подсознанием уловил: Василий думаёт о том же. Но в который раз не решается озвучить грызущую сердце думу: в трёхстах километрах от ближайшего посёлка в буран никто их искать не будет.
– Эх, Васёк, – продолжил Иван, – всегда надо надеяться. Даже, когда надеяться не на что.
Он похлопал Василия по закопчённой дублёнке, потопал одеревеневшими ногами и пошевелил монтировкой в горящем колесе, а тот улыбнулся и сказал:
– Скоро и пятое … догорит.
– Не скоро, – не столько себе, сколько попутчику соврал Иван.
– Врешь, Ванька, – беззлобно рассмеялся Василий, – на две трети нет его уже. Прогорит!
– Ну и прогорит, – махнул рукой Иван, – чего теперь! Давай лучше напоследок про самое хорошее в жизни вспомним! Самое яркое, да?
Он задумался.
– Про Веру? – спросил Вася.
– Про Веру! – отозвался Иван. Вот мы тут одни в степи, и с каждым она. Красивая!
– Очень! – подтвердил Вася, – ты прости меня.
– Ладно! – вздохнул Иван, – и ты меня прости.
– За что?
– Ну … что врезал … не сдержался. Вон какой у тебя, Вась, фингал под глазом! Если бы я стерпел – не дал бы в морду – не перевернулись бы и не разбили машину. Подъезжали бы уже к Павлодару за галлием этим.
– А правильно врезал! Как же тут стерпеть? Если бы я был женат, да узнал бы про свою жену такое, не знаю, что сделал бы. Хорошо мы … поговорили по душам.
– Ты её … сильно любишь?
– Сильно …
– И я сильно. Как сказал Серёга Есенин … точно не помню, кажется так: «Только мне не страшно, и в моей судьбе/ непутёвым сердцем я прибит к тебе». Прибит я к ней сердцем, Васька!
– Так ведь получается: и я прибит. Вместе, выходит, мы прибиты! Да так, что не оторвать. Мы в степи одни. Кому тут врать-то? Вышло: оказались в одной лодке муж и любовник. А может, не случайно так сложилось, а?
Голос Василия предательски дрогнул. Он покосился на покорёженный остов машины. Потом уставился в уменьшившийся огонь от горящей покрышки, а Иван достал портмоне. Развернул, показал фотографию.
– В прошлом году? – заключил Василий.
– Точно! – подтвердил Иван, – знаешь, Вась, о чём подумал? Сам я во всём виноват. Такая женщина! Всё при ней! Хороша – не то слово! Чудо дивное! А я кто и что? Достоин ли всегда такой красавицы? Ведь любил, сильно любил, а не уберёг. Сколько раз она просила меня сводить куда-нибудь, сколько раз я отнекивался – то срочная работа, то хоккей по телевизору. Откладывал и в итоге получил такой результат! А, знаешь, как до свадьбы ухаживал? Какие цветы дарил? А потом …
– Цветы она страшно любит, – перебил Василий, – а когда удивляется, у неё глаза ещё больше становятся. И не поймёшь, больше в них голубого цвета или серого. И бездонные такие!
– Как у русалки.
– Ну да!
… Пятое колесо прогорело. Огонёк мигнул раз, другой и погас. Совсем. Стало темно. Умирать не хотелось.
– Вот и все – совершенно спокойно и нисколько не мрачно заключил Иван.
– Давай обнимемся что ли, – предложил Василий, – так теплее и громко кричать не надо, вон как буран разошёлся-то. Ты расскажи что-нибудь, не молчи.
Обнялись.
– Помню еще до свадьбы … как-то разговорились с Веруней про Москву… – на ухо стал рассказывать Василию Иван, – меня часто в командировки туда посылали. Я ей про Кремль, про зоопарк, а Вера, оказывается, ни в Москве, ни в Питере вовсе не была, и на метро ни разу не каталась. Вроде бы, какая невидаль, а ей хочется. Робко так спрашивает: может, в свадебное путешествие поедем в столицу? Сходим в театр, в Третьяковку. И на метро ты меня прокатишь. А я ей: Вера! Свадьба через месяц, ждать долго! Будет тебе и Третьяковка, и Русский музей, и то, что осталось от ВДНХ. Но хочешь, через три часа на метро будешь кататься?
– А она?
– Удивилась. Как это, говорит?
– А ты? На самолёте – в Москву?
– Зачем? На машине – и в Екатеринбург, там давно метро.
– Здорово! А она не знала?
– Представь, нет! Только, когда из Горнозаводска свернул на Верхний Уфалей и полетел на север, конечно, сообразила.
– Двести пятьдесят километров!
– Да ерунда, Вась, для бешеной собаки и триста километров – не крюк. Зато как она радовалась! Смеялась, как ребёнок. Мы катались на метро до закрытия. Ночью поехали назад. Я ехал, как хмельной. Любовь ведь то же вино. Представляешь, тормозит меня на выезде гаишник. Лейтенант такой-то, предъявите документы. А сам принюхивается.
Иван встряхнул притихнувшего Василия:
– Васька! Ты слышишь? Нет? Уснул? А я всё равно расскажу тебе до конца эту историю. Не употребляли ли, интересуется гаишник, спиртные напитки?
Василий стал оседать на снег, и Иван перехватил его чуть ниже, приподнял, взглянул на сомкнутые веки попутчика, зашептал:
– Не употреблял, говорю, лейтенант, ни грамма, а пьяный. Вы посмотрите на девушку в машине! Это она во всём виновата! Потому что нельзя быть красивой такой! Улыбнулся он, козырнул. Счастливого, мол, вам пути! А была пора сенокоса. Едем по полям, такой дух стоит, что через приоткрытое окошко волшебные ароматы с ног валят. На дороге никого! Остановил я машину возле ближайшего стога, на руках отнёс к нему Веру. И… такое чудо там произошло – словами не передать! Что-то меня тоже в сон клонит. Давай вместе, Вась, уснём …
Иван повалился набок, увлекая в снег отяжелевшего попутчика, но продолжал говорить:
– Мне кажется, буран успокоился. Кажется, не заснеженная это степь, а то самое свежескошенное поле с лютиками, вьюнками и ромашками, по которому мы всю ночь до утра бегали. От стога до стога, хохотали, как сумасшедшие. Как сумасшедшие …
Иван облизал потрескавшиеся губы, бережно положил остывшего уже Василия на снег, испачканный хлопьями чёрной сажи, лёг рядом и промолвил:
– Сколько раз, Вера, я засыпал и просыпался с твоим именем! Может, не случайно мне сейчас кажется: ты меня слышишь?
Буран подхватил последнюю фразу замерзающего Ивана, закрутил-завертел, унёс в темноту, а там подумал над ней, удивился и закинул через пелену к звёздам. Пусть кто-нибудь услышит!
