Дима Поляк. Письма с фронта. Продолжение истории0

Наталья Тихомирова (Шальникова)

 

Дима Поляк. Письма с фронта

Продолжение истории

Я не участвую в войне –

Она участвует во мне

Юрий Левитанский

Эти письма появились практически из небытия благодаря публикации «Дима Поляк. Письма с фронта» в журнале «Заметки по еврейской истории» (№6, июнь 2013 года) и статьи Леонида Смиловицкого в израильской газете «Совершенно секретно». В статье Смиловицкого, посвященной судьбе лейтенанта Димы Поляка, было написано – с моих слов, что последний из семьи Поляков – Александр Михайлович, умер в Москве. Я так думала, поскольку, уезжая в США в 1994 году, я не смогла дозвониться до своего родственника. Наш с ним возраст уже был таков, что все могло быть... Но в данном случае все оказалось гораздо лучше, чем могло бы быть. Один эмигрант, переехавший в Израиль из Москвы, прочитал в газете «Совершенно секретно», что его друг, с которым он совсем недавно говорил по телефону, умер!? Он тут же позвонил Александру Михайловичу, нашел его, слава Богу! в прекрасном здравии и рассказал ему о статье в израильской газете. То, как удалось Александру Михайловичу найти меня в Америке, это история о невероятных случайностях и друзьях по обе стороны океана. С тех пор мы с ним регулярно общаемся.

Александр Михайлович Поляк переслал мне письма своего двоюродного, а моего – троюродного брата, Д.Ю.Поляка, своим родителям. Эти письма, как святыню, хранила мать Димы – Мария Мартыновна Поляк до своей смерти в 1980 году. Читанные, перечитанные открытки и военные треугольники с расплывшимся текстом от пролитых слез...

Перед читателем письма молодого человека, написанные за три года разлуки. Он писал родителям, к которым был очень привязан, так часто, что перед читателем зримо возникает реальный человек, сначала почти мальчик, студент, скучающий по дому и друзьям, преодолевающий трудности армейской жизни, потом увлеченный конструктор, затем ответственный за свое дело командир. К сожалению, уже не осталось никого, кто мог бы прокомментировать эти письма. Исчезли в неизвестности многочисленные перечисляемые в письмах друзья Димы по институту, по школе, по коммунальной квартире, но те, кто прочтет эти письма, я уверена, еще надолго сохранят память о Диме. А может быть, их прочтут еще и те, кто как-то был с ним связан. Теперь я знаю, что все может быть…

 

 

Дмитрий Юльевич Поляк

(1920-1944)

Дмитрия Поляка студента 3-го курса Автодорожного института призвали в Красную Армию в первые дни войны. Он был единственным сыном Юлия Марковича Поляка (1888-1950) и Марии Мартыновны Поляк (в девичестве – Петровской, 1895-1980). Отец его был бухгалтером, переехавшим в Россию из Польши, мать – домохозяйкой. 

 

Юлий Маркович Поляк      Мария Мартыновна Поляк

Родился Дима в Ленинграде 20 января 1920 года. В 1928 году семья Поляков переехала в Москву и поселилась в двух маленьких комнатах на ул. Садово-Самотечная. На лето Диму отправляли в Ленинград, где жила сестра отца Регина Марковна Фашинская и родственники отца – семья Шальниковых. У моего отца Александра Иосифовича Шальникова, будущего академика, а в те годы молодого сотрудника Физико-Технического Института была старый маленький французский мотоцикл, что в те годы было экзотикой. И на этот мотоцикл мальчик Дима не только с восторгом смотрел, но ему разрешалось на нем ездить и участвовать в его постоянном ремонте. Летом 1932 года Дима писал родителям в Москву:

«Дорогие папа и мама! Я жив и здоров. Как вы поживаете? Мы с Шуриком разбираем мотоцикл. Целую вас крепко. Дима».

«Вчера я первый и последний день один катался на мотоцикле. Во время катания ко мне подъехал на велосипеде милиционер и сказал, чтобы я снял номер. Номер был прошлогодний. А то он сам снимет его. Я, конечно, снял его сам. Тем дело и кончилось. Ну, а без номера, хотя и старого, ездить нельзя».

Диме в этих письмах только 12 лет. Письма напечатаны на разобранной и затем снова собранной самим Димой пишущей американской машинке. Об этом, бережно пользуясь этой машинкой в течение всей своей жизни, А.И.Шальников любил рассказывать семье и знакомым.

После окончания школы Дима пытался поступить в Бауманский институт, но провалил один экзамен. Поступил слесарем на Московский Автомобильный завод им. Сталина, где проработал год, а на следующий год поступил в Московский Автодорожный институт.

Когда в 1936 году Шальников с семьей переезжает в Москву и поселяется в доме на территории только что построенного Института Физических проблем, Дима почти каждый день на велосипеде приезжает к ним. В это время на территории института появились редкие в те годы английские машины и мотоциклы, привезенные из Англии директором института академиком П.Л. Капицей. Дима принимает самое живое участие в ремонте этой техники и даже в изготовлении необходимых деталей для ее ремонта в мастерской института. Дружит с немногочисленными научными сотрудниками и механиками, живущими в доме на территории института. Уже тогда в нем рождается интерес к конструированию и усовершенствованию моторов и механизмов. Шальников всячески этот интерес Димы поддерживает.

Студентов 3-го курса Автодорожного института прямо с летней практики призвали в армию и в июле 1941 года отправили в автомотошколу в Ивановскую область, в так называемые Гороховецкие лагеря. Здесь Дима прошел обучение и в декабре 1942 года, сдав с отличием экзамены, получил звание лейтенанта. После этого он был отправлен на Челябинский танковый завод (ЧТЗ) для прохождения практики. К этому времени Дима уже придумал несколько улучшений в конструкции существующих танков.

Из писем 1942 года:

«Дело себе нашел – сижу и выдумываю всякие механизмы – для себя – вроде шахматных задач».

«Еще в училище мне в голову пришла мысль внести небольшое изменение в конструкцию одной боевой машины. Я начал делать наброски, схемы. Потом решил – сделаю несколько чертежей, когда попаду на завод – покажу конструкторам. Если окажется пригодным – доделаю».

На заводе ЧТЗ предложения Димы одобрили, и он был откомандирован в конструкторское бюро завода, где проработал до мая 1943 года. Однако конструкторское бюро, хотя и было довольно его работой, не смогло оставить его у себя в штате. В должности помощника командира роты по техническому обслуживанию танков он ушел на фронт. Участвовал в боях за освобождение г. Умани в марте 1944 года, форсировал Днестр, участвовал в освобождении г. Бельцы. Получил три благодарности командования и орден «Красного знамени».

Командир роты по техническому обслуживанию третьего батальона 50-й Уманской Краснознаменной Танковой бригады 2-го Украинского фронта Дмитрий Юльевич Поляк погиб при освобождении польского города Люблин 23 июля 1944 года. Посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

Его родители прилагали много усилий для поиска места его захоронения, но безрезультатно. За взятие города Люблин было заплачено жизнью 7806 солдат и офицеров Советской Армии. На существующих могилах обозначены имена только 150 павших.

Отец Димы – Юлий Маркович Поляк умер в 1950 году, мать – Мария Мартыновна Поляк в 1980 году. После их смерти письма бережно хранил двоюродный брат Димы – Александр Михайлович Поляк, живущий в настоящее время в Москве.

Оригиналы писем будут храниться в Архиве Центра диаспоры при Тель-Авивском Университете Израиля, где историк Леонид Смиловицкий занимается формированием коллекции военных писем и их изучением.

Дима, Димка, как он называет себя в письмах, написал родителям более 150 писем за три года разлуки. Это – 17 месяцев пребывания в Гороховецких лагерях, 7 месяцев – в Челябинске на тракторном заводе (ЧТЗ) и 12 месяцев – на фронте. Для публикации я выбрала только несколько из них.

30.07.1941.

Дорогие мои!

Я уже на месте. Буду здесь учиться. Пока к занятиям не приступили. Начнем около 1-го. Через 6 месяцев меня выпустят лейтенантом. Как говорят наши командиры, времени будет мало, так что писем часто не ждите. Целую и обнимаю вас – моих родных, желаю спокойных ночей. Димка.

Теперь – о себе. Сейчас привыкаю к новой жизни. Первое время было очень трудно. Сегодня, например, дежурство по роте – целые сутки не спать. Научился портянки заматывать. Купаюсь каждый день. Аппетит хороший, пища слегка однообразная, но в большом количестве. Утром особенно радует хлеб с маслом.

Предстоит большая и трудная учеба. Это письмо пишу 3-й день. Все некогда докончить, прерывают. Мой адрес: Ивановская область, Гороховецкий район, почтовое отделение «Ильино озеро», почтовый ящик № 114/2 литер Б., Когда будет следующее письмо от меня – не знаю, предстоят горячие дни. При первой возможности напишу.

Крепко обнимаю моих дорогих папу с мамой. Желаю спокойных ночей. Целую. Димка

04.08.1941

Дорогие мои!

Сейчас кончил дежурство, устал очень – ночью спал лишь 3 часа, а целый день на ногах. Нового у меня ничего нет. Сейчас спать хочется. Лечь бы на нашу импровизированную тахту и хорошенько выспаться. Но ложиться только в 10, завтра в 5 вставать да бегом с винтовкой на озеро мыться, а потом 8 часов занятий... и пошло. Лишь вечером бывают свободные минуты, но ничего делать неохота. Поспать бы... Сегодня ночью смотрел на луну и думал, что и над Москвой она светит прямо на наш дом. Ну, ладно. Места нет, а конверты здесь лишь для заказных писем по 64 копейки. Целую вас крепко. Дима.

21.08.1941

Добрый день, дорогие мои!

Вчера получил сразу два письма. Времени у меня совсем мало. Вот собирался ответить вчера, а вышло сегодня к вечеру. Был занят стрельбой из боевой винтовки. Учебное задание выполнил на «отлично”. А до этого занимался заготовкой мишеней. Сегодня после 4-х получил от мамы открытку и открытку от Лиды. Теперь времени будет становиться все меньше и меньше, так что писем часто не ждите. Пока что оценки у меня лишь отличные. Обдумываю одну идею насчет мотоцикла. Здесь есть очень много машин.

У меня встает проблема с хранением писем – предвижу, что в чемодане места не хватит. Денег мне ни в коем случае не высылайте. Тратить их мне некуда, а я каждый месяц получаю 37 рублей – 3 руб. идут в фонд обороны. Кажется, я уже писал, что я член редколлегии – это со мной впервые. Вообще, жить легко, единственное трудно – это непривычка к дисциплине, малому количеству сна и отсутствию дорогих предков.

Ну, вот и на открытке уместил все, что хотел, потом вспомню еще что-нибудь, напишу в следующей. Для меня процесс написания писем равноценен разговору с вами. Как будто мы за столом сидим вечером, и чай пьем в ожидании последних известий. Целую вас крепко. Димка.

25.08.1941

Добрый день, дорогие мои!

Сегодня утром я стал настоящим воином Красной Армии – принял присягу.

В остальном все по-старому. Учусь, сплю. Свободного времени мало. Особых событий тоже нет. Что пишут из Ленинграда? Когда оттуда были последние известия? Погода у нас здесь ничего, лишь дождей мало, а пыль ужасная, т.к. кругом песок. Вчера был в бане, и пришлось надеть кальсоны, о чем очень сожалею. Пишите всякие мелочи о себе, ведь мне это так интересно. Я же от дома уже отвыкать стал. Ну, вот и все. Привет всем, кто меня знает. Целую. Дима.

27.08.1941

Дорогие мои!

Сегодня получил ваши открытки, написанные 20.08. Еще раз пишу, что ваши открытки и 2 письма от мамы я уже получил, так же, как перевод и телеграмму. Теперь я спокоен, т.к. регулярно получаю от вас письма. Я пользуюсь здесь успехом, т.к. уже завоевал авторитет знанием автомобиля, беспрерывно таскают на консультации. С каждым днем все меньше времени. Теперь темнеет рано, и мы ложимся спать в 9 часов вечера, и встаем в 5 часов утра, зато не имеем мертвого часа. Обучаемся езде на автомобиле – опять мне легко. Единственный недостаток – мало технической литературы. Достал книгу по дизелям, да читать некогда.

Еще раз пишу, что никаких денег мне высылать не надо, также и вещей. Если будет нужно, то я напишу. Если вам некогда, то не пишите, но, конечно, мне приятно получать ваши письма.

К нашим горьковчанам по воскресеньям приезжают родственники. У одного нашего студента большая радость. Его жена случайно живет недалеко, от нас в 4-х км. Публика у нас учится самая различная – начиная с людей, которые окончили семилетку лет семь тому назад или еще больше и кончая студентами 3-го курса. Много народу из техникумов, которые никакого отношения к автомобилю не имеют.

Сейчас погода стала хуже, уже осень наступает – холодные ясные утра. Итак, прошло мое 22-е лето. Письмо начал писать 27-го, а заканчиваю 28-го на уроке по автомобилям. Происходит опрос – скука ужасная – народ чепуху несет. Больше писать нечего. Вас крепко целую, желаю спокойных ночей и здоровья. Димка.

29.08.1941

Добрый день, мои дорогие!

Вот уже месяц прошел, как я вас не видел. Теперь я часто вспоминаю, что вы мне напомнили, чтобы я взял ваши фотографии с собой. Когда я бываю один, я вынимаю ваши фотографии и смотрю. Вы там чуть моложе, чем сейчас, вернее, чем тогда, когда я вас оставил. Сколько бы я дал, чтобы на миг вас увидеть. Ну, да ладно – это пустые мечты. Пока всего хорошего. Желаю здоровья и спокойных ночей. Целую и обнимаю. Димка.

03.09.1941

Добрый вечер, дорогие мои!

Наконец урвал время для письма. Отвечаю на вопросы.

Посылок мне посылать нельзя, да и незачем. Пока мне всего хватает. Особых трудностей в моей жизни нет, это вам кажется. Лишь спать мало, остальное нормально.

День у меня загружен не по-московски. Встаю в 5 и до 3-4-х некогда как следует в уборную сходить. Все время носим с собой противогазы, в столовую, когда идем, то для тренировки одеваем. Вечером после отбоя так же одеваем и лежим в кроватях минут 40, не снимая. Предметы у меня делятся на любимые – это автомобиль, вождение, стрельба, и малоинтересные – остальные. Вообще учиться легко – невысокий уровень требований – основная масса 1922 года рождения с семилеткой или половиной техникума и лишь малая часть из института.

Конвертов здесь нет, а если бывают, то редко, а открыток – много. Насчет работы в лаборатории – здесь лаборатории нет, мы живем в лагерях. Может, буду работать по восстановлению старых авто, это при кафедре ремонта.

Ларек здесь есть, в нем торгуют предметами ширпотреба, а съестного ничего нет. Кормят нас вполне хорошо – каждое утро мы получаем грамм по 30-40 масла, почти каждый день мясо. В день 900 грамм черного хлеба, через день – кисель. Самочувствие у меня хорошее, лишь мыться редко приходится, это тяготит, а к врачам здесь попасть трудно, разве лишь несчастный случай. Журналов здесь много – целая техническая библиотека, да только еще не распакована.

Начал письмо в палатке, а закончил после чистки оружия, сидя в ожидании бани. Рядом сидит Шурик Грузинов и читает газету. Дует северный ветер, солнце уже село, время без четверти семь. Ну, я кончаю. Жду от вас писем – это для меня праздник. Если не получаю писем – день для меня неполноценный. Целую. Димка.

Опускаю уже намылившись!

08.09.1941

Дорогие мои!

Сегодня у нас выходной. Я окончил выпуск газеты и теперь свободен и пишу письма. Сегодня должна быть постановка «Фельдмаршал Кутузов», но погода переменная, и спектакль под угрозой. Вчера был фильм « Семья Оппенгейм». В будни учимся до темноты. Времени по-прежнему мало. Лишь в воскресенье часть курсантов работает, другая готовиться к самодеятельности. Погода холодная, а мы утром без рубашек бегаем на озеро, но не купаемся. Чувствую себя бодро. Уже несколько дней не имею от вас открыток…

Ну, вот и все события моей жизни. Да, еще сегодня меня вывесили в списке отличников роты – у меня лишь отличные отметки. Желаю вам здоровья и спокойных ночей. Целую и обнимаю. Привет всем моим друзьям. Димка.

14.09.1941

Добрый день, дорогие мои!

Вчера взял посылку с почты. Для меня вчерашний день был праздником. Вы бы видели, с каким наслаждением я набил себе рот вафлями, шоколадом. Это по дороге с почты, а потом, к сожалению, пришлось делиться, и тут я обнаружил, что я скуп. Но, в общем, конфеты я сохранил и делился лишь ягодами и частично конфетами. Сейчас остались сухари и сахар. С сахаром не знаю, что делать, т.к. его вполне хватает. Пока будет лежать. Колбасу ем один и маленькими кусочками.

Особенно ценным подарком оказались конфеты – их здесь нет. А когда я вытащил чистую тряпочку и понюхал ее, то мне так живо вспомнился зеркальный шкаф и мамина полка. Очень благодарен за записную книжку, она очень пригодилась, а тут в ларьке их нет.

Сегодня вся рота на работе, а я занят выпуском газеты и поэтому не на работе. Вчера вечером показывали фильм «Концерт вальс» – мне так живо вспомнился наш институт – я видел этот фильм у нас в институте. Кстати, что вообще слышно о продолжении учебы в институте.

Я в последнее время пишу редко – у меня очень мало времени, а темнеет у нас рано, и света нет. Сегодня был чудесный теплый осенний день, чистое голубое небо, а несколько последних дней были дождливыми и холодными, и напомнили, что лето прошло и скоро будет зима и конец 41 года. Писем я получаю много – мне все завидуют.

Ну, вот, кажется, все. Да, я здоров, не брит. Чувствую себя хорошо. Жду от вас длинных писем. Желаю здоровья и спокойных ночей. Обнимаю вас и крепко целую. Димка.

28.09.1941

Дорогие мои!

У нас уже идет снег, но это еще, конечно, не зима, но тут уже довольно холодно. В палатке 2 градуса тепла. Поэтому прошу вас выслать мне посылку с теплыми вещами. Ну, вот и все, что хотел написать. Отвечать мне становится трудно, т.к. писать холодно. Ну, ладно, это я писал в ожидании завтрака. Вчера на работе набрал кружку клюквы и покушал с вашим сахаром – еще половины не съел. Очень вкусно получилось.

Пишите, как будет свободное время. Жду писем. Крепко, крепко вас обнимаю. Димка. Вещи пометьте.

14.10.1941

Добрый вечер, дорогие мои!

Только что получил мамино письмо. Мне так сразу захотелось домой, сделалось так грустно, так тоскливо, что я чуть не заплакал, слезы навернулись. На днях, кажется 11.10. мой друг уехал в Москву, на похороны отца. Я написал письмо и попросил его опустить в Москве. Наверно вы его уже получили. Сейчас это письмо я кладу в этот последний конверт – больше нету. Кроме того, осталось два листа бумаги. А здесь на почте можно достать лишь марки. Так что прошу в каждом письме присылать конверт или открытку. За посылку я вам очень благодарен, я ее еще не получил, но, наверно, получу – то-то будет пир. Особенно меня радуют носки, а то ноги мерзнут.

Сегодня выдали зимнее обмундирование – шерстяные диагональные гимнастерки и брюки, байковые старого образца. Шурика Грузинова мучает радикулит, но не говорите это его маме. Доктора здесь с лошадиным подходом, да и попасть к ним трудно – больше у фельдшеров бываем.

Дорогие мои, всем сердцем хочу быть с вами, но надо терпеть, а это так трудно. Я каждый вечер мечтаю – что бы я делал, если бы был дома, и что вы там делаете.

Целую вас, дорогие мои. Привет всем. Димка

29.10.1941

Добрый вечер, мои родные!

Это письмо, если дойдет, то очень нескоро. Поэтому пишу обо всем понемногу.

Еще не доел всего из посылок. Остались колбаса и кофе, который негде развести. Удовольствие получил огромное, но невоздержанность моя не позволила протянуть дольше это удовольствие.

Живем в землянке, тепло, слегка тесновато и темновато. Когда достроим землянку-столовую, то будем совсем с комфортом, а то сейчас столовая под навесом, и пока ждать 1-го и 2-го чуть-чуть промёрзнешь.

Я начал писать в обед, а сейчас уже вечер, мы кончили работать, т.к. уже темно – 6 часов и сидим в землянке. Тут играют в шахматы, слушают патефон, делят хлеб (у нас выдают хлеб на взвод), делают весы для деления хлеба, пишут письма, играют на баяне, гитаре и т.д. В общем, жизнь кипит ключом – тут же старший лейтенант «разносит» лентяев.

Завтра начинаю работать, как монтер – проводить свет к землянкам. Я пишу теперь мало – некогда, да и настроения нет.

Самочувствие у меня ничего, здоров, лишь зубов почистить не удается – негде, но скоро построят умывальню, тогда буду. Зубы к удивлению моему еще не болят.

Ну, я кончаю, пора ужинать.

Дорогие мои, за меня волнуйтесь меньше всего, я в хороших условиях, даже ежедневно кушаю масло. Меня очень беспокоит ваше положение и ваши планы на дальнейшее. Пишите обо всем подробно, желаю здоровья и покоя. Дорогие мои, берегите себя, если есть возможность. Обнимаю и целую вас. Димка.

18.11.41

Дорогие мои!

Я не могу писать регулярно, это просто физически невозможно. Поэтому опять большой перерыв в письмах. У меня все по-старому. Теплые вещи мне очень пригодились, особенно носки, перчатки, джемпер. Свитер, майку, варежки я еще не использовал. Нам выдали теплые портянки, простые портянки. Таким образом, мы уже получили все, что нам полагается на зиму. У нас сейчас идут усиленные занятия. У нас в землянке тепло, но обедать приходится на улице, под навесом. Морозы последние дни были градусов 15-18. С непривычки было холодно, а когда мы привыкли, уже легче.

Дорогие мои, пишите, я уже дней 6 не имел от вас писем. Последнее письмо было от 2 ноября. Целую вас, родные мои. Димка

17.01.1942

Дорогие родные мои!

В моём существовании большие перемены. Теперь я буду учиться на воен. техника 2-го ранга. Срок обучения 3-4 месяца, окончу в мае-июне. Адрес мой остается старым. Жизнь у нас протекает по-старому. Вчера получил от Алека новогоднее письмо от 30.12., в котором он сообщает, что посылку вашу они получили, что Нелька отморозила палец на ноге, что Алек болел гриппом и почесухой, что у них был новогодний вечер, и они оба выступали. Сообщает также, что тетя Регина им прислала письмо, в котором пишет, что Ежик – на фронте, а Ирочка «поженилась» – выражение Алека, а ее муж тоже на фронте. Имею письмо от Шальниковых из Казани. Шурик и Оля работают оба на исследовательской работе, ребятишки и Прасковья Сергеевна здоровы. Я имею от командира батальона благодарность за успеваемость. Хоть и стыдно, но все же пишу. Я не люблю хвастаться (по-моему, это так).

Новый Год встречал лежа в постели, но не спал. Написал массу поздравительных открыток.

Питаемся мы хорошо. Каждый день получаем масло сливочное, 800 гр. хлеба, через день обед из трех блюд. Спим по 7 часов, занимаемся по 8 часов. Остальное время у меня свободное. Зачислен я в агитаторы – сводятся к чтению вслух газет. Газеты мы получаем на второй день. Из Москвы письма идут от 10 до 4-х дней. Туда–столько же.

Ну, вот и все. Жду ответа. Пишите больше вопросов. Буду подробно отвечать. Будьте здоровы, желаю удачи. Целую и обнимаю моих родных. Димка.

 

Дима Поляк, 1942 год

23.01.1942

Добрый вечер, мои родные!

Подробно напишу о себе. Теперь я учусь на воен. техника 2-го ранга – автомобилиста. В связи с этим срок моего обучения продлится еще на несколько месяцев. Но мне здесь очень надоело. Я хочу написать рапорт, чтобы разрешили сдать досрочно экзамены, но без вашей санкции я делать этого не буду. Напишите подробно все ваши соображения по этому поводу.

Насчет отпуска пока ничего неизвестно. На днях получу справку и вышлю вам. Вообще у меня открыток мало, а конвертов вообще нет. Так что если можете, то пришлите.

Теперь напишу, как я праздновал свой день рождения. Вчера нам выдали 300 гр. белого хлеба, вечером была рисовая каша, и еще мой приятель подарил мне большой кусок сахару. И вот вечером, на ужине в столовой – землянке я кашу не ел, а принес ее в землянку, где мы живем. Забрался на печку и принялся наслаждаться, предаваясь воспоминаниям. После каши я ел один белый хлеб с сахаром – на этом торжественный ужин был окончен.

На Новый Год я также был угощен моим приятелем домашним печением и сыром. С утра я оставил масло и перед сном мы устроили торжественный ужин, а в 12 часов нас разбудил дневальный, и мы слушали речь Калинина. После этого я опять предался воспоминаниям.

Занятия протекают нормально. Материал для меня легкий. Я, кажется, уже писал вам, что имею благодарность за успеваемость от командира батальона.

Перерыв в учебе был на полтора месяца. Строили землянки.

Кормят нас хорошо – каждый день 25 гр. сливочного масла, 45 гр. сахара, 800 гр. хлеба, три раза в день питание. Утром суп, в обед через день кисель, на ужин каша и иногда селедка или рыба. Я теперь ем и селедку, и рыбу, и мясо. В общем, вспоминаю часто нашу кухню, и все богатые возможности, которые я не использовал. Эх, теперь бы так! Но вряд ли это будет возможно.

Милые вы мои! Если бы вы знали, как я был рад вашим письмам. Как мне хочется вас увидеть! Хорошо, что я взял с собой ваши фотографии. На этом кончаю. Желаю здоровья. Обнимаю. Жду ответа. Димка.

28.01.1942

Добрый вечер, мои дорогие!

Я очень доволен, что папа работает в нефтяном учреждении. Ведь он всю жизнь работает в нефтяных учреждениях, и было бы обидно сойти с этого пути. Насчет окончания школы мне известно приблизительно, что я ее окончу в мае-июне. В общем, точно еще неизвестно об этом и в училище. Рецепт я получил, но он у меня так и лежит. По стрельбе я имею «отлично», а больше мне зрение нигде и не нужно. Товарищей новых себе не приобрел – публика здесь все такая, что мне никто не нравится. Один слишком простоват, другие же – приспособленцы, третьи – солдафоны.

Благодарю за поздравление с днем рождения и вас поздравляю. О поездках в город я и не мечтаю. Сидим невылазно в землянках. Читаю я много. Носки у меня целые и чистые. Саша прислала две пары шерстяных носок. Одни я дал товарищу. Продолжайте присылать мне открытки – здесь их нет. Целую. Димка.

30.01.1942

Добрый вечер, мои родные!

Сегодня у нас теплый, почти что весенний день. С крыш капает. А так как у землянок крыши земляные, а глины поверх земли мало, то протекает внутрь, а в столовой даже и на столы льет, и на скамейках сидеть нельзя. Вчера наш взвод работал на кухне, так что вчера и сегодня у нас обилие чрезвычайное. Я, правда, на кухне не работал, но ребята мне принесли и каши, и супу. Даже свежего репчатого лука, что особенно ценно, кроме того пшенная каша – концентрат, соль и перец. К сожалению, день был постный. Вот видите, какими делами я занят, но ничего не поделаешь, все время лезет в голову вопрос «о покушать», несмотря на обильные нормы и порции. Дело в том, что нет никаких увлекательных занятий, живешь вхолостую. Я в этом убедился, т.к. в дни, когда чем-нибудь интересным занят, и в голову не лезет вопрос о еде. Газеты мы получаем на 2-й день, а так как мой приятель батальонный экспедитор, то я имею возможность покупать «Правду», «Комсомолку», «Известия». С освещением у нас плоховато, электричество горит редко, лампочек мало, а керосиновых ламп не хватает. По программе техников мы должны ехать на практику, мы с нетерпением ждем этого момента. Это будет вероятно в мае-июне. Об этом напишу особо. Мне страшно хочется работать, я прямо-таки соскучился по работе. Конечно, работать где-нибудь на автозаводе или в мастерской. Но пока я обречен на безделье. Занимаюсь фантазированием на излюбленные темы и воспоминаниями. Писать мне становится все труднее – приходится изыскивать темы.

Желаю вам, мои дорогие, здоровья и счастья. Пишите обо всем, как питаетесь, как работаете, куда ходите, кто из знакомых в Уфе, не собираетесь ли уезжать. Целую вас, мои дорогие. Димка.

25.02.1942

Добрый день, родные мои!

Кажется, пока я остаюсь в училище, и выпустят меня через месяц-полтора воентехником. И, кажется, хотят оставить при училище. Это мне не улыбается. Так как житье здесь очень серое и унылое. Настроение у нас сейчас выпускное, так как наши друзья выпускаются, делать ничего не хочется.

Дело у нас хоть и медленно хочет идти к весне. Солнышко чаще заглядывает в землянку, теплее у нас становится. Я – здоров, чувствую себя хорошо. Даже «Правду» выписал.

Письма ко мне теперь редко ходят. Читаю я больше. Лермонтова «Маскарад», «Испанцы», «Очарованная душа» Ромена Роллана.

Недавно был вечер самодеятельности. Один из наших курсантов – художник по профессии – рассказывал о своих встречах с Маяковским. Другой – прекрасный гармонист, исполнил несколько вальсов Штрауса. В общем – некоторое разнообразие. Итак, кончаю. Целую крепко. Димка.

Писать больше нечего. Если будет, то напишу.

04.03.1942.

Дорогие мои!

Посылаю вам справку. После долгих мытарств я, наконец, смог получить ее.

У нас тут большие заносы. Поэтому письма идут долго, но зато сразу получаешь целую кучу писем. Письма по-прежнему для меня очень большая радость

Я здесь проучусь, вероятно, до конца мая – начале июня. Но точно сроки окончания не знает и сам начальник училища. Пока я занимаюсь переводами и составлением и корректированием описания мотоцикла М-72. Это встречает некоторое сопротивление со стороны командира роты, но к счастью люди, во мне заинтересованные, обладают большей властью.

Продолжаю быть командиром отделения. За февраль имею все оценки «отлично», за исключением топографии, по которой у меня 4. Дело в моем умении выполнять графические работы.

Как у вас с возвращением в Москву? Надеетесь ли вы, что сохранится квартира? Меня квартирный вопрос очень интересует.

Вот, мои дорогие, все, что могу сообщить нового. Желаю здоровья и счастья. Целую. Димка

12.03.1942

Добрый вечер, дорогие мои!

Вчера 11 марта получил мамино письмо, в котором она пишет: «Сегодня 26 февраля, а здесь и мороз и ветер...». У нас так же еще нет сильных признаков весны, хотя уже 45 градусов мороза тоже нет.

Вчера получил письмо от Алека от 24 февраля. Он пишет, что его фотографию поместили в газете «Красная Башкирия», т.к. он активно участвует в работе стенгазеты и т.д. Пишет, что получает письма от Груни, которой «тоже тяжело живется».

Руки мои в порядке – спасают динамовские варежки и Сашины перчатки. Варежки я обшил тряпкой, так что они не протираются. Дело с досрочной сдачей – не вышло, так что я жду общего выпуска. На практику, вероятно, поеду в Горький. Об этом особо напишу. От Шальниковых давно ничего нет, наверно, заняты очень. Из Ленинграда ответа на мою открытку нет. Очень доволен, что часы ходят. Когда испортятся, напиши.

К сожалению, я здесь вынужден бездельничать. Вынужден заниматься педагогической работой со своим отделением. У меня есть два «трудновоспитуемых», приходится следить за каждым их шагом. Кроме того, во время самоподготовки «преподаю» для своего взвода мотоцикл и автомобиль, и другие предметы. Вообще я сыт, но знаете, когда живешь на порции, то всегда есть желание еще покушать. Кормят нас сытно, в сутки получаем 500 гр. черного, 300 гр. белого хлеба, 45 гр. сахара. Утром на завтрак суп с мясом и клецками и чай. В обед суп иногда мясной, иногда – нет. Через день приблизительно бывает компот с изюмом, на второе или горох, или гречневая каша, или рисовая каша, или лапша. Ужин – каша и чай. Встаем в 6 час, завтракаем – в 7. С 7.25 до 14.55 – занятия, в 16 час. – обед. С 18.25 до 20.05 –самоподготовка, в 20.25 –ужин, в 22.00 –ложимся спать. И так каждый день.

Постараюсь запомнить фамилии благородных людей, которые вам помогли. Мамочка, в каждом письме пиши о своем здоровье. Надеюсь, что отец здоров. Желаю здоровья и счастья. А главное – перебраться обратно в Москву. Целую вас крепко. Димка.

25.03.1942

Добрый день, дорогие мои!

После перерыва, продолжавшегося дней пять, опять пишу. Перерыв по моей вине. Правда, у нас сейчас поверка в училище. Приехала комиссия из Москвы. В связи с этим увеличились строгости, и много времени уходит на всякие формальности. Вчера наш взвод проверяли по строевой подготовке. Два часа топали на месте, вертелись направо и налево и т.д. Иногда по вечерам хожу переводить с английского. Перевожу я на дому у одного подполковника. Я уже писал, что его жена раньше была преподавательницей в Москве НКИД. Я уже с ее помощью выучил английскую песенку. В общем, там я отдыхаю, просто душу отвожу. Правда, из роты меня отпускают с трудом. Но я все же всеми правдами и неправдами вырываюсь туда.

О нашем окончании все ничего не слышно. Ждем выпуска в мае. У нас уже наступила весна. Снег начал таять, небо голубое и греет сильно яркое солнышко. Уже в классах дрожать не приходиться. Сидим спокойно и ногами не стучим. В 6 часов уже светло, темнеет в 7 часов.

До свидания, дорогие мои. Желаю вам всего хорошего, здоровья и возвращения в Москву. Целую крепко. Димка.

11.04.1942

Добрый вечер, дорогие мои!

Редко от вас получаю письма. Очень без писем плохо. Вы, наверно, думаете, что я уже готовый воентехник или лейтенант. Но вы жестоко ошибаетесь. Я все еще курсант, по званию младший сержант, командую отделением. Мое отделение состоит из 11 человек. Но даже такое небольшое количество подчиненных страшно усложняет жизнь. К каждому нужен особый подход, учет его индивидуальных особенностей. В общем, педагогическая работа, которую я никогда не любил.

Сейчас живу в ожидании точных данных о времени выпуска. Нам говорят, что выпускать нас будут, когда мы потребуемся. Предполагаем, что эта надобность придет в мае, приблизительно в его конце.

У нас тут уже весна, снег сильно тает, большие лужи и вода течет в землянки. Сегодня уже яркое солнце, в тени 4 гр. тепла. И настроение уже весеннее. Москва вспоминается с мимозами, подснежниками, фиалками, мокрыми тротуарами, освещенными вечером улицами. И не верится, что сейчас города стоят темные, неосвещенные. И каждый раз, как взглянешь на небо, усыпанное звездами, поневоле хочешь, чтобы не летали по этому небу фашисты, чтобы скорее разделаться с ними и опять жить так, как жили. Ведь все прежнее кажется минувшим раем.

У нас предстоят зачеты в апреле предварительные, как говорят.

Вот и все, мои дорогие. Нечего больше писать. Желаю всего хорошего, главное – здоровья, и еще, чтобы скорее в Москву вам обоим перебраться. Димка.

14.04.1942

Дорогая моя мамочка!

Сегодня я опять поздравляю тебя с днем твоего рождения. Хочу тебе пожелать, вернее изо всех сил желаю, чтобы новый год твоей жизни прошел счастливо, чтобы кончились твои мытарства по чужим краям, чтобы ты скорее вернулась в Москву, а папе вернули квартиру. Если я скоро кончу училище, то смогу помогать вам деньгами. Мне деньги совсем не нужны. Мне лишь хочется, чтобы скорей окончить, а дело, кажется, затягивается. Уже есть программа на май месяц, так что возможно кончу я в июне. Вся эта неопределенность очень раздражает. Кажется, что конца не будет моей учебе. А сейчас нового мы изучаем мало, все повторяем старое. А для меня и новое не составляет нового, все уже слышано и надоело.

Милая моя, мне очень хочется чаще получать письма от вас, а я уже около недели не получаю от вас писем. Я себя утешаю тем, что вы заняты переездом в Москву. Как бы хорошо было! Если папа уедет без тебя, то пусть возьмет с собой как можно больше вещей, а то ведь ты ничего не сможешь с собой везти. Вообще не представляю, как ты одна поедешь. Хорошо бы пароходом. Ведь есть же пароходная линия Уфа-Москва. Хоть и медленно, но без пересадок. Напиши обязательно о перспективах переезда в Москву. Все то, что я написал, это основано на моих предположениях.

У нас тут уже совсем весна. Даже в пасмурный день 5 град. тепла, большие лужи. Сегодня, после большого перерыва опять выдали масло. Утром за завтраком пировал – белый хлеб с маслом и чай с сахаром. Сейчас сижу и жду команды на обед. Письма приходят часов в 7-8, а сейчас 3. Я всегда с большим нетерпением ожидаю, почты и часто разочаровываюсь, узнав, что мне ничего нет. У нас тут плохо с транспортом – машины ходят за почтой через день. Поэтому, вероятно, и мои письма идут нерегулярно.

Знаешь, даже письмо кончать не хочется, как будто, когда пишешь, с вами видишься. Поздравь и поцелуй от моего имени папу, если он еще не уехал. Получили ли вы мои карточки и справку, ведь я давно их отослал.

Дорогая моя мамочка, крепко, крепко тебя обнимаю, желаю тебе здоровья и счастья, целую тебя. Димка.

07.06.1942.

Добрый день, дорогие мои!

Пишу вам из Горького. Приехал сюда 31-го, уеду, вероятно, 15-го. Нахожусь на практике, на ремонтной базе. Ремонтирую машину ГАЗ АА. После большого перерыва жизни в городе, я отвык от вида людей в гражданском. Мне все в первые часы казались похожими друг на друга, как китайцы. И в каждом встречном, мне казалось, я узнавал знакомого или знакомую. Пока за всю неделю лишь раз побывал в кино. Больше, к сожалению, никуда не пускают. Да и тяжело ходить по городу – в Москву родную хочется. А вчера в кино джаз исполнял хорошую песенку про москвичей, так совсем взгрустнулось. Так что я не рвусь особенно в город – лишь себя расстраивать. Заявление о мамином пропуске вышлю лишь после 14-го июня, когда вернусь в Ильино. У нас там жуткое количество комаров.

Получил письмо от Лиды и от Надюшки. (Я только в письмах к вам называю ее Надюшкой, а ей пишу – Надюшенька).

Я тоже хожу в строю с пением, но не запеваю, так как петь приходится, когда надо, а не когда хочешь. А хочется петь совсем не всегда.

Дорогая мамочка, ты не думай, что твои жалобы надоели мне. Ведь когда расскажешь о своих переживаниях, так легче становится. Ты уж пиши мне все, что на душе у тебя. Мне же это знать надо – чем вы живете.

О выпуске определенного ничего не слышно. Предполагаю, что в июле, а может быть и позже. Желаю вам здоровья и удачи в исполнении замыслов. Целую крепко. Димка. Горький.

14.07.1942

Скоро уже год, как мы не виделись. За этот год многое переменилось. Мне кажется, что я чуть повзрослел, но это очень чуть-чуть. В душе я все такой же. И если вернется старая обстановка, малозаметен будет этот год. Лишь появилось острое желание учиться, учиться, как следует. Даже то, что мы здесь изучаем, я и то с усердием стараюсь запомнить, записать. Но иногда руки чешутся что-нибудь начертить, рассчитать, но все больше и больше забываешь пройденное когда-то.

Мне предлагают довольно настойчиво вступить в кандидаты ВКП(б), я пока отказываюсь – говорю, что вот после первого боя обязательно подам заявление, а сейчас еще рано. Не знаю, как дальше быть с этим вопросом.

О нашей встрече разговора быть не может. Я раньше октября отсюда не вырвусь, а после, вероятно, прямо на фронт. Но я не уверен в том, что и в октябре кончу. Есть шансы сидеть здесь еще зиму. В ожидании скорого выпуска время летело быстро, теперь же, когда впереди 3 месяца дни так тянутся.

Погода здесь прекрасная, воздух сухой, кормят хорошо – в общем – курорт. Лишь угнетают малопродуктивные занятия. Я мог бы программу эту одолеть за месяц. У нас тут тоже везде огороды, но почва песчаная, и растет все неважно.

Сейчас иду на обед. После обеда, часа в 4 – концерт силами московских артистов. В одном батальоне завтра начинаются выпускные экзамены, все очень возбуждены, считают дни, кому, сколько осталось учиться. Вероятно, к ноябрю я отсюда уеду, если не будет каких-нибудь изменений. Желаю здоровья и удачи. Целую крепко. Димка.

21.10.1942

Добрый вечер, дорогие мои!

Сегодня проходил парт. комиссию. Мне задали ряд вопросов, на которые я не смог дать точного ответа. Прошу в самый короткий срок дать ответ мне на эти вопросы, так, чтобы я мог ваше письмо с ответами показать комиссии в качестве ответа на эти вопросы.

Где и кем работают ваши родители?

По какой статье был осужден дядя Миша?

Состоял ли папа с ним в идеологической связи – я сказал 58 (если возможно – уточните), и что папа в идеологической связи с ним не состоял.

Дальше – когда и за что был выслан из России папа, и в какой партии он состоял. Вот, если вы дадите на это быстрый и точный ответ, я буду очень вам благодарен за это.

Я, пожалуй, живу сейчас лучше всех из наших близких. Целую крепко. Жду ответа! Димка

30.10. 1942

Добрый вечер, мои родные!

Сдаю госэкзамены. Сдал три, осталось – два. Пока все отлично. Пожалуй, и дальше так будет. В общем, ерунда, а не экзамены. Что после экзаменов – не знаю. Может – резерв, а может, отправят куда-нибудь. Пока неизвестно. Получил письмо от Оли. Они все в Казани. Оба работают. Прасковья Сергеевна больше лежит. Наташа в третий класс ходит. От вас, родные мои, писем нет уже дня три. Жду с нетерпением письма с ответом на мои вопросы. Погода стоит благоприятная для экзаменов, тепло, солнышко светит, совсем мирная обстановка. А утром радио слушаем с затаенным дыханием. Сейчас волнует вопрос, какое обмундирование пришлют, где достать знаки различия, как кормить будут, кем назначат и другие мелочи. Оценки следующие: тактика – 5, огневая – 5, социально-экономический цикл – 5. Осталась топография и курс машин. Праздник будет, вероятно, здесь. В газете прочел, что до января принимаются посылки весом до 5 кг, думаю, что ваша посылка дойдет и застанет меня еще здесь. Димка

09.11.1942

Добрый вечер, мои дорогие!

Пишу письмо из ложи бенуара Горьковского областного драматического театра. После экзаменов нас решили «выпустить в свет». Поэтому сегодня в час ночи мы вышли из нашего лагеря, прошли пешком 8 км до станции «Ильино», сели в поезд и к 7 час. утра попали в Дом Красной Армии. Просидели там, около 1,5 часа, потом нам показали кино сборник №9. В 11 .00 вышли в театр. Сейчас жду начала спектакля «Фронт». Пьесу читал раньше – очень хорошая. Мороз на улице около 20 градусов. Но так как мы уже обмундированы – не мерзнем. Получили следующее: две пары белья летнего, одну пару – зимнего. Одну пару летних портянок. Брюки галифе, шерстяные – диагональ. Гимнастерка – коверкотовая или диагональ. Не разберу. Тёмно-зелёная. Меховые шапки с ушами, мех серый, овечий. Шинель – светло-серая, простые варежки теплые. Ремень, кобура. Одели – хорошо. Завтра получаем деньги, потом ждем назначения. Посылку получил. Уже наодеколонился. Очень кстати она пришла. Ремень – замечательный. В общем – большое спасибо.

Сейчас начнется спектакль. Кончаю, целую, желаю здоровья. Три звонка. Димка

18.11.1942

Дорогие мои!

Я все сижу в ожидании приказа из Москвы. Числюсь курсантом, получаю курсантский паек. (Это к счастью, т.к. резервный несколько хуже). Почти что каждый день мы ходим работать. Строим землянки, таскаем детали и тому подобное. Сегодня у нас день свободный. Сидим в своей теплой землянке. Занятия самые различные. Кто письмо пишет, кто чемоданы делает, кто кубики. Некоторые ухитряются делать пряжки для ремней. Я с утра занялся аналитической геометрией, потом надоело, стал читать беллетристику, потом принялся конструировать, а потом пришло папино письмо. Сейчас уже темнеет, скоро загорится электричество, наступит длинный и скучный вечер. Песни уже надоели. Сколько сидеть так будем – одному богу известно, но есть предположение, что до 1-го декабря вопрос решится. Квадратики и эмблему нужны, но высылать воздержитесь – возможно, что посылка меня не застанет. Обе посылки получил. Очень приятно было получить одеколон. Воротничок тоже очень пригодился. Об отъезде дам телеграмму. Через день напишу еще. Желаю здоровья. Целую крепко. Привет всем. Димка.

20.11.1942

Дорогие мои!

Числа 19-го зачитали приказ о присвоении званий. Я получил звание лейтенанта. Окончил на отлично. Сегодня нацепил знаки различия. С сегодняшнего дня перешел на питание в столовую комсостава. Перемена к худшему. О том, когда и куда направят – ничего неизвестно. Продолжаю заниматься чтением, писанием, черчением, письмом. Вчера смотрел фильм «Гибель Орла». Вчера же разложил все письма, полученные за время пребывания здесь. Насчитал около 20 адресатов. Если бы было место в чемодане – повез бы с собой. Но пока думаю уничтожить все письма, сохранив лишь первые письма от вас, Лиды, Нади. Вся рота удивлялась количеству писем, жалко их сжигать. Старьевщик я порядочный.

Ответа не пишите, надеюсь, что скоро уеду. Целую крепко, желаю здоровья и тепла. Привет всем. Димка.

Гороховецкие лагеря, в которых Дима провел 17 месяцев, ветераны войны вспоминают с ужасом, как о тюрьме или Гулаге. А в Диминых письмах это место учебы описывается, как нечто трудное, но достаточно благополучное. А ведь он был довольно избалованным молодым человеком из центра Москвы, единственным сыном скромных, но по-советски обеспеченных родителей. Или его лагерь был каким-то исключением, или он не хотел расстраивать свою больную мать и не писал всю правду, понимая также, что существует жесткая цензура и каждое письмо перлюстрируется. Возможно, что обстановка в Гороховецких лагерях менялась со временем и в 41-42 годах, когда там обучался Дима, все не было так страшно, а в 43-44 годах – обстановка в лагерях уже стала крайне тяжелой.

Из письма ко мне Николая Свечина, писателя: «Из моего деда Арсения Голова – грузчика в Горьковском порту с августа 41 года в Гороховецких лагерях стали делать лыжника-диверсанта. Его жена приезжала к нему и привозила... еду. Картошку, сухари, тушенку. А еще одежду. Несколько тысяч мобилизованных содержались в лагерях до поздней осени в своей одежде. В летней, в которой были призваны. Их почти не кормили и постоянно гоняли на изнурительные марш-броски. По утрам заставляли умываться в пруду, уже покрывшимся в ноябре коркой льда. Спали несколько часов в день, то и дело были ночные тревоги. Замордованные, запуганные трибуналами, они вполголоса говорили между собой, что это какое-то вредительство... И ждали фронта, как избавления от дикого маразма такой вот подготовки. В начале декабря их привезли в Горький, и дед получил трехчасовое увольнение... Через полтора месяца дед пропал без вести под Москвой...

 Хоть и лагеря, но пахнут они войной. Из моего деда делали пехотного рядового, а из Димы–техника-лейтенанта. Отсюда другой паек, другое отношение. Кое-что есть и общее: врачи-коновалы, умывание из ледяного озера, холод и воровство в землянках. Ну, и кроме того, цензура. Все письма читались. Могли вместо фронта услать на восток, в лагеря. Люди это знали и смягчали правду».

Из воспоминаний ветерана Г.Б.Абрамзона:

«Меня признали годным к строевой службе и отправили в Гороховецкие лагеря для обучения на мл. командира. Условия жизни и учения были страшными. За два месяца из полка выделили роту полностью истощенных, в том числе и меня... С помойки собирали пищевые остатки и ели. Нас буквально валило ветром». 1943 год

Ветеран войны Шах-Гусейнов:

«Гороховецкие лагеря! Как говорили солдаты: «Леса нет – одни сосны, земли нет – один песок, воды нет – одни болота, людей нет – одни солдаты». Гороховецкие лагеря располагались на огромной площади и были битком забиты всевозможными воинскими частями. Здесь танкисты и пехотинцы, артиллеристы и автомобилисты, связисты и саперы, какие-то военные училища...

Занятия в лагерях проводились очень интенсивно и в основном – в поле. С утра до вечера. Жили мы, естественно, в землянках, спали на трехъярусных нарах без матрацев и подушек, просто на голых горбылях. У меня образовались кровяные пролежни, как у тяжелобольного.

Света в землянке не было. Ночью горела коптилка на тумбочке у дневального на выходе, тлеющая от заправленной в нее нефти или мазута. Дневального – из-за копоти – с нар не было видно. Долгими неделями и месяцами каждую ночь мы дышали этой гарью, особенно на верхних «этажах». Утром у всех солдат под носом было черно от этого мазутного чада.

 Сырые портянки с вечера подкладывали под себя (сушилки в землянке не было), обмотки подкладывали под голову вместо подушки... На физическую зарядку выходили в любую погоду в нижнем белье, даже при сильных морозах...

В наших землянках свирепствовали клопы, также не давали покоя блохи, которые ужасно кусались. Провинившихся бойцов старшина заставлял убирать под нарами нижнего яруса, т.к. именно там, в темноте и затхлости плодились эти проклятые насекомые. Этого наказания солдаты боялись больше всего. Случались обморожения». 1943 год.

15.12.1942

Добрый вечер, мои дорогие!

Итак, совершенно точно. Я остаюсь на некоторое весьма продолжительное время (два месяца наверняка) в Челябинске. Буду работать в конструкторском бюро героя соц. труда генерал-майора Котина. У меня уже есть свой стол с доской, с приспособлениями и ящиками, в комнате тепло и светло. И очень хорошие люди окружают меня, внимательные, вежливые. Я отвык от такого общества. В общем, все очень хорошо, как в сказке. Я уж начинаю бояться – а вдруг не справлюсь с работой и, кроме как работать мне и делать нечего. Так что все время я буду проводить на заводе. Здесь есть книги, так что можно подучиться.

Вести с фронта очень поднимают настроение. Хочется думать, что скоро конец.

Мамочка! Именно такие письма и пиши, со всеми подробностями и мелочами. Это приближает вас ко мне, я чувствую, как вы живете и дышите. Сейчас у нас перерыв на завтрак. Я уже позавтракал, сижу в комнате один, никого нет, тихо – давно не бывал в таких условиях. Главное – это тепло. Мне даже не верится, что у вас в квартире тепло. Вы еще не были у Булановых? Я прошу, как только сможете – съездите, узнайте. Они так внимательны ко мне.

Желаю вам здоровья. Крепко целую. Жду писем. Димка

17.12.1942

Добрый вечер, мои родные!

Я вот уже четвертый день живу в Челябинске. О сроке моего здесь пребывания ничего определенного сказать нельзя. Пожалуй, вполне определенно – это то, что раньше, чем через месяц я отсюда не уеду. Пока я ничего не делаю. В дальнейшем буду ходить на завод.

Зарплату я получаю 550 руб. в месяц. Питаюсь в столовой за свой счет, денег хватает. Думаю, что живу лучше вас. В день я выпиваю три стакана какао. А в обед на третье – мороженое или суфле (из свеклы), но очень вкусно, причем обед стоит 60к., а третье – 2р.38к.

Встретил здесь нашего студента. Он инвалид отечественной войны. Живет тут с родителями, женой и сыном, учится в сельскохозяйственном институте. Очень гостеприимная семья.

25.12.1942

Дорогие мои!

Здесь я пробуду до конца января. А может быть и дольше. Пока я занят доработкой своего предложения. На днях подам его. Думаю, что ответ на предложение застанет меня здесь. Остальные пока работают, ходят в кино, театр. Мне на это сейчас не хватает времени. На днях годовщина смерти бабушки (кажется, вчера) и дяди Рувима. Я часто вспоминаю их. Особенно дядю Рувима.

Новый Год, вероятно, встречу у Булановых. Замечательно хорошие люди, у них тесно, но они все же оставляют ночевать, делятся последним. Я всегда вспоминаю, как мама принимала приезжих, и вижу теперь, как это приятно, когда к тебе так относятся. Пишите, как живете, как Новый Год встретили.

Желаю здоровья и тепла. Целую крепко. Димка.

28.12.1942

Добрый вечер, мои родные!

Это письмо вы получите, когда все решится. Пока же поделюсь своей радостью и сомнениями. Если и будет потом разочарование, то небольшое, ибо я вернусь опять к тому, чем должен быть, т.е. к профессии командира-танкиста, возможно, воентехника.

Итак, сначала. Еще в училище мне в голову пришла мысль внести небольшое изменение в конструкцию одной боевой машины. Я начал делать наброски, схемы. Потом решил – сделаю несколько чертежей, когда попаду на завод – покажу конструкторам. Если окажется пригодным, доделаю.

Приехал в Челябинск. Несколько дней ходил на работу вместе со всеми, а потом решил – была, не была... пойду! Пошел. Обратился по телефону к главному конструктору. Тот передал дело одному из своих многочисленных помощников. Этот посмотрел – сказал «надо доработать». Я согласился. Пошел по линии командования. Помощник по тех. части всего нашего объединения инж.-полковник разрешил работать у себя в кабинете. И вот я дней 5 сидел, выходя лишь спать да кушать. Написал мне мой шеф записочку к военпреду на завод, мол, если считаете целесообразным – дайте ход. Пошел. Ждал 4 часа, дождался. Показал – понравился проект. И написал он такую резолюцию – “изготовить опытный образец, привлечь к изготовлению конструктора-техника-лаборанта Поляк” (почему-то решил, что я техник).

После такой резолюции, я, как на крыльях, полетел на 4-й этаж к заместителю главного конструктора (главный в Москве был). Пришел – там совещание. Подождал еще около часа. Затем вошел, разложил свои бумаги, давай рассказывать. Он смотрел, смотрел, потом говорит: «…в общем, такая-то конструкция», я отвечаю: «Почти что так». Ну, говорит: « У нас есть нечто подобное». У меня сердце упало. Позвал он начальника отдела новых конструкций. Вот, говорит: «Займитесь!». Потом посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: « Я же знаю, чего вы хотите – остаться работать у нас». Я отвечаю: «Какой бы инженер отказался у вас работать». Ну, вот. Теперь на днях прилетит главный конструктор, а 2-го числа все определится. Или я останусь, чтобы свою сделать конструкцию или совсем над другими работать. В общем, сейчас жду 2-го, как дня рождения. Может все окажется чепухой. Тогда подам рапорт о зачислении на должность помпотеха роты. Это мне обещали сделать. Вот основное, что меня волнует. Даже ни о чем другом думать не хочется. Понимаете меня, вероятно. Прошу вас пока ничего никому не говорить. А то потом неудобно будет.

До 2-го хочу походить в кино, театр – ведь не был нигде с этим делом-то. А смотреть надо вот это – «Машеньку», «Русские люди», «Даму-невидимку» (это для сравнения, ведь я ее смотрел вместе с мамой), потом оперетту «Партизанка Юля», ну и фильм «Как закалялась сталь». Денег у меня хватает. Оклад 550 руб. в месяц. На питание уходит около 200 руб., ну еще парикмахерская, баня, трамвай. Около 150 руб. остается на развлечения.

Как у вас с деньгами – пишите, если надо, могу высылать рублей по 200. Только не обижайтесь, пожалуйста, что я вам предлагаю, а не просто присылаю. И если надо – пишите. Если ничего из вышенаписанного не выйдет, то все равно раньше конца января я из Челябинска не уеду.

Надеюсь (в самом уголке сердца храню эту надежду увидеть вас в 43 году). Так пусть же будет 43 год годом счастья и удач. Пусть мои папа и мама будут здоровы и увидят своего сына, а он их увидит здоровыми и счастливыми. С Новым Годом! Димка.

Целую крепко, хочу обнять, да далеко. Жду ответа.

07.01.1943

Дорогая мамочка!

Получил твое письмо от 7.12.42. и пишу подробнейший ответ. О моем хозяйстве:

У меня есть следующие вещи: вещевой мешок, котелок (приобрел при отъезде в Ильино), ложка, мыло, мыльница, зубная щетка, порошок, бритвенный прибор, одеколон, два полотенца. Чемодан со всеми вещами, что вы мне высылали. Кашне и портянки мне не нужны – перед отъездом на фронт здесь выдают валенки, шерстяные носки, суконные портянки, ватные тужурки и брюки, полушубок, меховые рукавицы. Таким образом, теплыми вещами я буду обеспечен. Тетради у меня есть.

Дорогая мамочка! О справке не может быть и речи, даже удостоверения личности до сих пор нам не выдали. Насчет денежного аттестата я спрошу. Военного адреса у меня сейчас нет, поэтому ничего мне послать нельзя.

Живу я в 400 м от главного почтамта, часто там бываю. Сегодня же спрошу о письме до востребования. Когда буду отсюда уезжать, то новый адрес мне не будет известен, так что возможно произойдет опять перерыв в письмах.

Экипажа у меня еще нет, когда будет, то напишу адрес кого-нибудь из экипажа, и уж, конечно, медчасти. Плохого пока ничего не случилось, так что писать про это нечего. Когда случится – напишу. Муж Елены Федоровны сегодня же меня сфотографирует, и на днях я вышлю фотографию. Может быть, я буду не причесан и не брит, но зато быстро получите фото, а главное – самое точное мое изображение.

Милая моя мамочка!

Я стараюсь этой семье сделать как можно больше хорошего – они очень хорошие люди. И уж конечно у меня хватит совести не садиться им на шею. Я им подарил полкуска детского мыла, что вы мне послали осенью 41 года. Когда на ужин был чай с конфетами, то носил конфеты и т.д. по мелочам.

Сейчас я нахожусь в резерве, живу в общежитии – тепло, светло, питаюсь в столовой три раза в день, получаю 800 гр. хлеба. Питание следующее – утром суп-лапша с картошкой и чай с конфетой, 300 гр. хлеба (хлеб распределяю сам). Это в 8 часов. В 3 часа обед – щи или грибной суп с картошкой, на второе картофельная котлета или мясная 50 гр. с картошкой и 300 гр. хлеба. Ужин – чай с конфетой и 200 гр. хлеба.

Через день приблизительно наши ходят работать на завод. Тогда обедают там в 3 часа, а потом, вернувшись с работы, обедают у себя в столовой и ужинают сразу. Я, в связи с тем, что работаю над своей конструкцией, на заводе работал лишь несколько раз, а так торчу в конструкторском бюро. Я вам написал подробное письмо о своих делах. Так как сейчас на заводе большая нагрузка, то мое предложение пока отложили до 11 числа. Вероятнее всего все радушные обещания не выполнят, поеду на фронт помощником командира роты по технической части.

Бываю часто у Булановых, много сплю, много времени провожу в столовой – она перегружена. Был один раз на концерте в оперетте. Очень понравилось. Новый Год я встретил с Женей Булановым и его женой Симой в институте у Жени. Гвоздем программы был ужин – свиная отбивная!!! с картошкой, капустой, пирожок с мясом, хлеб с сыром. Вот какой шикарный ужин и даже по 50 гр. водки на душу. А потом танцы были. Больше же всего понравилось мне – это студенческое общество.

Если когда-нибудь доведется встретиться с Булановыми – вспомни – очень много ласки и тепла я от них видел.

Вот, мои дорогие, и все. Ответил, как будто на все вопросы, что вы мне прислали. Желаю вам здоровья и успехов. Целую крепко моих родных. Димка.

12.01.1943

Добрый вечер, дорогие мои!

Поздравляю вас с победами. Сегодня сообщили о взятии Пятигорска, Железноводска, Минвод и т.д. Замечательно!

Открытка дойдет, вероятно, числу к 20-му. А там близко мое 23-летие. И не верится, что столько лет. Все еще десятиклассником себя чувствую.

О моих делах. Вчера был у главного конструктора танкового пр-ва генерал-майора танковых войск Котина. Он написал отношение: «прошу откомандировать л-та Поляк Д.Ю. для работы в конструкторском бюро на срок до окончания работы над его конструкцией». (Написано на бланке замнаркома танк. промышленности). Думаю, что теперь дело решенное. Как долго буду работать, еще сам не знаю. Сегодня вечером будет окончательный ответ моего начальства. Теперь придется здорово работать. Да все равно больше делать нечего. Буду целыми днями на заводе торчать. Товарищи мои постепенно разъезжаются. Хорошо, что Женя Буланов здесь, а то совсем тоскливо было бы.

Живу я хорошо – свет, тепло. А больше и не надо ничего. Ел. Фёдоровна Буланова просит зайти в домоуправл. к ним и узнать, получают ли квартплату, что они переводят. Она мне дала ватную куртку. Я ношу ее и вспоминаю дядю Мишу. Мих. Алексеевич сфотографировал меня, правда, не в парадной форме, т.к. у меня ее нет, но, все же думаю, что вы меня узнаете. На днях вышлю фотографию. Димка

20.01.1943.

Добрый вечер, мои дорогие!

Сейчас определилось вполне точно на ближайшие 20 дней, что я буду работать в конструкторском бюро. Мне тут дают столовую, карточки, т.е. все, что необходимо. Теперь дело за мной, сумею ли я доказать, что я нужен. Задача довольно трудная, тем более что я забыл почти все. Народ работает очень хороший, внимательный, В общем, ленинградцы с путиловца. Если бы знали, как поднялось настроение у них, когда сообщили о прорыве блокады. Вообще сейчас публика повеселела. Да если я даже и проработаю тут только 20 дней, т.е. до 10 февраля, то уеду из Челябинска не раньше 15 марта.

Писать мне, пожалуй, больше нечего, ближайшие 20 дней нового чего-нибудь будет мало. Вот поэтому предупреждаю, чтобы вы не волновались, если долго не будет писем.

У Булановых было большое несчастье – замерзло отопление. Дней десять они жили кто – где. Теперь вот поставили печку. Я уже просил вас сходить к ним на квартиру. Думаю, что скоро узнаю о судьбе их комнаты и смогу сообщить. Целую крепко. Димка.

01.02.1943

Родные мои!

Бесконечно виноват перед вами – ведь я уже около недели ничего не писал. Очень много работы, поэтому писать совершенно нет времени. Живу я так. Питаюсь на заводе 3 раза в сутки. Сплю тут же, в бюро. В общем, не вылезаю никуда, разве за письмами к Булановым съездить. Работа замечательная. Нет лишь уверенности, что я тут продержусь. 8 февраля кончается моя командировка. В бюро меня с удовольствием оставили бы, но вопрос стоит за моим командованием, которые очень скупы в этом отношении. Но я все же надеюсь, что сумею продлить командировку.

В бюро тепло, светло. А на старом месте, где я жил раньше, очень неуютно. И люди тут совсем другие, не то, что мои собратья по оружию. Что же еще написать вам. Пожалуй, больше нечего. Желаю вам, мои родные, всего наилучшего. Прошу вас не волноваться за меня, если буду редко писать. Целую крепко. Привет всем. Димка

06.02.1943

Добрый вечер, мои родные!

Сегодня 6-е февраля, на заводе выходной, я сижу один в комнате, кругом чертежные столы, чертежи. Хорошо! Главное – это хорошо, что я один. А то я давно не был один. Пока продолжаю работать в бюро. Очень интересно, но надолго ли это? Сам не знаю.

Вчера получил деньги за январь – 480 руб. Обменял грязное белье на чистое, получил по карточкам масла 200 гр. и 100 гр. сахара (это кроме того, что я получаю в столовой). Отнес это Булановым – у них маленький ребенок – пускай поправляется, а меня и так хорошо кормят. Если в ближайшие дни меня не затребует к себе мой полк, то проживу так еще около месяца. Прямо не жизнь, а мечта. Лишь спать мало приходится, а вы знаете, что я любитель поспать. Димка.

14.02.1943

Дорогие мои!

Опять я долго не писал. У меня очень неопределенное положение. Со дня на день должно решиться – останусь ли еще работать в конструкторском бюро или же нет. Вот поэтому я все откладывал написание письма. Но сегодня решил написать. Вроде как обещают оставить еще. Вернее они-то оставляют, да не отпускают меня из моей части. Надеюсь, что все устроится к лучшему. Пока много работаю. Доволен.

Желаю вам здоровья. Целую крепко. Пишите. За меня не волнуйтесь. Димка

19.02.1943

Дорогие мои!

Я круглые сутки в бюро. Но напрасно вы возлагаете такие надежды на мои «успехи». Ничего особенного. Думаю, что к маю буду на фронте. Хочется поехать пом. по техн. части командира роты. Буду добиваться. А пока с увлечением занимаюсь любимым делом. Сейчас работаю над 2-м своим предложением. Оно гораздо более реально и полезно, чем первое. Очень волнует вопрос – дадут ли закончить. Из бюро меня не гонят, даже наоборот, но чтобы остаться, надо быть отпущенным из резерва, где я состою. А это и есть самое трудное. Генерал-майор написал запрос о продлении командировки, но насколько продлят – не знаю.

Единственное, чего мне не хватает – это сна. Сплю по 6 –редко по 7 часов. В городе почти не бываю. Желаю вам всего лучшего. Главное – здоровья. Целую. Димка.

07.03.1943

Дорогая мамочка!

Почему ты считаешь, что если я пишу, что живу хорошо, то это не действительно так. Я если бы я писал, что живу плохо – ты поверила бы? Ведь так?

Я напишу тебе, что я кушаю в течение дня. В 8.00 встаю и завтракаю – гр. 200 хлеба и гр. 30-40 колбасы. В час обед: суп с галушками или лапшой или с крупой, заправленный чайной ложкой сливочного масла, на второе – 50 гр. колбасы с картошкой. В 6 часов опять такой же суп, а на второе мясо или колбаса гр. 30. В 12 часов ночи опять то же – суп густой и колбаса с картошкой или рагу. Хлеба я получаю 800 грамм. Думаю, что теперь тебе станет ясно, почему я пишу, что живу хорошо. На базаре молоко так же, что и в Москве. Другое все стоит столько, что если я буду поступать согласно твоему совету, то мне не хватит денег и на неделю жизни. Пока же мне достаточно того, что я имею.

Желаю вам, мои дорогие, быть здоровыми и сытыми. Целую крепко. Димка.

 

«В годы войны продукты отпускались только по карточкам. В одном из писем Дима написал, что он получает 800 грамм хлеба. Это по военным нормам очень много. Обычно такими карточками поощряли хороших работников. Карточки времен Великой Отечественной войны не сохранились. Работники ЧТЗ смогли найти только карточки 1947 года, но они абсолютно идентичны военным карточкам».

Т.П.Пушкарева, хранитель фонда ЧТЗ.

18.03.1943

Добрый вечер, мои родные!

Начинаю письмо, и писать не о чем. Продолжаю работать и жить по-старому. Никаких заметных изменений.

В Челябинске – весна. Грязь ужасная. Но мне мало приходится ходить. 20 марта – день рождения маленького Буланова – сына моего товарища. Ему – год. Несмотря на тяжелые условия его замечательно растят. Толстый, упитанный малыш. Я в большом затруднении – что приобрести для подарка. Игрушек на базаре и в магазинах нет, а из съедобного – не знаю, что. Все так дорого.

Получил письма от Алека и Нелли – замечательно хорошие письма. Нелли пишет чисто и аккуратно. Алек – сумбурно, без знаков препинания и без грамматических ошибок. У Нелли есть знаки препинания и грамматические ошибки. Оба мечтают о Москве. Нелька даже подчеркивает это слово. Вам желаю всего лучшего. Целую. Димка

28.03.1943

Дорогие мои!

Опять я долго не писал. Виноват. Но, пожалуй, и «но» не причем. Просто закрутился.

Как у вас прошел март? Очень трудно было с питанием? Как предстоит дело с апрелем? Лида очень о вас заботится. Об этом даже Грант пишет. Я прямо не знаю – как ее отблагодарить. Причины вызывающие это внимание мне ясны. Она замечательный человек, она очень ко мне привязана. Я ее люблю, как товарища. Но не могу платить теми же чувствами, которые она питает ко мне. (Прошу вас не показывать ей эту открытку). Я ей об этом говорил еще в 41 году. Ей это причинило много горя. Но потом она или привыкла к этой мысли или забыла. А может быть (вероятно, это так), она помнит, но, несмотря на это, сила чувства преобладает. Я ее не видел уже 20 месяцев с лишним (последний раз мы виделись 17 июля). Может быть, когда я ее увижу снова (если мне вообще придется ее увидеть), мое чувство изменится. По-моему, это возможно. Откровенно говоря, она мне не нравилась потому, что она слишком примитивна, мало развита. Но, может быть, я слишком высоко ценю себя. Но я чувствую так. Мне хочется, чтобы человек, которого я полюбил, обладал глубоким духовным миром. У Лиды этот мир очень примитивен. Еще раз прошу вас ничего не говорить ей об этой открытке.

Желаю вам всего лучшего. Целую крепко. Привет всем. Димка.

08.04.1943

Добрый вечер, мои родные!

Получил мамино письмо от 27 марта. Теперь письма очень быстро идут. Оно пришло 1-го. Очень хорошо, что мама пишет все мелочи. Складывается какое-то впечатление о жизни в Москве, а то я совсем скоро забуду, что такое Москва и вообще, зачем нужен дом. Теперь мне иногда непонятно, зачем люди спешат после работы домой – что дома делать?

Я недавно закончил одну работу по новой машине – смотрел генерал-майор – мой начальник Ж.Я.Котин. Он сказал «хорошо». А насчет того, что я счастье приношу – может быть и так. Мой непосредственный руководитель – Николай Федорович Шашмурин, нач. бюро – герой соц. труда Ж.Я.Котин, и еще около 8 человек из бюро – лауреаты, и с 5-ю из них я знаком лично.

Мамочка! Ты пиши все мелочи, а то если от тебя писем нет, то я чаще к Булановым езжу – чуть не каждый день – а это много времени берет. Ты не жди крупных событий, а пиши про всякую мелочь. На этом кончаю. Желаю вам, мои родные, здоровья. Целую крепко. Димка

12.04.1943

Добрый вечер, мои родные!

Вот и май уже на носу, а я все в Челябинске. Думаю, что в течение мая все выяснится – где я буду. Вероятнее всего поеду на фронт. Очень хочется попасть туда в качестве техника, но не знаю – удастся ли. Работа моя подходит к концу. Все-таки приятно, когда что-то сделаешь. Я уже так привык к бюро, что не представляю, как я опять буду в армии. Ведь я уже с 19-го января не живу в общежитии, не слышу команды и всего подобного. Но ничего. Хорошо, что лето наступает. Будет легче. Зимние морозы мне очень не нравятся теперь. Я часто вспоминаю папу, как он не любит зимы. Так же, как он, и я стал не любить зиму. Сейчас в Челябинске совсем тепло. Мы открыли окно в своей комнате. А весна это такое время, когда, как нарочно все старое всплывает в памяти и так хочется вернуть хотя бы кусочек утраченного. Я все время думаю о весенней Москве. Так хочется попасть туда. Но нет никакой надежды. Думаю, в этом году не придется повидать никого.

Пишите, родные мои. Крепко вас целую. Желаю здоровья. Привет всем. Димка

17.05.1943

Милая мамочка!

Вот уже 4 дня, как я кончил работу. Теперь я опять в резерве, но уже не как командир танка, а как пом. ком. роты по техн. части (П.К.Т.Ч.).

О продолжительности моего пребывания в Челябинске ничего не знаю. Думаю, что не меньше, чем полтора-два месяца. Пока работаю на заводе на обкатке машин – новая машина должна пройти около 80 км прежде, чем ее сдают в армию, вот я и накатываю эти км. Часто бываю в оперетте – мать Жени – комендант театра. Вчера смотрел ленинградский балет (из Мариинки).

Мамочка, очень меня тронуло твое письмо от 2-го мая. Оно такое теплое, родное, нежное. Целую вас крепко. Димка.

02.06.1943

Родные мои!

Наконец я попал на путь «праведный». Сейчас я зачислен в состав так называемой «маршевой» роты в качестве помощника ком-ра роты по технической части. Я очень доволен. Я мог бы еще сидеть в резерве, но это меня совсем не привлекало. Поэтому сейчас я почти доволен жизнью. Приблизительно через месяц рассчитываю выехать из Челябинска с машинами на пункт формирования. Конечно, перед отъездом дам телеграмму.

Сегодня мы получаем личный состав, т.е. экипажи танков, а завтра – послезавтра приступим к занятиям – подготовке. С тех пор, как я не работаю в бюро, я успел поработать на заводе на обкатке новых танков. Таким образом, я получил навык в вождении и ближе познакомился с эксплуатацией и отбором машин.

Питаюсь я теперь лучше, чем в бюро – три раза в день. Утром каша или суп и 200 гр. хлеба с чаем или кофе или суфле, в обед – 250 гр. хлеба и два блюда. Ужин – каша или суп и 200 гр. хлеба с чаем, кофе или суфле. Недавно был в кино, смотрел «Актрису». Да, мама теперь каждый месяц должна получать по аттестату 50 р. Если она еще не получила извещения, то пусть сходит в райвоенкомат, деньги ей будут выплачивать там. Аттестат должна была прислать полевая почта №36352.

Еще раз пишу и подчеркиваю, что я очень рад, что еду на фронт, т.к. я себя как-то неловко чувствовал до сих пор. Кроме того, мне очень в Челябинске надоело, а предстоящий отъезд предвещает много нового и интересного, хотя и нелегкого. Во мне, вероятно, сохранилось что-то от маминой страсти к путешествиям. Пишите пока на главный почтамт до востребования. После отъезда из Челябинска связь на некоторое время прекратится, т.к. у меня не будет адреса.

Я очень давно никому не писал. Мне уже стыдно извиняться. Но факт остается фактом. Потерял я вкус к письмам. Но, ничего, будет новое и интересное – напишу. А пока желаю всем лучшего. Целую крепко, желаю здоровья и успехов в огородных делах. Целую крепко. Димка.

09.06.1943

Здравствуйте, мои родные!

Сейчас я нахожусь в маршевой роте. Отзанимался уже 4 дня из 15-дневной программы. Предполагаю уехать из Челябинска в конце июня – начале июля. Но. Меня тянут на работу в штаб. Работа не интересная – обмеривать кубатуру помещений полка и высчитывать – сколько топлива необходимо на зиму. Если я соглашусь на это – сидеть мне тут еще месяца 3-4, а это мне совсем не улыбается. Поэтому сегодня иду в штаб полка и буду всячески отбрыкиваться. О результатах сообщу сегодня второй открыткой.

Пока работа пом. по тех. части очень нравится. Правда, большая ответственность, но без этого ведь нельзя.

Писем теперь получаю мало, так как сам пишу лишь вам, да Лиде и Наде.

Булановы в Челябинске и никуда не едут, посадили картошку. Женя переехал в отдельную комнату вместе со своей семьей. У него очень хорошо. Я еще хожу без погонов – их не хватает. Нос у меня по-прежнему красный, а, вообще, я мало изменился.

Вам всем желаю здоровья и удачи. Целую крепко. Привет всем. Димка.

03.07.1943

Начинаю с посылки. Получил ее, использовал половину одеколона, но не знаю, как вы не получили до сих пор извещения от меня. Я на днях уезжаю из Челябинска. Получил машинное хозяйство большое, даже пять радиостанций есть, так что можно слушать Москву и Лондон, и другие города. Письма в посылке прочел и разорвал. Какао выпил – тогда же утром устроил себе настоящий пир – какао сладкое с молоком, хлеб жареный на шпике.

10-го узнал, что в Челябинск к Булановым заезжал Паня. Но меня у них тогда не было, и вызвать меня при всем желании не могли. Очень досадно. Но я думаю все же, что мы все скоро увидимся, во всяком случае, до весны 44 обязательно.

Я потолстел – нас хорошо кормят – творог, сметана, молоко, шпик. Я, по-моему, никогда не был таким толстым. До 10-го числа обязательно отсюда уеду.

Пока доволен своей судьбой. Впереди много интересного. Это мне нравится. Я не люблю однообразия в жизни. Может быть, если бы у меня была сердечная привязанность в Челябинске, то я бы и не стремился уехать. А я за полгода не завел ни одного знакомства. Меня на это совершенно не тянет. Булановы меня ругают – «куда тебя несет – сидел бы в Челябинске». Я очень рад, что вы будете все вместе – это очень большое счастье.

И, если я приеду в Москву, то увижу всех сразу. До свидания, мои дорогие. Целую крепко. Желаю счастья и здоровья. Мечтаю о встрече. Папу поздравляю с рождением. Димка.

Удивительным кажется, что молодого лейтенанта взяли в конструкторское бюро Челябинского (во время войны – Танкового) завода, где работали высококвалифицированные инженеры, всего лишь поглядев на его чертежи. Завод возглавлял в то время Исаак Зальцман, которого называли «Королем танков». Он был и директором эвакуированного в Челябинск Кировского завода и наркомом танковой промышленности. Главным конструктором был Ж.Я.Котин. В Музее Челябинского тракторного завода есть экспозиция, посвященная работе завода по время войны. К сожалению, уже умерли все ветераны, те, кто мог бы помнить об эпизоде работы Димы в конструкторском бюро.

Из письма ко мне хранительницы фондов Музея ЧТЗ Татьяны Прокопьевны Пушкаревой: «У нас есть инженер – ветеран, «историк» конструкторского бюро. Из названных в письмах фамилий ясно, в каком направлении было предложение Димы. Над созданием танков трудилось все конструкторское бюро, но оно «разбивалось» на несколько групп, каждая из которых вела работу над конкретным узлом машины. Непосредственный руководитель Димы (той группы, в которую он вошел) – Николай Федорович Шашмурин. Очень обаятельный, интеллигентный человек. Его отличал особый творческий подход к поставленным задачам. Конструкторские решения его разработок всегда сопровождались оригинальностью, смелостью идей. Он руководил разработкой и модернизацией коробки передач боевых машин. Было много вновь сконструированных деталей – узлов и даже новое в технологии основного производства на танкостроительных заводах страны. За свой труд был удостоен Государственной (Сталинской) премии. Одним словом – это был неординарно мыслящий человек. И если Диму включили в группу Шашмурина, значит, его предложение было в этом направлении и достаточно оригинальным. Молодой человек, несомненно, имел «искру Божью», ему было немало дано. Но – война…».

В конструкторском бюро Челябинского завода Дима провел 7 счастливых месяцев своей короткой жизни. Как он пишет в одном из писем: «Занимаюсь делом, о котором мечтал всю жизнь».

20.07.1943

Итак, мои родные. Я пишу с нового своего места. Мое положение еще окончательно не определилось. Уж так мне в этом не везет. Никак не попаду в определенное место на определенную работу. Пока мне все очень интересно. Стоит беспрерывный гул от самолетов и артиллерии. Иногда басят Катюши.

Живу на открытом воздухе. Сплю под и на шинели. Чувствую себя хорошо. Вам желаю здоровья и удачи. Целую крепко. Димка.

ППС 18868- Б. Поляк.

28.07.1943

Добрый вечер, мои родные!

(вымарано цензурой две строчки)

Целыми днями лежим и спим, сколько угодно. Кормят хорошо, получаю масло, сахар. Сколько такая жизнь продолжаться будет – не знаю, но она быстро надоела. Скучаю сидеть без дела, когда близко идет горячая жизнь. Вчера происходило награждение орденами. Я впервые присутствовал на таком торжестве. Вечером лёг – небо звездное, без луны, и где-то в нем шумят наши У-2. Они каждую ночь регулярно посещают немцев.

Здесь почему-то особенно остро хочется побывать в Москве. Впервые за два года я, как следует, почувствовал, что здорово соскучился по вас, мои родные. Все время прикидываю, когда же я смогу вас увидеть, и выходит, что ничего определенного сказать в этом отношении нельзя. Вот, пожалуй, и все. Целую вас всех крепко. Желаю удачи. Целую. Димка.

20.08.1943

Милая мамочка!

Китти упрекает меня в том, что я пишу неласковые письма. Мне хочется написать большое нежное письмо. Ведь два с половиной года, как я вас не видал. Хочется увидеть, приласкаться, прижаться поближе к маме, почувствовать себя маленьким. Я очень люблю, когда ты садилась ко мне на кровать и гладила меня. Хочется маминого тепла и любви. В письме твоем чувствуется, что тебе тяжело, раз ты говоришь о дяде Рувиме. Я могу лишь просить тебя, если можешь – держись, мы встретимся. Но встреча далека, а пока нас сближает лишь бумага, которой у меня мало, и на которую трудно перенести все те нежные слова и движения, которыми можно сказать друг другу при встрече. Я здоров. Живу хорошо. Не думай, что это для мамы. Это действительно так. Вам эти условия жизни могут показаться тяжелыми, но я уже привык за два года такой жизни, и мне очень легко пока. Сейчас я ем очень много орехов. Мы опять переехали и расположились в орешнике. Сначала я не умел их собирать, но потом научился и набиваю ими полные карманы. Постараюсь писать чаще. За меня не волнуйся, пока я от фронта далеко. Спи спокойно. Целую тебя крепко. Поцелуй папу. Димка.

23.08.1943

Добрый вечер, мои родные!

Мне положительно «везет». Опять я в резерве. Только это резерв не тот, что был в Челябинске. Сейчас мы живем в лесу, на опушке, на краю оврага. Спим на соломе, очень много блох. Опишу вчерашний день. Встали в половине седьмого. Умылись, позавтракали. Пошли на «занятия». Дело в том, что заниматься никому не хочется. Ну, вот и «занимаемся» сбором орехов. До часу дня я съел около килограмма орехов, около двух вернулся «домой». Обед. На первое суп с галушками из белой муки с картошкой, на второе – рисовая каша с американской колбасой. С трудом съедаю все, что дают. Обед около четырех, а после обеда берем шинели и идем спать. Около 6 часов опять возвращаемся домой. Здесь, кто во что горазд – играют в городки, кто на гармошке пиликает, кто рассказывает случаи из своей жизни, кто продолжает спать. Я лежу и наблюдаю. Около восьми начинается раздача хлеба, сахара и табаку на завтра, затем чай и свободное время. В 9 часов – перекличка. После переклички часть публики нелегально идет в деревню. На гулянку, возвращаются к утру. И так каждый день. Сегодня был банно-прачечный день. Пошли на речку, туда же прикатили железную бочку. Под бочкой разложили костер. Прокипятили белье. Занимались стиркой. У меня была «большая» стирка. Тут я вспомнил маму. Выстирал я две пары белья, полотенце, трусики, носовой платок, портянки. Повесил сушиться, а сам лег спать. Потом помылся. Пошел обедать. После обеда получил дополнительный паек – его дают лишь офицерам – шпик (или масло сливочное), консервы, печенье. И лег на поле писать письмо. Солнце садится, не жарко, где-то шумят автомобили. Места здесь исключительно красивые. Большие овраги, заросшие лесом, поля, перелески дубовые, березовые, ореховый кустарник. Вспоминается Тургенев, Гоголь. Среди такой природы не хочется думать о войне. Поневоле в голову лезут воспоминания о выходных днях за городом. Хочется после войны приехать сюда собирать орехи. Приехать не одному, а с близкими. Расположиться на густой зеленой траве, лечь на спину и ни о чем не думать, а потом вкусно покушать на белой скатерти и... с самоваром. Вот мечты – а?

Сколько я пробуду в этом резерве – не знаю. Пожалуй, вы мне на этот адрес и не пишите. К моему величайшему сожалению, мне пророчили весьма долгое пребывание в этом заведении, так как техники редко выбывают из строя. Но я пока специальности менять не думаю.

Очень хочется в Москву, повидать вас. Я расспрашиваю о Москве тех, кто там был недавно. Да, денег за август я не получил – не могу ничего выслать. Здесь деньги совершенно не нужны, у меня вот уже полтора месяца лежат неприкосновенно 300 руб. Но я их держу на всякий случай.

Целую крепко, желаю здоровья. Димка.

04.09.1943

Дорогие мои!

Я продолжаю находиться в резерве. Мы часто переезжаем с места на место. Вчера опять переехали. Переезжаем в день километров на 20, один раз на 50 км махнули. Так как у нас всего один автомобиль, то мы ездим с попутными машинами. Этот способ передвижения сейчас широко применяется на фронте. Останавливаемся в лесу и ставим палатку из танкового брезента, потом кладем соломы, веток и жилище готово. Сейчас тепло, так что сейчас жизнь неплохая. Публике такая жизнь уже надоела и при переездах народ стремится задержаться в деревнях. Ну, с начальством из-за этого, конечно, недоразумения. Я однажды с двумя приятелями тоже решил «отдохнуть». Зашли за деревню, накопали картошки, развели костер, поели. Сало у нас было, не хватало лишь соли. Но это не помешало нашему пиру. После сытного завтрака ехать не захотелось, решили поспать, тем более что было жарко, часов в 5 опять сварили картошки, и около восьми тронулись, проехали около 20 км. Заночевали в поле, среди кустарника, а утром добрались до своих. Места, где мы останавливаемся очень красивые – большие овраги, дубовый лес, орешник. Когда светит солнце, голубое небо, то прямо, как в венском лесу, что показан в «Большом вальсе». Ляжешь где-нибудь под дубом на спину и смотришь на небо. Одолевают воспоминания, так хочется вас повидать. Сегодня вы оба мне приснились – это очень редкий случай. Мне обычно сны не сняться. Надежды на посещение Москвы нет. В газетах иногда бывают фотографии Москвы – так никак от них не оторваться. А потом, как вытащу ваши карточки, разложу перед собой и смотрю. Только вы, вероятно, не похожи на тех папу и маму, что были в 36 году.

Газеты каждый день приносят вести о победах, все в приподнятом настроении. Наше превосходство в воздухе мы реально ощущаем. Целый день гудят моторы наших самолетов. В небе, как у нас на Самотеке – беспрерывный поток «Ил» ов, «Бостон» ов, «П-2» в сопровождении наших истребителей. А с наступлением темноты в воздухе не смолкает шум моторов «королей воздуха» – кукурузников У-2. А чуть свет – снова появляются «взрослые» самолеты, и так целый день. Батальон, в котором я служил около месяца – неизвестно где, так что ваших писем я не получаю. Но это не беда – за вас я спокоен. Лишь бы вы обо мне не беспокоились – а причин на это, как видите, совсем нет. Если от меня нет долго писем, то значит часто переезжаем.

Целую крепко и обнимаю. Димка

18.09.1943

Дорогие мои!

Я все в резерве, только теперь в армейском. И отчего мне так на резервы везет – не знаю. Живу в крестьянской избе у хозяйки вдвоем с товарищем. Помогаем по хозяйству – погреб почти отремонтировали. Теперь товарищ – основной работник – уезжает. Придется одному доканчивать. Понемногу привыкаю к деревенской жизни, недавно впервые в жизни спал на русской печке, а вчера впервые пил самогон. Брр – невкусно! Вечерами в дождь скучно – думаю, как это люди все время так жили. Кормят нас два раза в день, да хозяйка угощает каждый вечер, а утром молоком, и утром перед нашим завтраком еще и завтрак у хозяйки. Так что в этом отношении жизнь ничего. Лишь очень скучно. Приехала ли Лида? Я ей очень давно не писал. Теперь даже неудобно начинать. Если она к вам зайдет – передайте от меня привет. Последнее мамино письмо я получил числа 25 августа. С тех пор писем ваших не получал и получить не могу. На этот адрес тоже не пишите – он не постоянный. Не беспокойтесь, я наверно, в рубашке родился. Целую крепко. Димка.

30.09.1943

Добрый вечер, мои родные!

Деревня – большая, расположена в овраге. Место очень живописное. Овраг или как здесь говорят - лог, очень широкий и на его склонах раскинулись домики. Избы здесь обмазаны глиной и снаружи, и внутри. Но глина обмазана известью. Очень чистенько все выглядит. Овраг извилистый. Посередине густой кустарник – лозняк, он выше человеческого роста. На склонах, где нет домов, растет орешник. Если подняться наверх, то видны ветряные мельницы, их здесь очень много, почти у каждой деревни. Если пройти всю деревню с начала до конца, то надо затратить около часа. В одной деревне несколько колхозов. Живут, по-моему, богато, хотя и жалуются. Почти в каждом доме гуси, есть и свиньи, коров – немного, немцы порядком поугнали. В деревне (вымарано цензурой) немцев не было, лишь за коровами приезжали. При каждом доме усадьба – картофель, капуста, свекла, огурцы, помидоры, у некоторых даже сейчас зеленый лук растет, тыква (здесь называют гарбуз), а помидоры – баклажанами.

Я живу у хозяйки один. Семейство из двух человек – мать лет 43 и сын 15 лет – колхозники. Заработали уже около 200 трудодней. Это значит, что получат около 30 пудов хлеба, да еще всякой всячины. Отец их на фронте – около двух месяцев от него уже нет писем. Мать с сыном живут довольно дружно. Хата – большая, слева от входа большая печь (я недавно впервые спал на печи!), затем идет голландка – только для отопления, крыша крыта соломой. Скоро будет праздник – Сергиев день, так сейчас идет уборка, мажут и белят хаты, мажут полы – они тут глиняные. Питаюсь я и у себя – два раза в день и у хозяйки – 3 раза в день, поэтому здорово растолстел. Встаю около половины восьмого, умываюсь и завтракаю с хозяйкой – картошка с огурцами солеными. Затем иду завтракать к себе – там, на завтрак обычно рисовый или чечевичный суп с картошкой и колбасными или сосисочными консервами. Затем должны быть занятия, но до сих пор их не было. Около часа обедаю с хозяйкой – суп картофельный, заправленный маслом, а на второе – картошка, мятая с яйцами. В три часа – наш обед: суп картофельный с консервами или чечевичный, на второе – картошка или каша с консервами, и часов в восемь ужин у хозяйки – картошка с солеными огурцами. Хлеба сейчас выдают по 700 грамм, а будут давать по 800 грамм. Пироги пекут тут с фасолью, очень вкусные. Из свеклы и лесных груш и яблок делают кисель – тоже недурной, лишь чуть попахивает свеклой. Недавно получил масло сливочное – дополнительный паек – хозяйка блинов напекла. Блины – толстые, вроде оладьев, но во всю сковородку.

Вот, как я питаюсь, потолстел очень. Думаю, что не узнаете, когда приеду. Ребер – не видно, щеки – не ущипнуть. Чувствую себя бодро, хорошо. Сейчас много свободного времени, но делать нечего – книжки достать трудно, даже газеты редко получаем, лишь сводки бывают регулярно. Вечерами пытаюсь веселиться со всеми вместе, да никак не получается – очень народ не по мне – поговорить не с кем, да и веселье для меня не веселье, – а подделываться под них, это я могу, мне не хочется. Жду с нетерпением какого-нибудь назначения, на ближайший месяц обещают нас не беспокоить, т.е. проживем его тут. Сейчас еще тепло, но дуют сильные ветры, дождей пока нет. Письма сейчас пишу только вам, больше никому неохота, с бумагой плохо, если будете посылать письмо, то пришлите открыточку или бумаги.

Бритва ваша очень пригодилась – без нее зарос бы.

Я часто расспрашиваю ребят, которые недавно из Москвы – как там военным живется? – вроде не очень хорошо – приветствия да внешний вид требуются, а я, если сейчас попаду в Москву, быстро окажусь в комендатуре. Шинель у меня красноармейская, на голове танковый шлем, который вызывает восхищение ребятишек. Сапоги не ремонтированные, но целые, т. е. не промокают, а вид у них очень неважный. Сейчас ношу летнее обмундирование, в вещевом мешке таскаю зимнюю гимнастерку, брюки, пару зимнего и летнего белья, динамовский свитер, джемпер, две пары шерстяных носков, перчатки. На мне трусики и рубашка трикотажные, с короткими рукавами. Вот и все мое имущество. Это еще много, у других даже шинелей нет – в танках погорели, так что для фронта я богач, а для столицы – бедняк. Однако, несмотря на все это – мечтаю попасть в Москву. Пока надежд на это нет никаких.

Как папина картошка? Вообще, какие перспективы на зиму?

Желаю вам, мои дорогие, мои родные, всего, всего самого наилучшего, здоровья и счастья – ведь я сейчас живу лучше и не надо, по нынешним временам. А как- то вы там?

Целую крепко, крепко. Димка.

Привет всем. Пишите пока на этот адрес, но он скоро переменится.

07.11.1943

Дорогие мои!

Ровно неделю шло ваше письмо, как раз на праздник. Пришел я с «парада» из соседней деревни и получаю сюрприз. Вот теперь – настоящий праздник! Вчера в местной школе был «торжественный вечер» офицеров и колхозников сельского сельсовета. Публики набралось – не дохнуть, ни повернуться, и дети и старики. После доклада говорили о работе колхозов. Премировали ударников по 100 кг хлеба – довольно солидная премия. Вообще, зажиточно живут. Сегодня в колхозе по звеньям – праздничный обед, овец порезали, шпика наделали, самогона нагнали, будут пировать. В школе офицерский обед совместно с колхозниками, на их средства. В меню борщ, блины, котлеты. Вы, вероятно, слюнки глотаете, я чувствую, но посылки не принимают, а то я бы послал. В общем, гуляем, пока возможно. Когда прочел, что у Гранта будет бэби, так подумал, вероятно, и я бы был женат и у меня был бы бэби. А как жизнь сложилось. У нас, правда, некоторые офицеры умудряются в каждой деревне жениться, но у меня таких способностей нет, да и невест подходящих не нахожу. Я все мечтаю о возвращении в Москву. Но это лишь мираж. Я уж так и привык думать, что дом и Москва – это лишь сказка, в которую веришь, ожидая лучшего. Привет всем, мои родные, целую крепко, крепко, желаю счастья. Ребят надо, пожалуй, в техникум отдать. Димка.

05.12.1943

Дорогой мой братишечка Алек и сестренка Неля!

Я очень обрадовался письму Алека, а особенно приписке внизу письма о том, что дядя Миша пишет письма и живет ничего. Я очень доволен, что вы оба устроились на работу, да и вам самим наверно это приятно. Особенно, когда вы первый раз принесете тете Муре и дяде Юлику свой первый заработок.

Вы оба теперь, вероятно, большие, я вас и не узнаю, если увижу. Недавно я стоял у одной хозяйки на квартире. У нее сын 28-го года рождения. Только потом я сообразил, что Неля и Алек теперь такие же взрослые. Только Леша (так зовут сына хозяйки) никак не хотел ходить в школу (он в 6-м классе учится, т.к. при немцах школа не работала). Мне пришлось много сил потратить, чтобы заставить его ходить в школу. Теперь он учится и неплохо. Думаю, что дяде Юлику и тете Муре не надо будет вас уговаривать.

Алек, ты, наверное, уже за девочками ухаживаешь, а Нелька, вероятно, имеет не одного кавалера, а человек 5. Так или нет? А?

Я сейчас нахожусь на отдыхе. Поправляюсь и ничего не делаю. Здоровье у меня замечательное, я очень потолстел, так что и вы меня теперь, пожалуй, не узнаете, если увидите. Напишите дяде Мише, что я ношу его ремень и часто о нем вспоминаю, что надеюсь после войны с ним увидеться. Воевал я пока очень мало. В июле я был под Орлом. Единственное, что я потерял во время боев – это пилотка, которая сгорела в танке. Никаких особых приключений со мной не случилось. Вообще я занимаю довольно не воинственную должность – являюсь помощником командира роты по технической части. В мои обязанности входит – содержать машины, т.е. танки в полной боевой готовности, устранять неисправности и увозить подбитые танки с поля боя. Вот и все. Звание у меня – «лейтенант». На лейтенантов, которые ходят по Москве, я не похож, т.к. шинель у меня красноармейская и уже старая, на голове ношу не шапку, а видавший виды танковый шлем, и сапоги у меня нечищеные, а серые и перенесшие уже два ремонта. Так что, если я в таком виде появлюсь в Москве, то быстро окажусь в комендатуре. Но это все чепуха, здесь на это никто не обращает внимания. Настроение у меня веселое, только в Москву хочется – посмотреть на папу с мамой, на вас, на тетю Тоню, Лилю и Таню. Я их наверно и не узнаю. Но ничего, в будущем году увидимся. Тогда уж поговорим всласть обо всем. Этот мой адрес, вероятно, скоро изменится, так что вы на него не пишите. Начнете писать, когда я дам постоянный адрес.

Вот, дорогие мои друзья и все. Желаю вам успехов в учебе и работе. Пишите от меня привет дяде Мише. А тетю Муру, дядю Юлика, поцелуйте за меня по три раза каждый. Скажите им, чтобы за меня не волновались, что я живу замечательно, и они так никогда не жили. Целую вас крепко. Ваш брат Димка.

31.12.1943

С Новым Годом, мои дорогие!

44 год я встречаю в несколько необычных условиях. С 20 декабря я уже не в резерве, а в части на своей старой должности. Народ тут молодой, приветливый. В общем, пока доволен. Условия встречи Нового Года такие же, как в июле, когда я 8-го был в Челябинске, а 14-го в Ливнах. Надеюсь, что в 44-м вся эта волынка кончится – ведь Рузвельт заявил, что он надеется к июлю довести численность американских войск до 5000000 –большая цифра. Пока надежды на посещение Москвы нет. Думаю, что такого счастья скоро не предвидится. Я получил валенки, меховые рукавицы, так что на зиму я обеспечен. Предвидится даже полушубок. Передайте от меня поздравления всем моим друзьям и знакомым. Писать я стал очень мало – нет желания. Целую всех крепко. Желаю счастья и тепла. Димка.

16.01.1944.

Дорогие мои!

Вот мне и 24. Я этого не чувствую. Вот и хорошо. Сейчас стоим в украинском селе. Недавно отсюда ушли немцы. Народ о них вспоминает с негодованием. Мы скоро вступим в бои. Пока отдыхаем, насколько это возможно. Проехал по Украине уже около 300 км. Кое-какие деревни, что подальше от дороги, целы. Те, что по дорогам расположены, частично разрушены. На полях очень много разбитых немецких танков, автомобилей. Наши танки встречаются редко. Погода здесь солнечная, но морозно. Говорят, что еще месяца полтора такая погода будет. Морозов я побаиваюсь, надеюсь, что они меня не затронут.

Вам желаю здоровья, тепла. Целую всех крепко. Надеюсь, в этом году все кончится. Простите, что писать разучился. Димка.

03.02.1944

Дорогие мои!

Писать нечего. Очень много ездим. Сейчас в 3-х км от немцев. Обмениваемся снарядами. Живем в хатах. Жители ушли – мы хозяйствуем. Мой ком.роты решил напечь блинов. Мука, вода и баранье сало. Получается ничего. Времени мало – по трое суток не спим. Здесь тепло, оттепель, валенки носить нельзя. Вчера получил американские коричневые ботинки. В них сухо и тепло. Машины у меня новые, пока вожусь с ними я много. Но народ мало знает. Учить надо все время.

Привет всем. К сожалению, не могу писать всем знакомым – нет времени. Всем желаю всего хорошего. Целую крепко. Димка

29.02.1944

Дорогие мои!

Кончается февраль. Сегодня уже 29-е. Теперь начинается настоящая украинская весна. Это письмо пишу, сидя на улице. Получил ваши письма. Получил письмо от Алека. Вы про меня чувствовали верно – был я там, где уничтожили группировку, вернее, где сдерживали идущих к ним на помощь. За бой я получил орден «Красной звезды», только еще на руки не выдали, а приказ есть. Теперь я писал бы много писем, да времени нет. Танки переломаны – «тигры» поработали. Их ремонтируют. В роте перебывало уже 20 штук, а должно быть 10. Сейчас отдыхаем. Скоро опять поедем воевать. Сейчас от фронта км 20. Деревня битком набита. Вчера была баня. Сменили белье (после двухмесячного перерыва). Бывали моменты – вспоминал про всех, думал – не увижу. Оказалось – чепуха.

Сейчас по-прежнему мечтаю о Москве, о московских встречах. Пока желаю всего хорошего.

12.03.1944

Дорогие мои!

Я все еще на Украине. Прогнали немцев километров на 100. Сейчас отдыхаем. Стоим в деревне. Во всех украинских селах очень мало молодежи – увезены в Германию самые молодые девушки и юноши. Приходили от них письма – пишут, что сами знаете, как тут живут и писать не стоит.

Наступление наше было очень стремительным. Поразило меня обилие нашей техники. Столько машин, целая туча. В селе, где мы стоим – переправа. Немцы из-за грязи не смогли сбежать и их накрыли. Целая каша – повозки, люди, лошади. Отдыхая прочел Горького « Фому Гордеева», потом «Каин и Артем», «Трое», «Двадцать шесть и одна». Читал запоем. В большинстве произведений люди жалуются на незнание целей жизни. Я думаю – в наше время об этом не думают, а думают, как бы прожить и не погибнуть.

Здесь уже весна, чирикают птички, пахнет травой и землей. Земля хорошая для сельского хозяйства, но никуда не годится для войны – очень густая и липкая грязь, машины вязнут и двигаются с трудом – это танки, а об автомашинах и говорить не приходиться. Сейчас все отдыхаем, так что по-сухому обгоним фрицев еще быстрей.

Письма ваши я получил. Написал ответ. С почтой большие затруднения – не поспевает за нами. Кажется, что теперь уже скоро конец войне и тем более жить хочется. Хочется всех повидать и побеседовать. Хочется опять попасть в Москву, а это дело трудное. Теперь я уже буду военным, наверное, навсегда.

Все чаще думаю, если буду жив – женюсь. Это ведь неизбежно, и не представляю себя семейным человеком. Мне все кажется, что мне 19 лет, а мне уже 24, я – кандидат в члены ВКП(б), орденоносец – совсем солидный человек, имею авторитет в батальоне, как-то странно. Ну, ничего – поживем, увидим, как все получится.

Желаю всем вам счастья. Если Лида бывает у вас, скажите, чтобы написала мне. Очень хочется иметь от нее письмо – она мой хороший друг. Напишите. Целую. Димка.

17.07. 1944

Милые мои!

Получил на днях 5 ваших писем, в том числе – одно папино. А сегодня получил два маминых. Одно из семи, где она пишет о звонке Тарусиных. Получил Наташино письмо на семи страницах. Она пишет очень интересные и содержательные письма. Если бы Лида могла писать такие. Мне совсем не хватает терпения дождаться возвращения в Москву. Кажется, что должен скоро-скоро вернуться и что-то очень мешает исполниться этому желанию. Но это все ерунда. На самом деле никакого скорого свидания не предвидится, а просто очень хочется.

Мамочка и дорогой папа! Желаю всего лучшего! Целую крепко, крепко. Димка

17.07.1944

Дорогие мои!

Посылаю вам этот документ. Прошу сохранить его до моего приезда, а может быть и дольше. Эта благодарность скажет вам о том, где и как я действовал. Надеюсь, в дальнейшем я смогу прислать вам еще такие же благодарности. Целую вас крепко, крепко, желаю счастья. Димка.

 

Москва, Садово-Самотечная ,11. кв.4 Поляк Ю.М. №17321

Коминтерновский Райвоенкомат г. Москвы (Неглинная, 14) просит Вас явиться не позже 9 сентября 1944 года к Гв.Ст. Л-ту СЕМЕНОВУ с 9 до 12 час ежедневно (кроме общих выходных дней) для получения известий о судьбе Вашего сына Поляк Дмитрия Юльевича.

Пом. н-ка 3-ей части, гв. ст. л-т Семенов

7 сентября 1944

На обороте: Явился в Коминтерновский Р.В.К. в 11.30 8-го числа. Семенов.

Обратный адрес: Управление кадров бронетанковых и механизированных войск Красной Армии,

Москва, Красная площадь, 2-й дом НКО

 

 

05.12.1944

Здравствуйте, уважаемый Юлий Маркович, получил Ваше письмо от 13 ноября сего года и спешу Вам ответить на него.

Во-первых, очень затрудняюсь описать о гибели вашего сына и моего друга Дмитрия, ибо в то время, когда мы вошли в прорыв по территории Польши через реку Буг, то принимали бои в разных направлениях. Наша встреча с ним была последняя 15 июля сего года. Пожелали друг другу успеха и живым остаться, но судьба оказалась для вашего сына печальная, а для Вас тяжелой утратой. Мне также известна гибель Дмитрия, как вы в своем письме мне сообщили, все те товарищи, которые были с Дмитрием, так же погибли и никого из живых не осталось, а хоронили их тыловая часть нашей армии. Последний наш был разговор с Дмитрием перед началом боя дня за два – это воспоминание о Москве, ибо он и я с 1941 года не видели Москву и не имели представления о ее жизни в военное время, судили только по письмам, которые он и я получали из Москвы и жаль очень, что он не дождался, да и кто может за нас сказать дождемся ли мы того дня, когда придется снова увидеть Москву. Ведь со мной тоже был случай страшный, когда в предместьях Варшавы в конце августа месяца сего года попал в такой переплет, где на волоске удержалася голова. Вы очень плохо разбираетесь в современной войне – эта война такая, которой подобных не бывало в истории, здесь не существует линии фронта, как это было раньше и трудно вам все это передать на бумаге. Бог даст, живы будем, встретимся, поговорим обо всем в г. Москве.

Юлий Маркович, напрасно вы скрываете от матери Дмитрия о его гибели. Она прекрасно понимает, что это война, где очень легко жизнь потерять, она ни с кем не считается. Пусть знает, что ее сын погиб честно за свою родину. Большое Вам спасибо за письмо и за бумагу с конвертом.

Юлий Маркович! Вот опять к таким боям готовимся, какова судьба на этот раз сбудется, только одному богу по всей вероятности известно, больше никому. Мы привыкли к такой жизни, даже и скучно становится, когда нет острых ощущений. Вот все, что могу вам написать.

С искренним боевым приветом. Жму крепко вашу руку. Друг вашего сына Дмитрия – Павел Петрович.

Передайте от меня искренний боевой привет дорогой матери сына Дмитрия.

Простите за небрежное письмо. Писал на коленях у себя. В темной землянке нет стола.

16.05.1945.

Москва, Политический отдел военной части 11680

Уважаемый тов. Юлий Маркович Поляк!

Отвечаю на письмо от 21.12.1944 г. И подтверждаю очень печальную весть о гибели Вашего сына Поляк Дмитрия Юльевича, который погиб в боях за г. Люблин 23 июля 1944 года. Он находился с группой техников, которые захватив трофейную машину, оторвались от части. Наша часть получила тут же задание и начала продвигаться вперед. Они с группой техников – водителей выехали в г. Люблин, где еще находился противник, а маршрут части он не знал и нарвался на оборону немцев, где был обстрелян и убит. На третий день был похоронен вместе с погибшими, бывшими с ним товарищами. Подтверждением его гибели являются документы: партийный билет, удостоверение личности и др., которые были забраны и доставлены в штаб нашей части. Из штаба нашей части Вам послан официальный документ о смерти Вашего сына Поляк Дмитрия Юльевича.

Ваше горе я разделяю вместе с Вами, так как Ваш сын был примерным офицером и пользовался заслуженным авторитетом у командования части.

Начальник Политотдела военной части 11680.

Гвардии подполковник Воронщиков.

16.05.1945.

Дорогой Юлий Маркович!

Пишет вам сын Дарьи Ивановны. Ваше письмо, которое вы писали 8 мая, мы получили 15 мая. А 16 мая пишу ответ, по случаю того, что меня не было дома, а мать – неграмотная.

Юлий Маркович, теперь мы узнали, что Дима погиб. Очень нам его жаль, так как он у нас простоял 3 месяца, и мы ничего от него плохого не видели, очень он был хороший человек. Когда я прочитал ваше письмо, даже заплакал. Он вам может быть писал, как мы его провожали. Очень все плакали по нему. Даже соседи приходили. В общем, человек он был очень хороший.

Юлий Маркович, теперь я опишу про Диму, что писал один товарищ, что Диму убили. Он писал, что сам его хоронил. Узнать бы неплохо, если бы этот товарищ был жив. А этот товарищ, который писал про Диму, тоже погиб. Но второй писал, что Дима жив, но его письмо без адреса. Поэтому мы и спрашивали, что Дима жив или нет? Но ничего, может быть и жив и придет домой, если он в настоящий момент жив.

Юлий Маркович, о Диме писать нечего, так как ничего больше о нем не знаем. А пока, до свидания. С приветом к вам Дарья Ивановна и сын ее Алексей.

Жмем крепко – крепко вашу руку за вашего сына Диму.

Писал Локтионов Алексей Давыдович.

Курская обл. Колхоз имени Куйбышева.

24.12.1945.

Многоуважаемый тов. Либерман!

Мы обращаемся с большой просьбой. Мы – это коллектив нефтяников, одним из членов которого является Юлий Маркович Поляк. Тов. Поляк, наш сотрудник и товарищ – потерял на фронте единственного сына. Согласно официальному сообщению его сын Дмитрий Юльевич Поляк погиб 23 июля 1944 года, будучи в это время лейтенантом Вашего танкового подразделения.

В похоронной было указано место захоронения – г. Люблин, на Варшавском шоссе в 300 метрах западнее Люблина. Однако уточнить местоположение могилы оказалось невозможным. С места сообщили, что могилы с надписью «Поляк» нет. Убитые горем родители живут надеждой отыскать могилу своего единственного сына. Он храбро сражался за Родину. Дважды был награжден за проявленный героизм (орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны 1-й ст.). Он отдал свою жизнь. Родители, воспитавшие его, имеют право на наше внимание.

Мы убедительно просим помочь в розыске могилы. Вероятно, есть очевидцы погребения. Есть сведения, что хоронила его тыловая часть. В Наркомате нам посоветовали обратиться к Вам.

По поручению коллектива Государственного Союзного Геофизического Треста Наркомнефти, сотрудником которого является Поляк Ю.М.

Секретарь парторганизации (Шенин)

Председатель месткома (Суриц)

Москва, Садово-Самотечная, д.11, кв.4.

Из личного дела техника-лейтенанта Д.Ю. Поляка.

15.02.1944.

«Во время боев за д. Татьяновка и х. Ватилевские товарищ Поляк находился непосредственно на поле боя и своим техническим контролем и руководством обеспечил полную готовность боевой техники к выполнению поставленной задачи. В ходе боя принимал непосредственное участие в эвакуации подбитых машин, а также организовал эвакуацию раненых членов экипажей и бойцов. За проявленное исключительное трудолюбие и заботу о боевых машинах, за мужество и находчивость, достоин награждения орденом «Красная Звезда»»

(Архив ЦАМО, фонд 33, опись 690155, единица хранения 855)

23. 07.1944

«Товарищ Поляк в боях за город Люблин проявил доблесть и отвагу. Под артиллерийским и минометным огнем он организовал ремонт боевых машин так, что рота не имела ни одного отстающего танка по техническим неисправностям. Достоин присвоения правительственной награды ордена Отечественной войны 1-й степени (посмертно)».

(Архив ЦАМО, фонд 33, опись 690155, единица хранения 826)

 

Примечания к письмам

 

Тетя Регина – Регина Марковна Фашинская, сестра отца Димы, умерла от голода в блокаду Ленинграда.

Ира – ее дочь. Умерла вместе с матерью. Ее муж погиб на фронте.

Шурик и Оля – А.И.Шальников(1905-1986) и его жена О.Г.Кваша(1906-1985)

Прасковья Сергеевна – мать О.Г.Кваша.

Лида и Надюшка – школьные подружки Димы. Лида еще долго не выходила замуж, не верила в смерть Димы и ждала его возвращения четыре года после окончания войны.

Дядя Миша – Михаил Маркович Поляк, брат отца Димы. Был редактором газеты «Красная звезда». Арестован летом 1936 года. Осужден по 58 статье и сослан в Красноярский край на лесоповал. Реабилитирован в 1954 году. Умер в Москве в 1989 году.

Алек, Александр Михайлович Поляк и Неля – близнецы, дети Михаила Марковича Поляка. Им было по 8 лет, когда арестовали отца. Их забрали в детский дом для детей «врагов народа». В 1943 году их взяли к себе родители Димы.

Ежи Фашинский (1917-1985) – сын Регины Марковны Фашинской (Поляк). Был полковником танковых войск Советской Армии. Стал генералом польской Армии Людовой. Работал в СЭВе.

Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #1(84) 2015 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=84 Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer84/NShalnikova1.php