Когда же предаваться печали, как не на исходе субботы, под просыпающийся на улицах говор и нарастающий шелест проснувшихся колес, когда размеренный семеричный цикл становится реально ощутимым, и полусонный вдох дня первого, слегка задержавшись на пике середины недели, плавно стекает выдохом к концу дня седьмого. Когда суббота уже ушла, а новый день еще не наступил.
Томительная пауза на выдохе. Время небытия.
Как верстовые столбы в легкомысленном течении дороги возвращают к осознанию реальности движения, к невозвратности пролетевших за окном километров, так и эти паузы на исходе недели превращают незримое движение времени в осязаемый поток.
Коварное подсознание, словно воспользовавшись беспомощностью недыхания, оживляет давно забытые страхи, неизжитые обиды. Обретающие плоть призраки с готовностью выползают из потаенных углов.
Ваш выход, маэстро Фрейд! Рассыпьте, разложите, развесьте передо мной полифонию комплексов, поговорим о порочности вытеснения, о пользе сублимации, помечтаем о катарсисе, расшифруем сновидения и оговорки, спотыкаясь о либидо, как о стоящий на проходе сундук.
С Вами, высокочтимый Юнг, мы посмотрим на мерцающий внизу ночной Иерусалим и с грустью вспомним об архетипах и коллективном бессознательном.
После непродолжительного холотропного дыхания, с Вами, уважаемый Гроф, мы снова насладимся созерцанием красоты и логичности перинатальных матриц, с любопытством примеряя их на себя, как костюмы драматических персонажей.
Уважаемые мэтры! Растолкуйте мне, почему все сказанное вами не объясняет некую странную тенденцию ваших блистательных теоретических построений, лежащую, по-моему, на поверхности: почему с такой же легкостью, как разрушительные, не формируются положительно влияющие комплексы, не составляются созидающе действующие матрицы. Будто внутренний мир человека представляет собой комфортную территорию только для разного рода деструктивных влияний, которые, как на питательной почве, распускаются в нем пышными цветами комплексов и фобий.
Подсознание как бы изначально предрасположено к тому, чтобы с готовностью принять, сохранить и бережно лелеять привносимые извне искажения, чтобы потом при первом же удобном случае, с такой же готовностью ткнуть нам ими в лицо, как Ваньке Жукову селедкой. Предрасположенность эта рождается вместе с нами, в первый миг воплощения, в то благословенное Всевышним мгновение, когда душа поселяется в только что оплодотворенную яйцеклетку.
Я не могу назвать ее иначе, как печаль жизни.
Она становится ощутимой, когда мы однажды натыкаемся на жесткие рамки Пространства и Времени, неумолимо ограничивающие существование нашей хрупкой физической оболочки.
Это – необходимость занимать, а иногда и отвоевывать некое трехмерное место, ощущать удаленность, незначительность в огромности Вселенной.
Это – неотвратимая цепь причинно-следственных связей между событиями и поступками, составляющими затейливую мозаику жизни. Призрачное, вечно ускользающее настоящее, безвозвратно, безвозвратно уходящее прошлое, тревожное ожидание будущего. Разве не здесь кроется источник всех известных психологических катаклизмов? Трагедия изгнания из Рая – водворение в темницу пространственно-временных зависимостей.
При всем уважении к материализму и некоторой моей личной симпатии к отдельным его приверженцам, невыносимо согласиться с тем, что феномен жизни, и в особенности жизни человека – не более чем ограниченное во времени физическое явление. Ведь тогда этот феномен напрочь лишается всяческого смысла, а логические попытки его отыскания уводят в трескучую беспросветную демагогию, иногда смешную, иногда ужасающую.
Несравненно приятней думать, что бренное тело выступает пусть временным, но необходимым инструментом бессмертной, динамически развивающейся структуры – души, обретающей эту оболочку в соответствии с наверняка грандиозными замыслами структуры всеобъемлющей, которую не важно, как называть – Мировым Разумом, Мировой Душой или Всевышним. Подобная картина мира, мало того что гораздо более оптимистична, но и наделяет жизнь конкретного человека глубоким, можно сказать, космическим значением, поиск которого, в отличие от игры слов "смысл жизни в поиске смысла и ненахождении его", достойное, по крайней мере, занятие для каждого, будь-то мистик или бухгалтер, агностик или слесарь.
– Человек вошел в мир бесшумно, – произнес однажды Тейяр де Шарден.
Так бесшумно выстраивается мизансцена, которая потом, по замыслу невидимого Режиссера, разворачивается в трагикомическое действо. Желание сотворить Мир, вытолкнуть на его ограниченную пространством и временем сцену меня, содеянного по Образу и Подобию и облеченного при этом призрачной свободой выбора, неизменно рождает во мне еретическое предположение, что таким образом Господь пытается разрешить свой собственный, недоступный для человеческого разума внутренний конфликт. Иначе, для чего же было затевать все это.
Вооруженный или обремененный рефлексией, я вынужден нести в себе зеркальное повторение противоречий, заботящих Творца. Я, одетый в трепетную плоть божеский воин, сам же являющий собой арену баталии. С ненаучностью моей интуиции, необоснованностью моих предчувствий, недоказательностью моих ощущений, нелогичностью моих мыслей и непредсказуемостью моих поступков.
Наказание это или избранность – неустанно погружать руки в благословенный навоз грубой материи в поисках драгоценных песчинок духа?
Так безвестный раб надрывает силы на строительстве великих пирамид, заоблачное назначение которых ему никогда не постичь.
