ВТОРОЙ ОДИССЕЙ
Oлимпийские боги, не скрою,
Развлекались мы в юности бурной.
Мы глядели в бинокли на Трою,
Мы качались на кольцах Сатурна.
Ахиллес пот со лба только вытер,
Зачитавши бойцам манифесты:
Koмиссаром назначен Юпитер,
А щиты – это дело Гефеста.
А поручик Улисс, без махорки,
Всё на запад стремился, к заходу.
Шлем ахейский в музее, в Нью-Йорке,
Обозначен «предмет обихода».
Mёртв язык египтян да ацтеков,
Растворилася их ДНК.
Разбросало нас по свету, греков,
Но остался язык на века.
Были боги охочи до драки,
Обсуждая жену Менелая,
И землею покроется Троя,
Но три тысячи лет на Итаке
Всё звенит тетива удалая,
Ударяяся в грудь Антиноя,
Удаляясь ударной волною…
ЗНАКИ
1.
Знаем формулы и знаки,
иероглифы и руны.
Помним Рим по фильму «Даки»,
да Олимп по «Мифам» Куна.
Как на камне из Розетты
на столе Шамполиона,
видим строгие сюжеты
электрона ли, иона.
Oвладевшие азами
кислорода и азота,
смотрим жадными глазами
в ниши дзена, в щели дзота.
2.
Oт Венеции до Вены
мудро правят наши гены,
их строительные блоки
пьют живительные соки.
Что им герцоги и дожи,
императорские ложи,
наши маски да кресты,
карнавальные шесты?
Что там, в створках их молекул,
в цвете выцветших чернил –
ни пророк не докумекал,
ни Господь не сохранил.
МАЛАЯ АЗИЯ
Краем моря кони скачут,
На горах играют в нарды.
Под луной гиены плачут,
Молча ходят леопарды.
Прошуршат в рогозе змеи,
От ручья запахнет илом;
Улыбаются Цирцеи
Одиссеям и Ахиллам.
Дай нам шанс – и мы смогли бы -
Понт Эвксинский – ус гусарский…
В глубину уходят рыбы,
Тонет, тонет перстень царский…
ГРЕЦИЯ
Рыдая, радуясь, робея,
Иду долиной Эниппея,
И сердце Греции самой
Мне шепчет “ты пришел домой“.
Летя стремительно сквозь годы,
Не тронь хрустальных рычагов!
Почуяв дым от очагов,
Войди в одну и ту же воду!
От олимпийского чертога
Спустившись, тайных туч гряда
Легла торжественно и строго,
И потемнели города.
Стоят унылые громады,
Их ноша вечна и легка,
Как мрамор под стопой Эллады,
Как зовы нимф у ручейка.
ВАЗА ДЕРВЕНИ
(музей в Фессалониках)
Средь золотого винограда
Сидят застывшие они:
Сатир и спящая менада
На медном кубке Дервени.
Вином из кубка льются годы:
Менада спит, и снятся ей
Движенье звезд, богов исходы
Эсхатологии моей,
Олимп бушующий, мятежный, –
Но взор закрыт менады нежной.
Душа, над Грецией кружи,
Пока менаде сладко спится!
Здесь многое еще случится,
И Александра колесница
Еще заложит виражи
И ослепительны и дики,
Еще душа зайдется в крике…
Менада, спи: что ни приснится,
Все выстоят Фессалоники.
ИОНИЧЕСКОЕ МОРЕ
Не опишешь словесами
то, что правит небесами,
не придумаешь в уме
то, что зиждется во тьме.
Пролистаю, не читая,
череду начальных глав,
где частиц исходных стая
разлетается стремглав.
Этот текст силён и скучен;
разум мыслить не обучен
на бездонном языке;
я лежу, избит и скрючен,
на твердеющем песке.
Я взираю в пропасть мира,
я смотрю вперёд и вниз,
как на острове Керкира
исстрадавшийся Улисс.
Потешаясь надо мною,
правоту мою кляня,
посейдоновой волною
смыло с памяти меня.
В царстве мудрого феака
тишина и благодать,
знак обучен форме знака –
но мне нужна моя Итака,
и до неё рукой подать.
Боги! я ещё живой!
Растворяясь в древней влаге,
я стою в последнем шаге
от черты береговой.
ОСТАВЛЯЮ
Валентине Синкевич
Оставляю на время те страны,
где с богами боролись титаны,
где разбросана суша руками
олимпийцев, по их законам,
чей язык неизвестен; где камни
устремляются вверх по склонам,
словно новых захватчиков орды.
Незаполненные кроссворды
оставляю на кресле в зале
ожидания, где строка
равномерно течёт, пока
номер рейса не объявляли.
Я лечу, как летал во сне,
подо мной плывут острова,
недоступное ранее мне
переделывается в слова.
Я отчитываюсь перед вами
свежесобранным языком
над последними островами
перед новым материком.
ДАЛЬНИЕ КРАЯ
Вижу дальние края,
где на грани сна
география моя
изображена.
Каждый шаг неповторим,
каждый жребий скрыт,
каждый полуостров – Крым,
каждый остров – Крит.
Путь лежит в прозрачный фьорд,
где не видно дна,
где к скрижалям доступ стёрт
в лабиринте сна,
где на побережье дней
из кромешной тьмы
горсткой радужных камней
выброшены мы.
ТЕОРЕМА
Костровище от стана цыганского
Пеленой заметает зима;
Teoрема Астеева-Ганского
Посложней теоремы Ферма.
Утверждает она, что движение
В этом мире вообще не дано:
Только буйное воображение
Kрутит мир, словно ленту в кино.
Объясняет невзрачная книжица –
Бледный шрифт, пара сотен тираж –
Что Вселенная вовсе не движется,
А дрожит, как пустынный мираж.
Амплитудой такого дрожания
Обьясняются Бог и весна,
Не дано нам ни воли, ни знания,
И действителъность нам не дана.
Так, надежду и веру отсеяв,
Словно призрак, возникший в дверях,
Нам поведал ослепший Астеев,
Тот, что сгинул давно в лагерях.
И у Ганского формулы четки:
Чтобы в них ни значка не забыть,
Он диктует с хароновой лодки,
Размотав ариаднину нить.
Доказательство это красиво:
Значит, в зеркале нету лица;
Изначального не было взрыва;
Теплового не будет конца.
И не надо движения, ибо
Нас ничто не избавит от мук -
Что ж, за правду мы скажем спасибо
Двум пророкам российских наук!
Грянем песню да купим шампанского,
Впереди только тьма да мороз,
Teoрема Астеева-Ганского
Навсегда разрешила вопрос!
ПО ЭТУ СТОРОНУ
Наш век размечен чуждой метой
по краю стынущего льда;
снов океан питался Летой,
где память смыта навсегда.
А из какой прозрачной пыли
летят сигнальные лучи –
нам всё равно, и мы забыли,
и снова азбуку учи.
Тире и точка, плюс и минус,
и алфавитные значки,
как древний мир, пройдут и минут,
не расширяя нам зрачки.
Но за полярными кругами,
куда вода не дотекла,
хранится отраженье в раме
по эту сторону стекла.
СОНЕТ
Природы бешеный замах,
её рубидий и дейтерий
дают завышенный критерий
в неоперившихся умах.
Настала эра суеверий:
не стало в наших закромах
ни романсеро, ни мистерий,
ни Гекторов, ни Андромах.
А я пишу свои сонеты;
их строчек ломкая слюда
и кажущиеся сюжеты
дают спокойствие, когда
все остальные песни спеты,
а мир стремится в никуда.
ОТБЛЕСК
Полевой палеонтолог,
отыщи на склонах лет
оттиск, отзвук, отблеск, сколок,
список, снимок, слепок, след.
След и отблеск прежних дней,
сил земных и сил небесных,
след событий неизвестных
под поверхностью камней.
След растений и животных,
лет бездонных, лет бессчётных,
лабиринтов дней и мест
драгоценный палимпсест.
СТАТЬЯ
1.
Статья из старого журнала
нам говорит, что с древних дней
душа миров существовала,
что мы давно привыкли к ней;
что от созвездий до песчинок
её остывшие следы
сопровождают поединок
наследственности и среды;
и что в эпохи катастроф
она виднее с каждым разом,
когда, покинув прежний кров,
как лава, каменеет разум.
2.
Бумага ломка и желта,
статья журнальная наивна,
но ткань веков чудна и дивна,
и отступает пустота.
И в наши дни, когда все тайны
уже давно разрешены,
и потрясения случайны,
и цели определены,
вам, предки, низкий наш поклон
за то, что в мизерные сроки
вместили океан времён
немыслимые ваши строки.
И смысл, и радость ваших дней
теперь до нас доходят прямо,
через дыхание камней
давно разобранного храма.
И вечно с нами говорит
душа, которая вобрала
и белый мрамор древних плит,
и строки старого журнала.
КАССИНИ*
Открыв, как зимнее окно,
безумной кисти полотно,
запечатлей для нас, Кассини,
над злыми лунами полёт:
невыдуманные пустыни,
замёрзший ад, безводный лёд.
Я вижу всё, что видишь ты
в краю печальном и суровом;
я пробую приблизить словом
непредставимость пустоты;
принять, как принимаю свет,
свидетельства безмолвных лет.
Кто мерит время в том краю
без сроков, без воспоминаний?
Я бесконечность расстояний
не чувствую, не сознаю;
нет в языке такого слова.
Но твой, Кассини, долгий взгляд
сквозь пустоту и вечный хлад
добавлен к памяти земного.
*«Кассини» – космическая станция-зонд,
с 1997 по 2015 совершившая беспримерные облёты
Юпитера и Сатурна и их многочисленных спутников.
ГАЛИЛЕЙ
Уже направлена труба
над итальянскими холмами
на горсть Юпитеровых лун.*
Четыре буквы древних рун,
светясь, вращаются над бездной
совместно с прочими камнями
в своей Флоренции небесной.
Какая странная судьба:
мы выбираем варианты,
а варианты правят нами.
И мне иные алфавиты
и неизвестные квадранты
на бархате небес открыты,
как ювелиру бриллианты.
И я запомню эту дату,
когда для славы или мзды
я посвятил аристократу
четыре новые звезды.
Уймется буря волн житейских,
истлеют строки наших книг,
но звезд сиянье Медицейских
не потускнеет ни на миг.
В них, верно, память крепко спит,
а наша жизнь для них странней,
чем нам вращение орбит,
перемещение камней.
* Ио, Европа, Ганимед, Каллисто. Открыты Галилеем в 1610 г., и названы «Звездами Козимо» (Cosmica Sidera) в честь флорентийского герцога Козимо II Медичи (1590-1621), патрона и ученика Галилея. Известны нам как «Галилеевы луны».
ПЕСНЯ ПУТИ
Как всадник уставший, упавший у ног истукана,
Бродя по Вселенной, пытайся понять еë суть;
Трещат автоматы, толпа коронует тирана,
А значит, мы завтра опять отправляемся в путь.
Смычок переломлен, оборваны струны, расщеплена дека,
Но наши затвержены строки, и кони быстры;
В тени облаков и вдали от оков, дети нового века,
Как прежде следим за течением вечной игры.
Богов и героев мелькают знакомые лики,
Дождь падает в почвы, вобравшие стоны и прах,
И солнце бросает на скалы неровные блики,
Светя сквозь листву, заходя в Элизийских полях.
На запад, мой друг! Не Озириса путь, не Астарты,
Не призрачность радужных слов с гималайских вершин –
Наш век развернëт перед нами забытые карты
Путей, недоступных для смрадных пехотных машин.
За дверью откроется дверь в неизвестную вечность,
Не раз и не два тот знакомый мотив повторя;
Мы нашей судьбе бесталанной простим бессердечность,
Летя над землëю в бесснежном конце ноября.
Виктор Фет. Поэт, биолог. Родился в 1955 г. Окончил Новосибирский университет. Работал зоологом в Средней Азии, с 1988 – в США. Преподает биологию в Университете Маршалла (Хантингтон, Западная Виргиния). Публиковался в периодике США, Германии, России. Книги: «Под стеклом», «Многое неясно», «Отблеск», «Известное немногим». Корреспондент журнала «Литературный европеец» в США. Один из авторов антологии «Общая тетрадь. Из современной русской поэзии Северной Америки» (М., 2007). Первым перевёл на русский язык «Охоту на Снарка» Л. Кэрролла (1982, опубликовано в 2001).
