Очередь
– Народу-то сколько?! И там стоят! И там. Куда же мне встать?
– Сынок, ты последний? Сынок, не слышишь? Спрашиваю – ты крайний?
– Не знаю.
– Как не знаешь? Стоишь и не знаешь?
«Может мне туда пойти?! Там вроде поменьше народу. Или нет?! Кажись, столько же. Ладно. Здесь стоять буду».
– Сынок.
«Ой, да здесь другой был».
– Сынок, куда тот парень делся?
– Какой парень?
– Ну, тот, за которым я стояла.
– Не знаю.
– Как не знаешь?! Такой рыжий, небольшого росточка, вроде как не в себе.
– Бабка, отстань! Без тебя тошно.
– Я что? Я ничего. Я только спросила.
* * *
«Что-то мы не движемся. Как на одном месте стояли, так и стоим. Те, вон как быстро продвигаются, а мы никак. Я как пришла, приметила там одну, такую разодетую… Мы с ней в одно время подошли, так она – вон где уже, а мы на месте все топчемся. Верно, многие без очереди лезут. Смотри-ка. Там вроде как не наши».
– Гражданочка, посмотри, ты помоложе меня, глаза лучше видят, кажется мне, там другие какие-то стоят. Вроде как не наши. Гражданочка, ты куда? Чего вперед-то пошла?!
«Какая?! Даже головы не повернула… Опять я очередь потеряла. Что же это делается?!»
– Гражданин, здесь парень стоял.
– Какой парень?
– Какой, какой? Такой!
– Ты, мать, не нервничай. Объясни какой, вместе, может, и найдем…
– Ну, такой большой, чернявый, в тельняшке.
– В тельняшке?! Не видал.
– Как же так… За кем я теперь?
– Будь за мной. Хочешь, вставай впереди. На одного человека больше, на одного меньше – какая разница! Ты, мать, давно стоишь?
– Не знаю. Давно, должно быть.
– И я давно. Стою, стою, а очередь, как застыла. Народ топчется, топчется на месте.
– Правда твоя. Я тоже заметила. Вон там, посмотри, ещё люди стоят. Я за ними давно наблюдаю. У них всё по-другому. У нас, как попало стоят, у них по порядку. У нас всё больше молодых, у них – стариков и все такие… В шляпах.
– Ты сходи – узнай, может там действительно быстрее. Если что, дашь знать, покричишь или рукой помашешь. Я туда тоже переберусь.
– Сходить, говоришь?!
* * *
«Может, и правда сходить…»
– Нет, не пойду. Я и так несколько раз свою очередь теряла. Уйду, не пустят. Что мне потом – в конец идти?!
– Почему думаешь, не впустят. Обязательно впустят.
– Знаю я, как это бывает. Стоит только отойти и сразу: «Вы здесь не стояли!» Помню перед войной. Какой же это был год? То ли тридцать пятый, то ли... Да, какая разница? Теперь всё одно не скажу. Раз с первого раза не вспомнила, значит намертво. Так вот, стояли мы за ситцем. Тогда ничегошеньки не было. Ситец хороший привезли – голубенький в цветочек.
Стояли мы с пяти утра, сельпо открывают в девять. Вот одна горемычная и говорит: «Ой, не могу больше терпеть. Живот сейчас разорвётся». За ней бабка стояла, божий одуванчик, советует ей: «Сходи, чего терпеть, ни то и вправду лопнешь». Горемычная боится отойти: «Вы меня потом не впустите». Одна, учительница, наверное, головой качает: «Как вы можете о нас думать так? Нехорошо это». Но горемычная боится, стоит, мучается, да видно терпежу нет. Опять начала: «Ой, не могу! Выйду я! Впустите ли?». Ей один пузатый такой советует: «Ты никуда не ходи, садись прямо здесь. Чего стесняться? За шесть часов все уж как родные стали». Горемычная опять: «Ой, не могу!» Ей очередь говорит – иди. Мы что – не понимаем, или нелюди какие?» Она и побежала за угол. Не было её минуты три, может пять, только за это время слушок прошёл, ситца мало привезли, всем не хватит.
Когда горемычная вернулась, бабка не впускает её. Божий одуванчик, а силёнок хоть отбавляй, правда, ей задние стали помогать. Все так друг к дружке и прилипли, словно их склеили. Здесь уж не только какая-то бабёнка возьмет, Илье Муромцу не справиться. Божий одуванчик ещё и говорит: «Ты здесь не стояла!» Та в слезы: «Как не стояла? Вы сами посылали – иди, не бойся!» Бабка стоит на своём – не стояла, и всё тут. И другие стали кричать – уходи такая-сякая, не стояла ты здесь. Горемычная просит, умоляет: «У меня две дочурки, надеть нечего». Тогда, ну, тот, который ей советовал прямо здесь садиться, как замахнётся: «Дети у всех есть. Нечего ими прикрываться! Уходи, пока жива!» – и так кулаками поведет. Мне и то страшно стало. Постояла, постояла горемычная, поплакала и пошла домой ни с чем. Вот мы какие – люди-то. Поэтому никуда я не пойду.
– Деточка, что ж ты такая малюсенькая одна? Мамка твоя где?
– Она ушла.
– А ты что такая бледненькая, худенькая?
– Я болею.
– Болеешь, деточка... Ну по тебе и видно, что не здорова. Как же тебя мамка одну оставила?
– Она сказала – ненадолго домой сходит, потом ко мне опять придет. Ой, меня зовут.
– Зовут? Кто тебя, деточка, зовёт?
– Не знаю. Я пошла. До свидания, бабушка.
– Ну, иди, иди. До свидания, милая…
* * *
– Эй, гражданочка, Вы давно стоите? Эй, слышите? Как у вас очередь? Движется?
«Вот какая! Даже глазом не повела. Может, не слышит».
– Эй, милая!
– Вы чего, бабуля, орёте?
– Хочу докричаться до тех. Видишь, вон вдалеке стоят. Такие все разодетые. Там ещё стоят. Видишь? Те совсем не понятно в чем, в балахонах каких-то. Точно не наши.
– Бабуля, не кричите. Всё равно нам туда нельзя.
– Как нельзя?
– Не знаю. Я тоже хотела туда сбегать, только мне сказали – туда нам нельзя. Велели стоять в этой очереди.
– Кто сказал?
– Не знаю.
* * *
«Что ж делать?»
– Мил человек, что ж ты толкаешься?
– А ты старая, не стой на дороге.
«Вот какой, всех растолкал и вперёд пошёл».
– Простите, я не за вами стояла?
«Нет, лицо незнакомое».
– Вот беда. Где же я стояла?
– За мной будьте. Всё одно не найдете. Да и где здесь разбёрешь. Людей видимо-невидимо, и всё прибывают. И все норовят вперёд. Вот, пожалуйста, солдаты. Целый взвод. Один прямо с автоматом, весь в крови. Так строем и пошли вперед. И так каждый второй. Всё молодые спешат. Мы с вами стоим, ждём, ещё очередь как-то соблюдаем, а они нет. Им же некогда. Да и правда, куда нам спешить? Вы давно здесь?
– Точно сказать не могу сколько, но довольно давно пришла. Устала, и присесть негде.
– Я тоже на это обратила внимание. Неужто нельзя было скамейки какие-нибудь расставить, чтобы пожилые люди могли отдохнуть, молодые тоже мучаются. Вон, парень с девушкой. Он в каске, в таких на мотоциклах ездят. Увидели? Я их сразу приметила, как они появились. Он еле стоит, она не в себе. Бледная, голова перебинтованная. Вот бы кому скамейки пригодились. Я погляжу, таких полно. Но нет – не подумали. Нет порядка, как и везде. Вся наша жизнь в беспорядке проходит…
– Не скажите. В любом беспорядке есть свой смысл.
– Мудрёно говорите, мне вас всё одно не понять. Ой, позвали меня…
– Кто позвал?
– Не знаю. Пошла я. Пора мне. Пора.
