Иерусалимские притчи0

(продолжение. Начало в №10/2014) Запах дороги Большой сибирский кот дремлет на спинке дивана. У стены боком стоит блестящий красный чемодан на колесиках. Лучи заходящего солнца медленно скользят по дивану, по черной ручке чемодана, поднимаются на книжный шкаф. Полки заполнены фотоальбомами, на их корешки наклеены аккуратные бумажки: «Куба (2003-2004)», «Путешествие по Волге (август 2009)», «Париж (январь 2011)», «Прага-Брно-Вена (2009), Пермь (2009)», «Речной круиз: Москва-Соловки (26 июня-7 июля 2012)», «Греция (июль 2010)», «Италия, Швейцария, США (2011), Турция (2006)», «Рига (май 2012)»… - Да, да, позвоню, как приземлимся. Из Бен-Гуриона, откуда же еще. Обязательно. Целую, пока. Кот открывает один глаз и смотрит на женщину. - Пожалуйста, не смотри на меня так. Неужели не привык еще?.. Да, снова уезжаю. Дорога зовет. Знаешь, все эти звуки дороги, краски, ммм, обожаю. – Она закрывает глаза и улыбается. Потом наклоняется и целует кота в нос. Кот открывает второй глаз и лениво зевает. - Да, да, я предательница. Кругом виновата. Маме вовремя не позвонила, с Давидом поссорилась, ты еще с упреками… Женщина опускает кота к себе на колени. Он потягивается и снова зевает. - Ты ведь меня простишь, а? – заглядывает ему в глаза. - Или уже простил? Сердце-то ведь у тебя золотое, а уж шерстка какая шелковая… - Глядя на часы. - А пойдем-ка погуляем, а потом перекусим где-нибудь. Кот вскакивает с дивана. Женщина смеется и выходит из комнаты. Кот неторопливо подходит к чемодану, поднимает заднюю лапу. Из-за стены слышен звук спускаемой воды. Женщина возвращается с ошейником, берет кота на руки и они идут в Парк Независимости[1]. Из жизни кочевников Он сидит на земле по пояс голый, хотя совсем не жарко – начало сентября, напевает что-то и нанизывает на нитку разноцветные бусины. Я шла мимо, и тут он поднял голову. Черные с проседью волосы убраны назад, отрешенный взгляд ярко-зеленых глаз, полуулыбка. На секунду его взгляд сконцентрировался, занырнул мне под кожу, я ощутила скользящее движение внутри, он усмехнулся и снова склонился над рукоделием. Продолжая напевать. На дереве позвякивает музыка ветра. Я подхожу ближе, еще, еще. Сажусь на свою сумку наискосок от него. Пальцы его неторопливо перекатывают бусины, словно ведут с ними разговор. Я прихожу в себя, когда что-то касается моей руки. Открываю глаза и упираюсь взглядом в большую подвеску из бусин на длинном кожаном шнурке. Ее создатель стоит надо мной и улыбается. И тут я замечаю, что на животе у него болтается такая же. Подвеска оказывается довольно тяжелой. - Спасибо! - говорю я, разглядывая бусины. - Очень красиво. Он улыбается и немного покачивается. Продолжая напевать. Потом медленно наклоняется и достает из большого пакета черную потертую треуголку. Через мгновение она уже на нем, и бывает же такое - передо мной пират. Осмысленный острый взгляд, белозубая улыбка, не хватает лишь повязки на глаз. Он подмигивает мне и, забросив пакет на плечо, удаляется, чуть прихрамывая. Все так быстро произошло… Уж не сон ли это? Нет: подвеска на мне, я прижимаю ее к сердцу и улыбаюсь. И словно подтверждая реальность происходящего, позвякивает музыка ветра. Моцарт Он разворачивает круглую конфету с изображением Моцарта и быстро отправляет ее в рот. - Будете? Нет? А я люблю. Вообще если бы не Моцарт… Он мне и в любви помог объясниться. Жена моя из Японии, она архитектор. А я на флейте в оркестре играю. Язык музыки интернациональный, и вот я ставил ей разные серенады и арии, и так покорил ее сердце. Он прикрывает глаза и какое-то время молчит. - Вроде император Иосиф II сказал, что в игре Моцарта искусство сочетается со вкусом. То же самое и про его произведения можно сказать. Искусство и вкус, вкус и искусство. – Он снова замирает и улыбается чему-то. Потом отправляет в рот еще одну конфету. – Какие же вкусные, но врач разрешил мне в день не больше двух. В общем, Моцарт для меня все. Я даже кота Моцартом назвал, да. Иду после репетиции, тогда мы разучивали «Похищение из сераля», смотрю, мальчишки в котенка камни кидают, а он совсем крошечный. Ну, я его и взял. Знал, что Наоми обрадуется. Правда, потом он девочкой оказался. Но имя я уж не стал менять. Привыкли, да и звучит красиво. Небо над Веной Мы выпили глинтвейна, и Борис предложил пройтись. - Бывает же такое: живем в Иерусалиме, а познакомились в Вене, - он усмехается и закуривает. Я улыбаюсь, голова немного кружится. - Да, как все интересно… Последнее время у моей бабушки с ногами беда, из дома почти не выходит. Как она узнала, что я в Вену собираюсь, все уши мне прожужжала: сходи да сходи в Музей естествознания, посмотри Венеру Виллендорфскую. Раз сама не могу, ты за меня поcмотри. Ну, я и пошел… Мы проходим мимо машины в красно-белую клетку. Я оглядываюсь. Концерт на площади продолжается – высокая женщина в черном пальто с большим оранжевым воротником поет Imagine. Я фланировала по вечернему городу и оказалась на площади Марии-Терезии. Об этом мне сообщила карта. На небольшой сцене готовился к выступлению хор. Рождественский базар оживлен. Перед павильончиками толкутся группки. В одном продают благовония, в другом – свечи, в третьем – украшения, сумки, вязаную одежду, в четвертом – снедь… В воздухе аромат специй. Я пробралась к павильону с горячительными напитками, заказала глинтвейн. Мне протянули красный фаянсовый башмачок. Тут было светло, и я осталась, раскрыла книжку. Минуты через три подходит парень. Копна вьющихся волос, очки, за спиной большой рюкзак. - Вижу, читаете одну из моих любимых книг, решил подойти. Как к единомышленнику, - и внимательно так на меня смотрит, изучает. - Да, захотелось вот перечитать. Он кивает и ерошит волосы. - Значит, не ошибся. Единомышленники… К тому же, бумажная книжка, это так приятно. Не люблю все эти электронные штуки. Не мое. Я улыбаюсь. Парень переводит взгляд на сцену, хор закончил выступление. В левом ухе у него сережка с бирюзой. - Только вот книжки в мягких обложках недолговечные, - он кивает на мою. - Ну да, но пингвиновские хорошие, поэтому я и взяла. Он ерошит волосы, бирюза танцует. - Меня, кстати, Борис зовут. - Лена. – Очень приятно. – Он оглядывает площадь. - У меня в детстве была собака, так я ее Фрэнни назвал. - Он смотрит на мою книгу и долго молчит. - Родители подарили мне щенка на день рожденья. Лучшее, что для меня сделали. Тем временем я допила глинтвейн и протянула кружку-башмачок девушке за прилавком. - Что-нибудь еще? - Пожалуй, да. Еще один. Борис и себе заказывает глинтвейн. - Вообще-то я пиво предпочитаю, но надо отдать дань местным напиткам. Он достает из рюкзака желтый шарф и шапку. - Не жарко, однако. Ему девятнадцать, уже две недели он путешествует по Европе. Прилетел в Париж, к друзьям, и с ними на машине отправился по Франции. Потом автостопом в Германию, а вчера добрался до Вены. Затем по плану Чехия. - В Россию я в этом году хотел съездить, но потом решил-таки следующей весной. Отец у меня из Москвы, жил в самом центре, на Плющихе. Есть такой фильм… знаете, наверное, - «Три тополя на Плющихе». - Мне нравится, как Доронина там поет: «Опустело небо без тебя, ой…». - Именно, - смеется Борис. – «А ты все летишь, и тебе дарят звезды свою нежность». - Возможно, он сейчас над нами пролетает, просто за облаками его не видно. И нас он не видит. - «Летчик один французский»?.. На сцене ведущая разговаривает с каким-то холеным немолодым человеком. И тут я понимаю, как хорошо, что утром я набрела на книжный и увидела там книжку Сэлинджера «Фрэнни и Зуи». Страж Слева деревянный дом в дымке. На переднем плане поле и обледеневший холм. В доме, прислонившись к стене, сидит девушка. Длинное платье с оборками, на ногах теплые носки. На коленях открытка с изображением набегающей на песчаной берег волны, внизу справа написано BAIKAL, на обороте: «Добра тебе желаем, доброго такого, хорошего добра! И людей рядом только ТВОИХ! Именно ТВОИХ». Внизу приписано: «Посылаем тебе кусочек Байкала – его камушек». Сверху оранжевым фломастером нарисован кот. Эту открытку привезла с Байкала подруга девушки: там она познакомилась с ребятами, они попросили передать сувенир их знакомому цирковому гимнасту, который переезжает в Иерусалим. Подруга продолжила странствия и оставила пакет в Москве. Прошел месяц, никто не позвонил. Вскоре девушка уехала из города в дом на берегу реки. Среди вещей, которые она взяла с собой, была эта открытка и гладкий светлый камешек. Она часто думает о том, кому предназначался пакет: почему он его не забрал, уехал ли в Иерусалим, как его зовут... Нарисованный фломастером кот зорко смотрит с открытки. И неусыпно охраняет дом, поле, реку. И даже тех, кто про него не знает. Утешение В этот раз в Вене я поселилась в самом центре. Внизу табличка: в такие-то годы тут жил и творил Моцарт. Прихожу утром на завтрак, зал пустой, музыка негромко играет. Моцарт, конечно. Навстречу выходит восточного вида девушка. На индианку похожа. Челка длинная, белая блузка, черная юбка. И спрашивает, что принести – чай или кофе. - Чай. С мятой, пожалуйста. Она мягко кивает и, взглянув на стол с едой – все ли в порядке, уходит. Вскоре несет на подносе металлический чайничек, аккуратно ставит рядом со мной. - Приятного аппетита, - в ее улыбке и глазах столько тепла. Будто идешь по снежной равнине, и вдруг из-за сугроба вырастает дом. Стучишь, и вскоре к окну подносят свечу и открывается дверь. Девушка уходит на кухню. - Представляешь, выхожу вчера из магазина, накупила всего - брат на выходные приезжает… - говорит кому-то девушка со свечой в глазах. - На плече сумка, в руках три пакета. И слышу сзади: «Готов стать вашим носильщиком». Иду дальше. «Значит, носильщик не требуется? Сегодня услуга бесплатная». Оборачиваюсь. Рыжий парень в клетчатой кепке. И прищепка желтая сбоку. - Ну? И это он тебе? – низкий женский голос. - Да, - девушка со свечой в глазах смеется. – Носильщик не нужен? - Ну? А ты что? - Ничего. Дальше пошла. А он за мной: «Вообще, говорит, я уличный музыкант, на виолончели играю». - Ну? И похож? - Не знаю… На подростка, скорее, который из пальто вырос. – Cмеется. Тут на кухне включили воду. Когда шум смолкает, я слышу: - В Израиль я бы точно не хотела, - это говорит ее напарница, - опасно там. - Да ладно тебе, лучше один раз увидеть... Я бы очень хотела. Вот, а потом позвал на свое выступление. Сегодня у церкви святого Михаила. С семи играет. Не хочешь пойти? - Я веду бедненького Принца в клинику. Я же говорила. - А, точно, прости, забыла совсем. Тут на кухню входит дама с ресепшена, и разговор прекращается. На следующее утро в зале встречает меня невысокая девушка с короткой стрижкой. И хотя она улыбается, глаза у нее пусты, как колодцы в засуху. Но назавтра черная юбка, белая блузка, челка приветствуют меня. И ровный свет свечи. - Что желаете – чай, кофе? - Чай с мятой, пожалуйста. За столиком у окна пожилая женщина читает газету. На кухне гремят посудой, закипает чайник. Девушка аккуратно ставит поднос рядом со мной, и тут я замечаю белый бутон у нее на груди. - Какая роза чудная, очень вам идет. - Спасибо, - она опускает глаза. Держится она скромно и с достоинством. – И приятного аппетита. – Она поправляет челку, оглядывает стол с едой и бесшумно уходит. Я прислушиваюсь к звукам на кухне. - Ходила я позавчера. – Куда? - Да послушать… уличного музыканта. - А, да-да-да. Ну и? - Пришла я в начале восьмого, а он уже играет. Ветер такой поднялся, жуть, но человек пятнадцать собралось. Он что-то из Моцарта играл, а минут через десять раскланялся: всё, мол, всем спасибо. А потом ко мне подошел: «Я уж думал, не придешь». - Ну и какой он? - Рыжий… смешной такой. Костюм на нем, как на вешалке. - В прошлый раз ему пальто было мало. Обе смеются. - Ну да. Может, одолжил у кого или в прокате взял. Ну вот, стоим, и он такой: «Давай перекусим, а то я с утра ничего не ел». - И куда пошли? - Около Стефана глинтвейна выпили. - На голодный-то желудок? А поели что-нибудь? - Он себе сэндвич взял, а у меня денег особо не было, и я отказалась. - Эх… Раз он тебя пригласил, значит, заплатил бы. - Да я особо и не голодная была. Площадь перед церковью святого Михаила. Высокий рыжий парень в клетчатой черно-белой кепке поднимается со стула. Сбоку на козырьке желтая пластиковая прищепка. Бородка. Черный костюм ему велик, зато рубашка белоснежная. Он придерживает виолончель и кланяется. Закрывает футляр, куда бросали деньги. В руке белая роза на длинном стебле. Подходит к девушке. Она ко мне спиной, но я знаю, кто это. Протягивает ей цветок. - Еще чаю? Челка и роза слегка склоняются надо мной. - А… да… спасибо. Через минуту разговор на кухне возобновляется. - Катарина, чайник поставишь? Совсем забыла: он мне диск свой подарил. Красивый такой. В смысле, диск. – Смеется. – С портретом Моцарта посередке, а сбоку он с виолончелью. В профиль. Прямо хоть на монету ставь. Обе смеются. - Знаешь, как его зовут? Он сказал, что взял творческий псевдоним в честь Моцарта. Сейчас… Иоганн… Хри-зо-стом. Представляешь? - Во дает. - Да, Иоганн Хри-зо-стом. Звучит! Не то что мы с тобой - Шанти, Катарина… Сказал, это первые два имени Моцарта. - А разве не Вольфганг… - Да, но полное его имя Иоганн Хризостом, кажется. Если я ничего не напутала. - А как его по-настоящему? Виолончелиста твоего. - Моего!.. Амос. - Ох, ну и имена. Закипает чайник, и вскоре девушка появляется у моего стола. Роза касается моих волос. - Ой, простите. Свеча мерцает. Река и кот - С виду обычный такой кот. Впервые я его увидел, когда друзья приехали на выходные, и мы пошли гулять. Выходим на берег, а он на холмике сидит и смотрит на воду. Вначале я подумал, что это пенек. Черно-белый потому что. Посмотрел на нас, глазищи синие, и вдаль взгляд устремил. Девчонки погладить его захотели, но он такой… в общем, понятно, что гладить и тискать – не про него. Вообще, представь: сидит кот в одной позе. Часами. Почти не шевелится. Ну, ушами поведет, голову изредка повернет на звук. И все время на воду смотрит. И не то чтобы рыбу ждет, нет, не рыбак совсем. Может, в прошлой жизни он был капитаном дальнего плавания... Нетипичный кот. Знаешь, что он любил? Пряники. Шоколадные. Как-то я захватил пакет с пряниками на берег. Только ноут открыл, чувствую, трется что-то о ногу. Смотрю: кот. Сошел-таки с места и на пряники смотрит. При этом держится достойно. - А имя-то у него было? - Я его просто Кот называл. Имена перебирал, но ни одно не подходило как-то. А тут художница знакомая в гости приехала. Пошли мы с ней кота смотреть, он давно уже местной достопримечательностью стал. А у нее глаз острый, взглянула она на него и говорит: «Помнишь Иону в Ветхом завете? Кит его еще проглотил. Он пророчествовать не хотел и уплыл на корабле, и Бог его покарал. Кот твой все у воды сидит и, похоже, совсем ее не боится. Может, он водные свои приключения вспоминает. Давай его Ионой назовем». Я посмотрел на него: а ведь и вправду Иона. Так кот обрел имя. На улице Шамай - Крокодил! Крокодил! Я просыпаюсь от женского вопля. Занавеска чуть колышется от ветра, солнце заливает улицу. Я выскакиваю на балкон: поперек улицы Шамай у Макдональдса лежит кверху брюхом большой крокодил. Не шевелится. Блестит на солнце. Женщина – не вижу ее - кричит: «Он с неба упал. С неба. Ой-ой-ой, горе нам. Дурной знак». Воет сирена, из-за поворота выскакивает полицейская машина, за ней еще одна. Крокодил не шевелится. Под моим балконом стоит девушка с коляской. За руку она держит мальчика лет шести. - Мам, а мам, - дергает он ее. – Ма-ам! Он нас укусит, а? - Не говори глупостей. Он просто отдыхает. К ним подбегает девушка в форме. - Жить надоело, что ли? Куда с детьми? Таких материнских прав лишать надо! Из коляски раздается плач. Невидимая мне женщина кричит, что Б-г прогневался на свой народ. - Бегемот!.. Бегемот на Кинг Джордж упал! – голый мужчина с телефоном выскакивает на соседний балкон. Собравшаяся внизу толпа с криками разбегается. И тут в громкоговоритель объявляют: «Сохраняйте спокойствие, без паники. Это муляж. МУ-ЛЯЖ. ЭТО НЕ НАСТОЯЩИЙ КРОКОДИЛ! МУЛЯЖ. И на Кинг Джордж муляж. Спокойствие, без паники». - Му… что? Ма-ам! – доносится снизу. - Без паники. Это муляжи для съемок. Они упали с вертолета. Их везли на съемки фильма, - сообщает громкоговоритель. - Это дурной знак. Они ведь тут упали, а не в арабском квартале, - хрипит невидимая мне женщина. В комнате звонит телефон. - Ты где? Все в порядке? - это Шай. Через полчаса он вбегает в комнату. - Я так за тебя испугался. Первое, о чем подумал, когда все это услышал, где ты, что с тобой. И знаешь, что я понял? – Шай берет меня за руку. Руки у него дрожат, губы пересохли. – Я тебя так люблю, выходи за меня. *** Большой рыжий кот дремлет на подоконнике. - Маруся, иди обедать! Нет ответа. - Маруся, обедать! Нет ответа. - Маруся! В раскрытом окне появляется женщина в синем сарафане. Осматривает двор. - Ну и кому я все это говорю, а? Утром специально пошла на рынок. Нет ответа. - Только не надо делать вид, что не слышишь. Она с трудом поднимает рыжего кота. Тот зевает и щурится на солнце. - Ну и тяжелая же ты, Маруся. Может, тебе на диете посидеть, а? А рыбу я себе на ужин пожарю. Маруся высвобождается из объятий и прыгает вниз. Судя по звуку, на пол. Женщина качает головой. - И что ты за человек такой? Только шантаж на тебя и действует. История одного книжника Дверь оказалось незапертой, что меня и спасло. Возможно, мне помог некий книжный дух. Так он отблагодарил меня за страсть к книгам. За мной гнались. Не знаю, кто, я их не видел, слышал только угрозы и тяжелое дыхание. Времени оглядываться не было. В Иерусалим я приехал накануне, никого тут не знал, поэтому бежал, куда глаза глядят. Это была какая-то окраина, к тому же ночь. Бежал и смотрел на звезды. Ну и под ноги, конечно. С детства я любил смотреть в небо – днем, ночью, утром, вечером. Хорошо мне было только в эти моменты. В остальные хотелось провалиться под землю, то есть умереть. Мне было все равно – вначале умереть и потом уже провалиться или вначале провалиться, а потом умереть. На земле мне было неуютно. Под землей я не был. А вот небо меня манило. Оно было далеко. Я знал, что там нет школы, домашних заданий, дразнивших меня мальчишек, недовольного отчима… Но есть ли там планетарий? Этот вопрос меня волновал, но никто не мог на него ответить. И есть ли там книги? Много книг, как у дедушки. Только это меня и удерживало – книги и планетарий, планетарий и книги. Только это было моим спасением. И вот примерно двадцать лет спустя, спасаясь от погони, я вбежал в какой-то иерусалимский двор и в нескольких шагах от себя увидел дверь. Дернул ручку - не заперто. Бывает же такое. Я оказался в темном помещении. Внутри было тихо, снаружи тоже. Когда я отдышался и немного пришел в себя, мне захотелось узнать, где я. Свет я не зажигал. Окон тут не было. Коридор, потом какое-то большое помещение. Шкафы, шкафы, шкафы. Да это же библиотека, понял я и возликовал. Книги и звезды, звезды и книги – вот что меня спасло в ту ночь. Возможно, звезды указали мне путь. Книги спасли меня и в этот раз. Наверное, поэтому я и остался здесь и стал библиотекарем. У Львиных ворот Уже смеркается, когда мы подходим к Львиным воротам. Главное, дошли, - думаю я. Позади долгий путь, с остановками. В Гефсиманском саду, на еврейском кладбище, у могилы пророков… У Львиных ворот почти никого. Старик в темном пальто и молодая женщина, у ее ног коробка с котятами. - Возьмите котят! Принесут вам удачу, - она берет на руки три рыжих комочка. – Они тут прям и родились. - Вроде трехцветные удачу приносят, - говоришь ты. - Эти непременно принесут удачу, место же тут святое. - Тут везде святые места, - отвечаешь ты. – Иерусалим ведь. - Это да, но тут Крестный путь Господа нашего… - Вашего, не нашего. У меня другой. - Развели теологический спор, - бормочет старик и достает из чехла гитару. - Бог один, един для всех. – Улыбается он. - Да, матушки? Мимо быстро проходят две монашки. - Возьмите котят! Удачу принесут, - обращается к ним женщина. Старик откашливается, берет несколько аккордов. Мы с тобой переглядываемся, потому что мелодия знакома. Монашки возвращаются и встают поодаль. Не плачь, Маша, я здесь, Не плачь, солнце взойдет; Не прячь от Бога глаза, А то как он найдет нас? Голос у него неожиданно глубокий и красивый. Монашка помоложе вытирает глаза. Небесный град Иерусалим Горит сквозь холод и лед, И вот он стоит вокруг нас, И ждет нас, и ждет нас... Мы стоим под впечатлением от услышанного. Старик убирает гитару обратно в чехол. Монашка постарше протягивает ему деньги. - Запомните: Бог для всех един, - подмигивает он нам. - Котят? Котят не хотите? Они тут прямо родились. Не отказывайтесь от удачи... – женщина подходит к монашкам и показывает им трех мяукающих котят. Монашки опускают головы и направляются к воротам, мы за ними. - Один, - несется вслед. – Как и Иерусалим. - Еще один пророк. Но поет хорошо. Надо было ему денег дать, - говоришь ты. Мы поворачиваем назад, но у ворот никого - ни старика, ни женщины с котятами. Из разговора - Тебе какие мужчины нравятся? Я задумалась. И ответила вопросом на вопрос: - А тебе? - Мне – в цилиндре. Когда я последний раз видела мужчину в цилиндре? Не памятник, не актера, а обычного живого такого мужчину. Не вспомнила. Ну, может, на какой-нибудь костюмированной вечеринке. - А кроме цилиндра что у него должно быть? - Бакенбарды. Я рассмеялась, потому что сразу подумала про Пушкина. - Ничего смешного. – Через мгновение. – Ты кого представила? – Еще через мгновение. – Пушкина, да? Я, сдерживая смех: - Да. Но это точно не мой тип. Сразу тросточка дорисовывается, осиная талия и стихи сутки напролет. Читает-читает-читает. Вслух. А ты в это время ребенка укачиваешь, суп варишь, полы моешь, от усталости валишься на кровать и сквозь тревожный сон слышишь: «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты…». - Опускаю глаза. - Прости, что в шарж все превратила. Просто человека в цилиндре и с бакенбардами в обычной жизни я не могу представить. - Я тоже. Наверное, поэтому до сих пор одна. – И в слезы. И тут слышу свой голос: Алина! сжальтесь надо мною. Не смею требовать любви. Быть может, за грехи мои, Мой ангел, я любви не стою! Но притворитесь!.. Осекаюсь, потому что рыдания становятся громче. Но я не специально. Мне и самой жаль, что спагетти «Черная каракатица» полито теперь слезами, смешанными с тушью. И виноват во всем Пушкин. *** - И что подаришь? - Котенка. То, что мне в свое время не подарили, а я так просила. - И думаешь, жизнь твоя сложилась из-за этого иначе? Из-за неподаренного котенка? - Конечно! Просто не сложилась. Мне ведь обещали, а потом не подарили. Как после этого верить людям? Ты смотришь на огонь свечи. - А мне что подарить? Что она хочет? - Увидеть живую панду. - В Китае или где? - Да хоть где. Главное – настоящую живую панду. Нам приносят десерт. Тебе – кофе и профитроли в топленом шоколаде, мне – имбирный напиток и овсяное печенье. - Я тоже хочу быть доброй феей, - говоришь ты. – Мне тут к Новому году премию дали. Большую. Давайте втроем поедем на панд смотреть. - Ого, а куда? Можно в Вену. Там в зоопарке целых три панды. Одна из них в неволе родилась, что редко бывает. Я изучила вопрос. Имбирный напиток горячий и вкусный. В печенье мне сразу попадается изюм, а сверху благоухает горка корицы. - Надо билеты посмотреть, и решим тогда. - Ну, подожди. А с котенком-то что? - А что? Или он уже куплен? - Не куплен еще, но заводчица ждет. Договорились, что мама сама себе выберет. Ты киваешь и убираешь за ухо длинный рыжий локон. Профитроли быстро исчезают, шоколад не успевает застыть. Вытираешь рот салфеткой и довольно улыбаешься. - Вкусно. Может, завтра все вместе в Библейский зоопарк?[2].. Утром ты свободна? Наверняка, мама там так и не была. А потом сюда. Надо только столик забронировать. Мы выходим. Перед рестораном сидит худая кошка с заостренными ушами, похожая на египетскую. Рядом играют два рыжеватых котенка. Увидев нас, они прячутся за мать. - Какие хорошенькие! – Ты опускаешься на колени. – Голубушка, а ты ведь давно не ела, да? Кошка в ответ жалобно мяучит. Из-за ее спины выглядывают котята. - Сейчас, подождите, - ты открываешь дверь в ресторан и вскоре возвращаешься с пакетом. – А вот и я, с уловом. В пакете обрезки свежей рыбы, куски жареной, сыр… Кошачье семейство набрасывается на еду. Вскоре кошка поднимает голову, смотрит на тебя долгим благодарным взглядом и снова утыкается в богатый ресторанный улов. - Слушай, - говоришь ты, - только сразу не кидай в меня кольца кальмаров, ладно? Сначала выслушай. Может, ну его, элитного?.. Уличные, говорят, здоровее, а тут сразу двое. И вон какая прекрасная мама. А? Кошка поднимает голову и внимательно на нас смотрит. Котята, словно почувствовав, что решается их судьба, подбегают ко мне. У того, что поменьше, к уху прилип кусочек сыра. Возможно, все они потомки того неподаренного мне в детстве. Счастье Мы встретили их на повороте. Они так смеялись, что поддерживали друг друга, чтобы не упасть. На ней длинное белое платье, волосы распущены, он в темном костюме, шляпа съехала на затылок. Мы остановились. Они нас не замечали, им было не до нас, вернее так: им дела до нас не было. Да и кто смотрит по сторонам, когда счастье рядом? С тех пор прошло много времени, а я помню, как они выходят из-за поворота. Вначале появился смех, а потом они сами. Солнце, проселочная дорога и эти двое. Держатся друг за друга, чтобы не упасть. Держат друг друга. Именно эту картинку я представляю, когда думаю про счастье. *** - Кстати, об именах. У меня собака была. Лабрадор. Мы ее Плюшей назвали, настоящая такая плюша. Уютная, теплая... А как-то брат на улице котенка подобрал. Ветрище какой-то библейский, а он один и крохотный. Ну, сердце моего брата не каменное, взял котенка домой. На семейном совете мы решали, как его назвать. Плюша тоже рядом сидела как полноправный член совета. Слушала внимательно. И вот нам всем одновременно мысль пришла, раз уже есть Плюша, то котенку – он мальчик оказался – имя тоже надо из кулинарно-сдобной области подобрать. Тем более, сами мы – Калачовы. Стали его разглядывать внимательнее в поисках намека какого-нибудь, подсказки. А он сидит, нахохлился, не привыкнет никак. И тут бабушка охнула и как на кухню рванет. - Забыла, забыла совсем с вашими питомцами! - Что? Что такое? - Да я же ватрушки поставила. Котенок тут оживился, за бабушкой закосолапил. Плюша за ним. Аккуратно его так носом направляет, если его вбок заносит. Ватрушки не сгорели, только подрумянились, бабушка была довольна, да и все мы тоже. Так котенок имя получил – Ватрух. На ужин дали ему немного творога из ватрушки, а Плюше изюма насыпали. Чемодан - Слушай, а как бабушка с дедушкой познакомились? - Очень романтично. Бабушка была такая… с выдумкой. Ты ее помнишь? - Почти нет. Я совсем была маленькая, когда она умерла. Вот разговоры про нее помню. К маме по воскресеньям долго еще приходили бабушкины подруги. Мама их угощала, и они про бабушку говорили. Про то, какая она была веселая, как вкусно готовила, как мама на нее похожа… Одна в шляпке была, маленькая такая, тетя Соня, кажется, другая Ида – статная, в черном платье и много-много украшений. Всегда сверкала. Бусы, медальоны какие-то, браслеты, кольца, серьги... Она мне шоколадки приносила. Мама доставала бабушкины фотографии, они пили чай, вспоминали и смеялись-смеялись. Смех этот я хорошо помню. Вроде грустно же, что бабушки нет, а они смеются. Ну, так как они познакомились? - Бабушка дала объявление, что ищет человека, который поднимет на пятый этаж ее чемодан. А в качестве оплаты она угостит его кофе. Сама сварит. - А, я помню, дедушка обожал кофе. Мы с ним еще ходили в то кафе на углу… оно закрылось давно. Как же оно называлось? «Кофе от Марка», что ли? Не помнишь? - Не знаю. Мы же редко к вам приезжали и тогда все сидели за столом. Ну, так вот. Дала бабушка объявление. Оно, кстати, сохранилось. Газета эта в пакете с фотографиями все лежала. Надо посмотреть. Ну, так вот. К назначенному времени пришли несколько мужчин. Пятеро. По количеству этажей, представляешь? Не сговариваясь. Случайно так получилось. Бабушка смеялась потом, когда рассказывала: «Когда я их всех увидела, то подумала, что придется теперь вместо одной порции кофе варить пять». И вот каждый из этих пятерых поднимал чемодан на один этаж, а бабушка наверху кофе варила. Но дедушка не смог прийти. Он в это время учился, поэтому послал вместо себя младшего брата – дядю Веню. Помнишь его? - Да, очень хорошо. С фотоаппаратом, в красной рубашке. И всегда с подарками. Книжку про Мюнхгаузена он мне еще подарил, до сих пор она где-то есть. - Ну, так вот. Пришел дядя Веня, поднял чемодан, выпил кофе, а вечером сказал дедушке, что тот идиот. Что упустил свое счастье. Учебу предпочел красавице с чемоданом, которая прекрасно готовит кофе. На следующий день дедушка отправился к бабушке. Которая бабушкой еще не была. Как и дедушка – дедушкой. Он был высокий крепкий, с шевелюрой еще… Видный, в общем. Ну, ты же видела фотографии. Приходит, поднимается на пятый этаж, открывает ему соседка. И говорит, что бабушки нет. «А когда будет?» «Откуда я знаю, она мне не докладывает». Но, видно, дедушка наш будущий понравился этой самой соседке, она ему предложила войти. Чай поставила. Сидят, разговаривают. Дедушка чай выпил, поговорил, а дальше-то что - сколько ждать? Он не привык время в разговорах проводить и предложил женщине этой что-нибудь починить. Кран наладил, табуретку склеил, что-то еще, а тут и бабушка пришла. - И что? - И что? Дальше, как в сказке: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день». Ну, почти в один день. И знаешь, что еще интересно? В чемодане том бабушкином меня из роддома принесли. И какое-то время он мне был кроватью, пока настоящую не купили. Денег совсем не было. Зато счастье было. *** - Знаете, она смотрит на меня так, как ни одна женщина не смотрела. Столько восхищения в ее глазах и преданности. Он складывает ноты, поднимается. Сколько ему? Шестьдесят, меньше? Не поймешь. Неторопливые движения, яркие голубые глаза. Все время улыбается. То ли своим мыслям, то ли это маска такая. - А как ее зовут? - Матильда. Это уже их пятое поколение в нашей семье. Сейчас покажу ее портрет. Это я соседского художника попросил. Первое время Матильда убегала, когда он приходил, и пряталась под кроватью, но потом привыкла. Он достает из большой черной сумки сложенную гармошкой книжечку. Первое, что вижу, «Девочку с персиками» - вместо лица героини фотография кошачьей морды, тоже самое у Джоконды и на мунковском «Крике». - Художник оказался шутник, но мне нравится. Так Матильда моя попала в мировую живопись. Взгляд у нее необыкновенный, да? Он смотрит на картинки и улыбается. Кошка как кошка, разве что глаза разного цвета, но говорят ведь, красота в глазах смотрящего. - Мне пора, она ждет, а то начнет волноваться. Все также улыбаясь, он поднимает футляр с виолончелью, берет в руку сумку. - Всего доброго, - говорю я. - До свиданья, - кивает он. – Как Матильда сказала бы, мяу-мяу. Ну, конечно, сумасшедший. И тут я понимаю, кого он мне напомнил, - Клауса Кински. Мяу-мяу. Маленькая большая девочка Мы сидим в кафе, пока твоя мама ходит за билетами в цирк. Ты выбрала два места у окна, мы смотрим на улицу и пьем молочный коктейль. Я – шоколадный, ты – клубничный. Потом ты ставишь пустой стакан, облизываешь губы и спрашиваешь, пристально глядя на меня: - Вот если ты узнаешь, что жить тебе полгода, как ты это время проведешь? Я поперхнулась, потому что не ожидала такого вопроса от шестилетнего ребенка. Ты радостно улыбаешься. - Да, я люблю неудобные вопросы. Мой коктейль еще не кончился, и я смакую последние капли. - Еще по коктейлю? - Можно, - киваешь ты. – Но от вопроса не уходи. - Хорошо, до кассы и обратно. Тебе такой же? - Теперь ванильный. И большую порцию, пожалуйста. Когда я возвращаюсь, ты склонилась и быстро пишешь в толстом блокноте. - Новый неудобный вопрос фиксируешь? Чтобы не забыть. - А вот и не угадала. Сюжет романа. Сегодня ночью мне приснился. Ты сидишь ко мне вполоборота. Маленькая серьезная девочка. «Много думает и избегает сверстников», - сказал про тебя школьный психолог. - Тебе ведь шесть? – зачем-то уточняю я, хотя прекрасно знаю твой возраст. Я забирала вас с мамой из роддома, тогда ты была молчаливым большеглазым свертком. С тех пор ты заметно выросла, но глаза такие же большие. То голубые, то серые, то зеленые – цвет меняется, как в кольце настроения. - Почему это шесть? – фыркаешь ты, и мне на руку попадает несколько капель коктейля. - Почти семь. День рожденья у меня через два месяца. Июнь, июль и в августе еще семь дней. Но ты уходишь от ответа. Я вздыхаю. Вторая порция шоколадного коктейля подходит к концу. - Если бы я узнала, что жить мне осталось полгода, я прожила б их в свое удовольствие. Молочные коктейли или мороженое каждый день. Кино или выставка какая-нибудь, а вечером театр. Всякие новые блюда пробовала бы. Восточную кухню я вообще не знаю. Ну, еще в школу танго пошла бы. Давно собираюсь, да все как-то... А ты? Ты облизываешь трубочку для коктейля и переводишь взгляд в окно. Глаза твои из зеленых становятся синими. - О, я бы… я бы Мотю поцеловала. - А кто это? - Мальчик из нашего подъезда. Матвей. Мама говорит, что девушка первой не должна проявлять чувства. Но если жить осталось полгода… от стыда мучиться не так уж и долго. Потерплю. *** - Киса, кис-кис-кис, - во дворе на четвереньках сидит упитанная девочка. Она оглядывается по сторонам. – Ки-са. - Лиличка, иди панаму надень, - раздается голос с террасы. - Мам, ты кису не видела? - Нет. Лиля, слышишь меня? Возьми панаму. - А, вон ты где, - девочка бросается к крыльцу и вытаскивает из-под него тяжелого рыжего кота. Тот сопротивляется и мяучит, но вскоре сдается. Девочка сдавливает его в объятиях. – Киса моя. - Лиля! Девочка поднимается на террасу, берет панаму и надевает ее на кота. - Готово. Солнечный удар нам теперь не страшен. Рука судьбы с красным маникюром - Встать можете? – женщина склоняется над канализационным люком. Я подхожу ближе. - Что случилось? - Да вот человек в люк упал. Ох уж эти коммунальщики… Крышку на место не поставили. Слава богу, ничего вроде не сломал. - Руку давайте, - женщина встает на колени и опускает в люк руку. Оттуда появляется голова, затем плечи, руки. Подтянувшись, мужчина выбирается на поверхность. А ровно через год, день в день, мы сидим втроем в кафе на улице Бен-Иегуда. Наискосок от того самого люка. За круглым столиком у окна. Отмечаем годовщину. Ты поднимаешь бокал. - Через много лет на том самом люке сделают надпись или даже памятник поставят: «На этом месте был люк, в который 19 февраля 2013 года провалился будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Давид Левин, тогда начинающий писатель…» - А обо мне не напишут? – Эстерка со смехом толкает тебя в бок. - Дорогая, там ведь еще будут цитаты из пятнадцати моих главных романов, за которые я и получу Нобелевскую премию. - Посмертно, - хохочет Эстерка. - Нет уж, вдовой ты не останешься, и не мечтай. И не перебивай, пожалуйста, я же тост вообще говорю. Так вот… - Это он к Нобелевской речи готовится, - подмигивает мне Эстерка. - Так вот, я хочу выпить за ту руку с красным маникюром, что помогла мне выбраться наружу. За руку судьбы, в общем. - Ну, маникюр давно в прошлом, - Эстерка смотрит на свою руку, другую держит на животе. – Следующие тосты можно посвятить улице, люку и тому человеку, что его не закрыл. Что-то ты разогнался, милый. Нам еще обратный путь предстоит. - Не волнуйся только. Доведу под ту самую протянутую мне год назад ручку, - ты целуешь пальцы Эстерки. Она пьет воду и морщится. - Что? Что такое? - Да повернулась неудобно. И сразу заворочался. Через два часа мы ждем вестей из родильного отделения. - Нет, ну надо же было так удачно упасть!.. Вот я везунчик. И ровно через год уже сижу в роддоме. Мало того, что жену обрел, так и… - Мальчик! Мальчик у вас, поздравляю. – К нам выходит врач. – Богатырь, давно я таких не видел. Вес 4500, рост 50. И с ним, и с мамой все в порядке. По лицу у тебя стекают ручейки пота. - Знаешь, я имя ему только что придумал. Эстерка, думаю, одобрит. Бен-Йегуда[3]. В честь улицы, на которой мы все трое встретились. Как тебе? Бен-Йегуда Левин. А? Надо ей позвонить и сказать. Примечания [1] Парк Независимости – обширная зеленая зона в центре Иерусалима. Во время Британского мандата парк был открытой зоной, разделяющей еврейский центр города и богатый арабский район на юге. После разделения Иерусалима в Войне за независимость в 1948 году новое израильское правительство решило разбить на этом месте парк, и в 1959 году появился Парк Независимости. [2] Иерусалимский библейский зоопарк (с 1990-х годов официальное название Зоологические сады семьи Тиш) основан в 1940-м году, в основном там живут те животные, что упоминаются в Библии. [3] Элиезер Бен-Йегуда (настоящее имя Лейзер-Ицхок Перельман, 1858-1922) – «отец современного иврита». Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #2-3(182)февраль-март2015 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=182 Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer182/Kalashnikova1.php