В наш век торжества равноправия полов противоречивая история одной из самых знаменитых женщин, сыгравшей поворотную роль в формировании творческой личности своих великих современников, мало кого бы удивила. Но для барышни, родившейся в России еще во времена крепостного права, такая судьба представлялась бы практически невероятной, если бы она не осуществилась в реальности. Необычность усугубляется тем, что, вразрез с общепринятыми в те времена нормами и представлениями, наша героиня ориентировалась лишь на интеллект и с негодованием отвергала влияние с помощью женских чар. Процитируем ещё раз известного немецкого писателя и издателя Курта Вольфа: - «За последние 150 лет в странах, говорящих на немецком языке, ни одна женщина не имела более сильного влияния, чем Лу Саломе из Петербурга».
Её поразительный жизненный путь детально описан биографами, современниками, да и ею самой, и всё же полон несообразностей и загадок. Во всей этой обильной информации ощущается нехватка логических скреп. В ней как бы отсутствует смысловой стержень, который позволил бы объяснить странные, приведшие к неожиданным резким поворотам в её судьбе решения, дал бы возможность нащупать источник её интеллектуальной мощи, охватить всё, что выстроилось в феномен прекрасной Лу. Так называли её те, кто любил, а таких было много с самой ранней юности.
Её безоблачное детство, она родилась в 1861 году, протекало в столичном Санкт-Петербурге в доме Генерального Штаба окнами на Зимний Дворец, где проживала семья её отца, генерала Густава фон Саломе. При Николае Первом этот немецкий дворянин (через много лет подробности его гугенотского происхождения разыскал и преподнёс обожаемой Лу выдающийся немецкий поэт Райнер Мария Рильке) поступил на русскую службу, где не конфликтовал, как друг его молодых лет Михаил Лермонтов, а дослужился до чина действительного тайного советника. Наследственное российское дворянство было ему пожаловано за успехи в безжалостном подавлении польского восстания 1830 года.
До появления на свет Лу её мать Луиза Вильм, происходившая из семьи состоятельных финских сахарозаводчиков, родила мужу шестерых сыновей, тем не менее дочь вовсе не была для неё долгожданной. Она предпочла бы иметь ещё одного сына, чтобы не делить любовь мужа с маленькой соперницей, другой Луизой. Но пришлось.
Престарелый отец – к тому времени ему исполнилось 57 лет - души не чаял в прелестной дочери. Для неё же он был богом, она тянулась к нему всем сердцем и впитывала ответную любовь, как солнечные лучи. Мир её детства был светлым; по её собственному выражению, он представлялся ей населённым братьями.
Училась девочка с большой охотой, уже тогда проявляя ненасытную жажду знаний. Её няня была русской, слуг в доме почему-то подбирали из татар. В семье говорили по-немецки и по-французски, школу она посещала английскую. Родители не были православными, церковь евангелистов-реформистов, к которой они принадлежали, была открыта в столице по царскому разрешению, полученному в результате личного ходатайства генерала фон Саломе.
Готовясь к конфирмации (вступлению в христианскую общину), семнадцатилетняя Лу впервые проявила необычность своей натуры. Не удовлетворившись уроками местного пастора, она написала письмо известному в Петербурге проповеднику Хендрику Гиллоту (во французском прочтении Гийо), признавшись незнакомому человеку в духовном одиночестве и прося поддержки. Встречаясь с ним втайне от родителей, девушка начала серьёзно изучать историю религии, труды Руссо, Спинозы и Канта. Когда вскоре она потеряла горячо любимого отца, оставшуюся в сердце пустоту занял пастор Гиллот, которому к тому времени было 39 лет. Теперь он стал для неё не просто духовным наставником, а непререкаемым авторитетом, в то время как со стороны матери она всё явственнее ощущала непонимание, даже отчуждение.
Игра с огнём привела к предсказуемому результату – любовь, которую пробудила эта необыкновенно привлекательная девушка, была далеко не отцовской. О том, что произошло в день их последнего философского собеседования, можно только гадать, известно лишь, что потерявшая сознание Лу находилась на коленях у Хендрика. Разобравшись в своих чувствах, пастор принял решение развестись с женой и официально попросил у мадам фон Саломе руки её 18-летней дочери.
Для бедной увлечённой учёбой Лу это было крушением устоев. О глубине потрясения свидетельствует последовавший категорический отказ от конфирмации и твёрдое решение никогда не выходить замуж. Она хотела одного - уехать в Европу и продолжать образование. Легко сказать – уехать! Дело было даже не в том, что мать категорически возражала. Отказ от конфирмации поставил молодую девушку в положение человека без вероисповедания. Она признавалась, что столь важное и непреклонное решение было принято ею под влиянием запрета, пришедшего из глубины состояния, близкого ко сну. Трижды повторенное «нет!» было для неё приказом, противиться которому она не могла. Абсолютная уверенность в необратимости этого отказа исходила из неведомых собственных глубин, обладавших знанием будущего. Здесь важно отметить, что по собственному, не укладывающемуся в обычные рамки, жизненному пути Лу следовала слепо, как сомнамбула.
Современным людям трудно себе даже представить, в какой непреодолимый тупик заводил человека выход из лона церкви в царской России второй половины XIX века! Однако уже тогда в характере этой неотразимо привлекательной девушки проявился преобладавший большую часть её жизни мотив, который можно охарактеризовать словами «одна против всех». И что поразительно, настоять на своём ей всегда удавалось.
Возражения матери отпали перед фактом открывшегося у Лу горлового кровотечения. Однако, не имея свидетельства о вероисповедании, получить зарубежный паспорт было невозможно. Для спасения девушки Хендрик Гиллот, навсегда оставшийся неизменной любовью всей её жизни, совершил, казалось бы, немыслимое – по его просьбе знакомый пастор прислал из Голландии подложное свидетельство о конфирмации Лу. Путь на Запад был открыт!
Прибыв с матерью в Цюрих и прослушав курс истории религии и философии, Лу оказалась в римском салоне писательницы Мальвиды фон Мейзенбух, кстати, воспитательницы дочери Герцена. Разделяя идеи женской эмансипации, хозяйка салона приглашала прогрессивных лекторов выступать перед жаждущими знаний девицами. Одним из них был известный философ-позитивист, молодой и привлекательный еврей Пауль Рэ. После знакомства с Лу этот убеждённый противник брака попросил её руки.
Ответ поверг его в шок. Вместе с отказом по той причине, что современный брак есть христианская затея, а она вышла из церкви, Лу предложила ему вариант отношений, увиденный ею накануне во сне. Ей привиделось, что они по-братски живут в квартире из трёх уставленных книгами и цветами комнат, где каждый имеет свою, а в общей гостиной встречаются для философских и теологических бесед. Ради возможности быть рядом с Лу и строить общий духовный мир Пауль принял это необычное предложение, втайне надеясь, что со временем их отношения перестанут быть платоническими, Лу ведь не скрывала, что ощущает с ним особое душевное сродство. Осуществить свой замысел она предлагала сразу же после ожидавшегося возвращения матери в Петербург. Что станут говорить о ней «в свете», ведь в обществе подобная коммуна философов будет воспринята как безнравственное сожительство, - этим она пренебрегала.
Тем временем у мудрой Мальвиды созрел свой план устройства будущего незаурядной девушки. Она разумно предположила, что её страдавшему от одиночества и непонимания другу, гениальному Фридриху Ницше лучшей жены и соратницы не найти. В том, что они будут друг другу интересны, она не ошиблась. Но стиль отношений как всегда выбрала Лу.
В том, что Ницше полюбит Лу, сомневаться не приходилось. Даже в строгом чёрном платье, таков был в те времена её обычный наряд, эта стройная сероглазая, гладко причёсывавшаяся на пробор очаровательная девушка была неотразима. Его предложение руки и сердца и её неизменный отказ также были предсказуемы. Дальше всё пошло по сценарию Лу.
Уже в двадцать лет эта прелестная барышня с тонкой талией поражала окружающих интеллектуальной мощью и непреклонной волей, с которой шла по жизни, ломая общепринятые нормы.
Присоединиться к задуманной ею коммуне философов Ницше согласился, как и Пауль надеясь, что со временем завоюет это неприступное сердце. В результате, осуществившая свою безумную затею Лу упивалась обществом друзей-философов, путешествуя по Северной Италии и Швейцарии, не подозревая, как мучительно для них это наслаждение, сколь наивно считать, что все житейские недоразумения задыхаются «на высоте 6000 футов над уровнем человека».
«Не я создал мир, не я создал Лу, - писал ей Ницше. Если бы я создал тебя, то дал бы тебе больше здоровья и ещё то, что гораздо важнее здоровья – может быть немного любви ко мне». Он досконально понимал её, об этом свидетельствует описание, данное им в письме другу: «Она резкая как орёл, сильная как львица и при том очень женственный ребёнок. …Кроме того, у неё невероятно твёрдый характер, и она твёрдо знает, чего хочет, не спрашивая ни у кого ничьих советов».
Чтобы быть с ней рядом, участвуя в «триумвирате», он пошёл на разрыв с матерью и сестрой, ненавидевшими «распущенную» Лу. В особенности усердствовала теряющая последнюю надежду выйти замуж немолодая и непривлекательная Элизабет Ницше. И конфликта она добилась, действуя с двух концов: в сердце брата разожгла ревность, намекая на то, что их философская коммуна состоит из него и двух счастливых любовников, а ненавистную соперницу глубоко возмутила оскорбительным письмом. Не в силах оценить уникальное дарование Лу, она видела в ней лишь абсолютного врага и утверждала, что та интеллектуально обворовывает Фридриха и использует его ради приобретения славы. Знаменательно, что таким образом она невольно высказала собственную идею, которую и осуществила, когда её гениальный брат потерял рассудок.
Встречу с Лу Ницше считал «неправдоподобным, абсолютным благом». Она раскачала колокол его творчества, вдохновила его на создание самого знаменитого своего сочинения «Так говорил Заратустра». Провидчески понимал он и то, к чему приведёт разрыв: «Раз уж небесам было угодно отделить меня от любви всей моей жизни - Лу, любви, которая сделала меня настоящим человеком, мне осталось лишь погрузиться в огонь моего безумия».
Пауль Рэ, с которым Лу в согласии и любви, но платонической, прожила долгие пять лет, дружбой с которым дорожила больше всего на свете, с мукой покинул её, узнав, что она выходит замуж. Вряд ли могло его утешить то, что в брачном контракте она оговорила исключение физической близости с супругом. Потерю Пауля (он погиб в горах, многие считали это самоубийством из-за Лу) она считала невосполнимой, но вины за его смерть не признавала.
На каждом повороте своей поразительной жизни эта загадочная натура как бы выполняла завет Ницше: «Любимейшая Лу, будь той, которой должна быть!» Но можно ли было предположить, что автором бестселлера под названием «Эротика», окажется именно Лу, которая в долгой семейной жизни твёрдо настояла на неукоснительном выполнении мужем оговоренного ею непременного условия?
Неожиданное решение принципиальной противницы христианского брака Лу Саломе выйти замуж, по-прежнему непреклонно отвергая интимные отношения, до сих пор ставит в тупик пытающихся разобраться в хитросплетениях её необычайной жизни. Ясно одно - для смертельно боявшейся супружеской близости хрупкой Лу это замужество было ещё одним вариантом прежней философской коммуны на пару с ещё одним мужчиной, чья личность была ей глубоко интересна.
Профессор иранистики Берлинского университета Фридрих Карл Андреас действительно был человеком необычным, ни на кого не похожим. Широтой и глубиной представлений жадную к знаниям Лу трудно было удивить, блеском интеллекта, отточенностью философской мысли она поражала сама. Сказались пять лет интенсивной работы над собой при ежедневном общении с незаурядным Паулем Рэ, нескончаемые путешествия по странам Европы и постоянное пребывание в кругу выдающихся творческих личностей. Не зря же современники и исследователи творчества Фридриха Ницше считают, что в самом знаменитом своём произведении «Так говорил Заратустра» он изобразил сущностные черты Лу Саломе.
Интересная деталь: несмотря на то, что Пауль Рэ был состоятельным и не скупым человеком, выросшая в роскоши Лу настояла на том, чтобы в их общий бюджет он вносил те же 250 марок (её часть пенсии за отца), что и она, и экономно вела хозяйство, сводя концы с концами.
К моменту знакомства с Андреасом ей было 25, а ему 40. Что побудило эту упрямицу отступить от своих принципов, осталось тайной. Сомнительно, что к этому её подвиг такой «аргумент» Андреаса, как удар ножом в собственную грудь у неё на глазах. «Давить» на себя она не позволяла никогда. Возможно, как-то сказалось нежелание в очередной раз изыскивать причины, оправдывающие перед царским правительством пребывание заграницей. Кстати, когда в предыдущий раз по совету друзей подобное прошение она обосновала планами написать книгу, это послужило стимулом к проявлению дремавшего литературного таланта. Название её первого сочинения - «В борьбе за Бога» говорит само за себя.
К решению связать себя узами брака не с испытанным другом, близким ей по духу Паулем Рэ, а с каким-то непонятным профессором Андреасом, похоже, как и в другие поворотные моменты судьбы, её подтолкнуло некое «мистическое принуждение». На очевидном же уровне в этом человеке её властно притягивала странная, экзотическая харизма. Необычным было уже одно его происхождение.
Мать профессора восточных языков Берлинского университета Фридриха Карла Андреаса была дочерью немецкого врача, женившегося на острове Ява на местной женщине, а его отец родился в Персии, на родине Заратустры, и был потомком легендарного военачальника Баграта, основателя царских родов Армении и Грузии – Багратуни и Багратиони. По традиции, при решении внутрисемейной распри победившей линии доставалась родовая фамилия, а побеждённой полагалось использовать вместо неё имя общего родителя. Так появилась фамилия Андреас.
Об огромном влиянии мужа на строптивую Лу говорит то, с каким удивительным для нее послушанием она переняла все его жизненные привычки - вегетарианство, хождение по траве босиком, близость к природе, любовь к животному миру. В своих мемуарах она трогательно вспоминает, как птицы откликались на его подражание их пению. Невзирая на неполноту супружеского союза и все предстоящие бури, оба они в течение всей 43-летней совместной жизни бережно хранили этот брак.
Как и все, кто до него зачарованно вращался в её орбите, но на этот раз с полным основанием, муж рассчитывал со временем перевести платонические отношения в супружескую близость. От этой надежды он навсегда отказался после попытки, едва не стоившей ему жизни. Как описала её сама Лу, однажды она проснулась от странного, как будто доносившегося с дальней планеты звука и с ужасом обнаружила над собой, ощущая как бы чужими, свои руки, мёртвой хваткой сдавившие горло супруга, исторгая из него смертельные хрипы. Обращает на себя внимание, что подобно прежним знаковым мгновеньям её жизни, это событие произошло на грани между явью и сном.
Откуда, из каких сфер и по какой причине не оставлял её парализующий всепобеждающий страх, наложивший непреодолимый запрет на интимную близость? Его можно было бы понять как результат перенесённого насилия или другой душераздирающей травмы. Но подобное могло произойти только в каких-то прежних воплощениях, потому что в этой её жизни ничего такого и близко не было!
Бунт Лу против пола невольно проявлялся и в её нежелании привлекать внимание к собственной незаурядной внешности. Пышные волосы она гладко затягивала в пучок, чтобы не вились, хотя это лишь подчёркивало её мощно вылепленный лоб, из-под которого как бы вопрошали глядящие в самую душу глаза. Глухое тёмное платье до пола не могло скрыть прекрасный рост и тонкую талию. В сочетании с острым умом и способностью схватывать самую суть мысли собеседника (как правило, это были выдающиеся умы своего времени) это невольно покоряло сердца. По словам влюблённого в неё шведского психолога Пола Бьера: «В ней чувствовалась искра гения, в её присутствии люди вырастали».
Однако другое его высказывание: «Лу была несостоявшейся женщиной» - оказалось верным лишь до поры. Потому что природа, пусть с запозданием, всё же взяла своё. В 30 лет как-то неожиданно и незаметно для своего внутреннего «стража» Лу преступила наложенный на свою плоть запрет. Но в новый для неё мир, в котором теперь она сосуществовала с любимыми мужчинами, не было доступа тем, над кем тяготел прежний отказ. Пропуск в этот мир никогда не получил даже её муж!
Обретя, наконец, женское взросление, Лу стала много и успешно писать и публиковаться в немецкоязычной прессе. Из-под её пера выходили принесшие ей широкую известность романы, повести, рассказы, статьи. Однако после того, как она выпустила в свет фундаментальный труд «Фридрих Ницше в своих произведениях», критика признала её не только талантливой беллетристкой, но серьёзным философом-исследователем. Среди опубликованного ею в этот период обращает на себя внимание эссе под демонстративным названием «Иисус-еврей».
Теперь с фотографий смотрела новая Лу. Смягчившееся милое лицо обрамлено прядями вьющихся волос, вместо глухого платья – вокруг приоткрытой шеи широкий волан, поверх которого наброшено что-то пушистое. Но всё тот же пытливый взгляд и непреклонная линия подбородка.
Зов плоти, на который она, наконец, отозвалась и которому теперь смело следовала, не заставил её изменить привычке подчинять всё своей воле. Когда её первый мужчина, будущий основатель независимой социал-демократической партии Германии и депутат рейхстага Георг Ледебур переживал её отказ развестись с Андреасом и выйти за него замуж, и оба соперника категорически не соглашались видеться друг с другом, Лу оставила обоих и просто уехала. К мужу она вернулась, но с тех пор её новым возлюбленным было позволено жить с ней под одной крышей и иногда - в их с Андреасом доме. Всё это были незаурядные личности, знаковые фигуры своего времени, и каждого она покидала сама.
Самой же выдающейся фигурой среди них оказался молодой поэт, слушая выступление которого, Лу внезапно догадалась, что это автор исполненных любви к ней анонимных стихов, которые она с недавних пор стала получать. Их сближение было стремительным. Его талант ещё не достиг зрелости, она была старше на 16 лет, но имело ли это значение для теперешней Лу? Захваченная его чувством, поражённая удивительным совпадением их представлений о Божественном, (вспомним её эссе «Иисус-еврей»), обеспокоенная его тяжёлой депрессией, все недюжинные силы своей души она направила на спасение его дара, который обещал принести миру великие плоды. И здесь она не ошиблась, потому, что это был выдающийся немецкий поэт Райнер Мария Рильке.
Четыре года провели они вместе. Своей пристальной к развитию его таланта любовью, даже переменой его имени с женственного Рене на мужественное Райнер, двумя длительными путешествиями по России, в чьей культуре он обрёл прочную духовную почву, она взлелеяла и выпестовала его талант и навсегда осталась для него обожаемой возлюбленной. Поэт понимал, что она вывела его из темницы одолевавших душу страхов: «И вновь я был перед тобою жалким нищим на самом заброшенном пороге твоего существа, которое покоится на широких безопасных колоннах». «Будь всегда такой ко мне, Любимая, Единственная, Святая. Позволь, чтобы мы вместе подымались в гору под названием «Ты» - туда, где высокая звезда. Ты не просто моя цель, Ты – тысяча целей, Ты – всё». Но ярче всего о его преклонении говорят обращённые к ней стихи:
Нет без тебя мне жизни на земле.
Утрачу слух – я всё равно услышу,
Очей лишусь – ещё ясней увижу,
Без ног я догоню тебя во мгле.
Отрежь язык – я поклянусь губами,
Сломай мне руки – сердцем обниму.
Разбей мне сердце – мозг мой будет биться
Навстречу милосердью твоему!
А если вдруг меня охватит пламя
И я в огне любви твоей сгорю,
Тебя в потоке крови растворю.
Вступив в жизнь плоти, Лу не остановилась перед тем, чтобы внести ясность в эту тогда запретную для публичного рассмотрения область. По совету своего друга, выдающегося еврейского философа Мартина Бубера, она написала теоретический труд, одно название которого - «Эротика» было сенсационным. В нём, обогнав свою эпоху, она выступила против господствовавших в семейных отношениях лицемерия и несправедливости. Она доказывала, что женщина тоже имеет право делать выбор, любить и испытывать физическое наслаждение, что ребенок должен быть сознательно зачатым и желанным. Можно ли удивляться, что книга выдержала пять изданий?
Согласно Лу Саломе, мужчина и женщина — существа принципиально различные. Мужчина обращён к внешнему миру, в любви ищет лишь удовлетворения, мгновенной разрядки напряжения. Для женщины же любовь — всё, «пол разлит по всей её плоти, по всему полю души», более того, вне всего этого она вообще не существует. Крепнущее в обществе стремление женщины уподобиться мужчине Лу считала абсурдным.
Тогда ещё она не была знакома ни с психоанализом, ни с его создателем Зигмундом Фрейдом. Они встретились, когда ему было 56, ей 50, но в его глазах она была двадцатилетней.
Их отношения бережного учителя и любимой ученицы сложились на базе глубокого взаимного понимания, даже восхищения, редкой интеллектуальной и духовной близости и прервались лишь смертью. В выросшей из этого плодотворной дружбе Лу Саломе реализовала то, о чем мечтала с Ницше и Рэ. Но в отличие от них, Фрейд избегал большего, о чём она, похоже, сожалела.
Он был знаком с ее «Эротикой» и считал, что Лу самостоятельно подошла к его идеям и отчасти подтвердила их. Она же всё больше погружалась в психоанализ. Лучше всего это выражают её слова: «Когда я возвращаюсь к моему прошлому, у меня появляется ощущение, что я жила в ожидании психоанализа с самого детства». Общение стало неотъемлемой частью их жизни, а письма порой были продолжением неоконченного накануне диалога. Они подвергают анализу все: начавшуюся Мировую войну, вопросы религии, женскую сексуальность, психологию творчества.
С 1914 года Лу начинает работать с пациентами - сначала эпизодически, под контролем Фрейда, затем и самостоятельно. Психоанализ становится ее основной страстью, он заставил её отвлечься и от художественной литературы, и от поклонников. Из-под её пера выходят теперь научные статьи, посвященные её новой профессии. Всего их опубликовано 139! Искренне восхищаясь своим Учителем, о чём говорит её вышедшая в свет в конце жизни «Благодарность Фрейду», она не боялась отстаивать своё понимание бессознательного как вместилища не только психопатологических комплексов, но и Божественного начала.
В своё время замкнутый и педантичный Фрейд её единственную ввёл в узкий круг своих домашних научных собраний по средам без непременного «искуса» в виде предварительного сеанса психоаналитического самораскрытия. Независимая Лу, разумеется, не желала ни выворачиваться перед кем-то, ни позволять себя анализировать (а ведь было – что!). Она не без основания полагала, что и так всю жизнь занималась самопознанием и накопила существенный опыт по этой части.
И всё-таки, знакомо ли ей было то, что сообщил ей однажды Рильке (если об этом её не просветили родители)? Стремясь сделать любимой особый подарок, Райнер разыскал и преподнёс Лу сведения о её предках. Она знала, что своё происхождение род фон Саломе вёл от гугенотов из Авиньона. Стремление избавиться от преследований католической церкви (вспомним Варфоломеевскую ночь!) естественным образом объясняло их последовательное перемещение на северо-восточную протестантскую часть Европы (прапрадед Лу прибыл из нынешнего Таллинна) и даже далее – в Петербург, на самый отдалённый, самый враждебный «латинянам» православный её край.
Но то, что отыскал Рильке в авиньонском архиве, подтверждало факт, о котором, кстати, наглядно свидетельствует очевидный корень слова Саломе: её предки являются потомками евреев, конкретно – португальских подданных (возможно, до этого – испанских), бежавших на Юг Франции от ужасов инквизиции.
Известно, что в 1496 году в нарушение королевского обещания португальские евреи были согнаны в церкви, заперты и скопом подвергнуты насильственному крещению. После этого «обращения» за тайное соблюдение еврейских обрядов их ждали пытки и костёр. В католической Франции им было не намного легче, но существовала возможность прикинуться хотя бы гугенотами, религия которых была не столь назойлива и кровожадна и в существенно меньшей степени насыщена нестерпимыми для еврея языческими суевериями и обрядностью.
Таким мог сложиться исторический путь предков Лу по отцовской линии. (Может быть, этот факт объяснит и твёрдость Густава фон Саломе при беспощадном подавлении польского восстания – с католиками у него, похоже, были отдельные счёты, а также причину, по которой его домашняя прислуга подбиралась из татар – непьющих можно было найти и среди русских, но татары не употребляли свинины.)
Что же до материнской линии Лу, то информацию о ней, правда, с диаметрально противоположными Рильке намерениями разыскала Элизабет, «мстительная антисемитская дура», как назвал свою сестру Ницше. Подогреваемая неутолимой ненавистью к той, что была любовью всей жизни её великого брата, присвоив права на творчество Фридриха Ницше и тенденциозно, в угоду нацизму извратив его суть, она не погнушалась и прямым доносом, сообщив, что мать Лу была «финской еврейкой».
Гитлер уже был у власти, но ничего не боявшаяся Лу попыталась вступиться за своего великого друга. Будучи в гостях, она во всеуслышание назвала Элизабет «полоумной недоучкой», язвительно добавив, что Ницше был таким же фашистом, как его сестра — красавицей. По-видимому, сравнение было достаточно убедительным. Испуганные гости переглянулись, а многие поспешили убраться от греха подальше. А Лу добавила жару: «Эта лишившаяся рассудка страна будет с каждым днем все больше нуждаться в таких, как я».
К счастью, всё это не успело возыметь неизбежных последствий, потому что в 1937 году Лу Андреас-Саломе мирно скончалась в своём геттингенском доме. На анонимном могильном камне она завещала написать: «Никто не в состоянии завоевать кого-то. Смерть - единственный победитель».
При жизни её не покорил никто. Свой путь она прошла по собственному выбору, навязывая окружению свои правила игры наперекор общепринятым в те времена нормам. До последнего времени в России её громкое имя было почти неизвестно. Теперь и на родине о ней много пишут, в основном почтительно и восхищённо, хоть иногда и не без капли опошления с «высоты» современной сексуальной раскованности. Но всегда с удивлением.
К разгадке этой поразительной жизни пытались подойти с разных сторон, но никто не охватил своим объяснением ведущую «потустороннюю» линию этой судьбы, властно навязывавшую Лу решения, которым она, по собственному её выражению, следовала слепо, не рассуждая. Она не протестовала против вмешательства этого внутреннего голоса, а чутко прислушивалась к нему.
Генетическая память об иудейском прошлом позволяет убедительно объяснить и умение Лу успешно противостоять большинству, и сотрясавшую всё её существо ненасытную жажду отвлечённых знаний, неудержимый порыв к ученью, вплоть до нежелания по этой причине иметь детей (один из обычно приводимых ею мотивов отказа выйти замуж). А уж голос, который во сне из самых глубин её самой трижды произнёс непреклонное «Нет!» конфирмации и привёл к выходу юной девушки из лона церкви! Не вопль ли это был насильно крещёных предков?
Самые близкие ей по духу люди, среди которых Пауль Рэ и Зигмунд Фрейд, были евреями, типично еврейскими были её постоянные духовные поиски – богоискательство вне традиционного христианства и даже богоборчество (написанное в 1921 году эссе «Час без Бога»). Да и к иудаизму она проявляла активный интерес, признавала его важный вклад. В своей опубликованной еще в 1898 году работе «Русская философия и семитский дух» она писала: «В метафизическом поиске русскими решения вопросов философской и религиозной мысли огромную роль должен сыграть опыт еврейского народа, который развил в себе талант абстрактного познания до уровня гениальности. Еврейский дух воспринимает как бы через телескоп то, что русский дух видит будто под микроскопом. Немцы стремятся схватить любое явление клещами понятий, а евреи смотрят на него глазами, полными любви и энтузиазма». Это сказано Лу, немкой Луизой Густавовной фон Саломе, которая родилась и выросла в России и всю взрослую жизнь провела в Германии.
Даже её поразивший всех необъяснимый выбор супруга, духовная близость с которым без интимной сохранялась все долгие годы их совместной жизни, предстаёт в новом свете, если глубже ознакомиться с происхождением Фридриха Карла Андреаса, который, как уже упоминалось, принадлежал к царскому роду Багратидов. Начало династии возводят к знаменитому полководцу Баграту, предка которого по имени Шамбат - иудейского вождя из рода Давидова, армянский царь Грачья выпросил у победоносного Навуходоносора, который в VI в. до н.э. увёл евреев в «плен вавилонский». Похоже, что-то близкое в её избраннике безошибочно признала её неумолимая интуиция. Сказался ли голос крови или здесь, как и в других судьбоносных решениях этой загадочной женщины, сработала память о прошлых жизнях, опыт прежних воплощений? В любом случае, выбор был сделан королевский.
Во всей череде её неординарных поступков заметно просматривается давний духовный опыт. Без подобных допущений феномен жизненного пути Лу Андреас Саломе, одной из самых знаменитых женщин в истории Европы, сохранится неразгаданным. Если же принять их, то останется только гадать, в каком облике существовала прежде эта высокая душа и вернётся ли она когда-нибудь снова.
Библиография
1. Лу Андреас-Саломе. Прожитое и пережитое. /Перевод с немецкого и вступительное слово В.Седельника. «Иностранная литература» №2 2001.
2. Лариса Гармаш. Я догоню тебя во мгле. Сетевой журнал XYZ от 17июня 1999г.
3. Андрей Всеволожский. Такой была Заратустра. «Вокруг света» №5 2003.
4. Наталья Стронгина. Амазонка из России. Бизнес-леди, www.harbour.ru
Те, кому понравилась авторская позиция Розалии Степановой, могут приобрести её книгу «Ещё одна горсть», в которой помимо большого числа литературно-публицистических эссе представлены повесть «Как это бывает…», а также статьи, излагающие основы Каббалы, суть открытия кодов Торы и оригинальные решения интереснейших эзотерических и астрологических проблем. Объём книги 500 стр. Книгу можно приобрести на Амазоне, ключевое слово – Розалия Степанова, а также в нью-йоркском магазине «Русская книга» (угол 5-й авеню и 22 и 23 стрит).
Розалия Михайловна Степанова окончила Московскую Академию Нефти и газа, а также Московский филиал Нью-Йоркского института Touro College, получив степень бакалавра искусств в области иудаики. По прибытии в США в 2000 г. и вплоть до сегодняшнего дня читает серию лекций по широкому спектру мировой культуры в её соприкосновении с еврейством, а также ведёт семинар по глубинам иудаизма в компьютерный век. В 2007 г. в Нью-Йорке вышла в свет её книга «Горсть накалённых слов».
