Метаморфозы Куприна0

Начну с двух цитат. 1."Все мы лучшие люди России (себя я к ним причисляю в самом-самом хвосте) давно уже бежим под хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить в болоте лошадь". 2. "Со струн Сашкиной скрипки плакала древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая печальными цветами национальных мелодий." Любому читателю сразу бросится в глаза контраст между этими высказываниями в их содержании, стиле, настроении и подборе слов, и трудно поверить, что принадлежат они одному и тому же автору. Это знаменитый русский писатель А.И.Куприн (1870 – 1938). Кто же он? Как его охарактеризовать? Хамелеон? Двуликий Янус, спереди у которого значок филосемита, а сзади клеймо антисемита? Или стивенсонский доктор Джекел, поочередно превращающийся в мистера Найда и обратно? Увы, подобное раздвоение личности в том, что касается отношения к людям иной нации, а к евреям в особенности, не такой уж редкий феномен. Куприн лишь наиболее яркий пример. Первая цитата взята из его письма Ф.Д.Батюшкову от 18.08.1909. Письмо это на одну лишь тему - тему нашествия евреев в русскую литературу. Оно от начала до конца (далее есть слова и похлеще, нежели в приведенном отрывке, вплоть до нецензурных), злобно и насквозь лживо. Приводить его хотя бы в сокращении попросту противно. В нем содержится откровенный призыв не допускать евреев в русскую литературу, словно это клуб для избранных с табличкой у входной двери, гласящей "Евреям вход воспрещен". Куприн издевательски пишет: "Каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем". И это при том, что, по переписи населения в России 1897 года, из более чем пятимиллионного еврейского населения на всю науку, искусство и литературу приходилось всего …3000 человек. О каком вторжении в литературу может идти речь? Первая ложь. Еврей, причем в обобщенном смысле, по Куприну, не знает ни русского языка, ни русского быта, ни русской души. По переписи, 150 тысяч евреев признали русский язык родным. Эти евреи прекрасно вписались в русскую культуру и усвоили ее; из них многие крестились и полностью ассимилировались. Вторая ложь. Абсурд купринского запрета усугубляется тем, что он и сам не чистокровный русский, а с большой примесью татарской крови. Однако себя он в этот черный список не включает. Евреям, причем не только литераторам, приписываются все смертные грехи. Они высокомерны, брезгливы к другим народам, истеричны, любят властвовать, нечистоплотны и т.д., хотя ничтожны, как оводы. Если ты еврей, то на тебе печать всего этого комплекса дурных качеств. Малоизвестный Чириков, оказывается, талантливые всех еврейских писателей, вместе взятых, включая Шолом-Алейхема. Третья ложь. Поистине, как писал Белинский о Гоголе, "когда человек предается лжи, его оставляют ум и талант". Куприн издевательски пишет: "Стоит ли о таком пустяке думать (имеются в виду голодающие северные племена - А.К.), когда у Хайки Мильман в Луцке выпустили пух из перины?" Это он о еврейском погроме и бесчинствах, подобные которым он сам же осудил позднее, подписавшись в 1911 году под обращением "К русскому народу". Итог: перед нами документ, несомненно свидетельствующий об антисемитской позиции автора. А теперь постараемся быть объективными и взвесим на одной чаше весов откровенно антисемитские настроения пьяницы и забулдыги, завсегдатая кабаков Куприна, а на другой глубокие, проникновенные, волнующие произведения талантливого (без иронии) писателя Куприна: "Белый пудель", "Поединок", "Гранатовый браслет", рассказы о евреях в совсем ином свете - "Суламифь" и "Гамбринус". Думается, что Куприн помнится и еще долго будет помниться широким кругом читателей не по этому злополучному письму (оно для специалистов – исследователей), а по своим сочинениям. Возвращаясь после попоек домой, а на утро садясь за письменный стол, он преображается во вдумчивого, очень тонкого, проницательного и очень человечного художника слова, согревающего своей душевной теплотой создаваемые им образы. Можно, наверное, сказать, что никто в русской литературе до Куприна не написал о еврее так, как написал он, никто не вызвал такого отклика в еврейской душе, как выдающийся русский писатель Александр Иванович Куприн. И за это ему благодарность. У Куприна есть два поэтичных еврейских образа в двух его рассказах «Суламифь»(1908) и «Гамбринус» (1906). Казалось бы, что между ними общего? Их разделяет время в три тысячелетия и пространство в несколько тысяч километров. Действие первого рассказа происходит на земле древней Палестины во времена иудейского царя Соломона. Действие второго рассказа относится к началу 20-го века накануне потрясших Россию событий. Место действия его - Одесса. Суламифь - героиня библейской легенды, Сашка - музыкант из Гамбринуса - герой реальных событий. Но у них обоих чистая, светлая душа. Суламифь - королева любви, Сашка - король скрипки. В оба эти образа Куприн вложил любовь своего щедрого сердца. Литературным источником «Суламифь» послужила «Песнь песней» иудейского царя Соломона. Это легендарное произведение древности очаровывало и вдохновляло разных поэтов и прозаиков. Шолом–Алейхем написал одноименный юношеский роман, навеянный «Песнь песней», в котором цитируются образные выражения древней легенды в переводе на идиш. На основе этой легенды А.И.Куприн создал истинную поэму, хотя и в прозаической форме, придал легенде особый блеск и очарование, обогатил сюжет своим творческим воображением. Образный выразительный язык рассказа напоминает изысканную, полную сочных красок словесную вязь древневосточной лирики. Вот вкратце сюжет этого рассказа. Любвеобильный Соломон, у которого было 700 жен и 300 наложниц, встречает в винограднике златокудрую тринадцатилетнюю девочку по имени Суламифь и влюбляется в нее без памяти. Она отвечает взаимностью. Все его предыдущие увлечения, включая любовь к царице Савской - необыкновенной африканской красавице - все меркнет, ничто и никто не может сравниться с обаятельной Суламифь. Семь дней продолжается их счастье, но их безмятежную идиллию подстерегает трагический конец. Отвергнутая Соломоном любовница - царица Астис, снедаемая ревностью, подсылает в покои Соломона преданного ей обожателя - начальника царской стражи Элиава, и тот закалывает мечом выбежавшую ему навстречу Суламифь. Соломон щадит убийцу и щадит преступницу, подославшую его, и изгоняет ее за пределы своего царства. Скорбь Соломона безмерна. "До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью» (последние слова Соломона перед ее смертью). Таков финал этого поэтического рассказа. Какой прекрасный гимн о великой неземной любви, героями которого стали евреи, создал русский писатель Куприн! «Гамбринус» был написан почти одновременно с «Суламифь». Гамбринус - это название рассказа и наименование пивной в одном из портовых городов на юге России, получившей это наименование в честь покровителя пивного дела, мифического короля Гамбринуса, изображение которого украшало вход в это питейное заведение. Рассказ, наверное, с большим основанием мог быть назван именем скрипача Сашки, еврея, ибо именно он - центральная фигура всего рассказа. Посетители пивной не всегда обращали внимание на вывеску, и многие даже «не знали мудреного имени славного пивного короля. Просто кто-нибудь предлагал: «Идем к Сашке?» Ибо пивная ассоциировалась с Сашкой. Действие рассказа происходит на фоне бурных событий, потрясших Россию в начале 20-го века: Русско-японской войны, Революции 1905-го года, роста националистических настроений, черносотенного движения и еврейских погромов. Куприн не просто констатирует сам факт погромов. Он пытается проникнуть в психологию погромщиков и раскрывает их омерзительную сущность: «Утром начался погром. Те люди, которые однажды, растроганные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего братства (речь идет о революции 1905 года) шли по улицам с пением, под символами завоеванной свободы, - те же самые люди шли теперь убивать, и шли не потому, что им было приказано, и не потому, что они питали вражду против евреев, с которыми вели тесную дружбу, и даже не из-за корысти, а потому, что грязный, хитрый дьявол, живущий в каждом человеке, шептал им на ухо: « Идите. Все будет безнаказанно: запретное любопытство убийства, сладострастие насилия, власть над чужой жизнью». В то же время со скорбным сочувствием пишет Куприн о жертвах погрома: «а на окраинах в зловонных каморках и на дырявых чердаках трепетал, молился и плакал от ужаса избранный народ божий, давно покинутый гневным библейским богом, но до сих пор верящий, что мера его тяжелых испытаний еще не исполнена». Где еще, у какого русского писателя найдешь столь страстное, хватающее за сердце выражение солидарности с преследуемыми евреями? А с какой трогательной нежностью и немного ироничной жалостливостью пишет Куприн о самом герое рассказа - музыканте Сашке, кумире завсегдатаев пивной: «Сашка - еврей, кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет». И далее: «Со струн Сашкиной скрипки плакала древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая печальными цветами национальных мелодий». Сашка в изображении Куприна - виртуоз игры на скрипке, знающий бесчисленное множество всевозможных мелодий разных стран и народов, русских, еврейских, английских, итальянских, негритянских, способный воспринять и тут же экспромтом воспроизвести услышанное им впервые и как воспроизвести! В его игре было нечто магическое, завораживающее, как у мифического Арфея, притягивавшее к нему и черноморских рыбаков, и русских, и английских моряков, и портовых грузчиков, и рабочих, и студентов. Он пользовался всеобщим признанием и любовью. И дело было не только в мастерском исполнении. Он как личность был необычайно обаятелен: скромный, отзывчивый, безотказный, влюбленный в свою аудиторию при всей ее простоте, грубости, бесшабашности, разгульности. И это была любовь взаимная. Однажды во время погрома какой-то каменщик, опьяненный лютой ненавистью к евреям, замахнулся над ним дубиной и заорал: «Жи – ид! Бей жида! Вкрровь!» И тогда кто-то из поклонников Сашки схватил погромщика за руку со словами: «Стой, черт, это же Сашка. Олух ты, матери твоей в сердце, в печень…» Каменщик остановился. Как настоящий художник, влюбленный в искусство, чуждый своекорыстия Сашка был необыкновенно щедр. Куприн пишет: «Может быть, на простые дикие нравы влияла эта кроткая и смешная доброта, весело лучившаяся из его глаз, спрятанных под покатым черепом?... В тяжелые минуты «декохта», что на морском и портовом жаргоне обозначает "полное безденежье", к Сашке свободно и безотказно обращались за мелкими суммами или за небольшим кредитом у буфета. Конечно, долгов ему не возвращали - не по злостному умыслу, а по забывчивости, - но эти же должники в минуты разгула возвращали ссуду десятерицею за Сашкины песни». Он говорил буфетчице мадам Ивановой, удивлявшейся его щедрости: «Да, мадам же Иванова. Да мне же их с собой в могилу не брать. Нам с Белочкой хватает. Белинька, собачка моя, поди сюда». Как же быть с пресловутой еврейской скупостью, со сложившимся стереотипом - образом еврея-скопидома, ростовщика, раба золотого тельца? Честь и хвала русскому писателю, разрушавшему стереотип. В приведенной выше цитате упоминается собачка Белочка. Здесь еще одна грань удивительного характера Сашки. Он был одиноким человеком, без семьи, без ближайших родственников, жил с собакой. Да, он был одинок, несмотря на сердечное общение со своими поклонниками. И всю свою привязанность он сосредоточил на единственном близком существе - маленькой собачке. Как это характерно для Куприна! Свою нежную любовь к беззащитным существам и верным друзьям - собакам он перенес на свой персонаж. Вспоминается «Белый пудель». Сашка никогда не расставался с Белочкой. «Собака Белочка сидела у него на коленях…. Она в судорожных зевках широко раскрывала рот, завивая назад тонкий розовый язык, и при этом на минуту дрожала всем тельцем и нежной черноглазой мордочкой». Будучи призванным на войну в свои 46 лет - еще один жестокий абсурд антисемитского режима, - Сашка трогательно прощается с Белочкой, отдавая ее мадам Ивановой: «Может, я и не вернусь, так будет вам память о Сашке. Белинька, собачка моя! Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная…» И нельзя читать без слез ужасную сцену, когда обезумевший громила в припадке бешенства вымещает свою злобу на бедной собачке, разбивая ее головой о плиту тротуара. Что должен был испытывать Сашка, когда на его сапоги брызнул мозг из разбитой головки? В конце рассказа Сашка-музыкант возвышается до подлинного нравственного величия, когда противостоит погромщикам - разнузданным молодчикам в папахах, требующим, чтобы он исполнил их черносотенный гимн. Сашка решительно отказывается и бросает в лицо их главарю: «Ты! - крикнул Сашка. – Ты, сукин сын! Покажи мне твое лицо, убийца. Смотри на меня… Ну!» И он разбивает скрипку о голову погромщика. И такова была сила его воздействия на тех, кто ему сочувствовал, что «мощная стена окружила Сашку и закрыла его. И та же стена вынесла людей в папахах на улицу». Сашка оказался в черносотенном застенке. Ему сломали руку, и он уже не мог играть на скрипке. Но сила духа его оказалась несломленной. Он возвращается в пивную и снова играет… играет излюбленного «Чабана» под восторженные возгласы завсегдатаев «Гамбринуса». Рассказ завершается знаменательными словами: «Ничего! Человека можно искалечить, но искусство все перетерпит и все победит». Последнюю фразу можно было бы отнести и к еврейскому народу, частицей которого был скрипач Сашка - литературный герой Куприна. Удивительный рассказ Куприна едва ли может растопить черствость закоренелого антисемита, но не может не тронуть тех, чьи умы открыты истине, а сердца состраданию. Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #2-3(182)февраль-март2015 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=182 Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2015/Zametki/Nomer182/Kacev1.php