Раннее утро... Где-то в тумане загадочно квакают лягушки. Запахом тины пропитан даже тусклый восход. Мы сидим на раскисшем после дождя берегу пруда и тупо смотрим на неподвижные поплавки.
— Идиоты вы, — ругается Сашка. — Писатели, понимаешь... Заманили человека жрать водку в болоте. Я сейчас сдохну от похмелья.
Костик вяло улыбается и смотрит на меня.
— Леш, расскажи анекдот...
— В гробу я видел ваши анекдоты, — рычит Сашка.
— Леха их сам придумывает, — хихикает Костик. — Он — остряк-самоучка.
— Я вчера к врачу ходил, — Сашка прогибается и чешет широченную спину большим пальцем. — Он мне говорит: «Плюньте на все и забудьте». Вот анекдот, а?..
— Значит, так, — быстро начинаю я. — Пришел мужик к врачу. Тот его выслушал и говорит: «Плюньте на все и забудьте». Мужик: «Тьфу!» Врач орет: «Мне в лицо?!» Пауза. Мужик удивленно: «Когда, доктор?»
Сашка думает, снова чешет спину и только потом говорит:
— Я ничего не понял.
Я:
— Врач сказал, мол, плюньте и забудьте. Мужик плюнул и забыл.
— Ты философ-одиночка, Леха, — снова оживает Костик. — Твои анекдоты поражены молью и скучной моралью. Ты — эстетический пораженец.
— Обоих бы вас, гадов, в этом болоте утопить, — мечтательно говорит Сашка.
Я натыкаюсь рукой на пустую бутылку. Бутылка летит в озеро… Там, в тумане, раздается глухое «плюх».
— Костик, знаешь, почему поединок «мужик — бутылка водки» всегда заканчивается вничью?
Мой друг молчит.
— Потому что и бутылка пустая и мужик — лежит.
— Ты — эпикуреец-алкоголик, — выдает Костик. — Саш, скажи ему!..
— Не знаю... — вздыхает Сашка. — Кстати, вы оба похожи на Му-Му. Купаться пойду — вас с собой захвачу.
Я смеюсь.
— Заплаканный Колобок прикатился в магазин канцтоваров. Колобок немного поглазел на витрину, потом спрашивает продавщицу: «Скажите, тетя, в вашем магазине ручки есть?» Продавщица: «Есть, малыш…». Колобок всхлипывая: «А ножки?»
— Садист! — констатирует Костик.
— Ага, — соглашается Сашка. — Кстати, Леша, на Му-Му ты похож значительно больше Костика.
Я продолжаю:
— Здоровенный мужик в рабочей спецовке несет по улице дверь. Дверь очень тяжелая, в коробке. Мужик остановился перекурить и прислонил дверь к стене магазина, как раз рядом с табличкой «Часы работы». Вдруг откуда ни возьмись — алкаш. Алкаш «открыл» дверь... А там кирпичная кладка! Кандидат в посетители долго рассматривал стену, потом перевел изумленный взгляд на покуривающего мужика в спецовке и выдавил: «Да ты че, мужик?.. Там же люди!»
— Ну и очень глупо, — уверенно заявляет Костя.
— Глупо то, что, например, вчера я мог отдохнуть в ресторане с красивыми женщинами, — говорит Сашка.
— И я бы мог с тобой! — поддерживает нашего богатого друга Костик. — Но теперь мы вынуждены слушать этого идиота. В Леше нет радости жизни. Он смотрит на людей как импотент-академик на амеб под микроскопом. Наш друг лепит анекдотических гомункулов и думает, что это смешно.
Пока Костик разглагольствует, я незаметно вытаскиваю из его рюкзака тетрадку. Когда вчера вечером мы с Сашкой пили водку у костра и ржали во всю глотку, Костик сидел на берегу и что-то быстро записывал в тетрадку. Он даже не смотрел на поплавки.
Я раскрываю тетрадь... Так и есть!
— «...Иногда мне кажется, что человек рожден только для счастья», — начинаю я с первой попавшейся страницы. — «Потому что у человека просто нет другого выхода. Сейчас я смотрю по сторонам и готов смеяться от радости. Как дивно чарующе просто жить!..»
Мой громкий голос, наверное, слышно на другом берегу озера.
— Гад, отдай! — кричит мне Костик. — Сейчас убью!
Мы в обнимку катимся по берегу. Костик рычит мне в ухо и слепо нашаривает мою руку с зажатой в ней тетрадкой.
— Нет, кто философ?! — ору я. — Кто эпикуреец, а?
— Ты!
— По сторонам он смотрел!.. Да ты самого себя не видел. Такого карася упустил, что...
— Все равно убью тебя теперь!
Сашка зевает и смотрит на часы. В следующую секунду он уже на ногах.
— У меня же самолет в десять! — кричит он. — В машину, живо.
Сашка швыряет в багажник все, что попадается под руку. Потом он тащит нас с Костиком к машине. Мы продолжаем борьбу в могучих руках бизнесмена. Сашка заталкивает Костика на переднее сиденье, меня — на заднее. Мы пытаемся возобновить схватку, но мощный джип так швыряет на ухабах, что больше всего достается Сашке.
— Сделка на «пол-лимона» горит сивушным пламенем, — стонет Сашка, не отрывая взгляда от дороги. — Надо же, связался с двумя дурачками-интеллигентами. Тихо, машину перевернете!
Наша схватка с Костиком стихает лишь после того, как он завладевает своей тетрадкой. Костик прижимает ее к груди и всхлипывает как ребенок.
— Рыболовы!.. Писатели идиотские! — Сашкин джип выписывает такой крутой вираж, что меня чуть не выбрасывает в окошко. — Да что вы в жизни-то понимаете?!
Мы с Костиком молчим.
Джип вырывается на шоссе. За окном с ревом, как оторванный в бурю парус, поласкается ветер.
— Я сразу в аэропорт, — говорит Сашка. — Кто машину отгонит?
— Я!.. — хором говорим мы с Костиком и тянем руки как школьники.
Получается довольно смешно.
— Сволочи вы, — улыбается Сашка. — Кстати и я тоже. Леха, запиши рассказ, только что придумал... Первый и последний в жизни. Дарю.
— Тетрадка у Костика, — напоминаю я.
— Буду я еще всякую ерунду записывать, — ворчит Костик.
— Пиши-пиши, писатель!.. — Сашка морщит лоб. — Значит так... В иностранном кабаке, уронив голову на стойку, спит пьяный мужик. Его будит бармен и спрашивает: «Мсье собирается платить по счету?» Мужик с трудом фокусирует взгляд и отвечает: «Нет». Официант: «Почему?» Мужик коротко бросает: «Я русский писатель, сволочь!» Через час бармен снова разбудил мужика и спрашивает: «Мсье, я долго думал, но так и не смог понять, почему русский писатель не должен платить по счету?» — «Значит, ты все-таки думал?» — «Думал, мсье» — «Долго?» — «Долго, мсье» — «Вот и запомни, сволочь, что я разбудил в тебе человека!»
Костик снисходительно усмехается и все-таки делает пометки в тетради.
Я смотрю на дорогу и думаю... Как относительна дорога! Если смотреть на деревья возле нее, то мы стремительно летим вперед, а если дальше — на деревню — мы еле-еле движемся.
Костик оглядывается. Он бросает на меня быстрый взгляд и спрашивает:
— Что улыбаешься?.. Следующий анекдот придумываешь, сволочь?
...Если же смотреть на облака, то мы практически стоим на месте.
— Та-ра-ра!.. — очень громко, чтобы сбить меня с мысли, поет Костик. — Пум-пу-рум!.. Бум-бум!
Я затыкаю уши. Мысль о дороге настолько любопытна и неожиданна, что мне кажется, что там, за ней, стоит что-то гораздо большее, чем ее простенькое начало.
— А-а-а, две гитары за стеной!.. Чавелла-брахмапута! — что есть силы, орет Костик. — Давай-давай, черноголовый!..
— Все интеллигенты — настоящие сволочи, — замечает Сашка. — Друг друга сожрать ни за что готовы. У нас в бизнесе честнее — грохнут и все. Больше не трогают.
Костик переходит на откровенный визг:
— Поговори со мной, гитара семиструнная!!.. И-и-и!.. Бам!!
...Почему дорога всегда добрее человека? И почему она готова простить нас за маленькое, даже совсем крохотное усилие? И дело даже не в том идем ли мы по ней неторопливым шагом или стремительно мчимся на машине.
— Шурум-бурум! — ревет Костик. — Я убью тебя, лодочник! А-а!!
...Почему так? И что объединяет человека и дорогу? Может быть то, что дорога начинается в самом человеке, едва лишь он появляется на свет?..
— Тили-тили, трали-вали, это мы не проходили!.. Па-ра, пам-па!
— Заткнись, идиот! — кричит Сашка.
...А что дает человеку дорога: свободу или судьбу независимую от его личной воли? Наверное, все-таки свободу. Потому что дорога — добра... Она огромна! И только дорога, только она, никогда не устает.
Наша машина стремительно летит вперед. Костик замолкает… Мы смотрим на дорогу.
И каждый думает о своем…
«У А Н Г Е Л А Б О Л Е Л И З У Б Ы…»
1.
На столе лежала открытая тетрадка. К авторучке подползал солнечный зайчик.
Людочка бродила по комнате, заложив руки за спину и с отчаянием, а то и со злостью косилась на чистый лист. Сердце казалось упругим, горячим и переполненным… Но первые, такие необходимые и уже, казалось бы, витающие в воздухе стихотворные строчки, все равно не приходили.
«Я не могу сказать «прощай»… Я не могу поверить в это… — рой мыслей в голове молодой женщины был похож на ураганчик. — Слова усталого поэта.. Нет, сонета… Нет-нет!.. Моя тяжелая карета…»
Людочка нервно прикусила губку.
«При чем тут карета? — она на секунду остановилась. — Чушь, наверное…»
Молодая женщина на мгновение представила себя печальной принцессой. На первый взгляд этот образ казался довольно милым и привлекательным, но внутренний настрой, слишком резкий, готовый к рождению стремительных и больших слов, перечеркивал меланхоличное личико венценосной особы.
Людочка подошла к окну. Муж Ленька полол огород. Дачный участок, освещенный веселым утренним солнцем, сиял как сцена перед премьерой. Но в прелести наступающего дня не было ничего бутафорского и искусственного. Мир был свеж, прост и чист.
«А сказать «прощай» кому? — Людочка потерла щеку. — Леньке, что ли?!»
У Леньки была широкая спина борца. Упругие мышцы чуть вздрагивали под загорелой кожей в такт ударам тяпки.
«Слон несчастный!..» — не без укора подумала Леночка и вернулась к столу.
2.
— Ты что?..
— Я это самое... Я воды попить.
Под тяжестью Ленькиных шагов чуть поскрипывали половицы.
— Хорошо, только не мешай мне.
Людочка что-то быстро писала. Она разговаривала с мужем, не поднимая головы.
Ленька, не отрываясь от кружки с водой, покосился на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.
— Жарко уже, — как бы между прочим сказал Ленька.
— Что? — сухо спросила Людочка.
— Жарко, говорю…
— Да.
— К вечеру закончу с огородом. А потом крышу на сарае поправить нужно.
— Да.
— А еще… Это... Ну, в общем…
— Да! — резко оборвала Людочка.
Ленька потоптался на месте.
— Что «да»?.. — неуверенно переспросил он.
— Не мешай мне, пожалуйста!
Склонившееся над тетрадкой лицо жены было удивительно красивым и в тоже время бесстрастным, как лицо врача.
— Я ничего… Пишешь, значит, да? — Ленька смутился. — Ладно, с огородом я сам справлюсь.
Голос Леньки вдруг стал виноватым. Он тихо закрыл за собой дверь…
3.
У ангела болели зубы,
Ни Бог, ни черт, никто, ничто
Ему — увы — не помогло
Иль помогало сделать хуже…
Больной в раю едва ли нужен
И за скандал, в конце концов,
Был сброшен ангел с облаков.
Изгнанник рая!..
Но обида — ничто в сравнении с судьбой.
Не щеку жжет зубная боль,
А сердце, душу, кожу, крылья!
От боли ангел весь вспотел
И вдруг на чей-то дух печальный
(Чужой, возможно нелегальный)
Больной щекой он налетел…
Людочка откинулась на спинку стула и самодовольно улыбнулась.
Строчки рождались сами собой и почти не требовали усилий. Они приходили ниоткуда. Какой будет следующая, Людочка искренне не знала…
Такого рева не слыхали ни ад, ни рай, ни небеса:
«Молись, проклятая душа!!.. Молись и знай,
Что всех мук ада, как искупленья, как награды,
Тебе не видеть никогда!»
Боль успокоилась немного
И ангел выдавил: «Ты чья?!..»
Пауза получилась хотя и легкой, но продолжительной.
Встряхнись же, жалкая душа!
Или тебя встряхнут за шкирку,
Встряхнут, да так, что станешь дыркой
От всемогущего перста…
Авторучка снова замерла… Но только на пару секунд.
И перепуганная насмерть
Размахом крыл — едва жива —
Лепечет тоненько душа:
«Поэтова я, господин…»
«Ха-ха-ха!..» — едва ли не сказала вслух Людочка и улыбнулась.
Дурак не может быть один!
Он вечно трется где-то рядом,
Хозяйскую мозоль блюдя,
И да хранит его судьба
От благости вдруг ставшей ядом…
4.
Нинка Федорова полола огород в купальнике. У нее было большое сильное тело и красивая грудь. Грудь едва помещалась за узкой полоской лифчика.
«И как он только не треснет, лифчик этот?» — подумал Ленька.
Особенно остро подобные мысли беспокоили Леньку, когда соседка нагибалась к земле.
— Ленька, слышь!..
Погода назад Нинка развелась с мужем. Женское одиночество сделало ее смелой и простодушной. Особенно в общении с Ленькой.
— Ленька!..
— Ну?
— Жена твоя где? Опять стихи пишет?
Нинка стояла, опираясь на тяпку и пристально смотрела на Леньку.
Ленькин взгляд снова уткнулся в полоску ткани на женской груди.
— Обед она готовит, — соврал Ленька.
— Вкусный, наверное?
— Кто?
— Не кто, а что. Обед.
Ленька промолчал.
— Ленька, скажи честно, жрать хочешь? А то пойдем, накормлю.
Полуголая, уже успевшая вспотеть от работы, Нинка была похожа на булочку с маслом. Ленька вдруг почувствовал, как его «мужское начало» огнем обожгло низ живота.
— Нет, спасибо…
Ленька отвернулся. Он с силой, почти не разбирая, где сорняк, а где картошка, заколотил тяпкой по земле.
— Дурак ты, Ленька!
Ленька сжал зубы и едва не кивнул головой в ответ.
5.
Людочка торжествовала… Она ерзала на стуле и боялась отстать от убегающих, торопливых строчек.
…А где же ангел?
Здесь!
Но в гневе он черен стал
И жуткий лик
Испепеляющее велик,
Как молнии в гневливом небе.
Да кто же рифмок не изведал?!
Тоскливо-кислое вино —
Слова, рожденные бездельем,
Но боль зубная — вот похмелье!
Мысли опережали возможности их изложения. Строчки «…Не челюсть — сердце боль свела, Ах, рифмы — серая тоска!..» не находили себе места.
Ленька вошел в комнату тяжелым, командорским шагом.
Широкая ладонь легла на плечо Людочки.
— Леня, ты что?!..
Властные руки потащили ее в спальню.
— Обалдел, да?
Леня страстно сопел и молчал. Людочка отчаянно отбивалась, не выпуская из рук тетрадки и ручки. Вскоре лицо мужа стало похоже на разрисованную физиономию индейского вождя, решившего объявить войну всем соседям сразу.
— Уйди, идиот, а то убью!
Людочка укусила мужа за палец.
Ленька тихо охнул. Он оставил в покое жену и сунул палец в рот.
— Нашел время!.. — Людочка заплакала. — Уйди же, уйди!
Ленька стоял посреди комнаты — огромный и неуклюжий.
— Ну, чего уставился?!
— Я это самое… — в голосе мужа слышалось откровенное раздражение. — Я есть хочу!
— Вот и иди на кухню.
Взгляд Леньки споткнулся на разгневанном лице молодой женщины. Слезы делали его чужим. Людочка протяжно всхлипнула и по-детски вытерла нос ладошкой.
Леньке стало чуть-чуть стыдно — соблазнительный и полуголый образ соседки Нинки померк. Инстинкт уступил место сомнению.
На кухне Ленька нашел хлеб, колбасу и стакан остывшего кофе. Ленька ел, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно. Когда соседка Нинка, наконец, направилась в сторону своего дома, Ленька облегченно вздохнул. Он на цыпочках прошел по залу. Людочка спряталась в спальне, но Ленька даже не взглянув в сторону запертой двери.
В полутемном коридорчике Ленька наткнулся на брошенную тяпку. Та, очевидно вспомнив свое близкое родство с граблями, охотно и умеючи разбила ему нос черенком.
6.
…И на беду,
Гуляла кляча там, внизу.
Стихотворная строчка застыла как кинокадр. Грозный ангел с опухшей щекой висел в воздухе, держа перед собой съежившуюся от страха душу поэта. Внизу прогуливалась старая лошадь. Она лениво жевала траву и совсем не интересовалась тем, что происходит у нее над головой.
Теперь Людочка отлично знала, что должно было произойти дальше, но слов — простых и понятных — таких, которые рождались в сердце всего десять минут назад, уже не было.
— Ленька… Дурак! — громко сказала Людочка.
Стало чуть легче, но ангел «в кадре» не двигался.
Людочка привстала и посмотрела в окно. Ленька снова полол огород. Его могучая спина казалась по-стариковски сутулой и усталой.
«Кадр»-картина: ангел плюс ошарашенная душа поэта и кляча внизу таяла прямо на глазах.
«Нет-нет!.. Нельзя!.. Так нельзя!»
Людочка не понимала, что нельзя и почему нельзя. Ручка торопливо заскользила по бумаге, записывая то последнее, что норовило ускользнуть из памяти.
Ангел ожил…
…Он шкуру с лошади срывает,
Ей душу втискивает в грудь.
Душа, о радости забудь!
И обнаженный конь взмывает
И исчезает вдалеке…
Со шкурой старою в руке
Стоит и смотрит ангел…
Браво!
В сердце что-то тихо щелкнуло и авторучка тут же продолжила:
Поэт — кто высказаться может,
Кто может вспыхнуть разом, вдруг,
Всем тем, что рвет чужую грудь,
Всем тем, что чье-то сердце гложет…
Когда душа моя без кожи,
Слова испепеляют мозг.
Я говорю, мой добрый Бог!..
Мой милосердный, добрый Боже,
За что ты мучаешь меня?
За что мне, кляче, вдруг дана
Душа без самой тонкой кожи,
За что от слов схожу с ума?..
Я вижу мир и мир без дна,
На что мне опереться, Боже,
Ведь я…
Людочка замерла… Как такового ее собственного «я» сейчас почти не существовало. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.
Время летело совершенно незаметно. Людочка уже не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из недавнего — чуть насмешливого и лукавого, — оно вдруг превратилось во что-то пронзительно-острое. Собственное «я» таяло, как снег на горячей ладони.
А строчки оборвались… Чувства в груди стали настолько огромным и нетерпеливым, что Людочка задыхалась. Она резко встала и, не зная, что ей делать дальше, обошла вокруг стола.
Руки дрожали… Она перевернула лист тетради. Лист был пугающе чистым, как снег.
7.
— Ленька, ты свою благоверную бить пробовал?
— Нет.
— Даже ни разу?!..
— Нет.
— Зря!.. Вон тот салат попробуй, Ленечка.
Нинка все-таки одела халатик. Правда, он был застегнут не на все пуговицы. Такая небрежность только подчеркивала стройность женской фигуры.
На расстеленном на грядках одеяле стояли тарелки с разнообразной закуской. Бутылка самогона торчала рядом с локтем Леньки, едва ли не на четверть воткнувшись в мягкую землю.
Ленька ел торопливо, но со вкусом.
— Может, выпьешь?
Не дожидаясь ответа, Нинка потянулась к бутылке. Очередная пуговица на ее халатике легко выскользнула из петли.
«Старый халатик, наверное… — решил Ленька. — Покупала его давно».
— Мой-то бывший выпить любил, — легкомысленно болтала Нинка. — А как выпьет, так, значит — подраться. Дурак, одним словом.
— Знаю, — Ленька кивнул.
Однажды тощий и злой, как черт, Толик бросился на Леньку. Но тому даже не пришлось поднимать руки. Толик налетел на гиганта-соседа, как на железобетонный столб и рухнул на землю.
— Убить обещал, — Ленька улыбнулся.
Он поднял стакан. Наполненный до краев стакан с самогоном пах не столько сивухой, сколько едва ли не сорока травами, на которых был настоян.
— Пей, Ленька, пей, а то прольешь.
Нинка ждала. Она улыбнулась и не опускала глаз.
«А купальник, значит, тоже… Переросла она его, значит, как и мужа», — Ленька тянул в себя пахучую жидкость, не отрывая глаз от полоски лифчика.
Он вдруг поймал себя на мысли, что Людочка сейчас наверняка смотрит в окно — приготовление к пикнику на огороде получилось довольно шумными.
Ленька чуть не поперхнулся самогоном.
— Черт!.. Сигареты дома забыл.
Ленька отставил не допитый до дна стакан и быстро встал.
— Вернешься?..
В глазах Нинки было столько тоскливого и жадного ожидания, что Ленька отвернулся.
— Я скоро, — пообещал он.
— А с Толиком у меня — все! — вдруг горячо заговорила Нинка. — Понимаешь, Ленечка?.. Последний раз с граблями его встретила. Не могу я с ним больше… Противно.
Ленька уже шел к дому. Не оборачиваясь, он кивнул. Споткнувшись на борозде, Ленька не к месту выругался и решил, что в его в личной жизни, пожалуй, тоже все кончено.
8.
Пачка сигарет лежала на столе, в зале.
— Слышь, поэтесса! — Ленька ударил кулаком в запертую дверь спальни. — Выходи, поговорить нужно.
За дверью чуть слышно всхлипнули.
— Ну, кому говорю?!
Ленька удивился тому, как зло и громко звучит его голос.
За дверью молчали.
Ленька уже не сомневался, что Людочка действительно видела «пирушку» мужа с красивой соседкой на огороде. Но все неприятности, включая и эту, Людочка переносила молча.
— Сволочь!.. Всю душу ты мне вымотала! — вдруг закричал Ленька. — Иди сюда, бить буду!
Глубоко оскорбленное мужское чувство, порядком подтравленное полуголой Нинкой и подзадоренное самогоном, требовало выхода. Слов было мало, в обрез.
Ленька пнул ногой стул. Тот упал на бок. Ленька пнул его еще раз. Стул с грохотом, задевая по пути все, что только можно, отскочил в сторону.
— Писательница!.. Творческая личность, понимаешь, — бушевал Ленька, — а в доме жрать нечего!.. Огурцами с грядки питаюсь, как приблудный заяц. Я тебе что, бык, чтобы и дома и на работе за двоих пахать?..
Дверь в спальню под огромным кулаком затравленно пискнула и чуть подалась внутрь.
— Ты хоть копейку домой принесла, а?!..
Вообще-то Людочка работала учительницей в начальных классах. Но ее зарплата составляла только десятую часть Ленькиной. О ней частенько забывали, планируя ближайшие расходы.
— А рожать за тебя кто будет, тоже я? Дура никчемушняя!!.. Выходи!
Кулак снова опустился на дверь. Та стала ниже и перекосилась на один бок. Ленька вдруг понял, что еще одно усилие и дверь или распахнется, или просто разлетится в щепки.
Он замер и медленно опустил кулак.
— Выходи… — голос Леньки звучал все так же грозно, но вдруг стал глуше. — Все равно бить буду!
Тоненькая и хрупкая Людочка была только на год моложе Нинки. Но рядом с ней она казалась подростком. У Людочки были огромные голубые глаза и тоненькая шея.
— Симулянтка!.. Кровососка несчастная.
Дверь сама, без малейшего усилия со стороны Леньки, движимая лишь легким сквозняком, вдруг стала открываться.
Ленька притянул ее к себе мизинцем за ручку.
— Выходи, кому говорю!
В спальне снова горько всхлипнули… Потом еще и еще раз.
Ленька сунул в щель между дверью и косяком подвернувшееся под руку полотенце и прижал ее.
— Последний раз по-хорошему говорю, выходи!
Тихий плач Людочки начался с детского «Ой, мамочка!..»
— Сволочь малохольная!
Ленька попятился от двери. Он споткнулся об опрокинутый стул и, едва не потеряв равновесия, обрушился на диван.
— Заткнись!
Ленька запустил в стену подушкой.
Плач в спальне стал чуть громче и значительно безысходней.
— Да заткнись же!.. — Ленька сдавил руками голову, чтобы не слышать его. — У меня скоро крыша от тебя поедет!
Уши под широкими ладонями горели жарким пламенем. Ленька завалился на бок. Он вслепую нашарил вторую подушку и накрыл ей голову.
— Господи, что же я с такой дурой связался? — на мгновение перед его мысленным взором снова промелькнуло пышное тело Нинки. — Все бабы, как бабы, а эта… Ну, вообще!.. Господи, да за что ты меня так, а?!
Вопль Леньки из-под подушки звучал не менее трагично, чем тихий женский плач в спальне.
— Все равно уйду, блин. Я что, псих, чтобы с дурой жить?
Ленька подобрал под себя ноги и лег поудобнее.
— Этих баб… — он на секунду запнулся. — Море! А может и два моря. Океан, в общем… А я тут с этой… поэтессой-принцессой! Три стихотворения напечатали, а она… — паузы между злыми словами становились все длиннее и длиннее. — А она от счастья рехнулась. Да кому ты нужна, со своими стихами?!.. Кто их сейчас читает-то?
Дышать под подушкой было трудно и жарко. Хмель кружил мысли и искал простора. А может быть, просто глоток свежего воздуха.
Ленька снял подушку и положил ее под голову.
— Слышь, Людка!.. — он помолчал, ожидая ответа. Но ответа, кроме короткого, уже после-слезного всхлипывания, не последовало. — Недавно с мужиками после работы выпивали… А закуску на газете разложили. Глядь, а там, в газете, стихи. Полчаса ржали. Ах, мол, ты меня оставил и все такое прочее… Ну, смешно же, пойми! Какого черта, спрашивается, со своими переживаниями на люди лезть?.. Как на сцене, честное слово. «А сердце пусто, как почтовый ящик…» — Ленька улыбнулся. — А почему, например, не как гробик, а?.. Или как ведро. Ха-ха!.. — смех получился не совсем естественным. Ленька заерзал на диване и громко рявкнул. — Людка-а-а!!..
— Что? — тихо донеслось из-за двери.
— Мое сердце пусто, как наш холодильник.
Ответа не последовало.
— Поэтесса, а юмора не понимаешь. — Ленька презрительно скривился. — Слышь, пошли в баню, а?.. Спинки друг другу потрем.
«Не пойдет», — подсказал Леньке внутренний голос.
«Знаю!» — тут же огрызнулся сам Ленька.
Но злость уже проходила. Хмель потихоньку брал свое — Леньку потянуло в сон и он зевнул. Вспышка раздражительности, жуткой и всепобеждающей, оказалась похожей на мыльный пузырь.
— А завтра я к Нинке уйду, — пообещал он жене. — Одна жить будешь, на свою детскую зарплату. С пустым сердцем и холодильником. Поняла?.. Чего молчишь?
В спальне чуть скрипнул стул.
«Села, наверное…» — догадался Ленька.
Если Людочка плакала, она всегда по-детски забивалась в угол комнаты. Иногда она опускалась на корточки и прятала лицо в ладони. Потом, после слез, Людочка садилась за стол и долго-долго, отрешенно смотрела в одну точку. У нее были пустые, но почему-то удивительно прекрасные глаза, а на тонкой шее пульсировала чуть заметная голубая жилка.
Стул скрипнул еще раз.
Очередной зевок Леньки получился шумным и протяжным. Ленька положил подушку поудобнее, повернулся на живот и уткнулся в нее носом.
— А Нинка баба что надо… Такая за хорошего мужика обоими руками держаться будет. Ученая уже. Со своим алкашом Толиком вдоволь всего нахлебалась. И детей нет… Лафа!
Ленька приоткрыл один глаз.
— Людк, не плачешь уже, да?..
Молчание.
— А зря!.. Покаталась ты на моей шее — и хватит. Баста.
Через пару минут Ленька уснул. Он уснул так быстро и незаметно для самого себя, что его последняя фраза: «Придумали, понимаешь любовь в помидорах для…», так и осталась незаконченной.
Ему приснилась голая Нинка. Они лежали в постели, но ничего такого между ними не происходило. Или уже произошло… Внутри, под сердцем Леньки было пусто и холодно.
«Чужая ты…» — вдруг сказал Ленька красивой соседке и отвернулся к стене.
9.
…Было два, а может быть, и три часа ночи.
Людочка лежала на спине и рассматривала потолок, раскрашенный луной в сетчатую клетку от шторы. Иногда она морщила лоб и кусала губы — детали давнего и смешного случая словно окутал туман.
Сколько ей было тогда?.. Вряд ли больше трех лет. Шумный праздник Нового Года в детском саду отмечали вместе с родителями. Людочка почти не помнила лиц и многое, если не все, возвращалось к ней, как смутные, темные пятна в большом, ярко освещенном зале.
Детсадовский зал жил ожиданием Деда Мороза. Это Людочка помнила очень хорошо. Середина зала, возле сверкающей елки, была пугающе огромной и пустой.
Людочка не помнила, как пришел Дед Мороз. Наверное, он прошел сквозь толпу и направился к елке. Он что-то громко говорил, стоя возле нее… Конечно же, он должен был что-то говорить… Наверное, поздравлял. Память сохранила только микрофонный тембр его голоса, начисто лишенный слов.
А еще был страх… Именно тогда крошечная Людочка вдруг ясно поняла, что не только она, но и все дети боятся подойти к Деду Морозу. Страх был живым и самым настоящим — расстояние до сказочного, белобородого гостя казалось слишком огромным. Слишком!.. Сверкающий зал отражался в натертом до блеска полу, а сам пол был похож на тонкий слой льда.
Людочка хорошо запомнила паузу, когда Дед Мороз перестал говорить. Он сел… Дед Мороз ждал, но никто из детей к нему не шел. Страх стал похож на стену.
И тогда маленькая Людочка бросилась к дедушке под елкой так, словно прыгнула в бездну… Это было похоже на полет. Она с разбега уткнулась Деду Морозу в колени и… Что она выпалила? «Дедушка» или просто «Мороз»?.. Или она ничего не сказала, а просто смотрела полными ужаса и восхищения широко распахнутыми глазами на лукавый прищур за пышной бородой?
Сильные руки подняли девочку и посадили ее на колени. Людочка была готова зареветь от страха и закричать от упоительного восхищения победой. Двойственное, удивительное и почти сказочное чувство переполнило ее и хлынуло слезами. Людочка чувствовала на себе сотни жадных и одобрительных, завистливых и сочувственных взглядов… И тогда она спряталась, именно спряталась за огромную, белую бороду Деда Мороза.
Людочка улыбнулась. Смешно!.. Смешно, но именно там, за бородой ей было почему-то совсем не страшно. Она на мгновение ощутила чувство огромного, как небо, покоя… А зал засмеялся. Зал ожил и к Деду Морозу устремились все. Очень скоро Людочку оттерли в сторону — желающих оказаться на ее месте было слишком много. Ее грубо толкнули и она чуть не упала, споткнувшись о ногу суетливого фотографа. Впрочем, она уже не чувствовала тогда ни обиды, ни смущения, ни растерянности… Да и так ли важно, что было и что чувствовала она потом?
Людочка быстро встала и подошла к окну. На подоконнике лежала тетрадка… На бумагу быстро легли самые-самые последние строчки поэмы:
…Пусть не нужна мне больше борода,
Но добрый Бог, не покидай меня.
10.
Ленька проснулся поздно — пол-девятого. По его щеке полз теплый солнечный зайчик.
Ленька потер щеку, зевнул и потянулся. Дверь в спальню была широко открыта. Ленька усмехнулся и вытянул шею… Жены в спальне не было.
«Убежала!..»
Ленька метнулся было к входной двери, но прежде чем с шумом вылететь наружу, он все-таки догадался заглянуть в окно.
Людочка полола огород. На мгновение в сердце Леньки вспыхнуло что-то большое и торжествующее.
«Да куда она денется-то?!..»
На Людочке был старенький, открытый купальник. Тот самый, в котором три года назад Ленька впервые увидел Людочку на пляже. Правда, тогда Людочка выглядела совсем уж худенькой девчонкой.
Ленька довольно долго рассматривал фигуру жены. Людочка остановилась и подняла ногу, разглядывая что-то на ее подошве.
«Босиком вышла… Вот дура!»
Торжество лопнуло, и Ленька улыбнулся.
Он сходил на кухню и вернулся оттуда с пол-литровой банкой молока и куском булки. Ленька неторопливо ел за столом, рассматривая обложку «поэтической» тетрадки Людочки. Стихов он не любил и у него хватило терпения прочитать только первую строчку: «У ангела болели зубы…»
Ленька жевал и смотрел.
«Молоко хорошее, — подумал он и незаметно для себя потянулся к авторучке. — Еще бы сегодня купить у Дарьи Петровны нужно…»
У ангела болели зубы… —
прямо на обложке тетради крупными буквами вывел Ленька. На минуту он задумался и быстро прибавил к ним еще три строчки.
«Здорово! — решил он, рассматривая полностью завершенное стихотворение. — Правда, коротко, но зато все понятно… Не то что у Людки».
Ленька отставил пустую банку и встал. Пляжные шлепанцы Людочки он нашел рядом с кроватью. Прихватив их с собой, Ленька пошел на огород.
11.
— Ну, что ты спешишь? — терпеливо учил Ленька. — Лупишь прямо по картошке. И тяпку правильно возьми.
— Как правильно? — удивилась Людочка.
По ее мнению, тяпку можно было держать как угодно. Ленька показал, как правильно. Людочка благодарно кивнула.
— Я это… Я вчера выпивши был, — Ленька говорил безразлично и даже холодно. — Буробил что-нибудь, да?
Людочка снова кивнула.
— Не обращай внимания… Подожди! Опять ты тяпку, как швабру, держишь.
Людочка моргала глазами и покорно смотрела на мужа.
— Говорю же тебе, вот так нужно.
Сильные руки Леньки переставили женские ладошки на черенке тяпки.
— Поняла?
— Да…
Ленька засомневался.
— Что ты поняла?
— Не нужно обращать внимания…
— Это ты о Нинке, что ли?
Людочка молчала.
Ленька широко улыбнулся.
— Людк, вот скажи честно, ты меня любишь?
Глаза молодой женщины вдруг стали огромными и виноватыми. Она опустила их и принялась рассматривать грядку.
— Стихи ты свои любишь, а не меня, — сказал Ленька. — И опять шлепанцы потеряла, поэтесса несчастная.
Он нагнулся.
— Нет, я тебя люблю… — чуть слышно ответила Людочка.
— Врешь ты все, — просто сказал Ленька.
Он обул жену, как обувают ребенка.
— Ладно, хватит языками трепаться. Работать пора.
Картофельные борозды казались бесконечными… Солнце быстро поднималось к зениту. Становилось все жарче.
— Устала?
— Нет…
— Может, отдохнем?
— Потом, Ленечка!
Ленька покосился на соседний участок. Нинки не было видно.
«Жаль ее, — подумал он. — Хорошая баба… То есть человек».
Мысль пробилась через неумолчно звучащие в голове Леньки строчки:
У ангела болели зубы…
Что ж, к стоматологу пора!
Но врач сидел больной и грустный,
И ангел вылечил врача.
«Привязались же, черт! — не без досады, но и не без чувства самодовольства, подумал Ленька. Его первый опыт в поэзии казался ему очень удачным. — Как там говорят-то?.. С кем поведешься, от того и наберешься, да?»
Ленька на секунду представил себе, как во время обеда Людочка прочитает его стихи.
«Позавидует, конечно!» — решил Ленька.
Его ангел был на удивление добрым малым…
Котов Алексей Николаевич. Родился 30 марта 1958 года. Живу в Воронеже, работаю церковным сторожем. Образование высшее (техническое). Первые публикации - в воронежской "Авось" в 1993 году. Oпубликовал массу юмористических рассказов, анекдотов и прочих миниатюр. Но со временем я стал более серьезным. Было опубликовано десятка четыре рассказов. На ЛитРесе вышло семь небольших электронных книг. От юмора отошел, но не откажусь от него никогда. "Возбуждение сострадания к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному и есть тайна юмора" (Ф.М. Достоевский).