***
...Уж ночь спускается в долину,
А все долине нет конца,
И Гелиос прощальный кинул
Луч на Альфонса-храбреца.
Уж конь усталый шагом трусит;
Ни ветерок, ни птичий звон
Не тронут воздух. Гнус не кусит.
Туман ползет со всех сторон.
Споткнулся конь о кочерыгу
Да стал. И тут за бугорком
Раздался скрып, как нож о книгу,
Альфонс спешился, и пешком
Дошел до холмика и глянул:
А там, на бреге озерца,
Зубами пилят два гитана
Чугун кандального кольца.
Глазницы выпучив пустые,
Они к нему оборотили
Болванки белых черепов.
И долго пялились без слов.
Альфонс, сжимая меч ненужный,
Застыл, как идол соляной,
Но тут раздался хрип натужный:
«Поди сюда...» – и костяной
Манил рукой покойник дюжий,
По-видимому, брат старшой.
«Руби железо...» – прохрипел он
И будто бы угрюмый взор
Уставил из глазницы белой,
И длань кандальную простер.
Альфонс приблизился, дивится:
К кольцу в три пальца толщиной
Прикован старший брат – десницей,
Костлявой шуею – младшой.
«Восемь рыцарей-испанцев,
Пять неверных мавританцев,
Два булгарина с Балкан
И один заблудший хан –
Все чугун рубить пытались,
Только с жизнью распрощались,
Их останки тут и там», –
Бормотал, как будто пьян,
Почес, младший атаман.
Альфонс владел мечом умело,
И знатный выдался удар,
Но ни зазубрины не сделал
Альфонсовый Эскалибар.
«Три заезжих испаганца,
Два китайца-иностранца –
Все рубили... Только звон...»
«Руби-руби-Рубикон», –
Припомнил рыцарь (в Андалузье
Он был когда-то школяром):
Марцея, Гордия, и узел,
И Буридана, что с ослом:
«Чему не быть – то не случится» –
И рубанул, что стало сил,
Засим – и шую, и десницу
Он в два удара отхватил.
Два однорукия бандита,
Воспрянув, волею полны,
Вначале хмурились сердито,
Но обратясь на кандалы,
Промолвили «bueno vita»
И удалились. Среди мглы
Альфонс на службу путь свой торит,
И конь податливо рысит,
Ничто ему не прекословит,
Никто ему не воспретит.
(См. А.С. Пушкин «Альфонс садится на коня...»)
***
...«За тебя готов я руку
В темных пажитях отдать,
За тебя готов я друга
Сокровенного продать.
Да простят отцов могилы,
Но готов я лишь за ночь
Петь тебе Хаванагилу,
Коли ты Сиона дочь».
«Угадал ты, рыцарь бедный», –
Так промолвила она,
Сарра-Дора Алаверда,
Поглядев в проем окна.
«Я проехал Палестину, –
Молвил рыцарь ей другой, –
Иудея и эллина
Различать устал порой.
Мы вдвоем с Каурым-Серым
Пробродили много стран,
Путал Пасху я с Седером,
А с Седером – Рамадан.
Но тогда, у горней кручи
Знак в долине был нам дан,
Что от смерти неминучей
Упокоимся мы там.
Только спас меня Каурый –
Пал он. В солнце на закат.
Под его шершавой шкурой
Пережил я камнепад.
Пережил. Его оставил.
Знак поставил на камнях.
И Богиню я восславил
Горней Смерти – Аиах.
С этих пор не знал я друга
И любви не знал досель,
Треть, поди, земного круга
Я проехал, и постель
Мне была то снег, то травы,
У речных и горных вод,
Стены – темные дубравы,
А шатер – небесный свод...»
Сарра-Дора опустила
Взор на дальнюю зарю
И кивком его впустила
К Горней Смерти алтарю...
(См. А.С.Пушкин «Пред испанкой благородной двое рыцарей стоят...»)
***
...Ездок, Замятня Домрачеев,
Царевый конюх стременной,
Ватагу буйных лиходеев
В Кремле оставив, сам хмельной,
Нудил коня в Замоскворечье
По деревянным мостовым,
Он – подмастерье дел заплечных,
Но – робкой страстию томим.
Там, меж Москвою и Канавой,
В домишке, третьем от конца,
Жила Собакина Забава,
Дочь Елизария-стрельца.
А слободке тихо. Псы не лают
За буде Каменным мостом,
В окошке низком свет мерцает.
Замятня в дверь стучит хлыстом:
«Встречай, хозяева, Забава,
Ждала меня иль не ждала?
Прими вино, халву, халявы -
Гостинцы с царского стола.
А где отец? Поди, в дозоре?
А то – будите, коли спит…»
Забава, с мукою во взоре:
«На Красной площади висит.
И ты был там…» – Юнец заботный
Простился, голову склоня.
С тех пор на площади Болотной
Его не видели коня.
(См. А.С. Пушкин «Какая ночь! Мороз трескучий...»)
Поэт
Во мне грохочут сапоги.
Вы слышите? В июне, летом –
Идем мы мимо Моссовета,
А на Москву идут враги.
Вот я, простой легионер,
На усмирение зелотов
В Иерусалимские ворота
Вхожу, от пыли хмур и сер.
С ордою шумною татар
Спешим с землей срoвнять столицу,
На наших узкоглазых лицах –
Степной узорчатый загар.
Но я – Димитрий, я сменял
Доспех на ратника рубаху
И скоро поразит меня
Копье татарское с размаху.
Мы не оставим Кенигсберг
На разграбление Советам!
Я – Гитлер, Борман, Шелленберг,
Нет, Шиндлер… Валленберг при этом.
Я вымыл руки. Будь ты клят,
Каиафа, с клофелином схожий!
В плаще с подбоем я – Пилат.
И тот, распят который, – тоже…
Франциск Ассизский и брат Лев в дороге
Зима была страшенная.
Чума открыла зев.
– В чем радость совершенная? –
спросил Франциска Лев. –
Мы знаем страны света, и
народов всех молву.
Не в этом ли? – Не в этом,
– Франциск ответил Льву.
– Нам внятны звезд сребристые
пути, и мыший писк.
Не в том ли радость истая?
– Не в том, – сказал Франциск.
– Идем, как ОН, по терниям,
посрамлен Мухаммед.
Не в том ли радость верная?
Франциск промолвил: – Нет -
Вот, рваные и грязные,
мы явимся в приют.
Хозяин скажет грозно нам:
«Не место нищим тут».
Промокнем как мокриды мы
под снегом января.
Но – не скопим обиды мы
на грубость корчмаря.
Чумные, оглашенные
разделят с нами хлев...
Но – радость совершенная –
дана нам будет, Лев.
Пушкин, Александр Александрович. 1957, Москва. 20 и 17 школы, МГПИ. Работал в театрах, экспедициях, школе, зоопарке, стройке, фабрике, НИИ, ВДНХ и пр. С 1986 – в Нью-Йорке. С 1990 по 2001 – Новый Журнал/New Review; с 1995- Слово\Word. Был редактором ж-ла Острова/Islands. Неск. книжек стихов. Псевдонимы: Апуш, Пуш, Шупник, Лешуков, Aдaмoв. Родословная – в книжках о потомках и №78 ж-ла Слово\Word.
