***
Опять по бесснежью зима выставляет мишени.
Патроны по счету холеной рукой выдает,
Но перед рассветом отпетый декабрь и мошенник
Срывает "десятки" и в черную торбу кладет.
Пространство и время – по-книжному: сфера обмена.
Недаром патроны даны по количеству лет.
Мы садим с упора, мы лупим с руки и с колена.
А там, на мишенях, "восьмерок" – и тех уже нет.
Что в той стрелянине? Палю по соседним мишеням.
Пускай хоть кому-то зачтутся мой выстрел и стих.
... Но что, если этот отпетый декабрь и мошенник
Нарочно оставил "десятки" в мишенях моих?
***
Крутой туман, и преходящ и древен,
Дымит на оцинкованном листе.
Вдали, за речкой, черные деревья
Резным пятном зависли в темноте.
Но вот над мирной дачной стороною,
Туман и тишину пробив насквозь,
Призывное, хмельное, нутряное
Кобылье ржанье пронеслось.
И встрепенулись мартовские клены,
По горло в буйном ледяном соку,
И тепловоз, от бега распаленный,
Остановился на скаку.
Но рельсы натянулись – как поводья –
Дрожат, ведут его за поворот.
Все – темнота, все – жажда половодья,
Насилья, очищенья и щедрот…
Ну а сегодня, в дымке полусонной,
Сквозь ожиданья глядя на реку,
Стоят нагие мартовские клены,
По горло в буйном ледяном соку.
***
Заветные слова,
Старинного фасона,
Вечерняя листва
Читает полусонно.
Бесхитростен пролог.
Неспешное звучанье.
Так долог каждый слог.
Так сладостно молчанье.
Взволнованно-тихи,
Во власти слов знакомых,
Все слушают стихи –
Включая насекомых…
***
Капля – форма. Вода – содержанье.
Ствол сосны – вертикальный карниз.
Проповедует дождь воздержанье,
Сам, безудержно, падая вниз.
Мастерство-даровитость-сноровка:
Вечный метод ошибок и проб.
У Природы опять тренировка –
Тренирует Всемирный потоп.
***
Ничего, что было б непривычным,
Чтобы шло желаниям вразрез:
Матовым соплодьем ежевичным
Угостил меня знакомый лес.
Тень листвы, деревьев, белки, лета –
Тишиной июльского тепла
И созвучьем солнечного света –
В тень мою неслышно перешла.
И она, от этих обретений,
Светопятен и цветосплетений –
От всего, что уместилось в ней –
Стала разом тенью всех теней.
А потом – на что она решилась –
На виду у сказочного дня!
Чуть отстала. Стала. Отрешилась.
И пошла, отдельно от меня.
Но, заметив то, как я бледнею,
Вдруг махнула мне рукой моею:
Не волнуйся, не переживай,
Догоняй, мол, и не отставай.
***
Б. Тульчинскому
Похож на древнюю печать
Резной дунганский храм.
О чем хотел он умолчать,
Молоденький имам?
Нам стулья вынесли во двор,
Но труден разговор.
Сегодня пятничный намаз,
Течет забытый кран.
Трава истерта, как палас,
Подошвой прихожан.
Как будто позабыв о нас,
Он ворошил Коран.
А над горою горячо
Уже дышал закат,
Я попросил, чтоб он прочел
Хоть фразу, наугад.
Он брел строкой,
Он брел тропой,
И, видно, склон был крут.
Он остудил глаза рукой:
Так слушай. Тяжек водопой,
Когда силком ведут.
Он новый полдень различал
Средь горных котловин.
Он улыбался и молчал,
Как киевский раввин.
***
Бубен. Балдеж балаганный.
Кто там пищит на руке –
В красном, как солнце, кафтане,
В красном, как кровь, колпаке?
Гаер, кривляка, Петрушка...
Но обмирает толпа.
Всех побеждает игрушка –
Смерть, полицая, попа.
И над бескрайней ширью
Горя, лесов да болот
Тучи сдвигались ширмой,
Действо вершило ход.
Кукольник – шут гороховый,
Дудочник, скоморох –
Бродил, побирался крохами
Долгих славянских дорог.
Был он мудрец и потешник,
Первый народный артист:
То ли скворец-пересмешник,
То ли пропагандист.
Эй, заводите праздник
Смерти наперекор!
Кукольник – вечная правда,
Сказочник и смехотвор.
...Где-то галдеж балаганный
И огонек вдалеке:
Кукла – в багряном кафтане,
В красном, как кровь, колпаке.
***
Преображенная баржа,
Всплошную солнцем залитая –
От этой щедрости дрожа –
Струилась в небе, золотая,
И пораженные стрижи
Крылом работать забывали:
Шли под воду вблизи баржи,
И чудом над рекой взмывали,
И неожиданность ждала
За каждым солнечным движеньем.
Но воды, словно зеркала,
Не дорожили отраженьем.
***
"Рано или поздно – все будет по-новому,
потому, что жизнь прекрасна".
(А. Блок)
I.
Двери выходят на зимнюю площадь,
Окна – на лето глядят.
Там корабельные тени полощет
Голод и ранний закат.
Дню отшатнуться – что тьме оступиться.
Где вы, друзья и враги?
Белая птица и черная птица
Переплетают круги.
Богом начертано – стерто рукою:
Войны, пожары и дым.
Даже во сне не дано нам покоя,
Мертвым, а паче – живым.
Смерть при поэте – хозяйка и гостья.
Время часы подведет.
Темное солнце горячею горстью
Воду вечернюю пьет.
2.
Бредят петербургские туманы
Золотым ознобом куполов.
Дева света! Где ты, донна Анна?
Анна! Анна!
Где ты, небом данная любовь?..
Молкнет август. Все уже отпето.
Белым вьюгам больше не кружить.
Смерть свою не страшно пережить –
Страшно пережить в себе поэта.
Мир беззвучен, значит – бездуховен?
Лучше бы оглохнуть, как Бетховен...
Глухо! Глухо. Глухо откровенье.
Что ж ты, память прежняя, жива...
Может, смерть – конец стихотворенья?
Вот бы вспомнить первые слова…
***
И вздрогнет снегопад покатыми плечами.
И упадет январь
На белые слова.
Верни мне этот год.
Он был твоим нечаянно.
Другая на него имела все права.
Ты черпала со дна,
Ты не щадила влаги,
Без меры, без числа ночной нектар пила.
Лишь для тебя сирень
Вывешивала флаги
И сумасшедший гром лупил в колокола.
Но присудила жизнь
Другую к высшей мере,
Чтоб соловьиный залп
Ударил в сердце ей.
Материя любви не исчезает в мире,
А просто переходит:
К тому, кому нужней.
Ну что ж тебе еще?
Ты все уже имела.
Поплачь и улыбнись.
Прекрасен этот год.
Великодушной будь.
Светло и неумело
Другая ждет любви.
Пришел ее черед.
***
З. Полевой
По следу ветра выросла трава.
По следу трав прошли ночные кони.
По следу табуна нашла меня луна,
И тем же следом бросились в погоню:
Вначале – топот, после – тишина.
Мы все пройдем по следу, следом, в след –
Друзья, поэмы, неподвижность лет,
И жаркий торопливый бег минут,
Когда нас любят, а не просто ждут.
Кого теперь любовь моя ведет?
Что там, за нею – боль или везенье?
А за весельем – смерть или восход,
Упавший вдруг на гулкий сад весенний?
Следы… Следы...
Но кто за кем идет?
Кто первый свою руку подает,
Чтоб снова начинался бег минут,
Когда нас любят, а не просто ждут.
***
Мы с тобой сводить не будем счеты.
Что делить? Обычные дела...
Подойдешь и тихо молвишь: "Что ты,
Я почти всю ночь тебя ждала.
Выстыла под ветром у канала.
Вымокла в туманной ворожбе.
Грязь и лужи льдом заколдовала,
Чтоб в пути не вымокнуть тебе.
Наши звезды снова молчаливы.
Что мне их извечная игра?
У меня в руке – на ветке ивы –
Котики заснули до утра.
До утра в душе умолкли птицы.
До утра – тревога на лице.
Ветка ивы дремлет и дымится
В первородной золотой пыльце.
Ты пришел. Я очень рада. "Что ты,
Не сержусь. Я просто не спала".
Мы с Весной сводить не будем счеты.
Что делить? Домашние дела...
***
Погибают дубы, погибают,
Свои судьбы к земле пригибают,
И, особенно в эту жару,
Как листву, осыпают кору.
Погибают они, погибают,
В неизбежность свою убегают,
И вершится процессия эта
В равной скорости мрака и света.
А на ветках сидят, словно птицы,
Отвернув безучастные лица –
Понарошку – чтоб видел я их:
Все мои, кого нету в живых.
Неприступен их строгий уют.
Каково им? Зачем они тут?
Хоть бы раз на меня посмотрели!
И ни слова, ни стона, ни трели…
По лесам, по горам, по Вселенной –
С этой ношей своей драгоценной –
Безоглядно уходят дубы
В недосказанность общей судьбы…
***
Невероятна вероятность,
что, воскрешая времена,
Всесильным кем-то многократность
существованья нам дана.
Но этой мысли осторожность
стирается из года в год,
и невозможная возможность
вполне возможной предстает.
***
Последний выстрел был и впрямь хорош.
Оцепенели ели в оцепленьи.
Он рухнул на передние колени.
От холки по спине промчалась дрожь.
И глаз погас.
И долгий стон, последний брачный рык
Ушел вдогон, за самкой. И за стадом.
Рог ткнулся в землю мягко и устало.
И мертвый разбухающий язык
Упал в траву...
Потом, разрублен скользким топором,
Он был внесен в моторную дрезину,
Он свален был в плетеную корзину
И брошен на клеенку под окном –
Ноздрями в пол.
Мы двинулись. Оленьей шерсти клок
Метался. Падал. Поднимался снова.
Вдруг стало ясно – остро, до озноба,
Что, в сущности, охота лишь предлог,
Чтоб убивать.
...За нами – по вершинам, без дорог –
Бежало солнце рыжим олененком.
А сердце оживало на клеенке,
И билось об охотничий сапог.
***
На сучьях и ветвях генеалогий
Развешены жокейские хлысты,
Чтобы резвей навертывали ноги
Тугие ипподромные холсты.
К чему тотализаторские дебри
И коды родословных у коня?
Да, это так, я – победитель Дерби!
Ну, кто, скажите, ставил на меня?
Гнедой трехлеток шел легко и люто.
Эй, фаворит, удачу не гневи!
Два корпуса разрыв... Но был он блютер, *
И захлебнулся в собственной крови.
Его жокей был тоже в красной краске.
Они упали. Все на них – стеной.
И в той короткой страшной свистопляске –
В навале, злобе, перепуге, хряске –
Сломала ногу, прямо предо мной,
Каурая, летевшая второй.
На ипподроме всякое бывает.
Но знает лошадиный наш народ:
Плохой скакун ноги не поломает
И кровью своих жил не разорвет.
А скачка шла: копыта, пена, нервы.
Хлыст раскален и горячо седло.
Я – победитель. Я остался первым.
Забудем тех, кому не повезло.
Слова брели, как лошади, хромая...
Но было мне понятно, одному,
Что никогда я ног не поломаю,
И кровью своих жил не разорву.
------------
* Блютер – спортивная лошадь с повышенной ломкостью
кровеносных сосудов, не выдерживающих кровяного
давления во время скачки.
***
Не декабрю, весне на страх:
Огней шальная перекличка.
Колдунью, ведьму, еретичку –
Сжигают осень на кострах.
Хвалилась телом золотым?
Теперь терпи до черных пятен!
Что, рыжая, несладок дым
Отечества? И неприятен?
Не ты ли с факелом в руке
Шаталась летними лесами?
Кто сам с огнем накоротке,
Таких всегда в огонь бросали...
Студены ночи в ноябре.
Чумацкий шлях * промерз до хруста.
Но как избавиться от чувства,
Что это я сгорел в костре.
--------------
* Чумацкий шлях (укр.) – Млечный путь
***
Быть может, это часть стиха...
Прохладный луг. Ручей.
На сенокосе – вороха
Солнечных лучей.
Уже июль открыл глаза,
А в них – роса
И медь.
И однокрылая коса
Пытается взлететь.
Но только стебли – ей назло –
Все выше,
Все живей.
Трепещет белое крыло,
Запутавшись в траве.
Земля немыслимо тиха
В космической глуши...
Быть может, это часть стиха.
А может, часть души.
***
Стану, как нищий на паперти,
У входа во храм своей памяти:
– Подайте не хлеба кусок,
А мамин голосок.
Подайте, подайте, подайте
Хотя бы по крохотной дате
Всего, что ушло без возврата
В когда-то,
В куда-то.
***
Еще не дозрели марели,
Но ради залетных шмелей
Они на глазах пожелтели,
И стали казаться спелей.
Под синей небесною аркой,
Калитку толкнув наугад,
Вхожу в застоявшийся, жаркий,
Меня ожидающий сад.
Потомок, явившийся к предкам,
Взыскательно глажу кору,
Тревожу колючие ветки
И ягоду в пальцы беру.
Крыжовник излишне подробен,
Как будто скрывает обман:
Он шару земному подобен
Прожилками меридиан.
***
Не проповеди – исповеди жажду:
Косноязыких выстраданных фраз,
Когда грехи, прощенные однажды,
Грехом прощенья оправдают нас.
Чернеет Пуща под звездою дальней,
И Город по тропинкам бытия
Уходит в лес, в свою исповедальню,
Где ни души. Где только он да я.
Молчат стволы – кто запросто, кто важно,
Держа в корнях терпенье, про запас.
Не проповеди – исповеди страшно:
Косноязыких выстраданных фраз.
***
Л.П.
Не пишите поэта в погребальные книги,
Не тревожьте салютом его колдовство.
Пусть его отпоют журавлиные крики,
Пусть весенние ливни оплачут его.
Он рассветы творил. И моря. И закаты.
Дикий мед горьковат, но врачует верней.
Что такое стихи? Это – грех и расплата,
И пугливая память несбывшихся дней.
Каждый шаг на земле ожиданьем отмечен.
Очертанья листвы перейдут в письмена.
Переплавятся солнцем пески и наречья,
Очертания губ, имена, племена.
Что такое стихи? – Черный дым пред глазами.
И прожекторный свет сквозь глубины годов.
Он сады сочинял. Он делился плодами
Приднепровских садов. Гефсиманских садов.
***
Как будто танцор –
на колени.
С коленей –
на пальцы.
Река
по камням,
река
по корням –
В пене, в скорости, в танце.
Горы
больше не могут – устали.
Горы –
плохие партнеры.
Годы?
Куда им тягаться:
только на год годятся.
И все.
И отстали.
А этот: что, мол, река мне –
прыжок – и уже на камне.
Ах, что творил он руками,
с камня на камень летая.
А осень вокруг золотая –
руки его развела,
два черно-белых крыла...
И камень-то был невысок.
Невысок.
Да, надо же так – в висок.
В висок.
Красная нитка наискосок
по белой воде пошла.
И пена сомкнулась,
но только на миг,
и снова не стало,
и вновь он возник.
Он перед рекой –
на колени.
С коленей –
на пальцы.
По черным камням,
по черным корням –
В последнем отчаянном
танце…
Российским коллегам по цеху…
Сомнение опасней, чем восстанье.
Еще из предыстории своей
Я угадал враждебность и братанье
В переплетенье веток и корней.
Суровые далекие предтечи –
Когда-то, здесь, на берегах Днепра –
Вручили мне ключи славянской речи
От кладовых вселенского добра.
Но я обязан это вспомнить снова:
О, сколько раз, преддверием беды,
На языке, родившемся из "Слова...",
Звучало слово смерти и вражды.
А помните: "Еврея или грека...",
А помните, в земном своем плену,
Он вас учил: "Любите человека!"
Так, может, хоть сейчас – в начале века –
Простим друг другу прошлую вину?
Нам хватит преступлений и позора.
Почти исчерпан времени запас.
Сомненье в вас – трагичнее, чем ссора.
Сомнение в себе – моя опора.
Позвольте мне не сомневаться в вас.
Март, 2014
-----------------------------------------
* Составитель подборки – Марина Котенко.
Григорий Фалькович. Поэт. Родился в 1950 году. Живет в Киеве. Автор книг и поэтических сборников. Стихи публиковались на русском, английском, идиш и иврите, в зарубежных антологиях современной поэзии.Член Украинского комитета международного Пен-клуба, Национального союза писателей Украины. Лауреат международной премии им. Владимира Винниченко (2003), Павла Тычины (2004), «Планета поэта» им. Леонида Вышеславского (2011), Шолом-Алейхема (2012), Леси Украинки в области литературы для детей (2012).
