Застигнутые ночью (дневники человека времен перестройки), книга вторая+2

Николай КОНЯЕВ

г. Санкт-Петербург

 

ЗАСТИГНУТЫЕ НОЧЬЮ

(дневники человека времен перестройки)

Книга вторая

ЛИХИЕ И СВЯТЫЕ ДЕВЯНОСТЫЕ

 

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

            Федор Тютчев

 

Глава первая

ВИСКУЛЕВСКОЕ ЭХО ЧЕРНОБЫЛЯ

 

РЕКЛАМА

Уезжали с Мариной из Ленинграда, а вернулись в Санкт-Петербург…

Такое ощущение, что совсем в другой город приехали.

Возле нашего дома на кинотеатре «Победа» реклама: «Труп мужа очаровательной хозяйки дома. Острый сюжет. Множество эротических сцен. Неизменный хеппи-энд. Смотрите в нашем кинотеатре!»

А рядом другой щит: «Веселая сказка о юной сексуальной принцессе, влюбившейся в плейбоя!»

Люди идут мимо, некоторые оглядываются на щиты с рекламами, но ничего не меняется в озабоченных, хмурых лицах. Словно и не понимает никто, что труп мужа и хеппи-энд не могут состыковаться, как не соединяются между собою слова: юность, сказка, разврат…

Впрочем, это в прежней жизни они не состыковывались, в том Ленинграде, из которого мы уехали в июле…

А в Санкт-Петербурге, в нынешней жизни, нынешней осенью?

Этого не знаем мы, это еще предстоит узнать нам.

17 сентября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПИСЬМО ИЗ ТОЙ СТРАНЫ

Странно читать сейчас приходящие письма...

«Дорогой Николай Михайлович! Несколько раз перечитал вашу прекрасную работу в «Русском вестнике». Размышления о сказовой форме повествовательной манеры Валентина Пикуля мне представляются чрезвычайно глубокими, убедительными и верными. Это ключ к пониманию эстетической сущности Пикуля-стилиста. Ваши наблюдения я активно использую в своей докторской диссертации, активно советую читать статью студентам...

Разговор о Пикуле нужно начинать не путем вдалбливания читателю, что Пикуль – патриот, русский гражданин и пр. и пр., а с того, что Пикуль – художник, творец, мастер слова... А уж из этого «вырастают» патриотические пристрастия Пикуля.

В статье Вы назвали мои статьи (в числе других) «серьезными». Спасибо! Но  Вы (пишу не из-за личной скромности) пишете серьезнее...

Спасибо за великолепный материал. Он свидетельствует о том, что Вы не только тонкий писатель-стилист, имеющий собственный творческий почерк, но и наблюдательный исследователь, теоретик литературы. Владимир Юдин. Тверь».

Такое приятное, такое умное письмо...

Но как далеки сейчас после августовских событий и статья в «Русском вестнике», и сам Валентин Пикуль, и литературоведение, и студенты...

Все это осталось в той стране, которую мы потеряли, и письмо, кажется, из той страны в нынешнюю и написано.

Просто шло оно слишком долго.

22 сентября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ЧАСЫ МЭРА

Ходил на редколлегию «Литературного вестника».

Планы и разговоры. Слов много, но самый главный разговор о том, как поскорее растратить на жалованья 25 000 рублей, которые выделил нашему «Литературному вестнику» СП РСФСР.

Ведь деньги так стремительно дешевеют!

Отсюда и проблемы – на жалованья много не успеть растратить…

На бумагу потратить? Но бумагу еще купить надо, да и где ее хранить потом. Тоже забота.

Вечером смотрел «Час мэра».

Тут заботы, конечно, другие, но тоже нелегкие…

Анатолий Александрович Собчак, который еще вчера клеймил со всех трибун власти, нынче, как и положено власть имущим, говорит о единении, о мире. И только когда рассказывает, что колхозники не хотят сдавать продукцию за деньги, а требуют товары, такая злоба проступает на лице, что как-то не по себе становится.

 Ну прямо комиссар из продотряда, хотя, конечно, и демократ…

Такие вот часы мэра у нас в Питере идут.

30 сентября 1991 года, Санкт-Петербург

 

РАССТРЕЛ ИГОРЯ ТАЛЬКОВА

В концертном зале «Октябрьский» убит перед выступлением Игорь Тальков1.

 

Листая старую тетрадь

Расстрелянного генерала,

Я тщетно силился понять,

Как ты смогла себя отдать

На растерзание вандалам…

 

– пел он про Россию, и песню эту слышали не только в Москве и Петербурге, но и по всей России.

Песня эта и памятник Талькову, и его завещание… В самом деле, вставляя в магнитофон кассету с песнями Талькова, словно бы раскрываешь старую тетрадь расстрелянного поэта:

 

Пусть ответят за все Чернышевский и Герцен,

И мечтатель Белинский, и мудрец Карла Маркс;

Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами

Вышибать из народа и радость, и грусть,

И свободных славян обратили рабами,

И в тюрьму превратили Великую Русь!

 

Слушая песни Игоря Талькова, понимаешь, что предназначение, выполнить которое призван поэт, это не просто слова, а смысл самой его жизни. И именно за исполнение этого предназначения и был расстрелян, подобно герою своей песни, Тальков…

Но что вздыхать? Сам Тальков и говорил, что, когда поэта «отзывают высшие миры», «в лесах их песни птицы допевают»…

6 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

В ПРОКУРАТУРУ ПРИШЕЛ РЫНОК

Разразился скандал, связанный с публикацией в немецком еженедельнике «Шпигель» стенограмм допросов членов ГКЧП.

Оказывается, стенограммы «Шпигелю» продали работники прокуратуры…

Впрочем, чему же удивляться тут?

Как это пел Игорь Тальков?

 

– Послушай, Геш, а как тебе путч:

Подставили дебилов и – в тень,

                                       а Горбачёв-то чист…

И снова пытаешься понять, что думал В.А. Крючков, инсценируя по указанию М.С. Горбачева переворот? На что при этом надеялся он, председатель Комитета государственной безопасности?

Может, рассчитывал, что его партийные начальники все же не посмеют допустить гибели страны?

Может, и рассчитывал.

Только партийные начальники предпочли собственное спасение – спасению страны… А кое-кому и хотелось разрушить страну, чтобы скрыть следы своих преступлений.

Это ведь не так уж и трудно сделать, когда и в прокуратуру пришел рынок.

8 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ВСЕМ СЕСТРАМ ПО СЕРЬГАМ

Вчера были установлены дипломатические отношения СССР с Литвой и Эстонией.

Это, так сказать, для наших демократов…

Вчера же перешедшая на хозрасчет прокуратура Тушинского района города Москвы возбудила уголовное преследование против патриотической газеты «Пульс Тушино».

Это уже для нас, для русских людей.

9 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

КРЕМЛЁВСКИЕ ЦЫГАНЕ

Поразительно, как нынешнее правительство подозрительно смахивает на цыганок, толпившихся в прежние времена на вокзалах.

– Иди, дарагой, сюда! Покажи руку! Дай рубль, драгоценный! Все расскажу тебе! Ай, какая рука интересная! У тебя крупные деньги, красивый, есть? Не беспокойся, бриллиантовый, я только в руке твои сто рублей подержу! Зачем не веришь мне, яхонтовый?

Минута-две, и уже без денег остался простак, и цыганок нет, растворились в вокзальной толчее.

Опытные люди, разумеется, обходили цыганок, но нынешних мошенников не обойти. Тем более не на вокзале пристают они, а прямо с экрана телевизора лезут в твою квартиру.

– Слушай, дорогой, цены освободим, тебе же лучше будет. Ты, главное, деньги отдай – все товары тогда появятся!

И ведь уже отдали все деньги этим ненасытным мошенникам, нет денег, но не исчезают никуда новые кремлевские цыгане.

По-прежнему сидят в экранах и с перекошенными от вранья лицами уверяют, что они только еще приватизацию сделают и тогда – неужели не веришь, яхонтовый? – тогда совсем хорошо будет!

10 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

СРУБ

Ровно год назад, когда я приехал в Вознесенье, всю ночь ревели вдалеке судовые сирены. Это искали пропавшего вознесенского кооператора Леденёва.

Тогда нашли его запутавшуюся в кустах моторку, а самого Леденёва, вмерзшего в лед, разыскали только весной.

И вот вчера позвонил вознесенский сосед шофер Олег и сказал, что нашел нам сруб для дачи. Сруб как раз такой, какой мы искали. Надо только поднять на два венца и прорезать окна.

Сегодня поехали с Андреем в Вознесенье покупать сруб…

Приехали рано утром.

Всё ещё было закрыто, но возле переправы уже бродили в разные стороны непохмелённые мужики…

Кое-как натопили дом, и я разложил в боковой комнате бумаги, хотел поработать, но тут пришел Олег.

Я спросил у него, у кого мы сруб покупать будем?

– У Леденевой…

– Это того кооператора, который в прошлом году потонул, сруб?

– Ага! – кивнул Олег, подозрительно посмотрев на меня. – Только все разговоры с нею я веду…

– Да я не против! – сказал я. – Просто странно как-то…

Я имел в виду, что ровно год назад, просыпаясь ночью от резких криков сирен, окликавших пропавшего Леденева, я и подумать не мог, что буду приобретать сруб, который Леденев начал строить для себя.

– Ничего странного… – сказал Олег. – Мы же договаривались! Я же тоже должен что-то заработать на этом!

11 октября 1991 года, Вознесенье

 

ПЕРЕД КОНЦОМ СВЕТА

Погода в Вознесенье, какую Бог только, наверное, в конце света даёт.

Тепло, сухо, а листья уже облетели и сквозь разросшиеся деревья видно и соседские дома, и даль реки.

И не знаешь, за что нам такая благодать.

И мысли, словно перед концом света.

Торопливо-суетливые, лихорадочные, но порою ясные, насквозь через всю жизнь.

Нужно написать какую-то самую главную книгу.

О детстве, когда ты был растворен в мире и не ощущал ни боли, ни страха, не запоминал себя, а только весь божий мир, каким он был тогда.

А потом – это где-то в седьмом классе – произошло медленное, неотвратимое осознание самого себя. Тогда и появились и страх, и боль. И главное – постоянное ощущение своей ненужности для других. Неудержимое влечение к женщинам и при этом погружение в одиночество, полное незнание: кто ты такой и зачем, нащупывание себя и пробуждение какого-то бешеного честолюбия.

И еще постоянное ожидание, пока не открылось, что так, в ожидании юности, и прошла юность, так, в ожидании жизни, и проходит жизнь.

Потом как-то смирился, пожертвовал чем-то в себе и всего вроде бы достиг, кроме того, что жизнь уже прошла и ты как бы и не жил.

Вот об этом и надо написать.

Только как написать это, чтобы не превратить всё в унылое повествование, которым несть числа? Не знаю. Может быть, попробовать реализовать это в вознесенской книге: дневник, короткие рассказы-записи, и все время отступления, размышления о себе.

Не знаю.

Знаю только, что уже время – писать эту книгу.

12 октября 1991 года, Вознесенье

 

ПОСЕЛКОВОЕ УТРО

За минувшие дни мы с Андреем, благо и местные товарищи подсобляли, все выпили, что я привез, все съели. Сегодня ходил на переправу к автобусу встречать коробку, отправленную Мариной.

Холодное утро.

Инеем выбелена трава, выбелены, как мелом, и доски заборов…

Все еще закрыто, но по-прежнему возле переправы уже бродят, как инопланетяне, в разные стороны, непохмеленные мужики.

16 октября 1991 года, Вознесенье

 

ЛЕСПРОМХОЗОВСКАЯ ЖИЗНЬ

Все это время – разборка леденевского сруба. Заготовка и складирование – штабель за штабелем – бруса и досок для дачи.

Настоящая – водка и кубометры! – лесозаготовительная крутизна, да еще сосед шофер Олег с его – «следующая неделя решающая!» – посулами машины...

Потом в наше леспромхозовское одичание приехала Марина, пьянка пошла на убыль, и наконец отправили первую машину со срубом и брусом.

С машиной поехал Андрей, мы с Мариной весь день прибирали в доме, рассчитались с Олегом и только вечером сели в автобус.

И только в «Икарусе» и сообразил я, что кроме очерка про Николая I для «Игрушек русских императоров», написанного сразу по приезде, ничего больше не написал за эти две недели.

23 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПЕРЕМЕНЫ ПОСЛЕ ЛЕСПРОМХОЗА

Соседка Наташа, у которой в прошлом году убили сына, решила выступить в суде в качестве обвинителя и уже второй день составляет с Мариной обвинительную речь.

Я эти дни сокращал повесть «Путник на краю поля» про Рубцова для «Севера». После леспромхоза, который мы устроили себе в Вознесенье, литературная работа радостна уже сама по себе.

Вечером завез Евгению Васильевичу Кутузову рукопись для сборника, который он надумал составлять.

У Кутузова сидел Борис Морозов и все рассказывал, что собирается развестись с женой.

– Вам же в обкоме нельзя разводиться…

– Теперь можно… – мутновато посмотрев на меня, сказал Морозов и, подперев рукой щеку, запел: – На недельку до второго я уеду в Комарово…

– Ничего себе, как порядки изменились… Совсем я в своем леспромхозе от обкомовской жизни отстал.

– Борис уже не в обкоме работает! – сказал, посмотрев на меня, Кутузов. – Он теперь директором крутой фирмы стал…

На это мне и сказать было нечего.

Похоже, что в леспромхозе своем я не только от обкомовской жизни отстал, а вообще от жизни…

25 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ВЫБОР

Развал страны уже давно ощущался не на уровне географической метафизики – СССР – а в каждой организации, в каждой семье.

А теперь – и на уровне собственной судьбы, собственной жизни…

Раньше мы знали, что если станешь высокопрофессиональным специалистом, то не пропадешь – и на жизнь заработаешь, и жильё будет. Теперь эта уверенность исчезла, и сразу холодком потянуло во все семьи, и такое ощущение, будто стены квартиры еще стоят, а пол уже поплыл под ногами…

Это почти как у Алексея Максимовича Горького, где: «вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень...»

Мы, конечно, не дикие и не глупые, но ежели вымирать, то какая разница?

И всё это под визгливые разговоры о нравственности, о покаянии.

Такие разговоры сейчас могут вести только сокрушительно-безнравственные люди, но оказывается, что их не перечесть и среди собственных знакомых!

– А почему тогда мы выбрали этих? – спросил у меня приятель, когда я закончил свой монолог.

Мы – это, разумеется, риторика. Но вопрос остается. Действительно, ведь эти победили на выборах!

Правда, можно задать и контрвопрос…

Почему юные, чистые девушки почти всегда и почти безошибочно останавливают свой выбор на самых пустых и безнравственных негодяях? И можно рассуждать дальше, что это общий закон. Чем чище, а значит, и неискушенней человек или общество, тем легче обмануть его.

Но, с другой стороны, именно в силу своей чистоты и неискушенности юные девушки выбирают то, чего больше всего как раз у самых пустых и безнравственных негодяев.

Это и нужно им…

А что нужно нашей стране?

26 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

СНЫ НОВОГО ВРЕМЕНИ

Когда сильно устаешь, снятся жутковатые сны.

Впрочем, не снятся. Просто закрываешь глаза – и сразу начинаешь видеть.

И вроде ничего страшного. Люди как люди!

Вот женщина…

Но странно просачивается она сквозь стены, словно нет никаких стен. И становится страшно, когда понимаешь это.

А как только понимаешь, внимание всей нежити сразу обращается на тебя, и тут же понимаешь, что этого-то и нельзя понимать.

Но уже поздно. Пытаешься вырваться из кошмара, а они хватают тебя…

И корчишься, мучительно выбираясь из полусна. И страшно, так страшно, что когда-нибудь не сможешь вырваться, не хватит сил, чтобы вырваться.

Бесы не могут простить тем, кто видел и узнал их, пусть и отшатнувшись, пусть и задрожав от ужаса…

27 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

СОБЧАКОВЩИНА

Вечером перебирал материалы для очерка об игрушках Александра II и между делом прислушивался к голосам из большой комнаты. Там жена включила телевизор – вместе с соседкой Наташей они пытались узнать, что будет с неотоваренными за сентябрь талонами на сахар.

Вначале долго и совершенно непонятно о чем говорил Собчак.

Нынешние правители захватили власть, ничего не вложив в свою победу, кроме безостановочной ругани КПСС, из которой многие из них и вышли, и, наверное, поэтому и пользуются они властью, как всякой халявой, торопясь насытиться и не задумываясь о будущем.

Вот и Собчак говорил, кажется, и не для того, чтобы объяснить что-то, а просто наслаждаясь звучанием собственного голоса.

О карточках и талонах на сахар он не сказал ни слова.

Зато председатель Ленсовета Александр Николаевич Беляев сразу пообещал, что сентябрьский талон будут отоваривать весь октябрь.

– Ну, слава богу! – обрадовалась соседка Наташа. – Прямо на душе отлегло…

Наташа хоть и работает врачом скорой помощи, но сама человек простой.

Только тут дело не в ней, а в этой гнусной собчаковщине, которая до того довела людей, что достаточно объявить об отоваривании талона – и уже счастливы они.

Ну разве в брежневские времена могли наши правители мечтать о таком?

29 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПОЕЗДКА В ПЕТРОЗАВОДСК

Ездил с Мариной в Петрозаводск сокращать «Путника на краю поля» в «Севере».

Очень правильно сделал, что приехал!

Общежития, пьянки, развалины – всё, что составляло пространство жизни Николая Рубцова – оказались подчищенными. Я, конечно, начал восстанавливать это.

– Зачем это? – пытались уговорить меня.

Как это зачем?!

Общежитская неустроенность и развалины церкви в Никольском это и есть та тайная горечь судьбы, что неотделима от поэзии Рубцова.

Восстановили – слава богу! – все, что надо, без ругани, без скандалов…

В редакции меня спрашивали о новостях, но я в последнее время сидел в Вознесенье, занимался срубом и сейчас сам с интересом слушал, что происходит.

События невеселые.

И такое ощущение, что от этих новостей так холодно и темно в Петрозаводске, такой стужей тянет от погрузившегося в неоглядную ночь Онежского озера.

В этот же день вечером сели с Мариной на поезд и поехали назад.

31 октября 1991 года, Санкт-Петербург

 

НАШ ХЭЛЛОУИН

В Соединенных Штатах Америки вчера праздновали Хэллоуин.

У нас тоже праздник – Верховный Совет РСФСР утвердил новый государственный флаг, триколор, состоящий из белой, синей и красной полос.

– Это, – сказал знакомый, – тоже, так сказать, хэллоуин.

Наш хэллоуин…

1 ноября 1991 года, Санкт-Петербург

 

ВИДАЛЬ-САССУН

Что ни вечер, по телевизору непременная реклама: симпатичная девушка в халатике со словами: «Зачем мне брать два флакона, я просто беру ВИДАЛЬ-САССУН, мою голову и иду!» А следом – уже без девушки! – «ВИДАЛЬ-САССУН – салон-шампунь и кондиционер в одном флаконе».

И так каждый вечер между программой «Время» – как она теперь, кстати, называется? – и выпуском новостей «600 секунд». И никуда не спрячешься от этой рекламы, не выключишь телевизор, в каждой петербургской квартире гремит по вечерам: «САЛОН-ШАМПУНЬ И КОНДИЦИОНЕР В ОДНОМ ФЛАКОНЕ!»

Правда, противоядие сыскалось-таки…

Уже гуляет по городу анекдот: «Зачем мне шампунь и кондиционер в одном флаконе? Я просто беру шампунь, пью его и иду!»

Это к нашей убогой действительности ближе получается…

2 ноября 1991 года, Санкт-Петербург

 

В НОВОЙ МОСКВЕ

Первая после ельцинского переворота поездка в Москву…

Когда уезжал из Питера, по дороге достал из ящика номер журнала «Слово» – там напечатана рецензия на наш с Сергеем Носовым так и не вышедший пока «Хронограф».

В Москве, устроившись в Переделкино, поехал в Союз писателей РСФСР.

Улаживал дела с издательством «Ду

ма». Заодно записался – вернее это Сергей Лыкошин меня записал! – в правление какой-то биржи.

Потом поехал в «Наш современник».

Там, в кабинете Станислава Юрьевича Куняева, новый хозяин – Вадим Валерианович Кожинов.

Меня это порадовало. Порадовал меня и Вадим Валерианович. Он сказал, что моя повесть «Гавдарея» отмечена премией – за лучшую публикацию года.

Из «Нашего современника» перебрался в журнал «Культурно-просветительная работа», а оттуда – в Центральный дом литератора…

Прочитал напечатанный в «Московском литераторе» свой рассказ «Переворот»…

Не помню, как и добирался до Переделкино из новой Москвы.

4 ноября 1991 года, Москва

 

НЕУДАВШИЙСЯ ПОБЕГ

Леонид Жуховицкий прочитал мои «Игрушки русских императоров» и предложил напечатать в каком-то своём журнале.

Условие одно – поправить очерки о Петре I и Николае I.

– Не поймут… – сказал Леонид Аронович. – У нас очень определенное отношение к этим императорам.

Потом снова долго хвалил очерки, и я согласился на купюры в очерках.

А вот работа над романом «Неудавшийся побег» опять застопорилась. Начал править третью главу романа, и снова опустились руки – всё надо начинать заново.

Кое-как заснул, но часа через два проснулся от голоса: «Как ты допишешь этот роман, если мир разваливается?» – и все, только затихающие шаги в коридоре.

Выглянул в тускло освещенный коридор – там никого нет.

Только сердце – как будто уходит кто! – колотится.

6 ноября 1991 года, Переделкино

 

ЕЩЕ ОДИН ПАМЯТНИК ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Указ № 169 от 6 ноября 1991 года «О деятельности КПСС и КП РСФСР» достоин стать памятником нашей демократической мысли.

«Именно на руководящих структурах КПСС, фактически поглотивших государство и распоряжавшихся им как собственным инструментом, лежит ответственность за исторический тупик, в который загнаны народы Советского Союза», – сказано в этом указе Б.Н. Ельцина.

Но ведь это значит, что ответственность за разруху, за развал экономики лежит и на самом Борисе Николаевиче, поскольку он, без сомнения, принадлежал к самым что ни на есть «руководящим структурам КПСС».

По сути дела, президент сам себя объявил преступником, но – вот оно, казуистическое торжество демократической мысли! – уходить со своей должности никуда не собирается.

Впрочем, и наши депутаты тоже под стать Борису Николаевичу.

Кто из них в своих предвыборных выступлениях сулил народу то, за что они дружно голосуют сейчас? А голосуют они за развал страны, за реставрацию капитализма, за полное обнищание народа...

В какой тупик, приняв новое обличье, загонят они вместе с бывшим секретарем обкома КПСС нашу страну?

Страшно и думать об этом...

7 ноября 1991 года, Переделкино

 

НЕПОДВИЖНОЙ ПЕРЕДЕЛКИНСКОЙ НОЧЬЮ

Сегодня перед сном прочитал в воспоминаниях Евгения Замятина слова Александра Блока: «Отчего нам платят за то, чтобы мы не делали того, что должны делать?»2

Блок произносит эти слова, как пишет Замятин, «глядя мимо, в окно…».

А за окном – «опустошенное ветром, румяное, холодное небо»…

Если соберусь писать обещанную В.В. Кожинову заметку, эти слова и должны стать камертоном, и начать заметку можно так: «Даже в самых фантастических снах ни цензорам, ни сотрудникам КГБ, курирующим литературу, не могло привидеться, что наступят времена, когда писатели, спрятав в столы недописанные романы, начнут клепать детективы и прочую развлекательную литературу».

Не могло… Но именно так и случилось…

Еще как-то безнадежно подумалось, что революции неотвратимы, потому что их невозможно остановить, когда они начинаются.

Тем более в такой стране, как Россия.

Ночью проснулся от внезапно возникшего страха – мир разваливался.

Встал. Подошел к окну. Но не было никакого «опустошенного ветром, румяного, холодного неба».

Тёмной и неподвижной была ноябрьская переделкинская ночь.

8 ноября 1991 года, Переделкино

 

ВСТРЕЧИ С ОДНОКУРСНИКАМИ

С утра писал роман, а после обеда поехал в Москву.

Встретился со своим однокурсником Володей Козаченко. Он завел меня в церковный магазин и заставил на все деньги купить книг.

Книги ужасно дорогие, хотя, правда, очень хорошие.

Уже в сумерках поехал на Юго-Запад к другому однокурснику – Славе Корде.

Станцию метро со всех сторон облепили кооперативные ларьки. За ларьками обыденно, не обращая внимания на прохожих, бегают гигантские крысы.

Пришел к Корде.

Детей у Корды много, и все похожи на самого Корду.

Так же трудно, как и детей, сосчитать свидетельства на различные зарегистрированные Славой издания.

Ничего, правда, не издается, но свидетельств много, и все они красивые.

Потом шел на станцию и всё расстраивался, как будут жить Корды при рынке.

Потом подумал, что и про себя не знаю, как я буду жить дальше, и как-то сразу успокоился…

9 ноября 1991 года, Переделкино

 

ПЕРЕМЕНЫ

Как стремительно нищает жизнь!

Ещё в первые дни заезда сахар в столовой Дома творчества насыпали в сахарницу, а теперь выдают по счету.

Приехал в Переделкино Евгений Чернов.

Он нынче главный редактор в кооперативном издательстве «Талицы».

Привёз первую книжечку из серии «Библиотека современного рассказа», которую выпустило издательство, показал мне и сказал, что издательство может и мою такую же книжку выпустить.

Договорились, что «Талицы» выпустят в этой серии мои «Рассказы старого большевика».

10 ноября 1991 года, Переделкино

 

В ГУБИТЕЛЬНЫХ СЕТЯХ

В «Литературной России» напечатана статья Татьяны Марченко «В губительных сетях»:

«Похоже, что и впрямь затевается нечто несусветное» – это смутное предчувствие неизбежных перемен становится лейтмотивом новой повести Н. Коняева «Гавдарея»... Эту повесть можно назвать социально-бытовой лишь отчасти, как лишь отчасти является она психологической и даже детективной. Хроника нарушенной в своем привычном укладе заберегской жизни, проходящей под мелодию расцвета и умирания северной русской природы, раскрывает философию существования российской провинции».

Статья хорошая и не придумывающая за автора то, что можно было бы написать, а очень точно подмечающая всё то, о чем я и писал в «Гавдарее».

Все хорошо, все правильно, и всё равно горечь осталась от этой статьи.

Вот если бы «Гавдарея» была напечатана раньше, если бы такие статьи появились раньше!

А сейчас что?

Совсем из другой эпохи звучит она…

12 ноября 1991 года, Переделкино

 

НОВЫЕ БОЛЬШЕВИКИ

Еще вчера в горле застряла рыбная кость…

Утром проснулся. Вроде бы – вышла кость.

Но нет…

Закурил и сразу почувствовал, что по-прежнему кость стоит в горле, где она и застряла.

По телевизору сообщают новости: Б.Н. Ельцин утвердил пакет из десяти указов и правительственных постановлений о переходе России к рыночной экономике. Сформировано новое правительство, которое президент сам и возглавил.

В «кабинет реформ» вошли Г.Э. Бурбулис, Е.Т.Гайдар, А.Н. Шохин, А.В. Козырев, М.Н. Полторанин, А.Б. Чубайс, В.Н. Хлыстун, Э.А. Памфилова, В.Б. Булгак и С.К. Шойгу.

Вечером пошел в старый корпус. Там стоит Виктор Калугин, дожидается очереди звонить.

– Рассказы про старых большевиков, – говорит, – засылаем в номер…

Я поблагодарил, а сам подумал, что сейчас пора уже про новых большевиков, из «кабинета реформ», рассказы писать…

15 ноября 1991 года, Переделкино

 

ВЕЧЕР В ЦДЛ

С утра писал.

После обеда поехал к Володе Степанову в Москву.

Выпили водки, посмотрели его раритеты. Больше всего понравилась чугунная Богоматерь с верстового столба на дороге Москва – Тверь.

Послушал, как они с Фомичевым – молодцы какие! – выпускают свой «Пульс Тушино».

Потом пошли в ЦДЛ.

В ресторан нас пустили, но там мы были единственными литераторами. Вокруг – кавказцы с московскими женщинами, которых называют теперь «тёлками», на столах перед ними заросли коньяка по 170 рублей за бутылку.

Степанов все задирал официанта:

– Скажите, мы из Ленинграда приехали, а вот этот пошел, это, наверное, какой-нибудь великий поэт?

После ресторана расстались в темноте.

Потерялись где-то на улице.

17 ноября 1991 года, Переделкино

 

ДЕДУШКА, ПАПА И ПЛЕШИВЫЙ ВНУЧОНОК

Что-то мерзкое, с неприличным душком – в родословных нынешней демократической знати…

Дедушка премьера еще в несовершеннолетнем возрасте командовал полком, о его революционных подвигах до сих пор бродят в Хакасии кровавые легенды. Потом дедушка начал сочинять книги, написал знаменитого «Тимура и его команду».

Но интересно не это.

Прототип знаменитого Тимура, окружавшего тайной заботой семьи фронтовиков, – сын писателя, стал в зрелые годы завотделом газеты «Правда» и дослужился на этом посту до звания адмирала. Должно быть, за отвагу и удаль, с которыми вел идеологический корабль по безбрежному океану застоя…

И внучонок оказался резвым – в дедушку.

Прямо из редакции «Коммуниста» перебрался он в правительство демократов-рыночников – сделался там чуть ли не премьером.

Славную карьеру Егор Тимурович совершил!

Смотрю по телевизору, с каким азартом этот облысевший внучонок требует от парламента, чтобы цены отпустили, и вспоминаю и дедушку-писателя, водившего по хакасским степям лихую тимуровскую команду, и папу-адмирала из газеты «Правда», и думаю, как все-таки дружно в нашей стране тимуровцы живут.

О том, что они со страной и народом делают, думать совсем не хочется.

18 ноября 1991 года, Переделкино

 

ЗАВЕРШЕНИЕ РОМАНА

Роман «Неудавшийся побег» завершен, но я продолжаю возиться с ним. Вместо 10 глав по 10 подглавок получается 9 по 9.

Да это и лучше, а то «Стоглав» какой-то выходил.

Идея статьи «Взгляд на литературу, которой нет». Мысль о том, что Б.Н. Ельцина поддерживали не только агенты влияния и прочие ангажированные Западом элементы. Его поддерживала еще и выплеснувшаяся, подобно цунами, амбициозность деятелей культуры и искусства, которую они не имели возможности должным образом утолить в годы застоя.

Придумал книжку «Оборотни», пародию на журналистское расследование.

Она будет состоять из биографий Горбачева и Ельцина, перемешанных со сведениями из жизни оборотней и цитатами из газет.

Этакая страшилка с реальными персонажами.

21 ноября 1991 года, Переделкино

 

ЗАЩИТНИК

Ходил в Солнцево в магазин и там познакомился с «защитником Белого дома». Обычный пожилой работяга, в лице – никакого следа демократичности…

Звать Иван Степанович.

В «защитники» Иван Степанович попал, когда ребята на заводе рассказали, что у Белого дома спекулянты водкой торгуют не по сорок, а всего по двадцать рублей. Вот и рванул Иван Степанович к Белому дому…

Водку, правда, не купил, настоящие защитники ещё накануне весь алкоголь выпили, но зато записали Ивана Степановича в какой-то список, и теперь стал и он защитником Белого дома.

Отсюда и уважение в семье.

Как-никак демократию защищал, а не какой-то там Сталинград, как некоторые…

Даже зять, который шашлыками на окружной дороге торгует и который терпеть Ивана Степановича не мог, и тот проникся. Частенько, как только удастся жене Ивана Степановича отоварить водочные талоны, заезжает к тестю.

– Ты молоток, папаша! – говорит он Ивану Степановичу. – Я тебя уважать стал, что ты за моё право шашлыком торговать на баррикады ходил. Ты и дальше, папаша, жми в этом направлении!

Иван Степанович смотрит, как исчезает водка, за которой жена три дня в очереди стояла, и кивает зятю.

Но иногда тоска находит.

– А может, того? – говорит он, когда зять уходит. – Может, этого… Может, и не надо было защищать ходить? Чего я, в самом деле, попёрся?

И жена, хотя и нет никого в квартире, испуганно зажимает ему рот.

– Ты что?! – шипит она. – Ты чего языком-то, дурак, мелешь? Не знаешь, что ли, гласность у нас победила?! А ну, марш спать! Завтра надо пораньше очередь в булочную занять…

И тогда Иван Степанович сразу успокаивается.

Вспоминает, что если не займёшь с утра очередь, то останешься без хлеба, и покорно идёт спать.

22 ноября 1991 года, Москва

 

САМОУБИЙСТВО ЮЛИИ ДРУНИНОЙ

Перед отъездом из Москвы новость – покончила жизнь самоубийством Юлия Владимировна Друнина.

 

Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушал и не слушал

Ко всему привыкший сорок первый год.

 

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем «Россия»,

Не могла сыскать…

 

– писала она в восемнадцать лет.

Говорят, будто в предсмертной записке Юлия Владимировна написала, что невозможно оставаться такому несовершенному существу, как она, в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире.

26 ноября 1991 года, Переделкино

 

ПИТЕРСКИЕ ДЕЛА

Первый день в Питере.

Доделал с редакторшей в «Детгизе», превратившемся в «Лицей», свою книгу «Стефан Великопермский». Игорь Ганзенко нарисовал такие прекрасные – в духе древнерусских миниатюр – иллюстрации, что и мой текст как старинная летопись смотрится.

Потом зашел в «Советский писатель».

Как непривычно – когда я работал здесь, никому и в голову не могло прийти такое! – видеть в кабинете директора издательства Татьяну Харыкину.

Харыкина объяснила, что со сборником «Гений местности» издательство – оно теперь называется «Современный писатель» – решило расстаться. Гонорар авторам и мне, как составителю, разумеется, выплатят полностью, но издавать книгу не будут.

Ну, нет так нет…

Забрал рукопись и пошел на заседание бюро группы независимых писателей.

27 ноября 1991 года, Санкт-Петербург

 

АРИФМЕТИКА ПОБЕДИВШЕЙ ДЕМОКРАТИИ

Вечером вместо «600 секунд» – передача «10 минут».

Вроде бы одно и то же, ан нет – совсем другое.

Выступал в «10 минутах» бывший редактор газеты «Смена» Виктор Югин, назначенный после августовского переворота председателем Лентелерадио.

– Я хочу вас успокоить… – долго и нудно объяснял он. – Я не стремлюсь закрыть программу «600 секунд», пока не будут выяснены правовые отношения, пока эта программа не станет действительно оперативной, информационной, той, какой она была, когда начиналась. Политические игры сейчас очень сложны и опасны, и если ведущий «600 секунд» призывает к тому, чтобы собирать «наших», если он хвалит ГКЧП, извините меня, я не могу допустить этого не только как член Верховного Совета, но и как защитник «Белого дома»3.

Ну что ж? Всё откровенно и понятно.

 «600 секунд» + ГКЧП = «10 минутам».

Такая вот демократия. Такая вот арифметика.

И действия в этой арифметике очень непростые.

Лиля Максимова поменяла с Мариной два талона – они с Виктором не курят! – на сигареты. Марина отдала за них две банки сгущенки и полтора килограмма колбасы, и соседка – она курит! – завидует Марине, считая, что та совершила весьма выгодную сделку.

Еще в этой арифметике те три с половиной часа, которые провела сегодня Марина в магазинах и так  ничего и не сумела купить...

28 ноября 1991 года, Санкт-Петербург

 

СОБЧАК И ЗДРАВОМЫСЛИЕ ПОСТСОВЕТСКИХ ДВОРЯН

Заходил Николай Николаевич Браун.

Говорил о главе Императорского дома Владимире Кирилловиче, о его праве представлять Императорский дом и о его внуке Георгии.

Выражался Николай Николаевич примерно так:

– Владимир Кириллович имел смелость тайно обвенчаться с женщиной, имя которой вовсе не упоминается в православных календарях…

Особенно мне понравилось, что в ноябре, на второй день визита в нашу страну Владимира Кирилловича, мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак имел телефонный разговор с председателем дворянского собрания А.П. Гагариным и пообещал выправить десять приглашений для «самых здравомыслящих дворян».

Собчак в качестве распорядителя билетов на прием у Владимира Кирилловича – это, конечно, не слабо!

Впрочем, и насчет здравомыслия постсоветских дворян – тоже не слабо сказано.

Когда ушел Николай Николаевич, сел работать.

Написал рассказ «Микромодуль с хреновинкой».

29 ноября 1991 года, Санкт-Петербург

 

МЕЦЕНАТ

Случилось это на квартире у однокурсницы.

Зашел к ней и пожалел. Такая отчаянная нищета, что самому от тоски выть хочется! И сама однокурсница голодная, и ребенок с голодными глазами.

К тому же и поговорить толком не удалось.

Пришел пьяный брат однокурсницы и сразу принялся о своих кооперативных делах рассказывать, о том, какой он великий меценат. Я решил уйти, но брат-меценат увязался за мною и долго, пока ехали к гостинице, рассказывал, сколько у него денег теперь, и то и дело вытаскивал из карманов пачки сторублевок.

– Гляди! Я теперь всё могу купить!

– Ты бы лучше сестре помог… – сказал я.

– А что?! – обиделся меценат. – Что, я не помогаю, что ли? Да я, если хочешь знать, в прошлом месяце пятьдесят рублей ей подарил!

4 декабря 1991 года, Москва

 

НОВЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

Впервые ехал из Москвы на поезде, который опоздал на целый час.

Днем дикое стояние в очереди за колбасой – двери в магазин, как в Госбанк, четыре милиционера прикрывают.

Вечером, вспоминая лица из очереди за колбасой, написал несколько рассказиков из цикла «Петр I и его птенцы».

Собрал ночью последние рассказы в подборку «Записи последних дней».

6 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ЭТО ВСЁ О НЁМ…

В сегодняшней «Вечерке» помещена статья «Это всё о нём, о продовольствии».

Оказывается, еще вчера мэр города Анатолий Александрович Собчак провел в Смольном совещание, на котором поделился мыслями относительно того, как накормить петербуржцев.

Идеи необыкновенно глубокие.

«Американцы перестали нас бояться и решили разблокировать свои стратегические запасы продовольствия в Европе, которые хранились там на случай войны с Советским Союзом… – поведал Собчак и сообщил, что на будущей неделе он договорится с представителем президента США о том, сколько и чего мы получим из американских запасов.

Еще Собчак сообщил, что завтра все малоимущие могут получить бесплатно литр молока. Сухого молочного порошка для этого хватает, вот только никак не организовать саму раздачу.

Но замечательно не только это.

Отвлекаясь от хлеба «насущного», как сказано в газетной заметке, Собчак рассказал народным депутатам, что «13 декабря наш город собирается посетить интересный коллектив: генерал А. Макашов, либерал-демократ В. Жириновский и сотрудники редакции «Нашего современника».

«Визит одиозной компании в наш город накануне либерализации цен, понятно, не случаен! – сказал Анатолий Собчак. – Некоторые силы сейчас вполне могут попытаться спровоцировать вспышку народного возмущения...»

7 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

КТО СПАСАЕТ ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ?

Оказывается, Евгений Васильевич Кутузов, будучи в Москве, пригласил выступить у нас в Доме писателя Станислава Юрьевича Куняева. Станислав Юрьевич, поскольку редакция всё равно собиралась ехать в Питер, согласился. Ну, а Евгений Васильевич свалил связанные с приездом москвичей заботы на меня.

– А с какой стати, Женя, я этим должен заниматься? – поинтересовался я.

– Ну а что я с больной ногой могу сделать?

Ну что тут скажешь, если у нас, оказывается, больше нет никого, а кто есть, так те сверхзвуковыми истребителями торгуют и у них от этого опять ноги разболелись.

И, в принципе, не особенно я и напрягался, только несколько звонков сделал, но все равно от этой мелкой организационной возни раздражение такое поднялось, что уже и работать расхотелось.

Включил телевизор, а там по ленинградскому каналу передают интервью с шефом питерского управления КГБ, которое теперь Агентством Федеральной безопасности называется, – Сергеем Вадимовичем Степашиным.

– Национал-патриотизм, – сказал Сергей Вадимович. – Вот наш главный враг!

Не американцы, не натовцы, не те негодяи, которые СССР развалили, а русские патриоты главными врагами в бывшем Комитете государственной безопасности стали, почти как во времена Феликса Эдмундовича Дзержинского…

И как-то утихла злость и на Евгения Васильевича Кутузова, и на приглашенных им гостей.

Пока такие заявления делаться будут, не повернется язык подальше послать наши патриотические затеи. Можно сказать, что подобные Степашину господа и являются движущей силой патриотизма.

9 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ЗАБОТА

В восемь утра встречал гостей из «Нашего современника».

Приехали Станислав Куняев, Володя Бондаренко, Надя Мирошниченко…

Отвели их с Кутузовым в гостиницу.

Слава богу, гостиница хорошая, номера отдельные.

Посидели в номере у Куняева, потом Куняев уехал на выступление, а мы с Кутузовым пошли в Литфонд.

Вечером Куняев и Бондаренко пришли ко мне.

Из наших был только Сергей Носов.

Говорили о Некрасове, о его стихах, Станислав Юрьевич рассказывал, как ему дорога поэзия Некрасова.

Потом припёрся Гена Муриков, принёс мне гонорар за №1 «Литературного вестника», малость побузил, задирая Куняева, но скоро заснул на диване. Станислав Юрьевич заботливо прикрыл Мурикова №1 «Литературного вестника», который тот подарил ему.

Я прямо до слёз умилился заботе Станислава Юрьевича о своём коллеге-редакторе.

Вечер продолжался.

11 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ВЕЧЕРА И НОЧИ «НАШЕГО СОВРЕМЕННИКА»

Опять сидели в номере Станислава Юрьевича, а потом пошли в Дом писателя.

Анатолий Александрович Собчак в «Вечерке» так перепугал народ приездом «Нашего современника», что мы едва протолкались через толпу перед Домом писателя.

И сразу – на сцену.

Блестяще выступал Володя Бондаренко. Хорошо – Глеб Горбовский и Станислав Куняев. Я читал рассказ «Переворот».

Вечер удался на славу, и мы пошли в гостиницу отмечать эту победу, так что вечер плавно перетек в ночь.

До четырех утра отмечали.

12 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ЦЕНА ВОПРОСА

Появилось модное выражение «цена вопроса».

3 декабря Внешкомбанк СССР приступил к свободной продаже долларов по курсу 99 рублей за 1 доллар США.

Но на следующий день Президент РСФСР Б.Н.Ельцин заявил о признании независимости Украины, а 8 декабря в правительственной резиденции «Вискули» под Брестом Борис Николаевич Ельцин (Россия), Леонид Макарович Кравчук (Украина) и Станислав Станиславович Шушкевич (Белоруссия) подписали – это, пожалуй, почище взрыва Чернобыля получилось! – соглашение о создании Союза независимых государств (СНГ)4.

Курс рубля по итогам торгов валютной биржи Госбанка СССР на 10 декабря 1991 года сразу скакнул к 170,1 рубля за 1 доллар США.

Это, видимо, и есть та цена вопроса, которую надобно нам платить за вискулевское эхо Чернобыля.

Только разве это вся цена вопроса?

13 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

В ПРЕДДВЕРИИ КАТАСТРОФЫ

Грустно, когда думаешь о том, как легко удается в нашей стране оболгать кого угодно и что угодно… Грустно, что народ и слушать не хочет, когда ему говорят правду. Одним эта правда невыгодна, другим – неинтересна, потому что у них своя правда, третьим вообще наплевать на всё, и на правду в том числе.

Разумеется, когда-нибудь и первые, и вторые, и третьи обязательно поймут, что нельзя из-за сегодняшних, сиюминутных выгод позволять лгать на свою страну, увидят, что своя правда нисколько не мешает другой правде, поймут, что все, что происходит в стране – важно для всех, кто живет здесь.

Поймут…

Только ведь поздно будет, а главное, это понимание придет к каждому в разное время, и даже в минуту величайшей катастрофы так и не сможем объединиться мы…

14 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

КТО СБЕЖИТ?

Заходил вчера к Георгию Семенову.

У него приятель сидит, и разговор, как и всюду теперь, о стране, о том, что через год, через десять лет, через двадцать, но наверняка Михаила Сергеевича Горбачева и его сподвижников отдадут под суд, если, конечно, они не успеют сбежать…

– Такова судьба всех наших правителей, – витийствовал Гошин приятель. – Так не бывает ни в Америке, ни во Франции, ни в Германии, но ведь там никто и не правит так, как Михаил Сергеевич Горбачев или Борис Николаевич Ельцин. Что остается делать после такого правления? Только бежать куда глаза глядят…

– Ага! – сказал Гоша. – Как бы нам самим от них бежать не пришлось.

– Ну, это мы, а народ-то не сбежит!

– А где ты видел народ? – спросил Гоша.

15 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПОДВОДЯ ИТОГИ

Был в Доме писателей на заседании правления нашей новой организации неприсоединившихся писателей.

Какие-то нелепые амбиции, какая-то дележка несуществующих должностей. Тоскливо и совершенно непонятно, что мне здесь делать…

После заседания играл в бильярд с Геннадием Морозовым.

Он все говорил про народ, а я отмалчивался, думал о том, что позавчера спросил у своего приятеля Гоша. Он поинтересовался, где это он видел народ?..

В чем-то, конечно, Гоша прав.

Мы ужасающе разъединены. Сейчас каждый из нас думает, как спастись самому.

И вроде бы похвальная самостоятельность, но без умения объединиться в трудную минуту, в переломный для истории момент она оборачивается трагедией.

Конечно, нет ничего зазорного, что весной, когда решалась на выборах судьба страны, мы занимались заготовкой мясных консервов, чтобы спасти стремительно дешевеющие деньги. И ничего это, разумеется, не определяло в судьбе страны…

Но ведь ровно так же думали, так же поступали и другие, каждый придумывал какой-то свой отдельный от всех путь спасения, а в результате мы не сумели объединиться, не проявили себя как единый народ, и отчасти это и стало причиной развала нашей страны.

17 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

КРУТИЗНА

Хотя Борис Морозов и перешел из обкома в какую-то крутую фирму, но партийные заботы по-прежнему одолевают его.

Сегодня он долго рассказывал про Бориса Николаевича Ельцина, который сам признался, что КПСС была государственной структурой и, значит, разрушение КПСС – это и было осознанным разрушением государства.

Мысль банальная, но Борис, возглавивший какую-то крутую фирму, всё повторяет и повторяет ее, не умея в это поверить.

Вот уж действительно крутизна.

18 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

НЕЗАМУТНЕННАЯ ДУША

Сегодня рассказывали о пенсионерке, которая перед смертью хлопотала, даже в город ездила, чтобы пересчитали ей пенсию…

Но ничего не вышло.

– Не видишь, бабуся, не до тебя сейчас! – ответили старухе в городе. – Демократию спасать надо.

Так и вернулась ни с чем, а недавно, как раз перед смертью, услышала из репродуктора, дескать, наконец-то победила у нас эта самая демократия.

– Ну и слава богу! – сказала старуха и, перекрестившись, померла.

И такая невыносимая русская кротость в этом, что выть хочется.

Но за старушку все равно радостно. Чистой ушла она, с незамутненной душою…

19 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

УДАЧА

Вчера заходил режиссер Сергей Сельянов.

Похвастал, что повезло, купил в столовой для дома стакан сметаны.

22 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПРОВОДЫ ГОРБАЧЕВА

Надо было ехать во Всеволожск за продуктами.

Во Всеволожске в магазине у Тани Тамби застеснялся, конечно, но там, в коридорах подсобки, народу оказалось больше, чем в торговом зале, а продукты отсюда уносили коробками. Я тоже загрузил свои сумки и ушел.

Вечером смотрел по телевизору последнее выступление Михаила Сергеевича Горбачева. Он сложил с себя полномочия Президента СССР и функции Верховного главнокомандующего и передал право на применение ядерного оружия Президенту России.

Дескать, молодец, Михаил Сергеевич, отдал-таки кнопку. Вот ведь радость – у нашего Ельцина теперь еще и «кнопка» появилась!

Без «кнопки» вид у Горбачева стал совершенно жалким, а речь просто омерзительной. Ни слова не сказал, что развалил такую огромную страну, ни слова покаяния перед народом, который он предал, не произнёс.

И вот уже на куполе Кремлевского дворца спускается Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик, а на смену ему поднимается трехцветный Российский флаг.

Дикторы с сочувствием обсуждают, что пенсия у Горбачева будет 4 000 рублей, охрана десять человек, хотя просил он сто. И вообще – награду нужно ему дать.

Насчет награды я согласен. Михаил Сергеевич Горбачев находился у власти в нашей стране меньше семи лет, но едва ли кто сумел нанести ей больше вреда. Горбачев сделал то, что не могли сделать ни Наполеон, ни Гитлер.

Совсем расстроился.

Но тут позвонил Саша Рыжко (сосед с Моховой улицы), сказал, что пришла телеграмма – 7-9 января вручение премий имени Василия Шукшина.

25 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ДОСАДА

Утром ходил на киностудию смотреть фильм Василия Ермакова про Учредительное собрание.

На просмотре был и Виктор Правдюк.

Когда обсуждали фильм, он сказал, что несовместимы красный флаг и русскость, что коммунизм он отвергает.

Я не возразил, а просто так заметил, что, в принципе, спорить с этим трудно, только ведь коммунисты 17-го года и коммунисты 90-х – это незнакомые друг с другом люди. И, может быть, потому так яростно и нападали на КПСС наши демократы, что она наконец-то начала становиться русской.

Правдюк согласился со мною, но разговор на этом почему-то и иссяк.

Потом, уже дома, говорил по телефону с Орловым. Он позвонил, что очерк про Александра II ему не понравился. Может быть, предложил он, очерк надо строить на обыгрывании карт… На картах гадает цесаревичу цыганка. Карточные домики, которые любит он строить…

Можно, конечно, и карты обыграть, только при чем тут игрушки вообще и русские императоры в частности?

Вечером задремал и сразу увидел эпилог книги: игрушки царевича Алексея.

Игрушки, которыми недоиграли…

Игрушки, которые потеряли своего хозяина…

И, как и бывает во сне, все это было очень ярко, очень глубоко, очень значимо. Но проснулся и понял сразу, что словами, пожалуй, все увиденное во сне и не удастся передать.

И так досадно стало.

27 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПОСЛЕДНИЙ ХРЯК

Вышли мои «Хряки» в газете «День».

Приятно, конечно, но запоздал Володя Бондаренко с публикацией этого рассказа. Смешно было про боровов, схожих с Горбачевым и Ельциным, писать, когда Горбачев президентом был, а сейчас уже вдогонку получается, а вдогонку какая сатира?

Приходил Сергей Носов.

Принес «Литератор» со статьей «Куняев как зеркало русской контрреволюции» о встрече с редакцией «Нашего современника».

Ходили в магазин с Мариной.

Здесь люди стоят с объявлениями в руках: «Куплю талон №2».

Такой вот, так сказать, реальный сюрреализм…

Вечером по телевизору выступал Борис Николаевич Ельцин. Он просил потерпеть и обещал, что скоро всё наладится.

И лицо такое было, как у «Хряка» в моем рассказе…

Спокойно можно в качестве иллюстрации поместить.

29 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ ГОДА

Вот и кончается девяносто первый, роковой в истории России год, объявленный ЮНЕСКО годом теософки и оккультистки Елены Блаватской.

Словно все темные силы слетелись в Россию, весь год толкались они, торопились всё успеть.

И успели.

22 ноября в Успенском соборе в Смоленске замироточила Казанская икона Божией Матери. Это в белорусской резиденции «Вискули» подписали Борис Николаевич Ельцин, Леонид Макарович Кравчук и Станислав Станиславович Шушкевич соглашение об уничтожении СССР.

26 декабря на последнем заседании Совета Республик Верховного Совета СССР было объявлено: «В связи с созданием Союза Независимых Государств Союз ССР как государство и субъект международного права прекращает свое существование».

По этому случаю, на радостях, что разрушен СССР, а значит, сделано то, чего и Гитлер сделать не смог, Михаилу Сергеевичу Горбачеву присвоили звание «почетного немца 1991 года».

И еще одна новость…

Впервые в этом году уровень смертности в России превысил уровень рождаемости…

30 декабря 1991 года, Санкт-Петербург

 

Глава вторая

УПЫРИНОЕ ВРЕМЯ

 

ПАТРИОТ И В КРЕМЛЕ ПАТРИОТ

Вся жизнь стремительно превращается в карикатуру.

Наступивший 1992-й год ЮНЕСКО объявило годом Сергия Радонежского.

А рядом, в газете – сообщение о новогоднем банкете в Георгиевском зале Кремля. Заплатив пять тысяч долларов, любой бизнесмен мог провести новогоднюю ночь в обществе правителей новой России.

И вот и получается, что, с одной стороны, – преподобный Сергий, поднявший Русь, чтобы свергнуть татарское иго, Георгиевский зал, символизирующий победы России… А с другой – новые хозяева Кремля, готовые продать за доллары и старую, и новую Россию…

Однако Борис Николаевич Ельцин на банкет не пришёл.

Ходят слухи, что он напился еще до начала банкета.

Такие вот патриотичные поступки наш президент совершает.

– Хочу написать статью, – сказал я знакомому редактору. – Алкоголизм как последнее прибежище русского патриотизма.

– Да? – сказал редактор. – А кто тебе сказал, что Ельцин русский? Ты знаешь, кто у него жена?

– Так я же не про Наину Иосифовну собираюсь писать, а про Бориса Николаевича… А он уже столько водки выпил, что любому русскому патриоту может фору дать. И вот теперь алкоголизм перерождается в нем в новое качество. К патриотизму Борис Николаевич потянулся! Настоящие патриотические поступки под влиянием водки совершать стал…

– Ты думаешь… – недоверчиво протянул редактор. – Как-то странно слушать про патриотизм в нынешнем Кремле …

– Патриот и в Кремле патриот! – отрезал я. – Тут и думать нечего…

2 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЭТО ПОКА НЕ У НАС

Как странно ощущать себя не только свидетелем, но и участником крушения цивилизации.

Новогодние праздники проходят под пальбу в Тбилиси.

Это пока не у нас. Вернее, теперь это не у нас... Или – это пока не у нас.

Но все равно... Еще недавно это было бы у нас.

Очень странное ощущение.

3 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

ПОХМЕЛЬЕ

Закончились новогодние праздники…

В Грузии Новый год отметили Гражданской войной, а у нас – гигантская, как раньше за водкой, очередь в овощной магазин.

Здесь еще не поменяли ценники.

Зато в других магазинах – не ценники, а цифры из учебника по астрономии.

Лица продавщиц растерянные и отрешенные. Никто не беспокоит их. Покупатели разглядывают ценники и уходят, ничего не спрашивая.

И просторно, непривычно просторно повсюду…

В столовой – один-одинешенек в огромном зале! – сидит какой-то мужик. Еще двое ребят нерешительно топчутся возле кассы.

Закончились праздники.

Наступило похмелье.

4 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ

Либерализация цен, а вернее превращение здоровых, способных трудиться граждан России в сборище нищебродов, как-то сразу отодвинула далеко в сторону печали по поводу распада СССР.

Смешно ведь печалиться и лить слезы по поводу отпавших от нас республик, когда самим не на что купить еды.

Да и негуманно как-то печалиться…

– За что мы должны так Украину с Белоруссией ненавидеть, чтобы Гайдар у них такую же, как у нас, жизнь устроил? – услышал сегодня в магазине.

Ужасно тревожно на душе, но надо работать. Когда пишешь, злость уходит, растворяется в тексте, а не копится в тебе, отравляя душу.

И, конечно, надо самое главное делать…

Весь вечер просидел в библиотеке.

5 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

МЫСЛИ В ТАМБУРЕ, ЗАНЕСЕННОМ СНЕГОМ

Сейчас на Новый год, на Рождество показывают множество старых фильмов.

Смотришь эти фильмы и изумленно понимаешь, что почти всё так и было в нашей жизни. Конечно же, власть не шибко-то разрешалось ругать, конечно же, у евреев были какие-то проблемы с выездом из страны, но ведь народная жизнь не ограничивается еврейской проблематикой…

Главное, что спокойно жилось. Главное, что уверенность была в будущем. А сейчас этого не стало.

Думал об этом по дороге в Москву в занесенном снегом тамбуре.

То ли поезд такой попался, то ли это проводники свой вклад в шоковую терапию решили внести.

6 января 1992 года, Москва

 

ОСОБЕННОСТЬ

ПОСТСОВЕТСКОЙ ДЕМОКРАТИИ

Уже давно не читал «Литературную газету» и, приехав к Курчаткиным, полдня просидел над прошлогодними номерами.

Ощущение странное. Будто ничего и не изменилось за прошедший год.

Всё то же. И тон всё тот же. Те же – со ссылками на соответствующие статьи УК РСФСР! – требования посадить того-то и того-то.

Демократы у нас статьи Уголовного кодекса не хуже уголовников знают.

Разница только в том, что у

головники сами сидят, а демократы хотели бы посадить всех недемократов.

В этом особенность постсоветской демократии.

6 января 1992 года, Москва

 

КОМАНДИРОВОЧНЫЕ

Рождество Христово.

Ходили с Мариной в Союз писателей РСФСР получать премию имени Василия Шукшина за книгу «Пригород».

Премию, оказывается, переведут на книжку, а пока я получил командировочные – 192 рубля – от Товарищества русских художников.

Сумма эта – непонятно из какого времени…

Вроде они и больше, чем в прошлом году, но с другой стороны, учитывая, что один килограмм говядины стоит 36 рублей 20 копеек, а один десяток яиц – 19 рублей 20 копеек, то получается, что всего десять  «нелиберализированных» рублей и дали в качестве командировочных.

7 января 1992 года, Москва

 

ИМПЕРСКАЯ ГРУСТЬ

Сейчас разрушен не только СССР.

Гибнет сама наша имперская цивилизация.

Несколько лет изо дня в день мы наблюдали, как Ашоты, Алики, Рубики, которых мы помнили своими приятелями-однокурсниками, превращаются в озверевших армян и азербайджанцев.

И всё это выглядело особенно страшно еще и потому, что мы не были сами очевидцами тех событий, а наблюдали за своими знакомыми как за насекомыми, увеличенными оптикой телеэкранов. У кого-то из нас это вызывало неловкость и недоумение, а у кого-то – злость и раздражение.

Карабах пробудил звериные инстинкты общества, и, наверное, можно говорить, что СССР уничтожили не только Горбачев и Ельцин, не только ставшие депутатами сотрудники западных спецслужб, но и Карабах.

А вот пугающее московско-питерскую образованщину русское национальное возрождение никогда бы не проявилось так разрушительно.

Ведь объединение в нем осуществляется не по этническому и даже не по культурному признаку, а по имперскому. Территориальные предпочтения в российской православной среде всегда доминируют над предпочтениями родовыми.

И хотя многими сейчас православность не ощущается, не говоря уже о воцерковленности, но она существует в каждом как неясная грусть по утерянному, и грусть эта с течением времени нарастает.

Только эта имперская православность и может остановить гибель нашей цивилизации.

Но именно она пока оказывается невостребованной.

После крушения советской цивилизации имперская грусть так и не объединила нас, каждый живет сам по себе.

8 января 1992 года, Москва

 

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ В.В. ЖИРИНОВСКОГО

Ходил с редактором «Встречи» Николаем Ивановичем Горбачевым на пресс-конференцию Владимира Вольфовича Жириновского.

На сцене долго играли на балалайке, потом появился сам Владимир Вольфович. Он вёл за руку мальчика лет десяти – сына арестованного в Сургуте и посаженного в рижскую тюрьму заместителя командира рижского ОМОНа Сергея Парфёнова.

Отвечая на вопросы журналистов, Владимир Вольфович время от времени гладил мальчика по голове и приговаривал:

– Скоро твоего папу, Андриан, освободят. И ты будешь жить, Андриан, в Риге. И ты будешь, Андриан, ходить в русскую школу. И в Риге будет сидеть губернатор, и этот губернатор, Андриан, будет русским…

Сделать всё это, по мнению Жириновского, несложно, надо только, чтобы ЛДПР победила на выборах.

– Когда мы придем к власти, Андриан, – объяснял Владимир Вольфович, – Прибалтика не получит ни грамма нашей нефти и не нужно будет посылать армию. Народы сами свергнут свои правительства, чтобы вернуться в Россию.

Говорил Владимир Вольфович и на другие темы. И особенно много о необходимости союза России с Пруссией.

– Россия не может быть, Андриан, свободной без Пруссии. Пруссия – без России. Четыре государства – Россия, Пруссия, США и Китай – обеспечат мировой порядок!

Сюжет с мальчиком Андрианом привел меня в восторг, размышления о союзе с Пруссией – значительная часть Пруссии в качестве Калининградской области входит в состав нашей страны! – озадачили, а остальные тезисы показались больше похожими на выступление жонглера.

– Мы против демократов только в вопросе границ. Границы должны быть историческими!

– Мы за либерализацию, но позже!!

– Мы за приватизацию, но немедленно!!!

Безусловно, Владимир Вольфович в чем-то схож с Владимиром Ильичом Лениным. С таким же темпераментом выбрасывает он лозунги, рождающиеся конкретной политической ситуацией, и не обременяет себя увязкой этих лозунгов с партийной доктриной.

Но у Ленина всё было подчинено задаче захвата власти, обладания властью, а у Жириновского и лозунги и призывы – только способ привлечь внимание к себе и одновременно уйти от какой-либо ответственности.

Из-за этого в лозунгах Жириновского много крика, но очень мало действия. Критикуя кого-то, Владимир Вольфович никогда не останавливается на конкретном обвинении, а прибавляет к нему еще что-то и еще, не столько дополняя обвинение, сколько уводя разговор от конкретики.

– Собчак преподавал социалистическое право, которого не было. А сейчас он продает, Андриан, наши исторические документы на Запад!

– Буш упал в обморок… – завершая пресс-конференцию, сказал Владимир Вольфович. – Скажи, Андриан, почему Ельцин не может упасть и не встать! Мы сформируем беспартийное правительство. Алкснис будет губернатором Прибалтики. Хасбулатова отправим губернатором в Грозный.

Мальчик Андриан кивал.

Журналисты щелкали затворами фотокамер.

Пресс-конференция завершалась.

9 января 1992 года, Москва

 

ШТАБ-КВАРТИРА

Володя Бондаренко агитирует написать очерк о Владимире Вольфовиче Жириновском.

Насчет очерка я ничего не решил, но на экскурсию в штаб-квартиру В.В. Жириновского в Рыбниковом переулке мы с Мариной сходили.

Посидели здесь, просматривая папки с вырезками из газет, делали выписки.

Самого Жириновского, конечно, не было, с ним надо специально договариваться о встрече, а в штаб-квартире крутились молодые люди и какие-то разбитные девицы.

И хотя разговоры велись о серьезном: «Мы будем на митинге голодных очередей!», «Ельцин специально уехал!» – но чувствовалось, что эти разговоры возбуждают и заводят молодых людей, как соответствующие реплики на танцевально-музыкальных тусовках.

После штаб-квартиры зашли в магазин церковной книги, встретили там Володю Козаченко.

На фоне нынешних цен – цена на книги пока не увеличивается! – книги – еще вчера такие дорогие! – кажутся почти бесплатными, но Володя на этот раз почему-то не уговаривал меня покупать их…

10 января 1992 года, Москва

 

УБИЙЦА РУБЦОВА

В поезде не спал и, приехав домой, прилег отдохнуть.

И вот только заснул – звонок…

– Это Людмила Дербина! – сказала телефонная трубка.

– Да… – сказал я и замялся, не умея спросонок сообразить, что же говорить дальше. Сказать: «Я слушаю вас. Что вам угодно?» – невежливо. Говорить: «Очень приятно…» – язык не поворачивался.

Но Дербина, видимо, к таким заминкам уже привыкла и не обиделась.

– Я с вами судиться буду! – деловито сообщила она.

– Вот как? – заинтересовался я. – А по какому поводу?

– Вы без разрешения использовали мои воспоминания! – сказала Дербина. – Вы нарушили мои авторские права! И вы оболгали меня. Все. Встретимся в суде.

– Ради бога! – сказал я. – Только прошу учесть, что я использовал ваши воспоминания как свидетельство преступника, совершившего преступление. Разумеется, если считаете нужным, подавайте в суд. Это даже любопытно, распространит ли суд авторское право на свидетельства убийцы… А вот насчет лжи я бы вас выслушал. По-моему, о вас, кроме того, что вы убили Рубцова, я ничего особенно плохого не говорю… Я пишу…

Ведь это надо же: говорить об авторских правах на свидетельства о совершенном тобою убийстве! Можно как угодно относиться к Дантесу или Мартынову, но представить их в подобной роли невозможно…

12 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

НАШ СЮЖЕТ

С утра работал, но в голове неотрывно крутился разговор с Людмилой Дербиной.

К четырём часам поехал на телевидение, чтобы отвезти посылку Александру Невзорову, которую ему в «Нашем современнике» передали.

Долго сидел в редакции НТК-600, ждал, когда – он монтировал передачу! – освободится Александр Глебович.

В редакции много женщин, которые все вместе как-то заторможенно влюблены в своего шефа…

Но вот наконец явился и он.

Подошел ко мне, сияя улыбкой, такой великий, но вместе с тем благожелательный к простым людям человек.

Тем не менее я рассказал о разговоре с Дербиной, о том, что она грозится подать в суд за использование в повести о Рубцове ее воспоминаний об убийстве поэта.

Александр Глебович ситуацию просёк сразу.

– Это наш сюжет! – сказал он. – Вам надо молиться, чтобы она подала в суд…

Насчет молиться, чтобы на тебя в суд подали, это не слабее получается, чем авторское право на убийство Рубцова.

Впрочем, это, должно быть, уже мой сюжет.

И пока обдумывал его, напряжение, возникшее после звонка Дербиной, спало…

13 января1992 года, Санкт-Петербург

 

ВСТРЕТИМ ЕЛЬЦИНА МОЛЧА

Вчера возле метро мне всунули отпечатанный на ризографе листок – «Обращение к жителям города и области в связи с предстоящим пребыванием Президента РСФСР Б.Н. Ельцина в Ленинграде».

«Товарищи! – было напечатано там. – Ожидается визит Президента РСФСР Б.Н.Ельцина в Ленинград. Точная дата визита намеренно скрывается от народа, чтобы не дать возможности осуществить акции протеста. Возможно, он состоится 14-15 января. Президент РСФСР посадил Ленинград в блокаду. Сегодня 5 млн жителей города имеют возможность испытать на себе и оценить все «достоинства» «нового порядка». Уровень жизни трудящихся Ленинграда упал более чем в 10 раз. Президент РСФСР не оправдал нашего доверия! Вместо расцвета – полный развал!»

Все это правильно, тут и спорить не с чем.

Но вот дальше: «Жители города и области! Встретим Ельцина молча! Он едет не к народу! Пусть Ельцин знает: трудовой Ленинград на подачки не разменивается! Зарубежными харчами нас не купишь! «ЛЕНИНГРАДЕЦ» – это звучит гордо!»

Ну что это за призывы и кто же такой смелый выступает с ними?

О! Подписана листовка от имени сразу трех коммунистических партий – Ленинградской организации РКРП, Ленинградской организации ВКПБ, Ленинградской организации РПК и еще от имени общественно-политического объединения «Коммунисты за права граждан».

Столько – право же, матюгнуться хочется! – коммунистических партий, и все для того, чтобы «встретить Ельцина молча!»

14 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЦЕНА ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА

Украина объявила Черноморский флот своей собственностью.

По телевидению показали выступление Б.Н. Ельцина на митинге в сборочном цеху Ульяновского авиационно-промышленного комплекса. Борис Николаевич, похоже, уже успел основательно загрузиться, и патриотизм так и пёр из него.

– Никто у России Черноморского флота не отберет, в том числе и Кравчук! – твёрдо заявил он.

Но это 9 января было, а сейчас, видно, посадили Бориса Николаевича на диету и по радио передали, что он заключил договор, согласно которому часть кораблей Черноморского флота передаётся Украине, а другая часть пока останется в совместном ведении Украины и России…

Все-таки в трезвом виде защищать интересы страны у него не получается.

Центробанк установил новый курс – 110 рублей за доллар.

15 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

ОХОТА В СТАРЫХ КВАРТАЛАХ

Несколько дней писал рассказ «Охота в старых кварталах».

Необычное состояние – ожидания. По три раза на день хожу смотреть почту. То и дело включаю телевизор, словно боюсь пропустить что-то самое главное…

Такое ощущение, что мы действительно проиграли войну… Такая оглушительная нищета вокруг. Даже Санкт-Петербург сделался вдруг похожим на руины.

И в этих руинах и идет страшная охота…

Но это не страна проиграла войну.

Это нашу страну предали…

20 января1992 года, Санкт-Петербург

 

СТЫД

Позвонил художник Гоша Семенов, рассказал, что участвовал в опросе общественного мнения. Спрашивали об отношении к реформам, не испугали ли отпущенные цены, можно ли, по его мнению, выжить при них…

– И что ты ответил?

– А что отвечать? Стыдно же признаться, что я, здоровый мужик, а теперь и себя прокормить не смогу. Сказал, что ничего, выживем как-нибудь.

– Это не нам должно быть стыдно, а тем, кто устроил такое! – сказал я.

– А чего им стыдиться? – сказал Гоша. – У них, небось, и проблем таких нет, чтобы семью прокормить…

21 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

В ТРАМВАЕ

Давно не ездил на общественном транспорте.

Сегодня поехал и удивился. Никто уже не ругает демократов, все ругаются между собой. За те шесть остановок, которые мне надо было проехать, долго кричали о чем-то женщины, потом – «Так и хочется тебе по морде дать!» – начали ругаться мужики.

Ночью смотрели с Мариной кино «Вдовы».

Какое-то ностальгическое ощущение от этого фильма.

Нас не сумели победить фашисты, а демократы всего за несколько месяцев не только разрушили могучую страну, но и народ непонятно во что превратили.

22 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЛЮДОЕДЫ В РОЗОВЫХ ШТАНИШКАХ

Великий гуманист Горький очень надеялся, что «вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень»…

Похоже, сейчас мечта Алексея Максимовича сбывается – в газетах пишут о первых смертях от дистрофии в России. Это либерал-рыночник Егор Тимурович Гайдар проводит в жизнь мечту великого пролетарского писателя.

«Российскую экономику невозможно приватизировать за две недели, – сказал он в интервью французской газете «Эко». – И в то же время нельзя ждать еще десять лет, пока будут созданы рыночные механизмы».

Такая вот людоедская философия русофоба в розовых, как выражается Александр Владимирович Руцкой, штанишках…

23 января1992 года, Санкт-Петербург

 

СОКРУШИТЕЛЬНАЯ БЕЗНАДЕЖНОСТЬ ВРЕМЕНИ

Когда придет время умирать, умирать надо достойно…

Эта мысль всегда нравилась мне своей простотой и ясностью. Но так было, когда все мы были крепко уверены в будущем.

А сейчас? Былая простота и ясность размываются сейчас. Оказывается, не так-то и просто сохранять достоинство в том мире, где мы оказались. И прежде всего потому, что как-то не совсем ясно стало, что вообще такое достоинство человека.

Нормой жизни становятся предательство и воровство... Подлость теперь объявляет себя добродетелью.

От всего этого возникает ощущение какой-то сокрушительной безнадежности времени…

25 января1992 года, Санкт-Петербург

 

ПОМОЩНИКИ

Жить почти невозможно…

Чтобы поспеть за ценами в магазинах – ещё три недели назад килограмм говядины стоил 36 рублей, а сейчас цена выросла уже до 60 рублей! – надо идти воровать. Иначе – погружение в какую-то оглушительную нищету, в которую мы и погружаемся все.

А на экранах – подловато-возбужденные лица политиков, окривевшие от вранья физиономии дикторов…

И вместе с тем такое разнообразие духовной литературы…

Какой журнал ни откроешь – везде про русских святых…

Что это? Разве это светлое шествие наших великих заступников в трудную для нашей страны годину не есть Божие чудо?

Вспомнилось, как минувшим летом я работал над детской книжкой о Стефане Великопермском, вышедшей в серии «Русские святые». Над серией работали тогда и другие профессиональные писатели. Один из них раньше писал исключительно про пламенных революционеров…

Недавно я встретил его в церкви…

Не знаю уж, какая получилась у него книжка, но святой, про которого он писал, явно подтолкнул его на путь спасения души…

Так неужели эти светильники земли Русской, которые засияли сейчас, не помогут нам, как этому писателю, найти правильный выход?

26 января 1992 года, Санкт-Петербург

 

СТРАХ И БЕССТРАШИЕ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Интеллигенция предала народ.

Ведь когда соблазняли богатыми западными прилавками, многие наверняка догадывались, что цель перестройки – не благосостояние народа, а личное обогащение. Но врали, обманывали народ и обманули, привели к власти нынешних «демократов»…

И хотя и получили уже пинок от них, многие продолжают и сейчас вдохновенно восхвалять победившую «демократию». Одни по привычке, другие – от страха.

Ведь если правду сказать, то подумают, что за Россию ты, а это для нашей интеллигенции страшнее всего. В одном нынешний русский интеллигент бесстрашен – нисколечко не боится он той жуткой цены, которую придется платить русскому народу за его вранье, за его робость…

1 февраля 1992 года, Санкт-Петербург

 

ОБОРОТНИ

Приснилось, что попал на какую-то выставку.

Там картина.

Занесенное снегом поле… Перелесок... Сквозящая сквозь черные деревья красноватая полоска заката...

На поле три волка.

Они стоят над обезглавленным человеческим телом. Отгрызенная голова откатилась в сторону, к зрителю.

Я смотрю на нее и просыпаюсь от ужаса.

Это моя голова…

5 февраля 1992 года, Санкт-Петербург

 

СОВЕТ

Был на редсовете «Думы».

Говорили об издании журнала «Раритет», об издании серии книг «Библиотека кавалергардского полка».

Уже в конце директор «Думы» поблагодарил за интересные предложения и сказал, что собирается выплачивать членам редсовета жалованье по 500 рублей в месяц.

– Я думаю, что 500 рублей это много, – сказал Евгений Васильевич Кутузов. – По-моему, нам хватит по триста рублей… – и он повернулся к нам. – Как вы считаете?

Какая-то пауза возникла. Я молчал. Ира Моисеева молчала. Наконец Глеб Александрович Горышин кашлянул.

– Я тебе совет хочу дать, Женя… – сказал он.

– Какой совет, Глеб?

– Не спорь, Женя, с директором!

6 февраля 1992 года, Санкт-Петербург

 

ВЫСОКОЕ МАСТЕРСТВО СОВРЕМЕННОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ

Закончил перепечатывать рассказ «Охота в старых кварталах».

Потом пошел на редколлегию «Литературного вестника».

№3, оказывается, напечатали за счет всего одного объявления.

Какого именно объявления, Гена Муриков не говорит, но на редколлегии все долго восхищались этим…

– Это класс!

– Да, это высокое мастерство!

– Да, это настоящая современная журналистика!

– Да, это наша победа!

Диссонансом в этом восторженном хоре прозвучал мой вопрос, есть ли у нас такое же объявление, чтобы напечатать четвертый номер?

– Будем работать! – ответил мне Гена Муриков. – Всем нам надо работать!

7 февраля 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЗАБЫВЧИВОСТЬ

Приехал в Переделкино.

Здесь уже второй срок живет Коля Шадрунов и уже больше недели рассказывает, что скоро приедет Коняев, привезет денег, чтобы оплатить второй срок его переделкинской жизни.

Казалось бы, ничего страшного в этом нет, но когда тебя, едва переступаешь порог, закидывают вопросами: привёз ли ты деньги, чтобы заплатить за Колю Шадрунова, становится как-то не по себе, тем более, что никаких лишних денег я не привёз…

Я успел помыться в душе и распаковать вещи, когда у меня в номере появился Коля Шадрунов.

Только поздоровался и сразу спросил, привёз ли я ему деньги.

– Какие деньги, Коля? – спросил я.

– Ну как же… – Шадрунов даже растерялся, сообразив, что, рассказав всем в Переделкино, будто я ему привезу деньги, мне о своей просьбе он забыл даже и сообщить. – А что же мне теперь делать?

Я пожал плечами.

Коля Шадрунов ещё посидел немного, зачем-то рассказал, что хасиды и бейтаровцы напали на Ленинскую библиотеку, требуя вернуть им книги из фонда Шнеерсона, потом ушел куда-то.

Такой озабоченный, такой забывчивый, такой Шадрунов весь…

18 февраля 1992 года, Переделкино

 

ДЕМОКРАТИЯ СВОЛОЧЕЙ

Еще в начале этого года в Малом соборе Донского монастыря был совершен поджог. При восстановительных работах случайно обнаружили мощи святителя Тихона (Белавина), патриарха Всероссийского, похороненного здесь в 1925 году.

Торжество обретения мощей, совершившееся 19 февраля, живо напомнило о первых послереволюционных месяцах, когда в полную силу звучал голос святителя, пытающегося остановить большевистский произвол!

И вот прошло несколько дней, и в Москве заклубилось что-то непонятное.

Сегодня, как рассказывали писатели, вернувшиеся из Москвы, народ собирался на демонстрацию, организованную «Трудовой Россией», но по приказу Юрия Михайловича Лужкова выходы на станциях метро были перекрыты. Демонстранты прорвали оцепление, начались столкновения с ОМОНом, есть раненые, убитые.

Лица у побывавших в Москве писателей испуганные. Некоторые из них – откровенные демократы, но и у них сегодня в глазах не свойственная нашим демократам растерянность.

Вечером все собрались у телевизора, ожидая «Новостей».

«Новости» задерживались, долго – минут десять! – показывали, как красиво живут спортсмены на зимней Олимпиаде.

Потом начались «Новости», но весь выпуск оказался посвящен армии. Снова говорили про саперные лопатки, которыми забивали русские солдаты несчастных грузинских женщин, снова рассказывали про майора, который доблестно защищал Белый дом.

Промелькнул вроде бы правдивый сюжет про вертолетчиков, выведенных из ГДР и поселенных в каких-то бараках, но оказалось, что сюжет этот потребовался только для того, чтобы сказать о необходимости реформы армии.

Про события в Москве в «Новостях» не было сказано ни слова.

– Да… – сказал я. – Торжество демократии называется…

– Ага! – откликнулся пожилой писатель из Самары. – Демократии сволочей!

Ему никто не возразил.

23 февраля 1992 года, Переделкино

 

ИГРУШКИ РУССКИХ ИМПЕРАТОРОВ

Закончил «Игрушки русских императоров».

Книга небольшая получилась, но складная, симпатичная.

Вечером смотрел новости.

В Кремле свои игрушки, там свои книги пишут.

Указом «О поручениях и полномочиях вице-президента РФ» Борис Ельцин «перекинул» Александра Владимировича Руцкого на сельское хозяйство.

Ну, а Егор Тимурович Гайдар назначен министром экономики и финансов.

26 февраля 1992 года, Переделкино

 

ПОЕЗДКА В РЕДАКЦИЮ

Ездил сегодня в «День».

Ждал Володю Бондаренко и слушал разговоры о том, что Ельцин «перекинул» Руцкого на сельское хозяйство, потому что тот начал вмешиваться в деятельность концерна «Промэкология», созданного ближайшим окружением Бориса Николаевича.

Потом вышел в коридор и сразу столкнулся с Борисом Споровым.

– Ты не в «Литературную Россию»? – спросил он.

– Я никого сейчас там не знаю…

– Пошли, я с редактором тебя познакомлю...

Редактор «Литературной России» Владимир Еременко оказался молодым парнем, он прочитал мой рассказ «Охота в старых кварталах», сказал, что будет ставить его в номер, и попросил сфотографироваться.

Тем временем подошел и Бондаренко.

Сказал, что прочитал повесть «Пока не запел петух», повесть ему понравилась, но в «Дне» ее не напечатать из-за размера…

Возвращался в Переделкино на электричке.

Слушал, как в соседнем купе рассуждают выпившие мужики о назначении Егора Тимуровича Гайдара министром экономики и финансов, и думал, почему меня так остро задевают политические новости, если я понимаю, что гораздо важнее сберечь сейчас покой и сосредоточенность.

Но с другой стороны, и новости сейчас не совсем о политике, а о народе. И не просто о народе, замутнённом страстями и обидами, что живёт сейчас, а о народе, который был, который есть, который будет…

27 февраля 1992 года, Переделкино

 

НОВЫЕ СВЕРШЕНИЯ

Позавчера целый день писал фельетоны для полосы «Юный гайдаровец» в «Московском литераторе», а сегодня Егор Тимурович уже назначен первым заместителем председателя правительства России.

То ли для того, чтобы отметить назначение Гайдара, то ли потому, что от вкладов населения из-за инфляции почти ничего не осталось, правительство России наконец-то приняло решение о размораживании их.

Еще отменили ордена Ленина и Красного Знамени.

Непонятные новости из Приднестровья...

Спровоцировав ложный вызов машин дубоссарской милиции, подчиняющейся Молдове, полицейские Молдовы начали обстрел их. Смертельно ранен начальник Дубоссарского отделения милиции майор Игорь Сипченко.

Ночью казаки окружили здание молдавской полиции, и полицейские согласились сложить оружие. Во время разоружения один казак убит, другой тяжело ранен.

А день сегодня теплый, насквозь из солнца день.

В парке, под окном, Саша Сегень со своей женой лепит из снега каких-то мужиков.

Серые, стоят они между черными стволами деревьев.

Куда их столько в нашем парке?

2 марта 1992 года, Переделкино

 

НИКОГО НЕ ТРОГАЯ

Ездил в Москву.

Полюбовался своей полосой в «Московском литераторе», кое-что поправил.

В ЦДЛ пообщался с Олегом Кочетковым, который всё пристраивает мою книгу про Николая Рубцова. Потом снял деньги в сберкассе.

Потом забрал в метро у Володи Степанова новый номер «Пульса Тушино» с «Записками старого большевика».

Приехал в Переделкино, а там Владимир Куницын с компанией. Толкаются возле бильярдной.

Мне выпало играть в бильярд с Михаилом Евдокимовым. Пока рассказывал ему, как моей жене нравится его номер про мужика, который идет из бани и никого не трогает, выиграл у него партию...

Еще больше мне после этого Евдокимов стал нравиться.

Вечером позвонил Владимир Бондаренко. Предложил выступить вместе с ними на вечере в Театре Советской армии.

3 марта 1992 года, Переделкино

 

СОН, РАССКАЗАННЫЙ ПО ТЕЛЕФОНУ

Звонила Марина.

Сказала, что ей приснилось, будто я где-то выступаю с Владимиром Бондаренко.

Слышно в телефоне было неважно, и про сон я не разобрал, подумал, что уже объявление какое-то было и Марина это объявление и услышала.

– Ну да, да… – сказал я. – В Центральном доме Советской армии…

– При чем тут Советская армия? – сказала Марина. – Я про сон рассказываю…

Не сразу и объяснились, а когда я рассказал про намеченное выступление, Марина объявила, что по такому случаю обязательно приедет в Москву.

Отговорить ее я не сумел.

То ли совсем плохо слышно стало, то ли не очень и отговаривал я жену…

4 марта 1992 года, Переделкино

 

ДОПРОС СНЕЖНОГО ЧЕЛОВЕКА

Еще когда только заселялся в номер, приехав в Переделкино, администраторша долго извинялась, что предыдущий жилец так и не забрал свои вещи и они – уж извините, пожалуйста! – сложены сейчас в шкафу.

Ну что ж делать.

В номерах в новом корпусе столько стенных шкафов, что и для моих вещей хватило места.

А так в номере убрано было, и только спустя какое-то время начал я обнаруживать следы своего предшественника.

Несколько пустых водочных бутылок на балконе…

Вырезанная из газеты статья о снежном человеке и роскошный билет-приглашение на инаугурацию президента Бориса Николаевича Ельцина в Кремль в ящике письменного стола…

А сегодня перед сном в папке с номерами телефонов Дома творчества нашел листок из школьной тетрадки. На нем – написанное детскими буквами послание.

Я не сразу сообразил, что это письмо моему загадочному предшественнику, оставившему мне пустые водочные бутылки на балконе и билет-приглашение на прошлогоднюю инаугурацию в ящике стола, а когда сообразил, письмо уже было прочитано, и как-то жалко стало забывать его.

Письмо такое:

«Дорогой папочка! Поздравляю тебя с юбилеем, желаю тебе удачи, исполнения всех замыслов, осуществления поставленных тобою задач. Будь решительным и хладнокровным. Хочу, чтобы тебя уважали твои друзья и знакомые, чтобы они почтительно предоставляли тебе слово и, склонив голову, внимали тебе».

Большие и нетвердые буквы не соответствовали серьезному, недетскому тону письма, но так откровенно была заявлена в письме система приоритетов и ценностей, что показалось, будто этот человек материализовался в уже обжитом мною пространстве номера, и хотя я и не вижу его, но он здесь, как снежный человек, которого тоже никто не видит, но присутствие которого – так утверждал автор вырезанной из газеты статьи! – ощущают многие.

Ночью приснился какой-то странный сон про снежного человека.

Дело происходило в 1939 году, во время боев Советской армии на реке Халхин-Гол, где я почему-то работал в особом отделе армии.

Во время наступления на горе Баин-Цаган наши солдаты захватили снежного человека и, приняв за шпиона, доставили в особый отдел.

Присутствовал на допросе и я.

Когда все средства были использованы, я решил показать хранящему молчание снежному человеку найденное мною в папке с телефонами письмо. И ведь прямо в точку попал! Я сразу почувствовал, что снежный человек дрогнул и готов сейчас рассказать всю правду про Бориса Николаевича Ельцина.

– А кто такой Ельцин? – спросил лейтенант, составлявший протокол допроса.

Этот вопрос так удивил меня самого, что я проснулся…

7 марта 1992 года, Переделкино

 

ВЕЧЕР ГАЗЕТЫ «ДЕНЬ»

Вчера был вечер газеты «День».

Выступающего народа за сценой Центрального дома Советской армии собралось столько, что и приткнуться негде было.

Генерал Макашов, Игорь Шафаревич, Геннадий Зюганов, Александр Проханов, Виктор Ампилов, Юрий Кузнецов, Сергей Кургинян, Александр Дугин…

Ораторы все блестящие. Даже выступление Юрия Кузнецова и то как-то поблекло на их фоне.

Насчет своего чтения не знаю. Особого восторга оно не вызвало. Ну да иначе и быть не могло. Хотя Александр Проханов и предварил мое выступление неумеренными похвалами, но за те минуты, которые мне были даны, просто невозможно оказалось ввести слушателей в атмосферу повести, трудно было настроить на необходимую для восприятия волну.

Особенно, когда это приходится делать посреди наполненных яростью и динамизмом предстоящей революции речей.

Вообще, такое ощущение поначалу было, что не на литературный вечер я попал, а на политический митинг.

Правда, чем дольше я слушал речи, тем очевиднее становилось, что и к политике эти речи тоже имеют относительное отношение. Они не предполагали никакого продолжения, никакого последующего действия и были замкнуты в себе и самодостаточны.

Сегодня мы уезжаем с Мариной в Питер.

После ужина собрали вещи и пошли на станцию.

Когда перешли через мостик, остановились покурить на тропинке напротив сияющего огнями Солнцева. Такое странное ощущение световой громады, выбревшей в покрытое ночной темнотой пространство земли.

А здесь, в Переделкино, только ночь, только высокое звездное небо, да еще плывет по нему такой молодой месяц, что подмигнуть ему хочется.

11 марта 1992 года, Переделкино

 

МАТЬ-РОДИНА

Пошли с Сергеем Носовым к директору «Новой газеты» Александру Потехину получать гонорар за опубликованные рассказы и узнать, как движутся дела с нашим «Русским хронографом».

Дела с «Русским хронографом» застряли еще основательней, а гонорары, хотя в газете и опубликовали кучу моих рассказов, оказались такими ничтожными по отношению к нынешним ценам, что кроме возмущения никаких эмоций не оставляли.

Разговор по поводу «Хронографа» и гонораров в кабинете Александра Владиславовича Потехина и происходил.

Раньше он первым секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ был, и директорский кабинет от той работы остался вместе со множеством статуэток и всевозможных памятных сооружений, преподнесенных обкому ВЛКСМ различными делегациями. Как и улыбчивая невозмутимость Александра Владиславовича, превратившегося из комсомольского вождя в директора-капиталиста.

Весело похохатывая, слушал он мои жалобы.

– Я вот что сделаю! – возмущенно сказал я. – Я эту статую у вас унесу в счет гонорара!

Думалось мне, что тут-то и дрогнет комсомольское сердце Потехина, ан нет!

Похохатывая, Потехин выскочил из-за стола и собственноручно снял со шкафа бронзовую статуэтку памятника «Мать-Родина».

– Бери! – сказал он.

Я взял. Прикрывая статуэтку полой пальто, вынес «Родину-Мать» из бывшего обкома ВЛКСМ.

12 марта 1992 года, Переделкино

 

ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ ВЕЛИКОГО ПОСТА

На прошлой неделе на митинге оппозиции у памятника Пушкину в Москве пытались, как и положено на Масленицу, сжечь чучело Бориса Николаевича Ельцина, но милиция помешала этому, организаторы митинга вместе с чучелом были доставлены в отделение милиции.

А сейчас, после Прощеного воскресенья, первая неделя Великого поста и новости соответствующие.

Введены в оборот банковские билеты достоинством в 1 000 рублей.

В Чечне принята Конституция, согласно которой республика объявлена «самостоятельным суверенным государством».

14 марта 1992 года, Санкт-Петербург

 

 «ГЛЯДЯ МИМО, В ОКНО…»

В прошлом году мне попались воспоминания Евгения Замятина, где приводятся слова Александра Блока: «Отчего нам платят за то, чтобы мы не делали того, что должны делать?»

Блок произносит эти слова, как пишет Замятин, «глядя мимо, в окно…».

А за окном – «опустошенное ветром, румяное, холодное небо»…

Сказанные в восемнадцатом году слова Блока, кажется, напрямую обращены к нам, живущим в России в марте девяносто второго.

Все повторилось.

Снова, как семьдесят с лишним лет назад, интеллигенция предала свою страну, помогла нечестным политиканам одурачить народ и бросила его, чтобы самой же – это не ирония судьбы, а жестокая закономерность! – стать первой жертвой антинародного правления.

Еще не все из нас догадываются (а многие и не хотят догадываться), что 23 февраля уже провело между нами черту и по одну сторону оказались те, кто с искривившимися от лжи лицами продолжают с телеэкранов дурачить народ какими-то мифологическими социологическими опросами, те, кто воспевают на страницах вчера еще таких либеральных изданий палачей и садистов правительства «народного доверия», а по другую сторону те, про кого писала Анна Андреевна Ахматова: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был...»

В «Московском комсомольце» недавно напечатана заметка: «Любовь Семеновна (фамилия ее почему-то не указана автором. – Н. К.), жена батальонного замполита, «ласковая и взволнованная», сказала своему супругу, вернувшемуся после избиения демонстрантов: «Эх, мало вы этому хулиганью врезали...»

Я цитирую эту заметку только потому, что именно в «Московском комсомольце» набирала ход несколько лет назад весьма шумная кампания так называемого «покаяния»… Так называемого – потому что к настоящему покаянию оно не имело никакого отношения, и публикация нынешнего отчета о разгоне демонстрации лучше всего доказывает это.

Нет нужды множить подобные примеры.

Ими сейчас – увы! – забиты страницы «демократических» изданий. И говорю я об этом, чтобы показать внутреннюю пустоту и лживость идеологии, позволившей захватить власть в стране нынешним правителям.

Сейчас уже совершенно ясно, что у нас украли не только уверенность в будущем, не только могучую и прекрасную страну, но и саму нравственность.

Нравственные категории, которые казались незыблемыми и непререкаемыми даже в самые страшные годы, за годы перестройки наполнились ложью…

Покаяние необходимо. И, может быть, прежде всего необходимо покаяться, что вольно или невольно, но мы тоже способствовали победе антинародных сил…

Сейчас почти не появляется заметных литературных произведений. Наверное, даже в счастливом, эйфорийном возбуждении идеологи застоя не мечтали, что наступит-таки время, когда писатели бросят заниматься своим делом и примутся за сочинение коммерческой литературы.

Но это произошло…

Эти немыслимые мечтания людей, стремившихся удушить литературу, начинают сбываться. И как тут снова не вспомнить слова Александра Блока: «нам платят за то, чтобы мы не делали того, что должны делать».

Но всё-таки, хотя да, именно за это и платят, причина кризиса, переживаемого литературой, еще и в другом… Жуткий, мучительный стыд переживают сейчас многие из нас, понимая, что и наш вклад есть в восторжествовавшей идеологии.

И, может быть, этот стыд и есть то истинное покаяние, о котором еще недавно так любили толковать «демократы». И, может быть, как раз из этого настоящего покаяния и родится новая, великая русская литература.

Конечно, как мы это видим сейчас, новые власти не особенно-то и церемонятся с интеллигенцией. И вполне возможно, что они просто не дадут времени поднять голову отечественной словесности. Но все равно хочется верить, что наша литература сможет вернуть утраченное ею уважение народа.

Сегодня никто не сможет назвать претендентов на вакантные места Шолоховых и Булгаковых. Но писателей, которые ясно осознали необходимость разоблачить и высмеять лживость и пустоту демократической демагогии, уже немало. И это, может быть, сейчас самое главное.

Напрасно демократические демагоги пытаются внушить, что якобы к власти пришли «не те» демократы, а вот ежели придут «те», то всё пойдёт хорошо. Нет, к власти пришли люди, которые не желают считаться с интересами народа, и пришли потому, что они были куплены и служат сейчас не своей стране, а абстрактной «мировой цивилизации».

И в этом они ничем не отличаются от демократов, оказавшихся сейчас почему-то не у власти. Замена ничего не изменит. Народ будет бедствовать, а страна гибнуть, пока интересы ее не начнут представлять люди, для которых ее интересы и есть самое главное…

А демагогия о правах человека, когда у этого человека отнимают самое главное его право – жить в своей стране, быть сытым в своей стране, быть уверенным, что в этой же стране смогут жить его дети и внуки, – должна быть разоблачена. И разоблачить ее надо хотя бы во имя будущего, хотя бы во имя того, чтобы не смотреть потом в «опустошенное ветром, румяное, холодное небо»…

15 марта 1992 года, Санкт-Петербург

 

ИНТЕРВЬЮ БУРБУЛИСА

Вечером смотрел по телевизору интервью нашего «госсекретаря» Геннадия Эдуардовича Бурбулиса.

Журналист, который вёл интервью, самого главного вопроса: «А кто вам дал право менять всё?» – так и не задал, хотя этот вопрос напрашивался.

– Кто бы ему разрешил интервьюировать Бурбулиса, если бы он такие вопросы задавал… – успокоила меня Марина.

Тоже правильно.

16 марта 1992 года, Санкт-Петербург

 

РАЗГОВОРЫ, ЗАБОТЫ И ПИСЬМА

Никто не шлет денег.

Где-то болтается тысяч десять, а где?

Неведомо.

Позвонил в «Север». Собирался поскандалить, но вместо этого какой-то неожиданно хороший разговор с Олегом Тихоновым получился.

Он сказал, что моя повесть о Рубцове «Путник на краю поля» получила самую высокую оценку на межобластной редколлегии, как по духу, так и по сути.

– Вы с Балашовым сделали наши первые номера. Спасибо. А сейчас над чем работаете? Что пошлете нам?

Я рассказал про «Семейную хронику».

И как-то так заинтересованно Тихонов меня слушал, что я сразу же, повесив трубку, и начал писать повесть.

И только потом вспомнил, что так и не спросил Тихонова о деньгах.

17 марта 1992 года, Санкт-Петербург

 

НАКАНУНЕ

Дети из Тотьмы прислали книжку, которую они склеили из вырезок опубликованной в тотемской районной газете повести «Путник на краю поля».

Доделывал цикл рассказов для «Континента» «Накануне. Незабытые сны», в который собрал некоторые из своих снов.

Все эти дни болела Марина, а сегодня заболел и я.

Звонил Сергей Носов. Сказал, что говорил с Бондаренко.

В «Дне» напечатан отрывок из моей повести о Б.Н. Ельцине «Пока не запел петух» – «Упырь».

22 марта 1992 года, Санкт-Петербург

 

НЕКОММЕРЧЕСКАЯ «ГАВДАРЕЯ»

Получил письмо из «Молодой гвардии» по поводу моей «Гавдареи», которую год назад буквально вытребовали у меня в издательстве.

Сейчас от былого энтузиазма не осталось и следа...

«Прискорбно повторять, но тенденция гонения на русскую прозу усиливается, что подтверждают своими акциями книготорговые организации, отказывающиеся брать у нас некоммерческую литературу, а также «прочие» объективные факторы, поднявшие себестоимость средней по объему книги до 20 р. Естественно, наше акционерное общество вынуждено сейчас воздерживаться от выпуска текущей прозы и искать возможности для самосохранения в иных плоскостях – изданием популярной литературы».

Цифра 20 зачеркнута и внизу сделана приписка: «Николай, уже, увы, до 30 р.».

31 марта 1992 года, Санкт-Петербург

 

ПРОГНОЗ НА ОСЕНЬ

Пригласили выступить в школе, в Гатчине.

Когда позвонили, хотел сразу отказаться – ехать далеко, а деньги, какие теперь деньги в школах платят?

Но не успел отказаться…

– Только извините… – раздалось в трубке. – Только простите… Мы заплатить не сможем… У нас и учителям тоже почти не платят!

Ну как тут отказываться?

– А за электричку-то заплатить найдёте денег?

– Да-да! Обязательно соберём!

Приехал.

День чудесный, солнечный, но такая отчаянная нищета в школе!

Потом сидел в учительской, где меня угощали чаем, положив на блюдце передо мною две конфетки, и разговаривал с учителями.

– Скажите, – спросила пожилая учительница. – А Ельцина скоро снимут?

Я хотел отшутиться, но, встретившись с глазами учительницы, не стал шутить.

– Не знаю, – сказал. – Может, к осени изменится что-нибудь…

– К осени? – отчаянно переспросила учительница. – Но нам не дожить так до осени.

3 апреля 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЧЕРВИ

Приехал в Переделкино.

Сыро.

На заасфальтированных дорожках – раздавленные черви.

Уже тепло, и они оживают в земле, но тепла еще недостаточно – попав на холодный асфальт, черви снова теряют подвижность, забывают уползти из-под ног проходящих людей.

7 апреля 1992 года, Переделкино

 

СОБОРНОЕ РЕШЕНИЕ

4 апреля завершился Архиерейский Собор Русской Православной Церкви.

Канонизированы родители преподобного Сергия Радонежского – преподобные Кирилл и Мария, преподобномученицы великая княгиня Елисавета и инокиня Варвара и петроградские новомученики – митрополит Петроградский и Ладожский Вениамин (Казанский) и иже с ним убиенные схимонах Сергий (Шеин), Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров.

Такой вот новый Собор святых просиял на Русской земле, как раз накануне начала работы VI съезда народных депутатов Российской Федерации.

Доклад Бориса Николаевича Ельцина о ходе экономической реформы в стране на этом съезде подвергли резкой критике. 13 апреля Ельцин вынужден был принять заявление об отставке вице-премьера Егора Тимуровича Гайдара.

Словно решение нового Собора святых, просиявших на Русской земле, исполнил.

15 апреля 1992 года, Переделкино

 

ГОРНОВСКИЕ ДНИ

В Переделкино уже третий месяц живет Виктор Горн.

Я вчера написал с утра рассказ «Сон репетитора».

Потом позвонил Алле Александровне. Она долго рассказывала, как ей понравилась моя напечатанная в «Севере» повесть про Николая Рубцова.

Потом Виктор Горн уговорил поехать в ЦДЛ.

Там Виктор Калугин и Володя Бондаренко. Там Николай Мишин и Валентин Устинов. Мы с Виктором пили и с Калугиным, и с Бондаренко, и с Устиновым, а потом и с Мишиным.

Мишин сам заговорил об издании книжки «Записки старого большевика» в «Палее». Я предложил издать «Упыря». Мишин согласился.

Закончилась встреча у Паши Могилина в общежитии ВГИКа, и только утром я вернулся в Переделкино, где уже поджидал меня Виктор Горн с немецкими задушевными разговорами.

16 апреля 1992 года, Переделкино

 

СИЛА КРЕСТА

Святой благоверный князь Александр Невский не раз спасал Русь при своей земной жизни, всегда приходил он на помощь нам в трудные минуты истории.

Так было и перед Куликовской битвой, так было и в 1922 году, когда готовился в Петрограде процесс над священномучеником митрополитом Вениамином и его сподвижниками, так было, когда немцы сжали блокадным кольцом наш город.

Так происходит и сейчас.

5 апреля возвели на берегу Чудского озера памятный крест в честь 750-летия Ледового побоища, и вот, пожалуйста, затрепетало гайдаровское правительство, обратилось к президенту с просьбой об отставке.

И какая разница, что случилось это после критики курса реформаторов на VI съезде народных депутатов Российской Федерации?

Правда, президент, приняв заявление Е.Т. Гайдара, попросил членов правительства продолжать работу и сказал, что к концу съезда примет решение.

А в Ростове идет суд над Андреем Чикатило, совершившем 53 убийства.

Получается, что одновременно с Гайдаром и судят его.

Вот ведь как проявилась сила креста, поставленного на берегу Чудского озера.

17 апреля 1992 года, Переделкино

 

ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Так хорошо в Переделкино.

Березки стоят в нежно-зеленой дымке открывающихся почек. За березками задумчивые писатели бродят.

А сегодня пошел на завтрак – звонят, но колокольный звон почти и не слышен сквозь птичье пение.

Вербное воскресенье наступило.

19 апреля 1992 года, Переделкино

 

ПРИЧАСТИЕ

Вечером, после вечерни, дописал рассказ «Отлет назначен на восемь», а сегодня встал в семь часов и пошел на литургию – причастился перед Пасхой.

Когда вернулся, Марина рассказала, что видела с балкона странную птицу.

– Сама птичка маленькая, сидит, бездельничает, как воробей, а головка у нее, как яйцо пасхальное расписано…

– Перед Пасхой прилетела...

– Ты это шутишь или серьезно? – спросила Марина.

– Откуда я знаю… – сказал я. – Я же первый раз перед Пасхой причащаюсь…

25 апреля 1992 года, Переделкино

 

ПАСХА

Днем встретился в ЦДЛ с Евгением Черновым. Он принес авторские экземпляры моей книжки «Роковая ошибка Сталина».

Бар, конечно, был закрыт, но Чернов успокоил меня.

– Отметим! – твердо сказал он и повел меня в Большой союз, в кабинет, который когда-то Александр Фадеев занимал.

Я оробел было, но в фадеевском кабинете никакого великого начальства не обнаружилось. Только Евгений Васильевич Кутузов, приехавший из Петербурга постоять за русскую литературу, сидел здесь да еще несколько писателей из провинции.

К Курчаткиным я приехал, опоздав на два часа.

У Курчаткиных грустно.

Вера болеет, и сны ей снятся, будто она собственную печень грызет. Сын Егор уже вовсю зашибает деньги на телевидении, а сам Анатолий – в полном унынии.

Уже поздно вечером приехали на вокзал и сели на электричку.

Вагон был почти пустой, но в Востряково набилось столько молодых девок, что тесно и жарко в вагоне стало от запаха духов и женских голосов...

Вышли девки вместе с нами, на платформе Переделкино.

Оказывается, все они на Крестный ход приехали.

А здесь у церкви уже не протолкнуться!

Встретили в этой толкотне Володю Бондаренко.

Разговлялись, хоть и не постились мы, вначале у нас, потом у него на даче.

Подарил ему «Роковую ошибку Сталина», попенял, что за «Упыря» заплатили мне в «Дне» всего 200 рублей.

Расстались уже под утро.

26 апреля 1992 года, Переделкино

 

ШАТУНЫ

Читаю «Шатуны» Юрия Мамлеева.

В предисловии написано, что эта книга – антихристианская.

Не знаю.

Может, в шестидесятые годы так и воспринималась она, но сейчас наоборот… Ощущение такое, будто это корчатся в муках души людей, как раз оттого, что не могут эти люди узреть свет Христов.

Как и мы сейчас…

27 апреля 1992 года, Переделкино

 

В ЗАСАДНОМ ПОЛКУ

Целый день в бегах.

С утра завез Николаю Мишину в «Палею» повесть про упыря. Николай, матюгаясь, заставил своих девчат поить меня чаем, потом подарил кучу книг и назвал меня выдающимся русским сатириком.

Из «Палеи» поехал в «Литератор». Оставил Николаю Дорошенко новые рассказики из записок Н.С. Христоплясова.

Потом стоял в нашем засадном полку в скверике у дома Ростовых.

Там – много приятелей. Изредка подходили большие начальники и, озабоченно хмуря брови, говорили, что надо-таки постоять еще – шла пресс-конференция «Апреля».

Получил деньги в «Диалоге», в «Литературной России» (хорошо заплатили), в «Литераторе». Прочитал в редакции «Нашего современника» в №4 журнала «Север» статью про себя. Статья хорошая.

Потом с Александром Сегенем снова поехали в ЦДЛ.

Там засадный полк в полном составе расположился уже в ресторане.

Насилу сбежал из этой засады.

Все хвалят мою «Охоту в старых кварталах» в «Литературной России», все хвалят моего «Рубцова» в «Севере».

Даже жене и то перепало комплиментов.

28 апреля 1992 года, Переделкино

 

ЮРИЙ МАМЛЕЕВ

Сегодня Саша Борисов привез в Переделкино Юрия Мамлеева, чтобы познакомить его со мною.

Мамлеев оказался неожиданно приятным. Очень мягкий и совершенно непохожий на своих «шатунов».

Впрочем, так, видимо, и должно быть. Чем жестче проза, тем мягче сам автор.

Фантастические разговоры Саши Борисова об издании нашего совместного сборника…

Самое смешное, что Саша, как выяснилось, только сегодня, по дороге в Переделкино, и познакомился с Мамлеевым.

Право же, он намного сильнее похож на героев Мамлеева, чем сам автор.

Вечером написал статейку для «Славян» «Господи, помилуй».

29 апреля 1992 года, Переделкино

 

ЗАЧЕМ НАС УЧАТ?

Россия таки вступила в Международный валютный фонд.

«Хорошо и должно учиться: но горе… народу, который будет всегдашним учеником...» – вспомнил я слова Н.М. Карамзина из его сочинения «О любви к Отечеству и народной гордости» и подумал, что ведь и в самом деле ни в какой другой стране нет такого обилия учителей, как у нас.

Я имею в виду не тех учителей, которые обучают детей и молодых людей, а различных деятелей, что поучают народ, призывая его жить так, как они считают нужным.

И при Петре I учили, и при Владимире Ильиче Ленине, и при Борисе Николаевиче Ельцине тоже учат.

Воистину, «народу, который будет всегдашним учеником», только горе достанется…

Или Международный валютный фонд.

Что, впрочем, наверное, одно и то же.

30 апреля 1992 года, Санкт-Петербург

 

МЕТАМОРФОЗА

Странно, но люди, которые еще год назад громче всех визжали на демократических митингах, требуя демонтажа советской системы, исполнились вдруг необыкновенного миролюбия и благодушия.

Особенно меня восхищает Анатолий Александрович Собчак.

Он искренне возмущается, что по телевизору показывают разные митинги и политические дискуссии.

– А почему бы не показывать то, что нравится зрителям? – говорит он. – Даже в шестидесятые годы наше телевидение славилось тем, что показывало спектакли... Куда исчезла с экранов театральная классика?

Закроешь глаза, и кажется, что и не было никаких путчей и переворотов.

Будто секретарь обкома партии из своих застойных лет вещает с экрана телевизора.

14 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

И СНОВА «ДЕНЬ»

В Питере снова «День».

Приезжали Владимир Бондаренко, Геннадий Зюганов, Виктор Алкснис.

Встреча проходила в нашем Доме офицеров, на Литейном проспекте, большой зал был полон, но после встречи, когда я предложил Володе Бондаренко посидеть немного, он почему-то решил, что я приглашаю всю команду, и все двинулись к нам.

Обеспокоенный таким обилием гостей, я, конечно, объяснил Володе, что вообще-то имел в виду только его, что дома у меня всего две бутылки водки, но было уже поздно, вернее, похоже, было, что никаких других приглашений московские гости не получили и поэтому менять планов не стали.

По дороге – прямо на улице! – подкупили выпивки.

Алксниса и Зюганова здесь, среди торговцев, многие узнавали. Узнавали, конечно, по телевизионной картинке, но сообразить это сразу не могли и просто кивали Геннадию Федоровичу и Виктору Имантовичу как своим давним покупателям…

Кое-как втиснулись в нашу квартиру.

Марина – вот уж настоящая умелица! – за несколько минут соорудила из двух банок тушенки, гречки, грибов и брусники вполне приличный стол и хотя и без затей, но сумела накормить столько мужиков.

Очень забавная сцена произошла за столом…

Марина сказала какую-то глупость, и на несколько мгновений – мне, во всяком случае, так показалось! – повисла пауза, но вот, как бы развивая поднятую тему, заговорил Геннадий Федорович Зюганов, ему откликнулся Виктор Имантович Алкснис, и вдруг оказалось, что всё сказанное Мариной чрезвычайно умно и тонко.

Класс общения, конечно, чрезвычайно высокий.

Запомнилось выражение Г.Ф. Зюганова, сказавшего, что Сталину потребовалось несколько лет для раскулачивания, а правительство Гайдара раскулачило всю страну за одну ночь.

Хотя и не шибко тонко, но очень точно.

15 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

 

Глава третья

КОМАНДИРОВКА НА ВОЙНУ

 

ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ

Ходили с Мариной в казачью церковь на Обводном канале.

Отнесли купленные для Приднестровья бинты.

Хорошенький мальчуган-казачок рассказывал в часовне про металлическую иконку, которую его отец носил в нагрудном кармане. Эта икона и спасла его от пули в Приднестровье.

Вечером смотрел телевизор, и снова сделалось как-то неуютно жить!

Потом вспомнил свою мысль, что и жить-то уже недолго осталось, и главное сейчас – не суетиться, главное – успеть сделать то, что ты должен сделать, и как-то спокойнее стало.

23 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЧТО САМОЕ ВАЖНОЕ

Марина рассказала, что сахар по 65 рублей продают уже по одному килограмму в руки, а это значит, что будет подорожание.

Написал рассказик «Дилеры» и поехал к Александру Потехину.

Спросил у него, прояснился ли вопрос с «Русским хронографом»?

Потехин долго задумчиво смотрел на меня, потом сказал, что ему важнее не выпустить «Хронограф», а выплатить деньги мне и Сергею Носову.

Впрочем, деньги он тоже не выплатил.

Зачем-то забрал у Потехина оставшееся с обкомовских времен сооружение, изображающее ракету, нависшую над СССР, у которого почему-то уже не было Крыма, и поехал играть в бильярд в Союз писателей.

25 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

В ПОЛУТЕМНЫХ ПОДВАЛАХ РУСОФОБИИ

Нет связи между событиями, но они идут друг за другом, сцепливаясь в какую-то дьявольскую логику нового времени…

По радио говорили, что в понедельник, 25 мая, в помещении Краснопресненского райсобеса, куда он пришел переоформлять пенсию, умер знаменитый деятель брежневских десятилетий Виктор Васильевич Гришин, возглавлявший Московский горком КПСС, пока в декабре 1985 года его не сменил Борис Николаевич Ельцин.

Ну а на следующий день в Конституционном суде начались слушания по «делу КПСС» – рассмотрение правовой основы указов Бориса Николаевича Ельцина о запрещении деятельности КПСС и ЦК РСФСР.

Никакой видимой взаимосвязи в этих событиях нет, но история нашей страны вершится сейчас не на свету, а в полутемных подвалах русофобского сознания, где уже просто невозможно различить причины и следствия, и поэтому кажется, что связь между смертью В.В. Гришина и рассмотрением указов Б.Н. Ельцина все-таки присутствует.

29 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

НЕЗАВИСИМОСТЬ ОТ СОВЕСТИ

Перепечатываю, привожу в порядок дневники.

Вроде бы и не время заниматься этим, но сейчас, кажется, вообще последние времена наступают.

Совет безопасности ООН принял резолюцию об экономических санкциях к Югославии. По настоянию США Россия тоже присоединилась к этим санкциям.

Еще сегодня, как рассказывали в новостях, Россия передала Грузии военно-морские базы в Батуми, Поти и Очашчири с базирующимися там кораблями…

Потом показывали по телевизору моих знакомых Михаила Глинку и Виктора Максимова.

Выступали они в амплуа издателей.

Глинка долго рассказывал, что скоро уже начнут замахриваться рукава у его товарищей-писателей. Подразумевалось при этом, что с самими новыми предпринимателями такого не случится.

Ну а сразу после сюжета с писателями-предпринимателями рассказали, что 12 июня объявлено праздником – Днем независимости.

– От чего независимости? – спросила Марина, которая как раз на этом месте и вошла в комнату.

– Не знаю… – ответил я. – От совести, наверное.

И не сострил ведь.

Само так получилось после писательских откровений.

30 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

ОЛИГОФРЕН

Сегодня в «Итогах» выступал Гайдар.

Заплывшее лицо его в телевизионном экране кажется еще одутловатее, как у недоразвитого ребенка.

Ведущий расспрашивал, что будет дальше, а Егор Тимурович в ответ уверял, дескать, всё будет хорошо, поскольку правительство уже наладило выпуск пятитысячных купюр.

И главное, что бодро так уверял, даже с некоей олигофренической веселостью…

31 мая 1992 года, Санкт-Петербург

 

НАСТОЛЬНЫЕ ИГРЫ

Сегодня Лена Алексеева принесла

 нарисованное ею поле настольной игры «Детские походы Петра I».

Игру эту я придумал, но я и не ожидал, что так здорово получится.

Попробовали поиграть, проверяя уже на поле правила игры, и так увлеклись, что играли, пока нас звонок в дверь не прервал.

Это пришла женщина, приехавшая из Москвы, чтобы подписать разрешение на публикацию моего рассказа в американской антологии современной прозы.

– А зачем это разрешение нужно? – подписав бумажку, спросил я.

– У нас ведь университетское издание, мы гонорары не платим… Поэтому и требуется такое разрешение.

– И вы специально из Москвы для этого ехали?

– Нет-нет… – сказала женщина. – Мне еще у одного писателя в Петербурге надо подписать такое же соглашение.

Она ушла, но играть почему-то расхотелось.

А вообще, игра красивая получилась.

Я бы сам в детстве охотно в такую играл.

7 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЗАГОТОВКА САХАРА

Звонил Володя Пелехов из «Молодой гвардии».

Издательство готово подписать договор на «Игрушки русских императоров». К сожалению, получу я всего 6 000 рублей + индексацию. Негусто.

Новость. В Чечне принято решение о выдворении со своей территории офицеров российских войск. Дана, так сказать, официальная санкция на грабеж и уничтожение русского населения республики.

Впрочем, по телевизору говорят о другом. Александр Гурнов изрек сегодня в «Вестях»:

– Мы выбрали президента, президент сделал свой выбор, пусть Бог поможет ему.

Заготавливали с Мариной сахар.

Уже килограммов пятьдесят заготовили.

9 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

НЕПОНЯТНАЯ ИГРА

Катались с Верой Степановой на велосипедах.

Вечером прилег отдохнуть, и сразу приснилась сказка-игрушка, на манер тех, которые мы изготавливаем сейчас с художницей Леной Алексеевой для заработка.

Три диска – малый, средний и больший – скреплены на одной оси и разделены на большое количество секторов, в которых размещены фигуры персонажей игры. При повороте диска получаются другие фигуры, но такие же возможные, как и начальные.

Сюжет образуется от того, что существует движение не только по кругу, но и по радиусу, правда, как организовывается это движение, во сне я так и не понял.

Даже проснулся от досады.

Включил телевизор, а там началось пикетирование телецентра «Останкино». Перед телецентром разбиты палатки.

Лозунги пикетчиков: «Дайте народу сказать правду!», «Русским – русское телевидение!», «Сионизм не пройдет!»

Тоже очень похоже на игру, которая приснилась мне.

11 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЭПОС И СОВРЕМЕННОСТЬ

С утра читал книгу Виктора Калугина «Герои русского эпоса» для своей «Русской мифологии». Книга очень хорошая.

Потом с Колей Федоровым катался на велосипедах по Елагину острову.

В парке, хотя сегодня и воскресенье, совершенно никого нет.

Очень красиво, и очень грустно…

Очень жалко страну, но еще больше жаль себя, оказавшегося в сорок три года нищим.

И еще грустнее становится, когда понимаешь, что эта минорность и разрушает эпическое в современной действительности.

А без эпоса не может быть и истории.

13 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ТРОИЦА

Троица. Ходили с Мариной в церковь.

Днем Лена Алексеева принесла нарисованное ею поле игры «Кто больше соберет грибов».

Поиграли. Придумали правила, и я написал текст к игре.

В телевизоре, когда включили его вечером, плачущая дикторша жаловалась, что пикетчики заплевали ее возле студии.

Само по себе, конечно, ужасно, когда красивой женщине в лицо плюют, но с другой стороны, усевшись в телевизионном экране, она ведь изо дня в день помоями русский народ обливала… А за такое не только хорошие деньги платят, но и плюнуть в лицо могут.

Так сказать, специфика профессии,  что же тут плакать?

Еще показали Бориса Николаевича Ельцина в Троице-Сергиевой лавре. Он приехал помолиться перед отъездом в США.

– Потерпите, проявите смирение, дорогие россияне, до конца года, – говорил Борис Николаевич с патриаршего балкона и ухмылялся как-то вбок, словно хотел добавить, дескать, до конца года не так уж и много дорогих россиян в живых останется.

14 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

НОЧЬЮ, КОГДА СВЕТЛЕЕТ НА ДУШЕ

Занимаюсь «Русской мифологией».

Даже написал несколько страничек про крокодилов в Волхове, про богатырей...

Вроде получается.

Все в нашей мифологии глубоко и чрезвычайно интересно.

Но не проходит маета на душе, и ходишь, включаешь к каждому выпуску «Новостей» телевизор, словно боишься пропустить что-то самое главное.

Правда, новости у нас нынче тоже мифология, и такая потрясающая, что как-то даже и забивает мифологию стародавнюю.

А еще другая отрава – детективы.

И злишься, и чернота на душе, а все равно читаешь.

Но встаешь ночью, когда никаких новостей в телевизоре нет, начинаешь писать, и как-то светлеет на душе.

15 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ГАЙДАР НА ХОЗЯЙСТВЕ

Вчера смотрел «600 секунд» об осаде телецентра. Александр Невзоров, конечно, замечательный репортер, но теперь он всё заслоняет собою, и репортаж не о пикетах получается, а о Невзорове возле телецентра.

Сегодня начался визит Б.Н. Ельцина в США.

В России на хозяйстве Егор Тимурович Гайдар остался. Указом президента на него возложены обязанности председателя правительства Российской Федерации.

Я пытался получить перевод на почте – нет денег.

Марина пыталась получить деньги в комиссионке за проданные теннисные ракетки – тоже самое, нет денег.

Копошусь в книгах, словарях. Мысли хорошие, но начинаешь писать, и опускаются руки.

Только какие-то мелочи и получаются.

16 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

СМЕРТЬ ИСТОРИКА

Сегодня, выступая с отчетом в Конгрессе США, Борис Николаевич Ельцин доложил, что «коммунизм повержен». Американские конгрессмены поощрительно поаплодировали ему.

Ну, а накануне умер историк Лев Николаевич Гумилев…

В России, президент которой отчитывается перед американским конгрессом, его уже не было.

17 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ВРЕМЯ АКЦИЙ ФОНДОВОЙ БИРЖИ

«Прошло время акций протеста, пришло время акций фондовой биржи!»

Этот рекламный слоган сконцентрировал в себе идеологию победивших демократов, всю их аморальность. Дескать, мы захватили власть и хватит перемен! Теперь мы воровать будем!

И это уже почти узаконено в общественном сознании.

Все чаще слышишь из телевизора, дескать, для экономики не важно, откуда деньги, дескать, все большие состояния начинались с преступлений.

Видимо, это и является сейчас главной акцией фондовой биржи.

Только вот прошло ли время акций протеста?

Может быть, оно только начинается?

19 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

НЕ НАШ ДОМ

Вчера ездил с Андреем к сестре Саше – перекладывать сваленные на ее участке бревна нашего сруба. Потом сидели, обедали в ее доме. Человек восемь нас было, и какое-то удивительное возникло ощущение, будто все мы сидим в вознесенском доме, когда еще живы были родители…

Саша сумела-таки возродить наш во

знесенский дом в сотнях километров от Вознесенья, на своей даче.

Впрочем, иначе и не могло быть, ведь она так хотела этого…

Жалко только, что это уже не наш вознесенский дом…

21 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ДУРМАН НОВОСТЕЙ

В ночь, когда в школах шли выпускные балы, молдаване разбомбили Бендеры.

Потом в город ворвались молдавские войска.

Десятки убитых. Город горит.

А чуть позже, в Москве, в 4 часа 30 минут, омоновцы, присланные новым мэром Юрием Лужковым, разогнали пикеты у телецентра «Останкино». Многих пикетчиков избили, а пятерых человек убили.

Весь день провел как будто на дежурстве. Смотрел новости в 12.00, 14.00, 15.00, 18.00, 20.00, 21.00, потом «Секунды», а потом еще ночной выпуск «Новостей».

И вроде и понимаешь, что ничего нового уже не услышишь, только черноты больше скопится на душе, но оторваться от этого дурмана невозможно, как алкоголику невозможно оторваться от бутылки.

Еще рюмка, еще, еще…

Только усилием воли заставил себя взяться за составление текста игры «Лекарственные растения».

22 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

В ОЧЕРЕДИ

Ездил в Москву.

Пока стоял утром в очереди за обратными билетами, несколько раз подходили попрошайки.

Вначале пожилая женщина, которая старика похоронила…

Потом женщина с детьми, которой не на что домой ехать, потому как у дочки из-под головы сумочку вытащили…

И снова женщина, у которой мужа убили…

Кто отворачивался, кто ругался, а женщина в темном платке, стоящая впереди меня, всем совала в грязные ладони – трёшки, пятёрки, десятки…

– Это же профессиональные побирушки! – попытался объяснить ей мужчина. – Я тут часто билеты покупаю, и всё время они тут как на работе. Уже который месяц говорит, что мужа убили…

– Не знаю… – сказала женщина. – У меня самой взаправду мужа вчера в Бендерах убили. Хоронить еду.

23 июня 1992 года, Москва

 

НОВАЯ МОСКОВСКАЯ ПАСТОРАЛЬ

Второй день бегаю по Москве.

Улаживал дела с «Игрушками русских императоров» в «Молодой гвардии».

Все это время разговоры о событиях у Останкино и у Рижского вокзала.

– Предатели! – ругался в ЦДЛ поэт с забинтованной головой. – Свои же и остановили. А я не хочу помирать от голода под кроватью, лучше я умру на площади!

Был в «Роман-газете». Поговорил с Валерием Николаевичем Ганичевым. Он сказал, что моя повесть «Путник на краю поля» стоит в плане.

Потом рассказал, что в редакции недавно письмо получили от пастуха. Очень «Роман-газету» хвалит. И почитать можно, и если свернуть в трубку, удобно за коровами бегать, никакой хворостины не надо…

– Здорово! – сказал я. – Я уже и позабыл, что где-то еще коров пасут…

– Пасут! – успокоил меня Ганичев. – Вы не затягивайте с повестью. Присылайте скорее исправленный текст…

24 июня 1992 года, Москва

 

КОМАНДИРОВКА НА ВОЙНУ

Разобрался в «Молодой гвардии» с «Игрушками» и решил заехать перед отъездом на Комсомольский проспект.

В Союзе писателей на третьем этаже по-летнему пустовато.

Хотел секретаршу найти, но неожиданно попал на Бориса Степановича Романова.

Он затащил к себе в кабинет, похвалил рассказы в «Литературной России», потом – повесть про Николая Рубцова…

Похвала «Путнику на краю поля» была особенно приятна, потому что один из лучших портретов поэта – «От знакомства с Николаем Рубцовым у меня сохранилось очень конкретное впечатление на манер того, которое бывает, когда в море, в сумерках или ночью, внезапно проходит возле тебя огромное, с немногими огнями судно» – в воспоминаниях самого Бориса Романова и создан.

Вообще, у меня от Бориса Степановича, хотя он даже бывал у меня на квартире в Петербурге, впечатление оставалось, как от описанного им проходящего в сумерках судна…

Борис Степанович пришел в Союз писателей с капитанской работы и поэтому не очень-то и дорожил своей должностью литературного начальника.

И так и строил он свои отношения с писателями.

Не раз я слышал, что сама его самоотверженная честность отношения к литературе становилась той нравственной твердью, которая помогала писателю выбираться из засасывающей его трясины.

Ну а в том, что литература для него не просто средство заработка, а гораздо большее, что он оценивает писателя не потому, как это выгодно ему, а потому, что этот писатель дает читателю, я смог убедиться сам.

Когда разговор коснулся войны в Приднестровье, я сказал, что в редакции «Народной правды» собирались командировать меня в Тирасполь, но все пока не могут оформить командировку. Скоро и от войны там ничего не останется…

– А вы действительно хотите туда поехать? – спросил Романов.

– Конечно, хочу… По-моему, там что-то очень важное для всей нашей страны решается!

Тут же Романов снял телефонную трубку и, вызвав Юрия Лопусова, попросил его оформить мне командировку в Приднестровье от Союза писателей.

– Но… – сказал Лопусов.

– Надо… – сказал Романов. – Сделайте это… И аванс надо побольше выдать.

И вот не прошло и часа, как мне уже выдавали в бухгалтерии деньги.

Бухгалтерша Лариса, отсчитывая купюры, недовольно качала головой, и я думал, что она сердится на меня за те свои бухгалтерские планы, которые я нарушил, но все оказалось иначе.

– Зачем вы едете? – сказала Лариса, когда я уже убрал деньги. – Я бы своего мужа ни за что туда не пустила!

26 июня 1992 года, Москва

 

ОТЪЕЗД

Два дня отсыпался после Москвы, вычитывал рукопись «Игрушек» для «Молодой гвардии» и постепенно рассказывал Марине, куда поеду…

Взял командировку в Приднестровье и в редакции «Народной правды».

Перед поездом долго сидел у себя в кабинете, перебирал папки. Понимал, что не воевать еду, а в журналистскую командировку, но всё равно такое ощущение было, как будто уезжаю навсегда.

Зачем перебирал папки, непонятно. Ничего не выбрал. Сложил все бумажки назад, пошел на кухню.

Жена тоже провожала меня как на настоящую войну.

Присели перед дорогой, пошли на вокзал.

Вечер был теплый, светлый…

28 июня 1992 года, Санкт-Петербург

 

ЧТО СЕЙЧАС МОЖНО В РОССИИ?

Еще не отъехали от Киевского вокзала, а в вагоне уже чувствуется густой эсэнгэвский колорит. Продавец газет с негодованием отверг предложенные купоны.

– Зачем они мне?! Здесь все-таки пока еще Россия! – прошел по вагону, повернулся и добавил: – Почему-то Россия еще...

Пошутил. Но грустно прозвучала шутка. Никто даже и не улыбнулся. Действительно, Москва – пока еще почему-то Россия…

А в тамбуре, где курят, тоже эсэнгэвские разговоры.

– Вот ведь петрушка какая выходит… – рассказывает мужчина в военном кителе. – Родился я в Молдавии, мать с отцом в Одессе живут. Я – в Москве. Кто я получаюсь?

Обвел слушателей взглядом, как бы в ожидании ответа, и вздохнул тяжело.

– Нет... – сказал. – Никогда народ не поймет, что Ельцин с Кравчуком да Шушкевичем нас поделили так.

Убежденно сказал, но – странно! – как-то вопросительно прозвучала фраза...

В нашем купе – две женщины. Одна молодая, почти девчонка. Другая – постарше. Но обе замужем, у обеих – дети. И разговоры у попутчиц – про цены, про заработки мужей.

Муж молодой женщины – моряк. Корабль его приписан к Измаилу, туда и едет моя соседка. И – такой хороший, безостановочный разговор! – рассказывает молоденькая жена, что скучает без мужа, что была возможность устроиться на берегу, но она сама не согласилась...

– Почему?

– Ну я же не прокормлю его сейчас! Понимаете: не прокормлю!

И даже слезы на глазах...

– А тут еще гражданство это. Он в Измаиле прописан, а я – в Москве. Нам хотелось двойное гражданство взять, но, оказывается, нельзя. Вот гражданство Украины и гражданство Израиля можно брать, а русское и украинское – нельзя.

– Так что же вы размышляете... – улыбнулся сосед. – Зачем вам иметь разочарование в семейной жизни? Поезжайте в Израиль, и вы не будете иметь никаких проблем ни с украинским, ни с русским гражданством…

– А это можно?

Сосед только вздохнул в ответ.

 

Что он мог сказать? Наверно, можно. В России сейчас все можно...

29 июня 1992 года, поезд Москва – Одесса

 

ПРИДНЕСТРОВЬЕ

И чем дольше ехал, тем сильнее становилось ощущение, что действительно еду на войну. О разном в дороге говорили, но, чем ближе подъезжали, все больше об убитых, о раненых…

И в поезде. И в Раздельной, где – поезда дальше не шли – штурмом брали автобус на Тирасполь.

Среди пассажиров много женщин, моя соседка едет в Тирасполь из Рыбниц. Раньше дорога у нее занимала не больше часа, теперь она в дороге уже вторые сутки, как и я.

В автобусе шумно. Многие тут знакомы друг с другом. Здороваются, расспрашивают о последних новостях.

– Коля погиб… Настю убили… – прорываются сквозь гул голоса.

– Настю?! – и такая боль в этом вскрике, что смолкают все. Такая тишина наступает, наверное, после грохота разрыва…

И смотришь, как проносятся за окном поля с подсолнухами, поворачивающими вслед за уходящим солнцем тяжелые головы, и как-то остро и тревожно понимаешь, что это и правда война.

А в Тирасполе после суматошной автобусной духоты неожиданно мирно.

Только вдалеке раздаются редкие разрывы да еще прячутся в тяжелой южной зелени пятнистые БТРы.

Идти за аккредитацией в пресс-центр поздно. Иду к поэту Анатолию Дрожжину, адресом которого снабдил меня в «Нашем современнике» Станислав Юрьевич Куняев. В записной книжке нарисован маршрут, и я иду, сверяясь с ним, почти ни у кого не спрашивая дороги.

Я на войне…

Прихожу. Звоню в дверь… Первая, кого увидел, Катя – дочка моего однокурсника Николая Поснова, секретаря брянской писательской организации.

– А что ты тут делаешь?!

Катя объясняет, что отец послал ее отдыхать.

– И отдыхаешь?!

– Ага… Мы на лиман каждый день ездим!

– Но тут же война…

– И война тоже… – говорит Анатолий. – И лиман… Приднестровье тут!

30 июня 1992 года, Тирасполь

 

ТИРАСПОЛЬСКОЕ УТРО

Утром в Тирасполе по-прежнему мирно. Только вдалеке раздаются редкие разрывы да еще необычно много людей с автоматами – на автостанции, на улицах, в магазинах... Изредка проносятся машины скорой помощи с флагами Красного Креста на прогнувшихся от этой тяжести антеннах.

Поражает после Москвы необыкновенная чистота улиц.

Впрочем, этому секрету сразу находится объяснение.

– Блатные, ну и кооператоры тоже, как только в Бендерах началось, сразу свалили из города. Теперь на пляжах в Одессе отдыхают... – объясняет парень с автоматом за спиной.

Никто не торгует на улицах, не мусорит. Чисто стало в городе. И тихо, как в давние дореформенные времена. Только из-за реки доносится редкий грохот разрывов.

Там идет война...

1 июля 1992 года, Тирасполь

 

БОГОРОДИЦА В РАССТРЕЛЯННОМ ГОРОДЕ

Въезжаешь в город, и сразу, словно из фронтовой хроники – подбитые танки, остовы сгоревших машин и автобусов, руины зданий.

Здесь шла настоящая война…

Под ногами осколки стекол, гильзы. Улицы пусты, и странно и страшно в этом безлюдье выглядят гигантские клумбы с розами. Розы засохли и как будто обуглились.

Но они стоят – тысячи умерших роз в пустом, вымершем городе.

Строг и печален лик Спасителя. Он смотрит с церковной стены на пустые улицы города. А вокруг на белой известке – оспины пуль и осколков...

За углом, в переулке, БТР, взятый в бою гвардейцами.

Теперь это их БТР.

Сами гвардейцы лежат рядом на раскладушках под деревьями. Отдыхают, обнимая во сне автоматы. Другие гвардейцы сидят вокруг трехлитровой банки с вином. Пьют вино и едят абрикосы.

Командир – красивый молдаванин Игорь. Фамилию назвать – «У меня мать в Кишиневе живет!» – отказался. Сам он из Бендер, хотя уже полтора месяца не был в своей квартире. Остальные гвардейцы – русские, украинцы, молдаване – тоже здешние.

– Что бы ни случилось, – говорят они, – мы отсюда никогда не уйдем!

Две недели назад, 22 июня, когда «румыны» рвались к центру города, эти ребята встретили их. Ярость того неравного и кровопролитного боя до сих пор горит в глазах.

– Они на БТРах, на танках пришли, а у нас даже «осы» или «мухи» не было, чтобы укусить в ответ!

– Как же выстояли?

– Жадность румын спасла нас... Вместо того чтобы всем на исполком навалиться, они магазины грабить кинулись! А нас человек двадцать в исполкоме оставалось! Потом уже казаки прорвались. Помнишь, Петро?

Это Игорь адресуется к казаку, что сидит рядом и слушает наш разговор.

– Еще бы не помнить! – говорит он. – Мы им дали тогда! Эти суки румынские, как на парад, сюда приехали!

– Не страшно было?

– А чего бояться! – смеется Петро. – Смотри, что у меня есть.

И он вытягивает из ворота рубашки ладанку. На медной ладанке – Богородица. Но барельеф как-то смазан.

– Это пуля румынская в том бою прямо в ладанку ударила! – говорит Петро. – Понял?

И засовывает ладанку под рубашку.

– Срикошетила пуля... – говорит Игорь. – Петро контузило, конечно. Когда его в исполком затащили, мы думали, что убит. А он ничего... Оклемался. Только синячище на груди – и все. Ладанка спасла.

– Богородица...

– Ну да... – соглашается Игорь. – Я и говорю, что Она...

 

Я смотрел на лица молодых ребят – самому старшему только еще исполнится (исполнится ли?) двадцать шесть лет – и пытался понять, как сумели они остановить до зубов вооруженную маршалом Шапошниковым румынско-молдавскую армию...

Уже третью неделю ребята в бою, потому что и сейчас еще рвутся на улицах Бендер мины, гремят выстрелы. И сейчас еще падают на улицах города, из которого им некуда уходить, гвардейцы, казаки, а еще чаще простые мирные жители... Падают, сраженные пулями румынских снайперов.

– В том переулке девочку четырехлетнюю вчера убили...

– Снайперы?

– Не... Румын автомат решил попробовать, вот и полоснул очередью.

– Неужели они убивают детей?!

– Еще как убивают... Вон неделю назад мальчишку десятилетнего расстреляли. Полицейский-румын спрашивает у него: «За кого ты?» – «За гвардейцев!» – мальчик отвечает. Ну, румын и застрелил мальчика...

– А почему такие жестокости?! У них ведь тоже дети! Ведь обычные люди...

– Обычные, конечно... Только Косташ им наши квартиры со всем имуществом пообещал отдать. Вот они и зверствуют, чтобы мы убежали.

2 июля 1992 года, Бендеры

 

В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО

Тирасполь переполнен журналистами, но газеты приходят с опозданием или не доходят вообще, и большинство новостей жители узнают, читая надписи на броне проходящих по улицам БТРов.

Как тираспольчанка Надя, которая ждала жениха на свидание, но не дождалась и сердилась на него, пока через три дня – «За Лешу Шурыгина» – не прочитала его фамилию на обугленной броне.

Война ужасна всегда и всегда ожесточает людей.

Дико и нелепо, когда они убивают друг друга, потому что такой приказ отдали командиры… Но еще страшнее и нелепее, когда молодые парни, сами плохо говорящие по-румынски, идут убивать своих сверстников, а заодно женщин и стариков только за то, что те не хотят говорить на чужом языке.

И вот среди трагических известий – «За Колю Белана!», «За Валеру Берзая!», «За Колю Дедовича!» – читаешь и такое – «Хера Снегуру и Косташу!», «Румынский не выучу только за то, что на нем разговаривал Снегур!»

Об этом ли мечтали кишиневские писатели, создавая Народный фронт Молдавии? Действительно ли они готовы были давить гусеницами танков детей и стариков только за то, что те не желали читать их книжки?

Но получилось именно так…

Именно за это убивают сейчас приднестровцев в Бендерах и Дубоссарах, Григориополе и Цыбулевке.

Нелепо. Дико. Но… В начале было слово…

– Мы верили Горбачеву! – говорил во время нашей беседы президент Приднестровской республики Игорь Николаевич Смирнов. – Мы надеялись на Ельцина и Кравчука, но они отказались увидеть нашу беду. Власть имущие в Москве и Киеве предали нас – предали русских, украинцев, молдаван. И мы вынуждены были взять оружие. Нас нельзя победить!

И словно ответ на эти слова – «За погибших ребят!», «Смерть румынам!» – можно прочитать на бортах проносящихся мимо БТРов.

3 июля 1992 года, Тирасполь

 

БЕНДЕРЫ

Пусто и тихо на улицах Бендер.

Светит солнце, отцветают розы, на стене углового здания списки погибших и раненых… Тут же и телефон службы захоронения.

Список бесконечен – десятки листков! – и глаза выхватывают лишь немногие фамилии жителей Бендер, которые уже никогда не увидят солнца, никогда не услышат запаха цветущих роз.

А рядом, на искореженной тумбе, объявления, оставшиеся еще с того времени, когда не гремели на улицах Бендер выстрелы…

«Продолжается регистрация желающих пройти курс медиативных занятий. Адрес – Пушкинская, 33...», «Сниму комнату…»

Рядом эти еще не пожелтевшие под жарким солнцем объявления и бесконечные списки убитых, но, кажется, между ними вместились века.

И понимая всё, всё равно не понимаешь, как же могло случиться такое…

Не понимаешь, как расстреливали на этих улицах всего несколько дней назад стариков и женщин, здесь тогда – 22 июня был выпускной вечер в школах – погибли десятки школьников…

И глухо звучат слова: «Нацики – Народный фронт – они все знали, как будет… И уехали все… Двадцать первого ко мне сосед нацик приходил. Поедем, говорит, на рыбалку. Я отказался. Дела, говорю… А двадцать второго и началось…»

Глухо и страшно звучат в опустевшем притихшем городе эти слова, и в них, как и в листках с бесконечными столбцами фамилий погибших, – запах смерти. И когда слышишь это, понимаешь, что никогда не будут Бендеры прежним, беззаботным городом…

И странно, очень странно звучат в опустевшем городе объявления:

«Продается детская коляска…»

«Продолжается набор…»

На том месте у церкви, где вчера стоял казачий пикет, нынче – ополченцы. У церковной стены сидит молодой парень и набивает патронами рожок автомата…

– Перемирие заключили… – говорю я. – По радио объявляли.

– Это у них перемирие, – отвечает, не прерывая своего занятия, ополченец. – А мне пока рано мириться.

4 июля 1992 года, Бендеры

 

ГАЗЕТЫ С ТОГО БЕРЕГА

В Дубоссарах мне дали папку, в которую были подшиты вырезки из газет.

– Что это?

– Командир батальона советовал почитать.

Листаю подшивку. Вырезки – из молдавских газет, на русском языке.

Заголовки: «Освободим город Дубэсарь!», «Дьявольские когти России», «Новые злодеяния гвардейцев», «Румыния в борьбе с панславянизмом»...

Под стать заголовкам и тексты:

«Крымская краевая организация Украинской Республиканской партии резко осуждает вмешательство шовинистических имперских сил России во внутренние дела Молдовы. Искусственно созданная прокоммунистическими силами Приднестровская республика является дестабилизирующим фактором на пути создания независимой Молдовы...»

«Не будет мира в этом уголке Европы, и не будет справедливости в мире, пока не наступит справедливость для румынского народа. Ион Антонеску».

«Румыны – коренные жители территории между Днестром и Бугом».

«Будьте вы прокляты, русские ироды! Подавитесь чужой землей, чтобы и похоронить вас негде было!»

6 июля 1992 года, Дубоссары

 

ПРЕЗИДЕНТ ЖДЕТ

Для «Народной правды», помимо военных зарисовок, я должен привезти беседу с президентом Приднестровья Игорем Николаевичем Смирновым.

Еще в первый день я сказал об этом в пресс-центре правительства, но меня никак не обнадежили.

– Ждите. Игорь Николаевич очень занят…

Ну, понятно, что занят. Все-таки президент… Все-таки война идет… Надо ждать…

Только вот обстоятельство такое… Командировочные нынешние плохо совместимы со стоимостью гостиничных номеров, и определенный ими срок моей командировки стремительно истекал.

Поэтому вчера, увидев Игоря Николаевича, спускающегося по лестнице, я, не обращая внимания на сопровождавших его автоматчиков из батальона «Днестр», подошел и, показав удостоверение газеты, представился.

– Читатели нашей газеты очень ждут беседы с Вами…

– Не знаю, – сказал Смирнов. – Не знаю, смогу ли…

И двинулся дальше.

Ну что ж…

Отправился в штаб гвардии. Уехал на простреленном пулями «газике» в Дубоссары. Вернулся вечером.

Только вошел в номер – звонок из пресс-центра правительства.

– Где вы были?!

Оказывается, меня разыскивал Игорь Николаевич Смирнов.

Только объяснился с пресс-центром, снова зазвонил телефон.

Теперь это уже Анатолий Дрожжин был.

И сразу ругаться начал, дескать, такой я, сякой, приехал, шляюсь неизвестно где, а меня президент разыскивает…

– Ну, вообще-то, Толя, – сказал я, – я в Дубоссарах был. Между прочим, сегодня орудийный обстрел Дубоссар был. Правда, всего пару раз и выстрелили из орудия, но один снаряд попал в гостиницу, а другой разорвался на крылечке горисполкома. И как раз в тот момент разорвался, когда был перерыв в совещании и директора местных предприятий вышли покурить. Пятерых положило насмерть, еще восемь человек ранены...

Все это я почти как былой фронтовик рассказал. Дескать, вот так, Толя… Война, конечно, небольшая у вас, но смерть здесь такая же, как и на большой войне.

Но Анатолий, видно, ничего не понял.

Только я умолк, как он снова начал мне выговаривать, что ему, Анатолию, звонили из правительства, сделали выговор из-за меня и вообще, хоть и просил за меня Станислав Юрьевич Куняев, но мы так не договаривались, ты уедешь, а мне еще жить здесь…

На этом и закончился разговор.

Сегодня с утра болтался как виноватый по Дому Советов.

Был в СТК.

Уже под вечер сидел в пресс-центре, вдруг звонок: «Президент ждет...»

7 июля 1992 года, Тирасполь

 

ПРЕЗИДЕНТ ПРИДНЕСТРОВЬЯ

До сих пор Приднестровская Молдавская республика официально никем и не признана. Ни Кишиневом, ни Москвой, ни Киевом. И тем не менее она существует, потому что едут сюда русские, украинские и даже молдавские парни. Едут, чтобы сражаться за свободу Приднестровья…

– Это значит, – перебивая меня, сказал Игорь Николаевич Смирнов, – что наша республика признана народами России, Украины и Молдавии…

Это он точно сформулировал.

И в Москве, и в Санкт-Петербурге, и по всей России по-настоящему узнали о Приднестровье и полюбили его только сейчас, когда здесь началась война. И, наверное, в том, что Приднестровье стало таким, а не другим, немалая заслуга самого Игоря Николаевича Смирнова.

Сам он родился в 1941 году в Хабаровском крае. В пятнадцать лет окончил ремесленное училище в Златоусте. Работал, служил в армии, учился, дорос до заместителя генерального директора «Электромаша» в Новой Каховке на Украине. В ноябре 1987 года переехал в Тирасполь, возглавил здесь электромашиностроительный завод. Еще через четыре года он стал президентом Приднестровской, самой интернациональной, самой народной – отчасти и с этим тоже связано прохладное отношение к Приднестровью и в Москве, и в Киеве! – республикой на территории бывшего СССР…

Наша беседа с Игорем Николаевичем Смирновым продолжалась уже больше двух часов, и хотя он и отвечал на все поставленные вопросы, ответы касательно личной биографии не выходили из круга сведений, приведенных в его биографиях, размещенных в избирательных листовках.

Даже про месяцы, проведенные в Кишиневском СИЗО, Игорь Николаевич рассказывал так, словно и не в тюрьме сидел, а просто по ошибке проехал несколько остановок в ненужную сторону.

– В Киеве арестовали… Перевезли в Кишинев. Я отказался давать показания… Нет, в камере я был не один. Разные люди сидели… Да, убийцы тоже в камере были… Как относились? Нормально. Там ведь все со своей бедой и никто соседями не интересуется…

Спасли своего президента из тюрьмы сами приднестровцы, перекрывшие железную дорогу на Кишинев.

Но об этом Игорь Николаевич ничего не стал говорить.

Зато о своей республике, о той военной беде, которая пришла на улицы городов и сел Приднестровья, он готов был говорить бесконечно.

– Нас нельзя победить, – говорил он. – Мы долго верили Горбачеву. Но он ничего не сделал для того, чтобы избавить жителей Приднестровья от угрозы иностранной оккупации. Мы надеялись с момента рождения СНГ на Ельцина и Кравчука, на их содействие в предотвращении насильственной румынизации Приднестровья. Но они отказались увидеть нашу беду. Власть имущие в Москве и Киеве предали нас, предали русских, украинцев, молдаван. И мы вынуждены были взять в руки оружие. Беда сплотила приднестровцев. Я не говорил, что мы будем жить лучше. Я говорил и продолжаю говорить, что мы должны сплотиться, чтобы не погибнуть. Мы сплотились, и теперь нас невозможно победить!

7 июля 1992 года, Тирасполь

 

ДВЕ ЦИФРЫ

Уже в гостиничном номере, перелистывая блокнот с записью беседы с Игорем Николаевичем, я поразился совпадению двух цифр. Спад производства в Приднестровье за 1991 год составил четыре процента, а в снегуровской Молдове – 25%. В нынешнем, 1992, году производство в Приднестровье даже выросло, и только в Дубоссарах и Григориуполе упало на двадцать один процент…

Не раз и в Бендерах, и в Дубоссарах, и в Григориуполе, стоя возле развалин зданий, я ловил себя на мысли, что происходящее не вмещается в сознание. Ведь в любой войне должен быть какой-то, пусть и бесчеловечный, смысл, заключающийся в поражении сил противника, в уничтожении военно-промышленного потенциала… Но тут? В этих разрушенных домах не укрывались ни гвардейцы, ни казаки! Эти фабрики не производили ни пуль, ни снарядов! А непрерывный обстрел Дубоссарской ГЭС? Ведь уже сейчас возникла угроза затопления не только Приднестровской республики, но и самой Молдовы. Да и вообще, зачем же лишать электроэнергии свой Кишинев?

Эта бессмыслица поражала, казалась чрезмерной даже и для войны.

И теперь, перелистывая блокнот, я подумал, что в этом случайном – случайном ли? – совпадении цифр и кроется разгадка. Не потому ли и ведет правительство Снегура так свою войну, что, не уничтожив, не растоптав экономику Приднестровья, оно просто обречено на крах. Ведь если оставить Приднестровье в покое, очень скоро уровень жизни здесь будет настолько отличаться от уровня жизни в Молдове, что даже самые пламенные сторонники румынизации задумаются, а туда ли ведут их лидеры страну?

В это трудно поверить, но другого объяснения войне, на которой плохо говорящих по-румынски людей гонят в Приднестровье, чтобы они убивали там людей, не желающих говорить по-румынски, просто невозможно. В это трудно поверить, но только так и можно объяснить «стратегию» этой подлой войны. И «миротворческую» дипломатию России и Украины тоже.

До сих пор правительства и в Москве, и в Киеве вину за собственные ошибки, за собственную некомпетентность и бездарность пытаются свалить на тяжкое наследство, доставшееся им еще с тех времен, когда все эти ельцины-снегуры-кравчуки сидели в обкомовских и цэковских кабинетах. И пока удается – удается ли? – морочить народ, что, дескать, да, хотя и очень трудно, но альтернативы экономической политике Гайдара-Бурбулиса-Ельцина все равно нет. А трудности неизбежны… Ведь мы снова идем неведомым путем, только теперь не в коммунизм, куда еще совсем недавно вели нас все эти ельцины-снегуры-кравчуки, а в капитализм. Но все равно по-прежнему неведомым. И почти поголовное обнищание народа на этом пути неизбежно. Посмотрите на Украину, и там так! Посмотрите на Белоруссию, и там не лучше. И вот в этом безальтернативном вакууме вдруг появляется Приднестровье… Да ведь уже само существование его – смертельный приговор режимам, установившимся на территории нынешнего СНГ.

И когда думаешь об этом, особый зловещий смысл приобретает улыбка маршала Шапошникова, который 23 марта 1992 года передал Молдове вооружение четырнадцатой армии.

И вот тогда-то, 22 июня, и ворвалась в беззащитные Бендеры вооруженная маршалом Шапошниковым молдавская армия, а МИГи, переданные молдаванам им же, начали бомбить приднестровские города.

Дорогой, слишком дорогой ценой – сотни разрушенных зданий, тысячи убитых! – далась победа, но именно такую цену запросили сейчас в Кишиневе, Москве и Киеве.

Какую цену запросят там на следующий раз?

10 июля 1992 года, Тирасполь

 

АМЕРИКАНСКАЯ БЕЗДОМНАЯ

Всю дорогу из Одессы до Москвы правил повесть «Путник на краю поля» для «Роман-газеты».

В купе со мной ехала немолодая женщина.

Она так заинтересованно наблюдала за моей работой, что в результате мы разговорились и познакомились.

Женщина оказалась редактором московского издательства.

Но это в прошлом.

Сейчас она уезжает в Америку. Перед отъездом съездила попрощаться в Одессу, думала еще неделю побыть, но там хозяева тоже уезжают, решила вернуться в Москву, хоть и сдана уже жильцам московская квартира…

Придется эту неделю в Москве бездомной жить.

Она подумала и добавила:

– Как американской бездомной…

11 июля 1992 года, поезд Одесса–Москва

 

КИЕВСКИЙ ВОКЗАЛ

В Москву приехали ночью.

Пассажиры рассосались кто куда, куда-то исчезла со своими чемоданами и американская бездомная, и перрон опустел.

Ночь была теплая. Идти в помещение вокзала не хотелось, и я вышел на привокзальную площадь.

Днем здесь всегда людская сутолока. Сейчас – непривычно пусто, просторно. Площадь еще не убирали, и вся она была завалена бумажками, обертками, коробками. Порою со стороны реки набегал ветерок, и тогда мусор начинал переваливаться – казалось, что это копошится сам асфальт.

Еще неожиданней было увидеть среди мусора и вони заплеванной привокзальной площади засиженные мухами фигуры Горбачева и Ельцина.

Должно быть, их перетащил сюда незадачливый фотограф в надежде, что хоть кто-то из проезжих ротозеев захочет сфотографироваться с этими разрушителями страны. Но, как видно, и в вокзальной толчее желающих запечатлеться в обнимку с вождями не нашлось. И тогда махнул хозяин рукой на манекены, бросил на произвол судьбы.

Они стояли сейчас посреди площади, настолько отвратительно ненужные никому, что собачонка, пробегавшая следом за своей хозяйкой, увидев их, остановилась и вначале залилась лаем, а потом завыла.

Я тоже побрел назад на вокзал, оставаться посреди заплеванной, замусоренной площади наедине с такими вождями не хотелось…

12 июля 1992 года, Москва

 

НЕЖДАННАЯ ПОЕЗДКА

Ездил на Комсомольский проспект отчитываться за командировку.

Взял у Николая Мишина в «Палее» 500 рублей аванса за книжку об Игоре Николаевиче Смирнове.

Когда подписывал бумаги, зашел Юра Бондарев, которого в Союзе писателей, в отличие от Юрия Васильевича Бондарева, зовут Юрой-маленьким.

– Хочешь поехать на Алтай? – спросил он, посмотрев на меня.

– Хочу! – не задумываясь, ответил я. – Я еще когда повесть про Рубцова писал, собирался туда поехать…

– Давай паспорт. Мы группу на Шукшинские чтения собираем.

Такая вот нежданная поездка образовалась.

Потом, еле-еле успел, прибежал на радио, где Станислав Золотцев записывал передачу о повести «Путник на краю поля».

13 июля 1992 года, Москва

 

ДОРОГА В БАРНАУЛ

Сдал московскому издателю игру «Детские походы Петра I». Получил 5 000 аванса. Издатель покупает и игру про растения.

Завез в «Роман-газету» – повесть уже заявлена в рекламном выпуске – своего Рубцова, потом поехал в ЦДЛ, съел бифштекс и отправился в аэропорт.

Там Николай Котенко и Юрий Лопусов устраиваются в ожидании задерживающегося рейса на Барнаул.

Евгений Чернов приехал после всех, увидел, что самолет задерживается, и сдал билет.

Ночь блужданий возле аэропорта. Под утро и Котенко вместе с Лопусовым сдали билеты, и в Барнаул мы с Галиной Георгиевной прилетели уже вдвоем…

Самое сильное впечатление в Барнауле в первый день – номер в гостинице. Ничего особенного, но цена – 500 рублей в сутки.

23 июля 1992 года, Москва

 

ШУКШИНСКИЕ ЧТЕНИЯ

В семидесятые годы критики изобрели слово «чудики» для обозначения того духовного феномена, который проявился в характерах русских людей, нарисованных в рассказах Василия Макаровича Шукшина.

Слово неточное и, пожалуй, даже нечестное…

В него не вмещается та русская боль, та несправедливая униженность, которую несут в себе герои Шукшина. Они страдают, их корежит от того, что не вмещаются они и не могут вместиться в пространство, отведенное им советским агитпропом для духовной жизни.

Словно, чтобы подтвердить эту мысль, мне отвели в бийской гостинице номер окнами как раз на собор святого благоверного князя Александра Невского.

Но это не собор был. Там, в бывшем соборе, как мне объяснили, заводской цех находился.

Я уговорил сводить меня на экскурсию.

Точно… В соборе – литейка, стоят электропечи, плавится металл, а с закопченных стен из кромешных сумерек проглядывают лики святых…

Завод этот возник, когда эвакуировали в Бийск оборудование Московского завода электротермического оборудования. Тогдашний директор завода Геннадий Иванович Соколов дал 20 ноября 1941 года телеграмму: «Прибыл в Бийск. Принимаю помещение завода», а уже в конце года рапортовал: «Удалось с божьей помощью в срок пустить литейное производство».

Впрочем, если первую телеграмму – вернее макет ее! – я видел на музейном стенде, то второй рапорт слышал только от своих экскурсоводов…

Может быть, и преувеличили они маленько с «божьей помощью»…

Но не это важно…

Я не знаю, знал ли Василий Макарович Шукшин про литейку в божьем храме, но поразительно, как схожи были с обликами шукшинских героев проступающие из кромешной, жутковатой копоти на стенах лики святых …

25 июля 1992 года, Бийск

 

ДОРОГА ИЗ СРОСТОК

Так бывает…

Еще в Сростках обратил внимание, когда ехали на лошади с горы Пикет в столовую, что вокруг одни только герои Шукшина.

И литературовед Виктор Горн, хоть и немец по происхождению, словно из какого-то рассказа Шукшина, и прозаик Саша Родионов, и сам я…

А что делать? Впитываешь в себя местный пейзаж, местную речь и сам становишься местным, и, подобно герою Шукшина, и начинаешь вести себя.

Еще когда выпивали, зачем-то в пух и прах разругался с телевизионщиком, как будто это он и виноват в том, что творится в Останкино. Потом уже пьяным полез купаться в Катунь, несколько раз взмахнул руками, оглянулся, а Виктора Горна, который остался на берегу, возле одежды, совсем и не видно…

Ну, если бы скорость замеряли, наверняка можно было бы на какой-нибудь рекорд претендовать – такое течение у Катуни стремительное.

Кое-как выбрался из стремнины. Долго потом шел по берегу, пока до Виктора добрался.

Но шукшинский колорит и в Москве не кончился… Ехал на первой электричке из Домодедово – в вагоне девки шампанское пьют из горлышка…

– Чего гуляете с утра? – спросил у них.

– Ты что?! – ответила одна. – С Луны свалился? Олимпийские игры в Барселоне начались.

– Не… – сказала другая. – Я не за Олимпиаду пью… Не люблю спортсменов.

– А за что тогда пьешь?

– За этого, как его, Эриха Хонеккера… Чего его выдать требуют? Жалко дедуню…

Тут же мужики в карты играют на деньги… Тут же нищие ходят… Тут же дерутся – кого-то уже обокрали…

И так всё рядом, всё это самостоятельно, не смешиваясь…

Чистый Шукшин…

27 июля 1992 года, Москва

 

ДОРОГА В ВОЗНЕСЕНЬЕ

Наконец-то собрались в Вознесенье.

Долгими были сборы, далекой – дорога. Через Приднестровье, через Алтай пролегла она…

Но, наконец, мы в автобусе, и сразу так легко и свободно отделяются все городские заботы.

Сколько раз проезжал я по этой дороге?..

И все равно – каждый раз словно бы впервые...

До поселка автобус идет всю ночь.

К пяти рекам выезжает он… Вначале к Неве, даже и здесь, в верховьях, как бы ограненной и державной, потом к древнему Волхову, к простовато-задушевным Сяси и Паше и, наконец, к суровой Свири.

И вроде бы не так и далеко от Ленинграда, а на глазах меняется всё, становится чище и проще. И вот уже, вспыхивая белой гривкой бурунов на камнях, бежит вдоль дороги бесхитростная вода речушки...

Постоять на берегу пяти рек – разве этого мало за ночь?

И не жалко не спать в такую ночь...

Я и не спал, всю дорогу обдумывал разные сюжеты.

Надо написать – жаль, что не взял с собою эту папку! – рассказ «Свирские города и поселки», мешая в описании дороги время суток, времена года, чувства, владевшие мною в студенческие годы, и мои нынешние ощущения…

Даже начало рассказа придумалось.

«Мы приехали в Пашу ночью. Ярко в упор светила луна над рекой. У меня умерла мать. Я возвращался с похорон...»

9 августа 1992 года, Вознесенье

 

РУССКИЙ РАЗГОВОР

Ну, вот…

Добрался все-таки до Вознесенья. Сестра Нина на работе, дома только ее муж – Виктор.

Поздоровались и – целый год не виделись! – сели на бревнышко, закурили.

Только странный получился разговор.

Заговорили, как обычно теперь говорят, что хреново и в поселке жить – пачка «Беломорканала» сорок рублей уже стоит – да ведь и в городе не лучше…

Но это сейчас хреново, а будет – не зря наш президент так ухмыляется – еще хреновее, может быть, совсем невмоготу будет…

– Так что же делать-то? – спросил Виктор. – Что же это вы там?

Требовательно так спросил, осуждающе, словно я ему не за себя, а за всю питерскую, а заодно и московскую интеллигенцию ответить должен, чего это мы его одурачили.

– А вы тут чего? – спросил я и тоже как бы не у него спросил, а у всего, так сказать, народа в целом.

Очень по-русски это у нас получилось.

И все то, что сейчас происходит, тоже очень русское.

И народ понимает: кто им управляет, и интеллигенция разобралась, что нынешние правители не доведут до добра страну…

Но хотя и понимает народ все, а ничего не делает, надеется на что-то. А интеллигенция тоже, хотя и самой невмоготу, ждет, пока народ совсем терпеть не сможет и поднимется, чтобы скинуть обманувших всех правителей.

Так вот и мучаемся, надеясь друг на друга.

А жить тем временем все страшней, все отчаянней…

– Что же вы так? – пряча окурок (дорого, дорого нынче курево!) в карман, спросил Виктор. – Нет, не дело это…

– А вы чего? – сказал я. – Чего вы голосовали за Ельцина? Видели ведь, кого выбирали. Я-то, например, вычеркнул его…

– Да болт я положил на эти выборы! – ответил Виктор. – Я вообще на голосование не ходил.

И ушел в дом…

Недовольный ушел.

Но не Ельциным, даже не теми, кто заморочил народ рассказами о западном рае, а мною…

И это очень по-русски у нас получилось. Потому что и я ведь смотрел вслед Виктору, и не столько на правителей наших злился, сколько на него, на Виктора, как будто он и виноват во всем.

Очень русский разговор вышел.

И результат – тоже очень русский…

10 августа 1992 года, Вознесенье

 

ПОЗНАЙ

Обычный диалог в посёлке:

– Продаёшь, бабушка, картошку?

– Дак ведь и продавать нечего… Такая сушь стояла, совсем мало картошки убрали.

– А почём ведро отдадите? За сколько?

– А познай сколько…

Словечко «познай» – местное. Значение его размыто, всякий раз это слово употребляется с особым смыслом.

Иногда слово «познай» заменяет выражение: «кто его знает».

– Соседи-то дома? – спросишь.

– А познай, куды уехадчи…

Чаще же добавляют глагол и говорят, например, что «познай знает, чего у её губа надута!», и тогда проступают за словом смутные очертания некоего неведомого мифологического персонажа.

– Познай знает, которого лешего в президенты выбирали… – рассуждает старушка в ларьке. – Пенсии второй месяц не платят.

Мирно так говорят, без злобы, без раздражения. Смотрят на ценники и шевелят губами, что-то подсчитывая.

Что считают?

А познай знает чего…

11 августа 1992 года, Вознесенье

 

НЯНЬКА МИРОЗДАНИЯ

Утром, еще спали, приехал с зареки Веня Ферапентов, привёз картошку.

Еще он привез похмелить своего приятеля, кучерявого удмурта Гену.

Работает Гена на пилораме, но главной для себя считает мыслительную деятельность.

Мысли у этого заречного философа с пилорамы, которого, кажется, прямо из моей повести «Гавдарея» и привели, хотя и затуманены спиртом, но весьма масштабные.

– Люблю, – сказал Гена, протягивая мне руку, – с мирозданием понянчиться, когда работа на пилораме не отвлекает.

По затянувшемуся рукопожатию я понял, что своими собеседниками Гена дорожит. Он сам признался, что в поселке собеседников у него немного. Что, впрочем, и понятно – не всякий вынесет, когда при нем начинают нянчиться с мирозданием.

Я тоже не выдержал.

Вынес приятелям початую бутылку водки и потом, пытаясь сообразить, зачем я это сделал, сидел и слушал рассуждения о месте нашей поселковой местности в общей картине мироздания.

– Если больше нет суждений, я пойду… – сказал Гена, глядя на опустевшую бутылку, и – всего полтора часа и гостил! –  в самом деле ушел.

То ли на пилораму, то ли дальше мироздание нянчить.

12 августа 1992 года, Вознесенье

 

КОГДА СОРВЕШЬ СПИНУ

Все эти дни занимался купленными еще зимой бревнами. Перетаскивал на свой участок, шкурил и в результате сорвал спину.

Вечером с горя напился, а утром увидел в коридоре у Нины стопы старых учебников, которые она спустила с чердака, чтобы пустить на растопку, и загорелся мыслью собрать коллекцию послевоенных учебников.

К вечеру коллекция моя перевалила на третью сотню – целая библиотека получилась, а главное, за этой возней отпустило спину. Впрочем, к бревнам я не рискнул вернуться. Весь вечер разбирал старые стихи.

Тревожно.

Марина звонила в Питер.

Там в квартире у нас Курчаткины, приехали с какими-то англичанами…

15 августа 1992 года, Вознесенье

 

ОПУСТЕВШАЯ РЕКА

Тихо стало на Свири.

Посреди лета, в разгар навигации, эта тишина, эта пустота на реке пугает.

Раньше здесь шли самоходки, сновали катера, тарахтели моторки, а теперь – редко-редко! – проползёт судно.

Топливо кусается, вот и невыгодно стало возить грузы, невыгодно да и нечего, наверное, возить.

И на моторках – бензин дорог – только за клюквой да на рыбалку и ездят.

И всё понимаешь, но невозможно привыкнуть к тишине, воцарившейся на судоходной реке.

В этом году закрылась пассажирская линия. Туристские суда идут почти пустые. Редкие пассажиры на них – иностранцы.

– После войны-то жили, тоже так было, редко ездили… – вздыхает тетушка.

После войны…

Ну а сейчас, после (почему после?) реформы Ельцина…

Впрочем, это ведь одно и то же. Особой разницы нет.

Только тогда, в войне, наша страна победила, выстояла… А теперь?

Опустела река за окнами нашего дома…

17 августа 1992 года, Вознесенье

 

У СОСЕДЕЙ

Тетушка живет в коммунальном доме.

Половину занимает она; половину – соседи.

Соседи – это две сестры.

Когда-то они учились у тетушки в школе. Я помню их совсем желторотыми пацанками, помню – повзрослевшими красавицами, но сейчас – жизнь не заладилась у обеих – они постарели и превратились в старух…

Обычно сестры или пьют дома, или гуляют где-то – тогда дверь на их половину подперта поленом.

И собака сестер, некормленная, уже не лает, а хрипло и непрерывно скулит на цепи у дровяного сарая, и такая нищета, такое отчаяние в не стихающем тихом вое, что щемит сердце от безысходности и какой-то глухой злобы и на спившихся сестер, и на себя самого тоже.

– Ни для кого живут, дак будет о собаке думано… – говорит тетушка и пытается трясущимися руками накапать себе корвалола.

18 августа 1992 года, Вознесенье

 

ПРЕОБРАЖЕНИЕ ГОСПОДНЕ

Приснился сон, будто меня повезли на расстрел.

А вместе со мною еще какого-то мужика. И его расстреливают первым. Он долго дергался, отбивался, и расстрельщики с трудом управились с ним.

А они такие деликатные оказались…

– Снимите, – говорят мне, – рубашку, пожалуйста… И обувь, обувь тоже не забудьте снять…

Снимаю. Потом вспоминаю, что перед смертью помолиться надо.

– Господи! – говорю. – Помилуй мя!

И сразу просыпаюсь.

Ночь такая тихая, светлая, огоньки на воде…

Так и сидел, не зажигая света, смотрел в окно, думал.

То ли Господь меня уберег во сне от расстрела, то ли еще не готов я, чтобы он помиловал меня.

Но под утро помутнела река, зарядил дождь.

А в прошлом году этот день мы провели на болоте, собирали бруснику и слушали приемник, рассказывавший о перевороте в Москве.

19 августа 1992 года, Вознесенье

 

ВИВАТ, РОССИЯ!

Сегодня по телевизору праздник «Виват, Россия!».

«Август-91 избавил Запад от навязчивой мысли о советской угрозе», – говорят по радио… Еще говорят, что отменены льготы всем персональным пенсионерам.

Тётушка моя к персональным пенсионерам отношения не имеет, но решение, принятое новыми властями, ей не нравится.

– Погодите… – беседует она с репродуктором. – И вам, сволочам, когда вы на пенсию выйдете, тоже, глядишь, отменят пенсии!

– Тетушка! – сказал я. – В древней истории существовал принцип, разрешающий человеку поступать с другими, как они поступали с ним. Христос сказал, что поступайте с другими так, как хотите, чтобы поступали с вами. Ну, а ты говоришь: пусть с вами поступят так, как вы поступили с нами. Тут ветхозаветные принципы совмещаются с принципами советского коллективизма.

– Ой, не ври ты, Миколя! – сказала тетушка. – Вот доживешь до моих лет, так сам узнаешь, какие принципы совмещать, когда у тебя пенсия такая игрушечная.

20 августа 1992 года, Вознесенье

 

ПОЛИГОН

Редко идут сейчас суда по Свири.

В диспетчерской у Виктора Мочалова, где я пережидал дождь, стоит телевизор. Дежурные смотрят… Времени – судов-то почти нет! – хватает теперь, чтобы и телевизор посмотреть на дежурстве.

Ну, а те суда, что идут мимо поселка, в основном загружены сырьем… Вывозят из страны лес, топливо, металл.

– Возле Хевроньино, слышал, сняли недавно двадцать километров телефонного кабеля, – говорит Виктор.

– Зачем? – спросил я.

– Свинец нужен был. Сдали, наверное…

– А деревня что?

– А что деревня? Начальство считает, что и без телефона можно прожить… Говорят, полигон у нас собираются сделать.

– Какой еще полигон?!

– Дак подчистую вывозят все, что только можно. Вроде как из дома, который на слом идет… Вот народ и думает, может, полигон какой ладят сделать?

Я посмеялся шутке, но посмеялся невесело.

Кто его знает, чего еще надумал Ельцин в нашей стране устроить.

Вон он в экране телевизора сидит.

– Сейчас, – говорит, – приходится осваивать самое элементарное. Мы делаем лишь самые первые шаги к нормальной человеческой жизни… За прошедшие полгода Россия получила начальное рыночное образование…

– Дак что же? – спросил у телевизора сидевший рядом со мною капитан рейда. – Еще и среднее образование будет?!

– Ну а как же… – ответил Виктор. – С четырьмя классами не проживешь на полигоне!

23 августа 1992 года, Вознесенье

 

СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ

Ходили сегодня к Королевым звонить в Питер.

Николай Федорович работал учителем математики в нашей школе, я учился у него, но когда сегодня он начал показывать семейные альбомы, я поразился, как мало знаю о нем…

Оказывается, Николай Федорович коренной здешний житель. Дед его работал судоподъемщиком.

Тогда течение у Карьешки было таким, что пройти своим ходом суда не могли, надо было тянуть их. Для этого и было создано цепное пароходство, которое поднимало суда встречь течения.

На фотографии дед Королева снят в кожанке, как у чекиста. Впрочем, фотография сделана задолго до революции, значит, правильней говорить, что чекисты ходили в кожанках, как у деда Королева.

Жили Королевы тогда в Березниках, сейчас уже окончательно исчезнувшем селе.

Поразила заполненная детскими мордашками фотография березницкой начальной школы. Столько детей потом и в Вознесенье у нас не было, не говоря уже об исчезнувших без следа Березниках…

25 августа 1992 года, Вознесенье

 

СЛАВА БОГУ

Прогорели, осыпались березки, из ивового куста вылетела сорока и улетела неведомо куда. На реке пусто, только шныряет обстановочный катерок, проверяет бакены.

По пустой улице медленно идет женщина. В одной руке – вица, которой она гонит пятнистую корову, а другой рукой женщина катит коляску, из которой, кроме детского одеяльца, высовывается сетка с продуктами – буханка хлеба, какие-то кульки…

– Далеко ли ходила-то, Вера? – окликает женщину старушка, сидящая на скамеечке у своей калитки. – Не в ларьку ли была?

– В ларьку, бабушка… – отвечает женщина, останавливаясь. – Брала масла да хлеба буханку… А обратно шла – корову встретила. Дак завернула к дому!

– Сахару-то нет в ларьку?

– Нет, бабушка… Дуся говорила, может, на следующей неделе выкинут…

– Ну дак хорошо, и слава богу… Дочка-то здорова?

– Здорова… Всю дорогу спит.

– Молодец у тебя дочерь, Вера. Такая здоровая растет… А муж-то с командировки не вернулся, я не видела?

– Завтра должен вернуться… Ну я побегу, бабушка. Сейчас фильм начнется, хочу посмотреть.

– Дак иди-иди с богом. У меня-то телевизор сломанный, дак и не смотрю… Чего там у Луиса-то Альберта, всё ладно?

– Дак ведь этой стерве поворот дал, теперь хорошо живет.

– Ну и слава богу… Такой мужчина хороший, и слава богу, если наладилось всё. Иди, смотри…

И снова двинулась вперед процессия – впереди пятнистая корова, следом Вера с коляской…

Одна осталась старуха на улице.

Выцветшими глазами смотрела, как шныряет по реке обстановочный катерок, и думала о Вере, о ее дочери, о Луисе Альберте…

О том, что – слава богу – у них хорошо всё.

29 августа 1992 года, Вознесенье

 

ПЕРЕМЕНЫ

Странно, как изменились в «Матросской тишине» наши гэкачеписты.

И в Лукьянове, и в Янаеве, и в Крючкове, и в Язове, не говоря уже о Стародубцеве, Варенникове и Бакланове, появилось за прошедший год нечто интеллигентное, человеческое, вызывающее сочувствие.

Страдание всегда облагораживает человека, но тут дело не только в тех переменах, что происходят с узниками «Матросской тишины».

Важны и те перемены, что происходят в нас.

Мы уже ясно видим, что победило в августе 1991 года.

Увы... Интеллигенция в нашей стране всегда живет как бы и не в своей стране.

Нам внушали и продолжают внушать, что национализм еще ни один народ не довел до добра.

Но ведь и оголтелый интернационализм, который насаждался и продолжает насаждаться у нас, тоже еще ни один народ не довел до добра, и мы сами лучший пример этому.

30 августа 1992 года, Вознесенье

 

ПАМЯТЬ ДУШИ

Печка на кухне занимала весь угол, от двери из комнаты до двери в коридор.

Уже давно разобрали мы ее и сложили на этом месте аккуратную плиту со щитом, но проходишь в темноте по кухне и, чтобы определиться, вытягиваешь руку, и всегда удивляешься, не нащупав столбика печи, поддерживающего ее свод над плитой.

И только мгновение спустя вспоминаешь, что разобрана та печь, которую помнишь в этом доме не памятью даже, а самим своим телом…

Ничего не может измениться в пространстве, где ты вырос, и как бы ни переустраивали мы это пространство для большего комфорта, в памяти тела оно остается прежним. Память мускулов оказывается не подвластной переделкам, она помнит только то, что здесь было раньше…

А память души?

2 сентября 1992 года, Вознесенье

 

НЕКЛЮЖИЙ НАРОД

Возвращался из леса и встретился по дороге с бабусей, что попадала в поселок.

– За клюквой ходила, бабушка?

– За клюквой, милый, за клюквой! Немного и набрала, килограмма четыре, а всё – не зря день прожила. Клюкву-то сей год хорошо принимают.

– Уж так и хорошо… – усомнился я. – Восемьдесят рублей… А буханка хлеба восемь рублей. А в прошлом году десять рублей за килограмм клюквы давали. Сколько можно было хлеба купить?

– Это так… – вздохнув, согласилась старушка. – Не поймешь теперь, какая жизнь наступила. Раньше-то правители объясняли, что худо живем из-за буржуев. А теперешние наоборот говорят; буржуи хорошие, а коммунисты – плохие. Которой власти верить?

– Дак те же самые и сидят у власти, которые были!

– А я думаю, чего такие похожие… В телевизор-то не влезть скоро будет, морды уже от жира трескаются, показывают.

– Народ, бабушка, больно плохой правителям нашим достался, вот и мучаются с нами.

– Дак это так, так! – согласилась старушка. – Неклюжий, конечно, народ. Были бы мужики хорошие, давно бы мордоворотов этих выгнали, чтобы над народом не сдювлялись.

3 сентября 1992 года, Вознесенье

 

ДОЖЖИТ

Наконец-то погрузили на машину сруб, брусья и отправили в Питер. Сразу пустовато стало вокруг дома, даже разговоры стали слышней.

Во дворе у соседей разговаривают старушки…

– Севодня по радиву-то говорили, мужики в космос собравшись выходить…

– Полно врать-то, Шура… Куды они выйдут, если с утра дожжит.

– Дак по радиву говорили…

– А по радиву тоже не хуже тебя врут!

4 сентября 1992 года, Вознесенье

 

ВОВРЕМЯ БЫ…

Легко зайти в лес, выйти – трудно.

Эта житейская мудрость обретает материальность, когда подходишь к поселку со стороны леса.

Поваленные деревья, гниющие ветки и штабеля бревен, земля разворочена, растерзана… Кое-где и не пройти даже! Бывает, застрянешь в буреломе, хотя уже ясно слышно и лай собак, и человеческие голоса.

– Капиталиста бы сюда… – сказал Виктор, когда мы продирались сквозь бурелом. – Уж он бы порядок навел!

Это присказка у него такая.

Тысячу раз ее слышал. Иногда – к месту, а чаще – невпопад…

Но раньше я и внимания не обращал на нее. А нынче, когда видим этих самых капиталистов не только на экранах телевизоров, но и наяву, живьем?

Виктор тоже почувствовал фальшь.

– А впрочем, кто его знает… – поправился он. – Вон за Шустручьем кооператоры лес рубили, дак тоже всё загадили. Может, с капиталистами еще хуже будет? Если сами порядка не навели, чего на их надеяться?

Надеяться на новоявленных капиталистов действительно не приходится.

Это только Гайдар с Бурбулисом могут рассчитывать, что спекулянты способны поставить на ноги экономику. А народ потихоньку прозревает, что созданные ельцинскими реформами капиталисты – это не совсем то, что на Западе, вернее, это совсем не то! Так сказать, клевета на капитализм в чистом виде.

Я, правда, не видел, во что превратили кооператоры лес в Шустручье, но не доверять Виктору оснований не было. Не только леса, но и души людей стремительно превращаются сейчас в буреломистые чащи.

Бывает, забредет человек куда-нибудь и не может выбраться, хотя и слышит, как в церкви поют.

– Ага! – согласился Виктор. – Совсем дремучие люди стали. А не вовремя это. Нет, не вовремя…

5 сентября 1992 года, Вознесенье

 

ЧЕРДАЧНЫЙ ДЕНЬ

Все эти дни благоустраивал территорию вокруг дома. Развалил сгнившую баньку, покрыл шифером крышу на сарае, закончил наконец-то забор.

Еще пишу рассказы. «Матерщинница», «Из дневника отлетающего».

Сегодня чердачный день. Разбирал книги сначала у себя на чердаке, потом у Нины. Забрал у нее много интересного.

Резали у тетушки боярышник. Настригли две корзины.

Вечером мастерил стеллаж под коллекцию школьных учебников.

6 сентября 1992 года, Вознесенье

 

РЫЖИКИ В ТУМАНЕ

Сентябрь…

Ночью на земле заморозки, а по утрам над рекой густые – не видно другого берега – долго, часов до девяти утра, висят туманы.

– И хорошо… – говорит тетушка. – Рыжики-то в тумане хорошо растут.

У тетушки в этом году проблемы с заготовкой грибов, надо бы насолить дочерям по ведру, но грибов нет, никто не продает, а если и продают, то просят дорого – полторы сотни за корзинку. А сама тетушка в лес не может ходить, падает в лесу.

Вот и сидит у окна, думает о волнушках – представляет, как растут они.

И не только знание народных примет в этом – «Хорошо рыжики в тумане растут…» – но еще и сопереживание…

А волнушки действительно в тумане хорошо пошли…

И себе корзину набрал, и тетушке.

Еле-еле из леса вынес.

7 сентября 1992 года, Вознесенье

 

БОДЛИВЫЕ КОРОВЫ И КРЕМЛЕВСКИЙ НАРОД

Мы верим в то, во что нам хочется верить.

Это понятно.

Но бывает, что и не веришь, но если нравится что-то, то как бы начинаешь верить в это.

Лично мне, например, нравятся разные небывальщины.

Расскажет кто-нибудь, что на северах песцы на машины нападают или, дескать, у нас в округе коровы всех медведей забодали, и я хотя и не поверю, но обязательно перескажу такую историю, как будто я верю в нее.

Вот и демократы наши тоже так.

Нравится им думать, будто они о народе думают, они как бы и верят в это.

И не переубедишь их, что заботы их только кремлевского народа и касаются...

9 сентября 1992 года, Вознесенье

 

СОН ВПЕРЕМЕШКУ С КЛЮКВОЙ

Ходим с Витей за грибами, ездим с Ниной на обстановочном катере в Ивинский разлив на плавучие, красные от клюквы острова…

Сегодня приснился странный, вперемешку с клюквой сон.

Будто приехал в Томск поступать в литературный техникум.

Почти все абитуриенты молодые, гораздо моложе меня ребята. Но есть среди них один, постарше…

Фамилия Рубцов.

Зовут Николай.

Я говорю ему, что люблю стихи Николая Рубцова и читаю «Доброго Филю».

– Так это же мои стихи… – говорит он.

– Как?! – удивляюсь я. – Вы и есть тот самый Николай Рубцов?!

– Тот самый! – ответил Николай Рубцов. – Какой же еще…

Я не поверил, конечно, но спорить не стал, попросил почитать что-нибудь новое.

Рубцов усмехнулся и начал свистеть. Говорит что-то и свистит при этом, даже уши закладывает.

Я уехал тогда из Томска.

Уехал, так и не сказав Рубцову, что написал про него книгу.

16 сентября 1992 года, Вознесенье

 

ЗАВЕРШЕННАЯ ПОВЕСТЬ

Закончил «Записки сумасшедшего» – повесть «Полет на Юпитер».

В Риге идет суд над заместителем командира отряда рижского ОМОНа Сергеем Парфеновым, обвиняемым в превышении служебных полномочий, а у нас такая чудесная погода…

К девяти часам утренний туман рассеивается и наступает ясный солнечный день.

С утра пишу, потом на лодке переправляюсь через реку, иду в лес. Собираю грибы, думаю.

Как-то очень хорошо одному в лесу.

По вечерам разбираю архив.

Отбираю записи для дневника, для романа, для «Семейной хроники»…

20 сентября 1992 года, Вознесенье

 

ПРИЧУДИНА

Принес заводской мужик трехлитровую банку.

– Краски не надо, хозяин?

Жена посмотрела, покачала головой.

– Дорого… Да и не очень нужно сейчас.

Не получилась торговля.

Мужичок долго смотрел на мои самовары, потом попросил продать один.

– Собираю все чайное…

Самовар мы не продали, подарили несколько коробочек из-под английского чая.

Во дворе мужичок увидел корягу.

– Это что?

– Стопить в плите надо… – ответила жена.

– Да вы что? – заволновался мужичок. – Такая причудина удивительная! Если ее обработать…

– Не выйдет ничего… – сказал я. – Эту корягу я приволок… Рассчитывал, получится что-нибудь… Нет! Ничего не разглядеть, чтобы похоже вышло…

– А зачем нужно, чтобы похоже? – удивился мужичок. – У меня дома стоит корень, все спрашивают: кто это? А я говорю: сами думайте. Причудина такая… Можно, я корягу, если не жалко, возьму?

– Берите…

Взял мужичок корягу и пошел.

В одной руке трехлитровая банка с краской, в другой коряга и пустые пачки из-под английского чая. Кто он – не знаю, но вид – весьма причудливый.

Через неделю мужик снова пришел.

Принес бумажку, которую обмакнул в краску.

– Такой колер чудесный получился, может, возьмете?

Но и этот колер не приглянулся жене.

Мы с мужиком покурили, снова поговорили о корнях.

Еще в школе, когда я собирал корни, меня занимала мысль, что одному закону подчиняется и мягкая плавность движений оленя, выбирающего мох, и стремительная краткость движений хищника, охотящегося на оленя. Этот же закон подчинял себе и стремительную краткость извивов корней, ищущих воду.

Поэтому и интересны так сделанные из корней фигурки животных… Помимо внешнего сходства сохраняется в них и живая, стремительная повадка.

Фигурки, которые я делал сам из корней, эту живую повадку передавали.

Но со сходством, увы, со сходством напряженка была.

Смотришь на фигурку и видишь – это животное, птица… Но какое животное? Какая птица? Причудина какая-то…

Иногда я даже фантазировал, что такие животные и птицы существуют в природе, просто еще не открыты, не описаны учеными.

Я не удержался и показал своему гостю одну такую фигурку, вырезанную мною из корня… Задрав хвост, застыло чудище с остренькой лисьей мордой.

Мужик долго смотрел на это чудище.

– А! – сказал он. – Давай менять на банку краски, а?

Краска нам была не нужна, но впервые за мое скульптурное произведение был предложен гонорар, и я не смог удержаться от сделки.

– Вот это да! – обрадовалась жена, когда я сообщил, что продал скульптуру за банку краски.

Ее восторг показался мне немного подозрительным.

– Ты же говорила, что нам не нужна краска…

– Почему не нужна?! Я же крылечко собиралась покрасить!

Жена отвечала не задумываясь, но у меня все равно осталось подозрение, что обрадовала ее не столько банка краски, сколько расставание с коряжиной, которую она давно уже примерялась выкинуть.

Вечером сидел у тетушки и рассказал всю эту историю.

– Это коряга такая, которая на лежанке в спальне стояла? – спросила тетушка.

– Ну да… Фигурка из коряги вырезанная…

– И где ты нашел эту причудину?

– Не помню уже, – ответил я. – Кажется, на озере. На Стеклянном…

– Да я про мужика спрашиваю! – сказала тетушка. – А не про корягу...

22 сентября 1992 года, Вознесенье

 

ПРОЩАНИЕ

Еще листья с берез не осыпались, но уже прозрачными сделались кроны. Выйдешь вечером на улицу, и сквозь березы ярко горят на небе сентябрьские звезды.

Сами листья тоже похожи на неяркие звездочки, чуть светятся в темноте, как далекие созвездия.

А на реке темно.

Редко-редко пройдет судно. Самого судна не видно – только проплывают в ночи разноцветные огни.

Вчера весь день лил дождь. Вечером поднялся ветер. А сегодня – солнце, и ночью – такая огромная и ясная луна…

Не шелохнутся в лунном свете деревья в саду…

3 октября 1992 года, Вознесенье

 

(Окончание следует)