Выход в марте в издательстве CORPUS большой книги «А у нас во дворе» и удивительная поездка в апреле в Италию по приглашению итальянского слависта и переводчика Стефано Гардзонио – два радостных события моей жизни первой половины 2014 года, отраженные в предлагаемой вниманию читателей журнала «Семь искусств» стихотворной подборке: это стихи, написанные в Италии, и стихи из новой книги автобиографической прозы. 3 июля 2014 г. *** Сидеть на весёлой скамейке облупленной В весёлой одёжке, по случаю купленной, И, слившись с текучей прозрачной средой, Быть, как и она, молодой, молодой, Быть, как и она, молодой, необученной, Ещё не обстрелянной и не измученной. *** Посвящается Стефано Гардзонио Таковы обстоятельства места и времени, Что ещё далеко до зимы и до темени, До захода, ухода, упадка, конца, И улыбка ещё не сбежала с лица, И ещё все слова я рифмую попарно, И ещё в двух шагах флорентийская Арно, И ещё в двух шагах, а вернее, у ног Зёрна счастья клюёт молодой голубок. *** Я всегда на заре начинала предчувствовать вечер, Не умела забыть, что чревато сияние тьмой, Я всегда начинала бояться разлуки при встрече, А из дома уйдя, не вернуться боялась домой. А теперь, когда жизнь позади, мне легко удаётся Свет увидеть во тьме. Ну а что мне ещё остаётся? *** О Боже, Боже, всюду изразцы И витражи, и всякие красоты, Похожи дни на сладостные соты… Вы преуспели, пришлых душ ловцы. Забыто всё: и горести, и гнёт, С дней италийских слизываю мёд. Флоренция *** Как прекрасно, когда просто так, Просто так, безо всякой причины, Из ночной выплывая пучины, Мы куда-нибудь делаем шаг. Как прекрасно шагнуть в пустоту Просто так, без намеченной цели… Вот и ангелы здесь пролетели, Бросив пёрышко нам на лету. Lucca *** А Россия сама не своя, Не своя, не твоя, не моя, От России лишь рожки да ножки, И любимые мною дорожки, Что бегут сквозь глухие года И давно не ведут никуда. *** Муравьи и ромашки, Ромашки, жуки, муравьи… Ни единой промашки, И губы – в клубничной крови, Ни единой осечки, Всё в яблочко, в точку и в бровь, В ослепительной речке Смываю клубничную кровь. *** Я детей родила, чтоб с моими детьми поделиться Тем, как птица поёт и цветёт по весне медуница. Я детей родила и устроила им новоселье Для счастливых затей и любви и тепла, и веселья. Боже, воля твоя, но о добром прошу тебя деле: Сделай так, чтоб они о поступке моём не жалели. *** 1. Что не витает в небесах, - Стоит в строительных лесах. Лесами всё обнесено, Что в небо не унесено. И я внизу не копошусь, Я тоже в небо уношусь. Ведь до него, коль напрямик, Из этих мест – один лишь миг. 2. Я так завидую всем пьяццо, Всем древним пьяццо и палаццо, Всем, кто лесами обнесён И от погибели спасён. Я тоже, тоже, тоже, тоже Хочу быть на себя похожей И жду: придут средь бела дня – Отреставрируют меня. Флоренция *** Да я ведь знаю, что не мне одной, Флоренция, ты счастье обещала, И не меня одну ты освещала Лазурью, что сияет надо мной. И хоть я знаю, что в природе нет Того, что мне сулит твоё бель канто, Я благодарна твоему таланту Томить, сулить и лить волшебный свет. *** А утро поёт и свистит, и щебечет, Ему всё равно – нынче чёт или нечет. А утро щебечет – ему всё равно Живу я недавно, живу я давно, Недавно пришла или мир покидаю, Беспечно смеюсь или горько рыдаю. *** Идём ли по земле, витаем в облаках – В конце нас всё равно оставят в дураках, В конечном счёте мы всегда из проигравших: Сегодня мы в живых, а завтра – среди павших, Средь проигравших свой всегда неравный бой С порядком всех вещей, со временем, с судьбой. *** Ностальгия, тоска по чему-то, чего не бывало, По таким адресам, по которым я не проживала, По неведомой встрече, которая не состоялась, По не знаю кому, но кого потерять я боялась, По каким-то мирам, временам, по какому-то дому, Где вовек не жила, по небывшему, непрожитому. *** Венеция 1. Здесь не поют, а отпевают, Здесь не плывут, а отплывают В глухую вечность прямиком. Не надо спрашивать – по ком Все эти звуки, эти звоны, Воды глубокой всхлипы, стоны. 2. Я знаю про конец пути, Но мне так нравится идти, Что я иду, иду, иду У тяги сей на поводу. И хоть во тьму ведут следы, Но нынче путь мой – вдоль воды Венецианской золотой, Той, над которой Дух Святой. 3. Здесь плеск воды и клёкот голубей, И речи итальянской звук певучий, И я хочу не упустить свой случай Здесь прозвучать, хоть ничего глупей Наверно, нет, чем петь решиться вдруг Там, где давно уж спелись все вокруг. *** А даль, слава Богу, пока ещё светлая, Мечта, слава Богу, ещё голубая, И даже имеется тайна заветная, Любовь, как и в юные годы, слепая. И, значит, мне жить до сих пор не наскучило, И жизнь, хоть она и помучить любила, Меня всё ещё до конца не замучила, Ещё не замучила и не добила. *** Люблю я то, на что нет спроса: К примеру, дождь, летящий косо, Дождём прибитую траву, Страну, в которой я живу, Страну, в которой до измота Всё ждём мы светлого чего-то. Стихи из книги «А у нас во дворе» (Изд. CORPUS, Москва, 2014) * * * Да-да, конечно: время мчится шустро, Но до сих пор загадочная люстра В театре давнем гаснет не спеша, И замирает детская душа. Да-да, конечно: зыбкость, скоротечность. Но занавес ползет по сцене вечность, И я со сцены не спускаю глаз Горящих. Я в театре в первый раз. Героя звать Снежок. Он — негритёнок. А янки негров мучают с пелёнок. Бинокля я не выпущу из рук. Идет счастливой памяти настройка. Ах, жизнь, ты ненадежная постройка: То пропадает видимость, то звук. *** Московское детство: Полянка, Ордынка, Стакан варенца с Павелецкого рынка — Стакан варенца с незабвенною пенкой, Хронический кашель соседа за стенкой, Подружка моя — белобрысая Галка. Мне жалко тех улиц и города жалко, Той полудеревни, домашней, давнишней: Котельных ее, палисадников с вишней, Сирени в саду, и трамвая-«букашки», И синих чернил, и простой промокашки, И вздохов своих по соседскому Юрке, И маминых бот, и ее чернобурки, И муфты, и шляпы из тонкого фетра, Что вечно слетала от сильного ветра. * * * И висело белье, полощась на ветру. И висело белье, колыхаясь от ветра. О, какое печальное сладкое ретро! Как из памяти эту картинку сотру? Синька, бак для белья, и доска, и крахмал, У бабули в руках бельевые прищепки, И белы облака удивительной лепки, И ребенок, стоящий поблизости, мал. И ребенок тот — я. И белей облаков Простыня, и рубашка — небесного цвета. И всему, что полощется, — многая лета, Цепкой памяти детской, щадящих веков. * * * — Да ничего особенного там И не было. Убожество и хлам В твоей замоскворецкой коммуналке – Клопиные следы и коврик жалкий, И вата между рамами зимой. — Да-да. Все так. Но я хочу домой В свое гнездо, к тем окнам, к тем соседям, К той детворе. Давай туда поедем. Там во дворе — волшебная сирень. Там у соседки — сильная мигрень. Мигрень — какое сказочное слово И как звучит загадочно и ново! Там город мой, в котором я росла, Который я, к несчастью, не спасла, Там город мой, домашний и зеленый, Людьми, которых нету, населенный, Тот город, что моим когда-то был, А стал чужим. И сам себя забыл. * * * А круг, на котором я плавала, быстро спустил. Мне лет было мало. Я плавать совсем не умела, А мама не видела, мама на солнышке млела, А я все барахталась и выбивалась из сил, Пока не нащупала пальчиком правой ноги Спасительный камень в одежке из скользкого ила. …Никак не пойму я, что в жизни случайностью было, Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!» *** Не плачь! Ведь это понарошку. Нам крутят старую киношку, И в этом глупеньком кино Живет какая-то Нино, И кто-то любит эту крошку. Решив убить себя всерьез, Герой, едва из-под колес, Вновь обретает голос сладкий... Но ты дрожишь, как в лихорадке, И задыхаешься от слез. *** Кривоколенный, ты нетленный. Кривоколенный, ты — душа Моей истерзанной вселенной, Где всем надеждам — два гроша. Кривоколенный, что за имя, Какой московский говорок, Вот дом и дворик, а меж ними Сиротской бедности порог. Кривоколенный — все излуки Судьбы в названии твоем, Которое — какие звуки! — Не произносим, а поем. * * * Я сказала себе, что я счастлива. Так и случилось: Счастье, где б ни была я, меня находить научилось Я сказала себе: все в порядке, все в полном порядке. И любые невзгоды бегут от меня без оглядки. Я сказала себе, что стихи прибегут ко мне сами, И пришла ко мне Муза и смотрит большими глазами. И осталось сказать себе: я с каждым годом моложе И красивей. Надеюсь, и это получится тоже. * * * Нет ни унынья, ни тщеты. Есть банты, шарики, цветы. Жизнь — детский утренник, поверьте, Весть долгожданная в конверте, Мгновений пестрых конфетти. Ну что ж, и я во сне кричу, Но помнить сон свой не хочу. Тьму напугав, включу фонарик. А утром, взяв за нитку шарик, Опять на праздник полечу. * * * Болела моя детская душа: Я утопила в море голыша, Случайно утопила в бурном море. Насмарку лето. Ведь такое горе. Купили паровозик заводной, Но нужен был единственный, родной Голыш — нелепый бантик на макушке. А жизнь, как оказалось, не игрушки. *** Я так ждала родительского дня И чтобы мама забрала меня Из группы. Мы в лесу гамак повесим. Я буду петь. Я знаю много песен. Читать стихи ей буду без конца. Я маму жду. Я не уйду с крыльца. Ей — с шишками еловыми корзинка, Венок, букет и булки половинка. Вон меж стволами золото волос. Ах, мама, твой ребенок не подрос. Так и бегу с подарком припасенным Тебе навстречу в платьице казенном. * * * А мама собирается на бал. И жемчуг бел, и цвет помады ал, На стуле серебрится чернобурка – Ее не любит мамина дочурка. Берет не любит, что с распялки снят, И платье из панбархата до пят. Ведь, значит, мама из дому уходит И дочкин праздник из дому уводит. Не надо было маму отпускать. Ведь где, скажи, теперь ее искать? * * * Я малолетка. Я в Клину. Я у Чайковского в плену. Я тереблю промокший, мятый Платочек. Плачу я над Пятой Симфонией. Пластинку нам Поставили. За дверью гам. В музее людно. День воскресный. А музыка с горы отвесной Столкнула, снова вознесла. Я плакала. Душа росла. * * * Ах, как ребенку взрослые мешают: То спать велят, то сладкого лишают: Мол, брось жевать — испортишь аппетит И зубкам вред. А время-то летит. Ах, бывшее дитя, кому есть дело Сегодня до того, что ты надело, Как выспалось, что ело на обед? Ты счастливо, что взрослых больше нет? *** Приходит Верочка-Верушка, Чудная мамина подружка. Она несет большой букет. (Сегодня маме тридцать лет.) Несет большой букет сирени, А он подобен белой пене, Такая пышная сирень. Я с белым бантом набекрень Бегу... Гори, гори, не гасни, Тот миг... И розочку на масле Пытаюсь сделать для гостей... Из тех пределов нет вестей, Из тех времен, где дед мой мудрый Поет и сахарную пудру Неспешно сыплет на пирог. И сор цветочный на порог Летит. И грудой белой пены Сирень загородила стены. * * * А за окном твоей палаты Случались дивные закаты, Стояло дерево без кроны, Летали галки и вороны. Начало марта, хмарь, ненастье, И ты мне говорила: «Счастье Смотреть в окно на стаю эту». Вот счастье есть, а мамы нету * * * Маме Я не прощаюсь с тобой, не прощаюсь, Я то и дело к тебе возвращаюсь Утром и вечером, днем, среди ночи, Выбрав дорогу, какая короче. Я говорю тебе что-то про внуков, Глажу твою исхудавшую руку. Ты говоришь, что ждала и скучала... Наш разговор без конца и начала. * * * О память — роскошь и мученье, Мое исполни порученье: Внезапный соверши набег Туда, где прошлогодний снег Еще идет; туда, где мама Еще жива; где я упрямо Не верю, что она умрет, Где у ворот больничных лед Еще лежит; где до капели, До горя целых две недели. * * * Маме Прости меня, что тает лед. Прости меня, что солнце льет На землю вешний свет, что птица Поет. Прости, что время длится, Что смех звучит, что вьется след На той земле, где больше нет Тебя. Что в середине мая Все зацветет. Прости, родная. * * * Отцу Письмо, послание, прошенье От потерпевшего крушенье. Письмо, послание, призыв От гибнущего к тем, кто жив. Из заточенья, из неволи Сигнал смятения и боли, Мольба, отчаяние, крик... Я устремилась напрямик На голос тот. Но вышли сроки, Оставив выцветшие строки Про горе и малютку дочь... Мне сорок пять. И чем помочь? * * * То облава, то потрава. Выжил только третий справа. Фотография стара. А на ней юнцов орава. Довоенная пора. Что ни имя, что ни дата — Тень войны и каземата, Каземата и войны. Время тяжко виновато, Что карало без вины, Приговаривая к нетям. Хорошо быть справа третьим, Пережившим этот бред. Но и он так смят столетьем, Что живого места нет. * * * Я встретила погибшего отца, Но сон не досмотрела до конца. Случайный шорох помешал свиданью. Прервал на полуслове, и с гортанью Творилось что-то... тих и близорук, Он мне внимал растерянно... И вдруг Проснулась я, вцепившись в одеяло: Отца нашла. Нашла и потеряла. * * * А тогда, на начальном этапе, Рисовала я солнце на папе, А вернее, на снимке его. Я не знала о нем ничего. Лишь одно: его мина убила. И так сильно я папу любила, Рисовала на нем без конца. Вышло солнышко вместо лица. * * * Если память жива, если память жива, То на мамином платье светлы кружева, И магнолия в рыжих ее волосах, И минувшее время на хрупких часах. Меж холмами и морем летят поезда, В южном небе вечернем пылает звезда, Возле пенистой кромки под самой звездой Я стою рядом с мамой моей молодой. * * * А был ли мальчик? Девочка была ли? Их небеса целинные пылали? Им под ноги ложился ли ковыль? И что же это было — небыль? быль? И если быль, то что же с нею стало Потом, когда грядущее настало? * * * В 1958-м Вот если пройду по бордюру, с него не сойдя, То будет все так, как мечтаю, но чуть погодя. И он позвонит, даже может быть, через часок, Лишь надо стараться, чтоб пятки касался носок. Как трудно держать равновесие и не сойти С бордюра ни вправо, ни влево, не сбиться с пути, С пути, на котором я счастье хочу обрести, Не ведая, что до него мне расти и расти. * * * У всех свои Сокольники И свой осенний лес — Тропинки в нем окольные, Верхушки до небес. С любовью угловатой, С ее вихрами, косами Бродили мы когда-то В дождях и листьях осени. Сокольники осенние, Тропинки наугад. Стал чьим-то откровением И этот листопад. *** Погляди-ка, мой болезный, Колыбель висит над бездной, И качают все ветра Люльку с ночи до утра. И зачем, живя над краем, Со своей судьбой играем, И добротный строим дом, И рожаем в доме том. И цветет над легкой зыбкой Материнская улыбка. Сполз с поверхности земной Край пеленки кружевной. *** Благие вести у меня, Есть у меня благие вести: Еще мы целы и на месте К концу сбесившегося дня. На тверди, где судьба лиха И не щадит ни уз, ни крова, Еще искать способны слово, Всего лишь слово для стиха. * * * А Россия уроков своих никогда не учила, Да и ран своих толком она никогда не лечила, И любая из них воспаляется, кровоточит, И обида грызет, и вина костью в горле торчит. Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью. Матерится она, и ярится, и кашляет кровью. *** Все в воздухе висит. Фундамент — небылица. Крылами машет птица, И дождик моросит. Все в воздухе: окно, И лестница, и крыша, И говорят, и дышат, И спят, когда темно, И вновь встают с зарей. И на заре, босая, Кружу и зависаю Меж небом и землей. * * * Ничего из того, что зовется броней, — Ни спасительных шор, ни надежного тыла… Как и прежде, сегодня проснулась с зарей, Оттого что мучительно сердце заныло, То ль о будущем, то ли о прошлом скорбя… А удачи и взлеты, что мной пережиты, Ни на грош не прибавили веры в себя, Но просеялись будто сквозь частое сито. Так и жить, как в начале пути, налегке — Неприкаянность эту с тобою поделим. Тополиная ветка зажата в руке — Вот и руки так горько запахли апрелем. * * * Устаревшее — «сквозь слез», Современное — «сквозь слезы» — Лишь одна метаморфоза Среди тьмы метаморфоз. Все меняется, течет. Что такое «штука», «стольник» Разумеет каждый школьник И детсадовец сечет. Знают, что «тяжелый рок» Это вовсе не судьбина, А звучащая лавина, Звуков бешеных поток. От скрежещущих колес, Вздутых цен и дутых акций, — Обалдев от всех новаций, Улыбаемся сквозь слез. *** Хрустит ледком река лесная, И снег от солнца разомлел... А я опять, опять не знаю, Как жить на обжитой земле. Опять я где-то у истока Размытых мартовских дорог, Чтоб здесь, не подводя итога, Начать сначала — вот итог. *** Осенний дождик льет и льет — Уже и ведра через край, Не удержать — все утечет. И не держи — свободу дай. Пусть утекают воды все, И ускользают все года — Приснится в сушь трава в росе И эта быстрая вода. В промозглую пустую ночь Приснится рук твоих тепло. И этот миг уходит прочь, И это лето истекло. Ушла, позолотив листы, И эта летняя пора, Прибавив сердцу чистоты, Печали, нежности, добра. *** Люблю начало речи плавной, Причуды буквицы заглавной, С которой начинают сказ: «Вот жили-были как-то раз...» Гляжу на букву прописную, Похожую на глушь лесную: Она крупна и зелена, Чудным зверьем заселена. «Вот жили-были...» Запятая, И снова медленно читаю: «Вот жили...» И на слово «вот» Опять гляжу, разинув рот. *** Ритенуто, ритенуто, Дли блаженные минуты, Не сбивайся, не спеши. Слушай шорохи в тиши. Дольче, дольче, нежно, нежно... Ты увидишь, жизнь безбрежна И такая сладость в ней... Но плавней, плавней, плавней. *** Еще холстов, холстов и красок, Для цветовых, бесшумных плясок, Еще холстов, еще холстов Для расцветающих кустов И осыпающихся снова, Для неба черного, ночного, К утру меняющего цвет... Еще холстов, и сил, и лет. *** Осыпающийся сад И шмелиное гуденье. Впереди, как сновиденье, Дома белого фасад. Сад, усадьба у пруда, Звук рояля, шелест юбки... Давней жизни абрис хрупкий, Абрис зыбкий, как вода, Лишь в душе запечатлен. Я впитала с каплей млечной Нежность к жизни быстротечной Ускользающих времен... *** Мой любимый рефрен: «Синь небес, синь небес». В невесомое крен, синевы перевес Над землей, над ее чернотой, маетой, Я на той стороне, где летают. На той, Где звучит и звучит мой любимый напев, Где земля с небесами, сойтись не успев, Разошлись, растеклись, разбрелись — кто куда... Ты со мною закинь в эту синь невода, Чтобы выловить то, что нельзя уловить, Удержать и умножить и миру явить. *** Гуси-лебеди летят И меня с собой уносят. Коль над пропастью не сбросят, То на землю возвратят. Но отныне на века — Жить на тверди, небу внемля, И с тоской глядеть на землю, Подымаясь в облака. * * * Муза. Оборотень. Чудо. Я тебя искала всюду. Я тебя искать бросалась — Ты руки моей касалась. Ты всегда была со мною — Звуками и тишиною, Талым снегом, почкой клейкой, Ручейка лесного змейкой. Без тебя ломала руки, Ты ж была — мои разлуки, Смех и слезы, звук привета, Мрак ночной и столбик света, Что в предутреннюю пору Проникает в дом сквозь штору. * * * Послушай, комарик, мы крови одной! Пока я спала, своего ты добился! Ты крови моей до отвала напился, И ты мне теперь ну совсем как родной, А значит, как я, на лету, в кураже Ты кровью, насыщенной адреналином, Напишешь стихи о житье комарином. Летаешь? Зудишь? Может, начал уже? * * * Легкий крест одиноких прогулок... О. Мандельштам Пишу стихи, причем по-русски, И не хочу другой нагрузки, Другого дела не хочу. Вернее, мне не по плечу Занятие иного рода. Меня волнует время года, Мгновенье риска, час души... На них точу карандаши. Карандаши. Не нож, не зубы. Поют серебряные трубы В соседнем жиденьком лесу, Где я привычный крест несу Своих лирических прогулок. И полон каждый закоулок Души томлением, тоской По женской рифме и мужской. * * * Никто ведь не должен тебе ничего. Ты праздника хочешь? Придумай его. По песне тоскуешь? Так песню сложи И всех окружающих приворожи. По свету скучаешь? Чтоб радовал свет, Ты сам излучай его. Выхода нет. *** Казалось бы, все мечено, Опознано, открыто, Сто раз лучом просвечено, Сто раз дождем промыто. И все же капля вешняя, И луч, и лист случайный, Как племена нездешние, Владеют речью тайной. И друг, всем сердцем преданный, Давнишний и привычный, — Планеты неизведанной Жилец иноязычный. *** О мир, твои прекрасны штампы: То свет с небес, то свет от лампы, То свет от белого листа ... Прекрасны общие места. Что за окошком? Там светает. Что будет завтра? Снег растает. О Божий мир, моей душе Дари не ребусы — клише. *** Этих дней белоснежная кипа. В перспективе — цветущая липа. Свет и ливень. Не диво ль, не диво, Что жива на земле перспектива? С каждым шагом становятся гуще Чудо-заросли вишни цветущей, Птичьи трели слышнее, слышнее, А идти все страшнее, страшнее. Ведь осталась любовь неземная За пределами этого рая. *** Сирень, именины, веселье, звонки, Недуги, усталость, прощанье, венки... Букеты вначале, букеты в конце... Живем, постепенно меняясь в лице, Меняясь настолько, что нас не узнать. О вечная присказка: "Время не трать", — То самое время, которого нет — Легчайшее бремя отпущенных лет. *** Музыка, музыка, музыка, мука — Древняя тайна рождения звука, Что существует, в пространстве кочуя, Мучая душу и душу врачуя. Музыка, музыка, форте, пиано — Ты и бальзам, и открытая рана, Промыслы Бога и происки черта ... Музыка, музыка, пьяно и форте. * * * Не стоит жить иль все же стоит — Неважно. Время яму роет, Наняв тупого алкаша. Летай, бессмертная душа, Пока пропойца матом кроет Лопату, глину, тяжкий труд И самый факт, что люди мрут... Летай, душа, какое дело Тебе, во что оденут тело И сколько алкашу дадут. Летай, незримая, летай, В полете вечность коротай, В полете, в невесомом танце, Прозрачнейшая из субстанций, Не тай, летучая, не тай. * * * Я говорю с пространством, с небом, с Богом, А отвечают мне последним слогом. Я вопрошаю: «Ждет меня беда?», А мне в ответ — раскатистое «Да». «Какие годы лучшие на свете?» — Я спрашиваю. Отвечают: «Эти». Напечатано в журнале «Семь искусств» #8-9(55)август-сентябрь2014 7iskusstv.com/nomer.php?srce=55 Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer8_9/Miller1.php
