Критика и литературоведение
ЛЮДМИЛА ШУТЬКО
HABENT SUA FATA LIBELLI
45: параллельная реальность: антология. ‒ Ставрополь: АГРУС, 2014‒2015. ‒ 340 с.
Чем отличается книга ‒ современность требует уточнения: «бумажная книга» ‒ от того же текста, но включённого в формат разговорно-письменного общения на просторах Интернета? Конечно, не запахом, не тяжестью и даже не безвредностью для глаз (сравнительной). По крайней мере, эти клише, призванные романтизировать золотой век книгопечатания, невозможно ставить на первое место всерьёз. Обыденный здравый смысл подсказывает, что ценность «бумажного» издания заключается в ином ‒ и прежде всего в беспристрастии.
Продукция печатного станка, за редким исключением, не включает авторских острополемических разъяснений и сюжетных предысторий к каждой странице, более захватывающих, чем само ее содержание. Строчки на белом листе ведут тихий диалог с читателем тет-а-тет. Понравится ли вам текст в книге ‒ больше всего зависит от качества текста и меньше всего ‒ от личного обаяния автора.
Поэтическая антология «45: параллельная реальность», как явствует из аннотации, подготовлена редколлегией Международного поэтического интернет-альманаха «45-я параллель» // http://45parallel.net (в содружестве со Ставропольским краевым отделением Литературного фонда России). Её составители обыграли особенности сетевой и книжной литературы весьма изящно ‒ и, осмелюсь предположить, осознанно.
Из аннотации также можно узнать, что сборник издан по итогам конкурса ‒ одного из таких действ, без которых наш современник едва ли мыслит литературную жизнь в Интернете. Организаторы «Сокровенных свирелей “45-й параллели”» настойчиво именуют это событие даже не конкурсом, а марафоном, как будто такое осуществимо ‒ выбрать лучшего среди стихотворцев при помощи секундомера. Можно подумать, что цель поэта ‒ в том, чтобы первым добежать до финиша, а поэзии вообще грозит финиш! Такие намёки трудно воспринимать иначе как самоиронию составителей: идея соревновательности доведена до абсурда. Но ирония ‒ не значит отказ от идеи. Состязание состоялось, иерархия участников так или иначе выстроилась. Имел место виртуальный отборочный тур (получено более 200 подборок, из них на сайте альманаха опубликовано 177). В книгу попали лучшие из лучших: дипломанты, лауреаты, обладатели специальных призов и единственный безусловный победитель. С ними по соседству ‒ жюри, организаторы, почётные гости. Только вот без помощи Интернета читателю трудновато будет определить, кто есть кто.
И на титульном листе, и в оглавлении вы увидите ряд фамилий без разбиения на разделы, в алфавитном порядке, самом демократичном на свете. Вместо послесловия ‒ несколько отзывов о марафоне с сайта альманаха: одни озаглавлены «Мнение участника», другие ‒ «Мнение члена жюри». Но, как всякое порождение Всемирной Паутины, эта подборка принципиально фрагментарна и не даёт исчерпывающего представления о «статусе» всех авторов. Что остаётся? Либо наконец открыть сайт… либо махнуть рукой на такие мелочи да почитать стихи.
Перед каждой подборкой вместо биографии, званий, регалий и т. д. ‒ только за
ШУТЬКО Людмила Семеновна – поэт, критик, редактор. Член Союза российских писателей. Поэтический дебют в Ковчеге» – № XXXVI (3/2012). Живёт в Ростове-на-Дону.
© Шутько Л. С., 2015
гадочный перечень населённых пунктов типа «Коломна ‒ Владикавказ ‒ Микены ‒ Троя ‒ Царьград ‒ Нальчик ‒ Москва» и схематичное изображение-цитата из какого-нибудь известного произведения мировой живописи. Полный отказ от рангов! Причём не только местных (конкурсных), а и тех, которые определяют положение своего носителя в пространстве русской культуры. Никто и ничто не мешает сосредоточиться исключительно на тексте.
Аватарка вместо фото ‒ очевидная примета виртуального общения. На форумах не имеет значения, входите ли вы в список «ключевых фигур» современной поэзии по версии того или иного толстого журнала или приравненного к ним сетевого издания. Важно одно ‒ насколько вы убедительны. В печальной интернет-повседневности «убедить» зачастую означает «обойтись с собеседником достаточно грубо для того, чтобы он потерял охоту с вами спорить». Но всё же у нас на самом деле не форум, а солидная книга и не просто аватары, а репродукции, пускай стилизованные. В таком контексте за первенство по гамбургскому счету поборются те и только те, кто способен написать стихи, не меркнущие на фоне классики изобразительного искусства.
Допустим, посреди всего этого богатства звуков и ритмов читатель по каким-то причинам остановился на стихотворении «Памятник в снегу»: «Анна! / Опять она молодая, / вполоборота, и ‒ о печаль ‒ / шаль её бронзовая, ниспадая, / обнажает бронзу плеча…». Что могло его привлечь? Наверное, элегантность одновременного жонглирования несколькими аллюзиями. Или, возможно, лаконизм образных средств: поэт рисует бронзовым по бронзовому, а получается рельефно. Или контраст между тем и другим. Но уж никак не тот факт, что автор, Дмитрий Бобышев (дипломант марафона), был лично знаком с Анной Ахматовой. О том, что Дмитрий Бобышев ‒ достойный ученик классика, вам напомнит весь строй его стихотворения, но это знание не опережает, тем более не подменяет собой знакомство с текстами.
Или стихотворение с прозаично-деловым названием «Подготовка материала» ‒ прозрачная и законченная формула творчества. Перипетии ‒ под стать греческой трагедии. В начале ‒ упоение всевластием: «Я мял руками чьи-то лица, судьбы ‒ / я глину мял. / Она стонала! В каждом тихом стоне ‒ века, века». Но в итоге гончар и объект приложения его усилий меняются ролями: «Вот ‒ глины ком: / моих ладоней линии скупые / остались в нём. / Они смешались с тысячами линий! / Лежу на дне: / я растворён в кромешной этой глине, / как та ‒ во мне». Смысл этой правдивой притчи выражен предельно ясно и не нов. Что могут добавить к ней заслуги сочинителя (Георгия Яропольского, ближайшего сподвижника главного редактора «45-й параллели» Сергея Сутулова-Катеринича в его нелёгком, но благодарном деле)? При желании кое-какие сведения о Георгии Борисовиче можно извлечь из вспомогательных и дополнительных текстов, набранных некрупным курсивом: он составлял сборник вместе с главредом, написал предисловие и участвовал в переводе произведений призёров конкурса: Салиха Гуртуева и Мурадина Ольмезова ‒ с балкарского, Зарины Кануковой ‒ с кабардинского. Однако, наблюдая бескорыстную энергию всех распространителей и популяризаторов антологии, я догадываюсь ‒ немало экземпляров достанется тем, кто все перечисленные имена впервые в жизни прочтёт над стихами, представленными в книге. И интерес к именам будет прямо зависеть от притягательности стихов.
Удивительно, как взгляд на текст зависит от контекста! Листая «Параллельную реальность», я уверяюсь даже в том, что моё собственное удовольствие от подборок ростовчан ‒ это нечто большее, чем законная гордость за земляков. Например, «Старые рельсы»: «Сюда теперь трамваи не идут, / И даже рельсы старые снимают» (Валерий Рыльцов, лауреат конкурса-марафона). Ростовский трамвай как символ ностальгии по стремительно покидающему нас светлому прошлому и юности ‒ это уже неотъемлемая составляющая местного культурного кода. Любой, кто наблюдал выкорчёвывание рельсов в Ростове-на-Дону, волей-неволей попадает в резонанс с трагико-ироническими интонациями Валерия Рыльцова. Но что, если талантливым строчкам удастся разбудить некий универсальный «инстинкт берлоги и дупла / В окоченевшем теле» непредвзятого пассажира, колесящего по любым другим городам и весям?
Что касается вех, заменивших биографическую справку, ‒ их значение многогранно и чрезвычайно важно для миссии альманаха «45-я параллель». Говорить по этому поводу можно долго. Разумеется, самая главная и очевидная отсылка ‒ к диалогу культур и эпох, в который постоянно включено издание. Для многонационального Ставрополья, где четверть века назад увидела свет ежемесячная газета ‒ тёзка и предшественница альманаха, такой диалог был и остаётся единственной, наверное, формой существования.
Времена изменились, средства связи усовершенствовались, и в редколлегии проекта-45, названного в честь широты города Ставрополя, плодотворно сотрудничают люди, находящиеся в любых точках земного шара: Юрий Беликов (Пермь ‒ Москва), Вера Зубарева (Филадельфия, США), Наталья Крофтс (Сидней, Австралия)… В этом смысле «45-я параллель» сейчас не уникальна ‒ скорее можно сказать, что она ярко воплощает дух современности: больше нет чёткого деления на центр и периферию; где бы ни было более или менее условно прописано русскоязычное издание, если оно хочет развиваться, то должно стать одним из множества центров, объединяющих регионы страны, ближнее зарубежье и эмиграцию.
Интернет-марафон, итоги которого материализовались в виде книги, прошёл под девизом «Единство муз ‒ народов единение», что вполне созвучно устремлениям альманаха и его постоянных авторов. Вдохновению, конечно, не прикажешь, и организаторы, сами личности творческие, либерально относились к выходу за тематические рамки. Но при всём при том единство заявленной темы отчётливо просматривается.
Фон для развития темы «народов единения» составляют разнообразные зарисовки местного колорита. Достопримечательности Праги, Венеции, Руана, Пятигорска, Будапешта. Пейзажи Одессы, Нью-Йорка, Феодосии, Риги, Парижа, Анапы, озера Гурон, берегов Рейна и местности в окрестностях села Белая Речка у Нальчика, называемой Жемишли Тала (дословно ‒ фруктовая поляна). Нравы девушек Херсона, досконально изученные Яном Бруштейном. «Хищное могущество Москвы», припечатанное афоризмом Вадима Ковды. «Утопленный вскрик садов Ирганая» (села в Унцукульском районе Дагестана), уловленный Миясат Муслимовой.
Ирина Аргутина записывает стихотворение «Майским утром в Челябинске» «коротеньким пером от местных голубей». «Океан, дикий зверь» превращается в пейзаж порывистой души лирической героини Веры Зубаревой. Лера Мурашова, проезжая мимо станции Калмык, замечает: «Внутри меня калмык, он хочет петь, / что в целом мире есть одна лишь степь». Заговор Пацци во Флоренции в изображении Марии Протасовой становится поводом для парадоксальных определений жизни и смерти. Лада Пузыревская вопрошает: «Что ты знаешь о жизни заснеженных тех городов, / где секундная стрелка годами стоит как влитая, / и короткая память не стоит напрасных трудов, / и хрипят самолёты, с саднящего поля взлетая». И льётся, не кончается поток звучных имён: Стамбул-Константинополь, Нормандия, Ватикан, Детройт, Яффа, Куба, Лима, Ошхамахо (Эльбрус по-кабардински), Manhattan Beach, Порт-Артур, Джакарта, река Брахмапутра, мыс Фиолент, озеро Имандра, исландский вулкан Эйяфьятлайокудль, озеро Вялье и остров Милос, Транссиб и Андалусия.
Примечательно, что гран-при на конкурсе во славу ожившей иллюстрированной географии присудили жителю Красноярска Сергею Кузнечихину. Его этюды с российской провинциальной натуры не теряются посреди пёстрой экзотики: «Всё готово для взрыва в берёзовых почках, / Чтобы щедро разбрызгать зелёную краску. / Большеглазая, юная мать-одиночка / По весенней распутице тащит коляску <…>».
Страноведческая мозаика выглядит увлекательно и ярко, но у медали есть обратная сторона: опасность вырождения в каталог, не объединённый ничем, кроме общей обложки. Если каждый экспонат размещается на своей почётной полочке и никак не взаимодействует с другими единицами хранения, то единство муз неосуществимо: «Здесь жить невозможно. Поди поживи-ка в музее, / отнюдь не являясь одним из его экспонатов», ‒ сетует Александр Габриэль по поводу Флоренции, которая предстала в стихотворении в виде торгашеского города «дешёвеньких копий». Недалёкие туристы, которые восторгаются всем подряд, чем принято восторгаться, не могут вызывать ничего, кроме сарказма, если «ты ищешь родину, которой больше нет / и для которой ты давно потерян сам» (он же, «Каховская, 43»). Пожалуй, лубочно-аллегорическое всеприятие на толстой подкладке из равнодушия не грозит никому из авторов сборника. Уж скорее кто-нибудь ударятся в противоположную крайность ‒ как Сергей Плышевский, который отрицает «порядочность русской души» как таковую на том основании, что «мы путаем “ваши” и “наши”», а «в стаде заблеем козой».
Авторы сборника честно записывают всё, что видят вокруг себя в раздробленном мире, полном вражды. «Памятник» Юрия Кобрина ‒ язвительный, «неконфетный, дуэльно-злой» монолог от лица Пушкина, наблюдающего то демонтаж, то новое открытие своих памятников в Вильнюсе. Сдержанный и символичный «Сон кизилового дерева. 1944» (Салих Гуртуев) лучше всего процитировать в отрывках без комментариев: «Ночью заснеженной дереву видится сон: / Каплями крови исходят, сочатся плоды. / Снег окровавленный вьюгою ввысь вознесён. <…> Старое дерево червем терзает вопрос: / Что, как оно всему сущему в мире виной? / Что, как годами росло оно людям не впрок / И не к добру покрывалось цветами весной? <…> Дереву снится: оно засыхает, гниёт. / ...Мартовской ночью не слышно ни звука в селе. / Год до Победы. / Выслан балкарский народ». Объединение даётся кровью в самом буквальном смысле и на каждом шагу оборачивается новыми неразрешимыми конфликтами. Его эмблемой я бы назвала «скорый поезд бывшей империи» в одноимённом стихотворении Юрия Беликова: этот состав, «готовый развалиться», всё-таки шёл по рельсам, «бывшую Империю сшивая», и не заметил, как по пути «разрезал человека».
Залог более крепкого единства ‒ не в системах и механизмах, подобных бесчеловечному поезду, а в душе отдельно взятого частного лица, ощутившего свою связь с людьми, местами и памятью. Осознание родства тоже не всегда радужно. Никита Брагин пытается остановить войну, докричавшись до «брата» на другой стороне фронте и напомнив ту простую истину, что «все умрут, ‒ / и те, кто разжигал, и те, кто тушит»; «Здесь по-русски говорят, / но детский плач повсюду одинаков». А герой Юрия Бердана предпочёл бы избавиться от прошлого, как от идеи-фикс. Накануне отъезда он сжигает бумаги и фотографии, но «Пепел тех ритуальных костров ‒ непогасших, злорадных, напрасных, / Всё летит и летит, оседая на крышах и в пыльных кюветах окраин, / Из страны, где рождаемся мы, в страны, где умираем...».
Человек творящий имеет пусть эфемерное, но преимущество над прочими: он не только фиксирует то, что есть, ‒ он способен ещё и конструировать параллельную реальность (ту самую, которая вынесена в заголовок книги). За счёт альтернативного пространства литературы и мифов ещё больше расширяется область, охваченная «единством муз». Для Ирины Аргутиной Стикс ‒ такой же водный объект (или такая же отвлечённая абстракция), как Тихий океан. Герой Сергея Плышевского ночует в месте, где бывали сказочный Синдбад и реальный Дефо (если только последнего сновидец не перепутал с его персонажем Робинзоном).
Было бы слишком просто понимать параллельную реальность как утопию, курорт или укрытие от повседневных проблем. Авторы сборника этим не грешат. Такие разные, они оказываются на удивление созвучны, когда обращаются к культурным аллюзиям: в точках перехода из обыденной реальности в параллельную восприятие обостряется, а суть вещей становится яснее. Жечь гнилые листья ‒ дело житейское, но в «Осенних ямбах» Ефима Бершина Россия, охваченная кострами, превращается в гигантское подобие алтаря, на котором Авраам собирается принести в жертву Исаака. Узнаваемая современная «провинция без моря» Ирины Аргутиной ‒ повод для ряда метких саркастичных замечаний, но в последней строчке возникает море, провинция оказывается Атлантидой, а читателю остаётся переосмысливать всё только что отзвучавшее в ключе трагического пафоса.
Боль становится ещё больнее, а вражда ‒ ещё непримиримее, и парадоксальным образом враги осознают, что никогда не смогут избавиться один от другого. Индейцы племени кикапу «проиграли и воды, и земли», но «тень Кикапу» (видимо, мифологизированное олицетворение магических сил племени) длит своё существование в одноимённом стихотворении Дмитрия Бобышева и в «лисьем языке» названий, перешедших на географические карты белых людей. На чужаков индейские имена должны действовать как зловещее заклятие («чтоб всё ‒ как из пакли»), хотя призрачное посмертие теней не становится от этого легче.
А вот крестоносец во весь опор скачет по Святой земле (Александр Соболев, «Прогрессор, XII в. от Р. Х.»). Оказывается, он держит путь не из Франции и не из Германии, а «из Аваллона», то есть с самого прославленного из легендарных блаженных островов к западу от Ирландии, называемых также Обетованной Страной. Выходец из Обетованной Страны попал почти туда же, откуда стартовал, ‒ в Землю обетованную ‒ и сотворил там нечто такое, отчего «Сын Марии и Аллаха / печально смотрит на него». Поистине, для мировой культуры любая война ‒ гражданская и самоубийственная!
Возвращаясь к тому, с чего я начала, ‒ а именно к различиям между печатным и электронным изданием, ‒ добавлю, что обсуждать события современности тоже можно либо на языке вечных образов, либо на жаргоне Интернета. Пока «джунглей фейсбуковых новые маугли» устраивают «пляски» ‒ не на костях ли? ‒ человек, сгорающий в Одессе, в свои последние минуты видит над Куликовым Полем «небо Аустерлица» (которое рядовому читателю скорее напомнит о философии «Войны и мира» Льва Толстого, чем о реальном сражении). Чья точка зрения ближе автору стихотворения, Олегу Горшкову, ‒ думаю, понятно. На тех же позициях, независимо от политических воззрений, стоят и его соседи по сборнику, по крайней мере, те, которые согласились на уговоры составителей добавить в список своих географических корней Трою, Карфаген и Зурбаган. Поэт оказывается отделён от публики ощутимой границей: даже если он обретается в моём родном Ростове-на-Дону, этот Ростов ‒ под мягкой обложкой книги ‒ так же далёк от меня, как Троя. Вовлекать поэта в актуальные дискуссии становится труднее, зато брезжит надежда, что на расстоянии ему виднее что-то, что до поры недоступно читателям.
Печатное слово всё еще пользуется авторитетом (необъяснимый атавизм ‒ в наше-то время, когда многое множество опубликованных сочинений отличается от девичьих альбомов прошлого и позапрошлого века только наличием оплаченного ISBN!). Если конкурсную работу, особенно в Интернете, с ходу оценивают все кому не лень: и члены жюри, и товарищи-конкуренты, и случайные гости, ‒ то над книгой до сих пор принято какое-то время размышлять, что же хотел сказать автор.
К примеру, информация о том, что «у прадеда были дети» в первой строчке стихотворения Ирины Валериной заведомо не нова. Разумеется, были ‒ и дети, и внуки, и правнуки. Но, не имея возможности оперативно донести своё умозаключение до Ирины Валериной, строгий критик, возможно, перевёдет дух и вспомнит, что все экскурсы в генеалогию, начиная от библейских, тоже не новы по определению: они привлекают потомков как раз-таки чувством сопричастности к тому, что давно известно.
Или рифма «соль-Ассоль» ‒ вполне банальна, но трудно было бы отыскать более уместное завершение для «Писем с Мёртвого моря» Натальи Крофтс. Для героини ‒ «плоды вязкой воды», сохранившей и «содомову муть», и следы шествующего по морю Иисуса. А для адресата ‒ всего лишь гостинец из очередной поездки. У героини ‒ любовь, какой не сыщешь, но адресату ‒ всё игрушки, «поиграешь и бросишь». Кому-то ‒ поэзия, кому-то ‒ банальная рифма, технический просчёт. Читатель сам выбирает, с кем он.
Я рада, что составители избавили авторов от докучной повинности ‒ каждой строчкой подтверждать своё соответствие конкурсному диплому или статусу члена жюри. В основе соревнования по умолчанию предполагаются некие стандарты, а отклонение приравнивается к ошибке. Конкурсанту, так же как его судье, вменяется в обязанность показывать определенный уровень версификации, тот и другой должны бросаться в глаза, но при этом оправдывать ожидания ‒ хотя бы в ущерб художественной ценности текстов. В отличие от них обоих, неведомый житель Зурбагана из параллельного мира не должен никому ничего. Он просто существует, а издатель книги ждёт, чтобы мы приняли его как есть либо вернули книгу на полку.
В спорных случаях я выбирала из двух опций «принять как есть» и в конечном итоге хочу сказать спасибо редакторам и составителям за то, что они меня к этому ненавязчиво подталкивали. Благодаря им мне в конечном итоге показался близок Александр Кабанов ‒ его стихи порой эпатажны, часто мрачны, но следить за пропущенными звеньями переплётенных логических цепочек было увлекательно и поучительно. Что касается Миясат Муслимовой, разобраться в принципах её звучно-красочно-осязаемых ассоциаций для меня оказалось непосильным, но, наверное, это и необязательно, когда тебя подхватывает мощный поток энергии стиха. И, конечно, сам Сергей Сутулов-Катеринич, с его нескончаемыми перечнями географически и семантически далековатых понятий, успешно сопрягаемых исключительно за счёт звуковых перекличек. Важно даже не то, что без него не состоялись бы ни марафон, ни книга, ‒ важно, что без его стихов мог остаться непрояснённым смысл, заложенный в чужих произведениях. Ведь экстравагантный тезис Сергея С-К о том, что «Роден и Родина ‒ едины», ‒ это такой же ключ к коллективному посланию-предупреждению о единстве всех параллельных пространств, как предисловие Георгия Яропольского, привлекающее внимание к пресловутому Зурбагану в биосправках.
* * *
Эту статью я пишу под впечатлением от презентации антологии «45: параллельная реальность» в моём городе, на которой с удовлетворением отметила, что судьба книги с самого начала соответствует её духу и букве. Действо следовало сразу после другой презентации ‒ ростовского журнала «Ковчег», дружественного ставропольской «45-й параллели» и тоже собравшего у себя на борту обитателей всех городов и весей. Помещение, предоставленное гостеприимной Донской публичной библиотекой, и публика ‒ совпадали полностью, авторский состав обоих изданий ‒ частенько совпадал по целому ряду имён.
Любители словесности внимали участникам конкурса, которых объединил Интернет. Смотрели клипы на стихи Сергея Сутулова-Катеринича (за возможность совместной работы с рассеянными по миру композиторами и создателями видеоряда автор не единожды благодарил… электронную почту). И всё-таки было приятно, что виртуально-духовное общение иногда перерастает во встречи наяву. Марафон ‒ спасибо гранту, полученному Ставропольским отделением Литературного фонда, и директору отделения Екатерине Полумисковой ‒ увенчивается Форумом творческих союзов, на котором никто из собравшихся не делит друг друга по принадлежности к той или иной литературной «фирме».
Ну, а презентацию многомерной антологии в ростовской «Публичке» вела Галина Ульшина (Койсужанка). Главный редактор «45-й параллели» иногда затевал с нею комический диалог на тему, сколько стихотворений дозволено ему регламентом. Зато авторы-ростовчане полностью отдались на волю энергичного организатора. Они ответили на разнообразные вопросы ‒ вплоть до назначения поэзии в целом, поделились впечатлениями от других авторов-45, которые стали для них открытием, а сверх того прочли собственные стихи: Борис Вольфсон осмысливал и преодолевал прошедший трагический год; Валерий Рыльцов делился прозрениями, от которых при такой поэтической самоотверженности нетрудно и обессилеть; Александр Соболев по обыкновению читал патетико-иронические переплетения метафор, как размеренную лекцию с примерами. Зрители тоже охотно откликались на приглашение к микрофону. Галина Ульшина предлагала им воспроизвести с листа что-нибудь полюбившееся из Сергея Кузнечихина (Космынино ‒ Углич ‒ Мышкин ‒ Ростов Великий ‒ Тверь ‒ Енисейск ‒ Туруханск ‒ Симферополь ‒ Хабаровск ‒ Владивосток ‒ Магадан ‒ Красноярск) или из отсутствовавшей ростовчанки Ольги Андреевой. Кстати говоря, для вечно печально-удивлённых стихов Ольги редко бывает органичной чужая декламация, но сегодня имел место как раз такой единичный случай.
Вечер получился более чем насыщенный. Он включал, кроме прочего, полную историю газеты и альманаха под общим названием «45-я параллель». Через этот рассказ в лицах проходил рефрен: на горизонте скромного, ничего не подозревающего Сергея Сутулова-Катеринича появляются всё новые и новые энтузиасты оригинальных идей, которые утверждают, что без них ему скучно жилось, и предлагают совместными усилиями изменить мир при помощи слова. Помимо сборника «45: параллельная реальность», в руках редактора мелькали другие печатные издания под эгидой электронного альманаха (антология «45-я параллель» и двухтомник «Останется голос» ‒ «Дом, где тебя ждут»), а также собственные авторские сборники («Ореховка. До востребования», «Ангел-подранок»).
Как ни удивительно, времени хватило даже на стихи ведущей ‒ тоже дипломантки интернет-марафона. И никто из слушателей не устал!
Со слов Сергея Сутулова-Катеринича повторю, что ростовская презентация получилась более многолюдной, чем все предшествующие ‒ не исключая даже ставропольскую. А исходя из собственных наблюдений, попробую сформулировать отличие этой встречи от некоторых ростовских литературных событий. Вечера с участием литераторов, причём не только в формате свободного микрофона, довольно часто превращаются в общение на равных: любой выступающий для публики ‒ друг и коллега, но не учитель жизни и не посредник между высокой поэзией и народной массой. Здесь же, кроме встречи давних друзей ‒ постоянных авторов «45-й параллели» и «Ковчега», состоялся контакт между книгой и читателем в том старомодном духе, который предполагается, когда издание ‒ печатное, да ещё подготовленное к печати «ключевыми фигурами» современности, да ещё, согласно предисловию, способное дать «общее представление о направлениях современной русскоязычной поэзии».
Конечно, читатель был не случайный, а заинтересованный, в большинстве — тоже пишущий. Но Галина Ульшина и её товарищи по литобъединению «Созвучие», кропотливо подготавливая вечер, старались настроить собратьев по перу на ученичество или ‒ ещё лучше ‒ на традиционный взгляд, обращённый к художественному произведению с некоторой дистанции, чуть-чуть снизу вверх. Теперь остаётся пожелать книге, чтобы при более пристальном чтении она выполнила те обещания, которые столь изящно и щедро дала читателю самим фактом своего появления.
