В однокомнатной полутемной квартирке с облезлыми обоями - выцветшие васильки по белому полю - стоит перед овальным зеркальцем стройная женщина. "С тех пор, как я катастрофически подурнела, - обращается она к зеркальцу, как к внимательному собеседнику, - раздражает все. Совершенно идиотская реклама или призыв, черт их там в телевизоре разберет: "Россия - щедрая душа!" Щедрая на что? Щедрая к кому? Чего это там у неё так много? Доброты? Сообщите, к кому? Совершенно очевидно, что моя вредная сварливость спровоцирована моим вынужденным бездельем. Меня не веселят больше юмористы, и не потому, что они плохие, а потому, что я сама стала скучная, как лекция по научному атеизму. Нет, не так. Я стала занудная, как нотация. Я обожралась песнями, юмором и последними известиями. Я торчу у телевизора целыми днями, и в результате у меня развилась к нему наркотическая зависимость. Я боюсь, что когда я отойду, там, в ящике, покажут что-то очень важное, но там одни только катастрофы, катаклизмы и конкретный криминал. Скажу больше: мне стыдно признаться, но когда в последних известиях никого не ограбили, не убили, не изнасиловали в подъезде, не удушили в лифте, не подожгли в собственной квартире, не разоблачили и не посадили, - я чувствую некоторое разочарование, и не потому, что я стала кровожадной, а потому, что с происшествиями жить значительно веселей.
Женщина пытается рассмотреть себя в профиль. Она поворачивается к зеркалу боком и говорит с отвращением к себе: "Пора делать перетяжку, пока я совсем не озверела и не перебила все зеркала. Сказка то про "свет мой зеркальце скажи да всю правду расскажи" вовсе и не сказка, а быль, потому что в ванной, где чуть потемнее, я выгляжу ещё терпимо, в зале - уже пострашней, а в зеркальце на окне, там, где безжалостный дневной свет, нет, это не выразить словами, это такое страхуебище, что, будь я на месте самого завалящего мужика, разве совратилась бы на такую, как я? Однако я брюзга! Брюзга и старушенция. А раньше, всё лучше было? А что сказал Экклезиаст? Он, мудрейший из мудрейших, изрек: "И не говори, отчего прежние времена были лучше нынешних, ибо не от мудрости спрашиваешь ты об этом". И всё-таки раньше было лучше. Страшны не беды, а победки. Как это верно. Сначала пьяный водитель сбивает отца, и его не довозят живым до Склифосовского. Потом сгорает мамин дом со всеми её сбережениями, а через день мама умирает от огорчения. Собственно, конкретных сбережений никогда и не было, но зато было одно из лучших в России собрание авторов авантюрного и детективного жанра. Скажeте, рукописи не горят? Это у Булгакова в романе не горят, а у нас в Мытищево так полыхают - не затушишь. Сорок лет мама, работая в крупном книжном магазине, собирала личную библиотеку. «Только дремучие слои обывателей, - говорила мама, - прячут деньги в чулок. А просвещенная часть общества вкладывает средства в книги». И вот, что осталось, - женщина окидывает взглядом слишком большую для современных столов скульптурную композицию "Лаокоон и двое его сыновей", с остроумно вмонтированной мастером художественного литья в ногах у отца замысловатой чернильницей, и стопку книг, чудом спасшихся от огня. И что странно? Сгорели все знаменитые: Жорж Сименон, Агата Кристи, Эдгар По, Дик Френсис, Дороти Сайерс, Раймонд Чендлер, Гильберт Чистертон, Морис Леблан, Клод Авелин, Сомерсет Моэм, Фридрих Глаузер, Мишель Бютор. Чудом сохранился лишь Даниэль Дефо с его «Моль Флендерс» и тот обгорел значительно. Зарубежные сгорели, а наши убогие уцелели. Это как понимать?
Она вдыхает пахнущий дымом воздух в квартире - вздрогнули тонкие ноздри и подчеркнули тем самым благородство профиля хозяйки квартиры, - а теперь из-за вас, - она снова укоризненно смотрит на книги, - пропах копчёностью весь мой нехитрый гардероб. - Женщина подходит к вешалке и старательно обнюхивает одежду. - Ну, конечно, эта мымра из отдела народного образования, учуяла запашок и решила сократить именно меня, чтобы мною в школе и не пахло. Может быть, меня бы и оставили, если бы не этот болван Клепиков. Я дала каждому из сорока учеников по одному сонету. Их ровно сорок во второй главе Евгения Онегина. Хотела блеснуть перед проверяющими. Клепикову достался сонет номер тридцать три. Ну, это всем известное: "Бывало, писывала кровью она в альбомы нежных дев, звала Полиною Прасковью и говорила нараспев". И вот он встает: "Бывало, писывал я кровью" - и онемел. Ему подсказывают - он в глубоком ступоре. Его ущипнули за седалище - он очнулся и очень громко с выражением: "Бывало, писывал я кровью", и снова замолк. До конца урока замолк кровописающий мальчик. Если бы он вместо "Ядра - чистый изумруд" честно признался: "Я - дрочистый изумруд", я бы, конечно, заподозрила его в саботаже, но не обиделась, и даже похвалила бы его про себя, ведь эту прелесть он сподобился прочесть у одаренного; в моём же случае, он по тупости своей зарезал меня без ножа, вот что досадно. "Ваши ученики, - поддела меня потом на педсовете желчная дамочка из комиссии, - не в состоянии выучить всего четырнадцать бессмертных Пушкинских строк". В результате, я теряю работу и сижу теперь на мели, потому что денег у меня "достаточно мало". Убила бы за такое словосочетание, но ведь говорят. И всегда хочется спросить с нескрываемым ехидством: «так мало тебе, дебил, или всё-таки достаточно?»
Вот такие дела. А за окном дожди, а на носу очки, а под очками морщины, "а в душе осень". И ничего, кроме одинокой и нищей старости мне не светит, ничего. Я не открою свое дело, а могла бы: я неплохо шью и крою, и, кроме того, у меня врожденное чутьё на стиль и на фасон; чутьё есть, а рубликов на малюсенькое ателье - нет, и ссуду мне - безработной никто не даст, и никто мне не займет, а без толчковой суммы ничего не организуешь. А если бы даже и нашлась "щедрая душа" и одолжила мне деньги, то ничего путевого из этого бы не вышло, потому как с последних денег даже гуси не ведутся". Женщина присела перед стопкой книг и стала протирать их от копоти. Популярнейшую среди "дремучих обывателей" детективного склада ума дамочку с её асимметричным и оттого жутковатым оскалом она швырнула под кровать. Туда же полетел изгнанный из порядочного общества за профнепригодность, неизлечимо травмированный от ежедневного общения с взбесившимся бандюганом, известный среди определенной группы читателей, писатель. Максимально тактично, но неумолимо в ту же компанию была отправлена несомненно талантливая пышнотелая красавица. Женщина на минуточку задумалась, прежде чем дать писательнице определение и обосновать причину её изгнания: "У вас, роскошная вы наша Татьяна (не скажу фамилию, а то вас перестанут по телевизору показывать), всё очень забавно и мило, но у вас, на фоне неоправданно ярких постельных сцен, совершенно закономерно блекнет интрига. И потом, зачем дразнить малообеспеченных граждан этим вымышленным и вожделенным мирком, когда не просто ужин, а Лукуллов пир, когда не просто совокупление, а звериный рык и до упора, а если вещь, то непременно от Версаче, и все при этом взаимно пересношались, и все после безумного коитуса напрочь позабыли: кто, кого и когда должен был замочить? Это какая-то Камасутра с пистолетом". Хотела женщина указать автору на то обстоятельство, что у нее любовная линия напрочь забивает детективную, но вспомнила, что она об этом уже сказала вначале, подумала ещё немного и со словами "детективный Декамерон!" отправила всю продукцию под кровать. Равномерным слоем, как пеплом, покрыли кучку отверженных все тома плодовитейшей и горячо любимой народными массами детективщицы: "Пусть вас, уважаемая, и, я не побоюсь этого слова, горячо читаемая Александра, - с ядовитой вежливостью оправдывалась хозяйка, - листают в автобусах, троллейбусах, трамваях, в метро, на яхтах, на вахтах, на пароходах, на производственных совещаниях, во время заседаний государственной Думы, в аэропланах, в дирижаблях, и даже на борту космического корабля; и я, поверьте, против вас ничего не имею, но другого места у меня для вас нет. Вы уж не обессудьте". Карточным веером легли на пыльный пол перед кроватью: Агаев Самид Сахитович "Ночь волка", Левин Леонид "Только демон ночью", Руденко Елена "Новая Жюли", Кондратенко Евгений "Участковый Брыкин взяток не берет". Их протерли и поставили рядом с постелью. Их предстояло еще прочитать. Из соотечественников первыми удостоились почетного места на книжной полке: Борис Акунин - весь. Сраженная невероятным для нашего хамского времени благородством, доверчиво и почти интимно прижалась к "Любовнику смерти" Эрасту Фандорину теплым бочком Кленкина Мария "Не горячись или из Жизни Хладнокровных". Женщина одобрила выбор Марии и даже погладила ее рукой: "Умная, вы девочка Маруся! Тонкая у вас интрига и необыкновенно сложная. Но должна вас предупредить, чтоб вы не обольщались насчет любовников. Перу Гриши Чхартишвили подвластно все, кроме описания любовных сцен и вообще он не сечет в сложных взаимоотношениях полов. Одно из двух: либо у него нет соответствующего опыта, во что трудно поверить (все-таки южная кровь), либо он патологически застенчив и целомудрен. Но каков язык? Конфетка! Его можно читать с любой страницы, не вникая в сюжет. Читай и тащись. Я бы съела его за язык". Еще спаслась от забвения под кроватью Вера Воронцова с её "Будь моей смертью". И её тоже погладила и похвалила хозяйка за остроту сюжета, за простоту и изящества стиля, за блеск композиции и за тонкую романтику детектива.
Женщина ставит книги ровными рядами на полки. Пробежала глазами по спинам томов и снова остановила взгляд на опаленном дедушке Дефо: "А вас, Молли, я бы вообще освободила от уголовной ответственности. Вы же сами признались, что даже после накопления суммы, достаточной для покупки ренты и законного существования с этой ренты, вам все равно хочется заниматься воровством. Вам, милочка, нужно обязательно проконсультироваться у солидного психиатра, потому что я подозреваю у вас, дорогая Молли, наличие пренеприятнейшей болезни. Клептомания у вас, милейшая Молли, кле-пто-ма-ни-я! Что вам теперь делать? Ах, Молли, не разочаровывайте меня! Не мне же вас учить. Объявляете доктору, что желание тиснуть то, что плохо лежит, совершенно непреодолимо: "сама у себя, доктор, даже ворую, прячу, а потом забываю, куда". Ну, полежите немного в доме скорби, зато выпишeтесь с замечательным и заветным диагнозом. И воруйте потом себе в удовольствие - вам даже штраф по инструкции не положен. Что касается меня, то посчастливься мне хоть однажды заполучить необходимое количество дензнаков для более или менее комфортного существования, и я никогда больше не вступила бы в конфликт с законом".
***
Промозглое начало марта. Вечер. В комнате с устоявшимся запахом гари на смятой постели лежит женщина. Скука, граничащая с безутешным отчаянием. Сумерки сгущают синь и заполняют комнату. "Пора включить свет, но лень встать. Были бы деньги, надо бы купить торшер и поставить его рядом за головой. Удобно, щелкнул выключателем и читай себе дальше. Но денег нет. И зачем читать без толку? Ни одного подходящего рецепта. Ни одного. У тех, что сгорели - взгляд на пустую полку - все так сложно, запутанно, неосуществимо, а главное, абсолютно оторвано от нынешних реалий, а у этих - презрительный кивок под кровать: кровь, насилие, чернуха. Надо сломать стереотип. Ни один волос не должен упасть с будущих жертв моей аферы - это раз. Наказан должен быть жулик, но никак не честный человек - это два. Сценарий должен быть упрощен до минимума. До минимума!" - разговаривая с собой (она давно уже привыкла разговаривать сама с собой), женщина встает и идет к зеркалу. Она всегда сначала идет к зеркалу, а уже потом идет ко всему остальному. Она внимательно рассматривает себя, с кошачьей грацией поднимает руки, кончиками пальцев, осторожно натягивает кожу на висках. Все в ней необыкновенно изящно и овально - ни одного угла, ни в облике, ни в движениях: "Вот, если так натянуть, то исчезают мелкие морщинки за глазницами. Но немного, совсем немного, пусть глаза станут, как у игривой киски, а если перетянуть - станешь похожей на пожилую гейшу. Господи! О чём это я? Какая перетяжка, когда торшер купить не на что. А всё мечтается о море: "на вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко". Интересно, Осип эти слова, уже будучи в тюрьме написал, или ещё на свободе их сочинил? Неужели такое может быть? Волшебная ночь, где-нибудь в Ливадии. Загорелись звезды! Запах водорослей и море... Серебристый свет и не песок, ни в коем случае не загаженный потными телами отдыхающих песок. Только большие теплые валуны в зеленых шарфиках из пушистеньких водорослей, похожих на обыкновенный мох. Та часть, что выступает над водой, - серо-стального цвета, а там, где волны лижут бока, - зеленый шарфик. Валуны нагрелись за день и теперь щедро отдают тепло. Я обнажённая, мой новый знакомый - тоже. Мы сидим у костра и пьём сухое вино. А потом мы купаемся, и он овладевает мной прямо в ласковой воде. Нет, не надо мной овладевать, я сама любезно позволю ему войти ко мне. Я не жеманная, я - гостеприимная. Он - мой новый партнер, мне ещё не надоел, как этот майор милиции. Этот мент достал меня: "я не ем после шести", а я ем, если есть, что поесть, я бы и сейчас с удовольствием съела бы что-нибудь, а он суёт мне грушу, а меня с них дует. Груша с шампанским - это такая газогенераторная установка, и только одна мысль: как бы не оконфузиться, прямо под кавалером. И зачем так бить лобком. Понятно зачем. Он думает, что таким образом создается иллюзия увеличения размера его естества. Какая глупость. Впрочем, будь он искусен в любви, как Казанова, и тогда он был бы мне противен. А эти расспросы во время того: "тебе хорошо со мной?" Все время хочется ответить ему вопросом на вопрос: "Товарищ майор, это половой акт ваще или пресс конференция в натуре?" А это ликование после благополучного завершения процесса? Каждый раз он страшно волнуется до того и радуется после, как будто он чудом сдал трудный экзамен. Не уверен в собственных силах офицер. Не уверен! Отчего это? Потому что: "от черного хлеба и верной жены, мы бледною немочью заражены?" Но он не женат и чёрный хлеб не ест из принципиальных соображений: "пусть черняшку жрёт черная кость". Противно это, тщательно скрываемое и с трудом преодолеваемое бессилие. А ведь это так легко и так радостно, если ты настоящий мужик без комплексов и без условных лжеморальных тормозов. И зачем продолжать трогать меня после? Он, видите ли, где-то прочитал, что женщинам просто необходимы ласки после этого. Какой дурак это придумал? Я содрогаюсь, как от наждака, мне после этого, как минимум, полчаса ничего не надо, мне неприятно даже лёгкое прикосновение там, а он все норовит ухватить за самое чувствительное. И все обнюхивает меня, и этот дубовый юмор: "А я люблю, когда мясо с дымком". Мясо - это я после маминого пожара. Нюх у него действительно, как у легавой: "Твоя мышка сегодня пахнет мышкой". Ещё один образец казарменного юмора. А я что виновата, что у меня мыши развелись и ходят безбоязненно, как члены семьи пешком по квартире. Вывели мышат под комодом. И теперь всё бельё в комоде отдаёт мышатиной. Жрать самой нечего, а мыши завелись. Стыдно, конечно. Стыдно и ужасно. Нет, я не так выразилась, надо говорить: "ужасно стыдно". Моя Мышка не должна пахнуть мышкой. А чем она должна пахнуть? Моя Мышка должна источать чудесное амбре, состоящее из теплых восточных благовоний и... Нет, нет, саму Её ни в коем случае нельзя искусственно ароматизировать: "не надо душить фиалку". Только вокруг её на животе, и на бедрах должно присутствовать лёгкое дыхание классного парфюма, а в Ней самой, в самой моей серединочке, ненавязчиво, должен присутствовать источаемый с самого донышка, едва ощутимый, натуральнейший, провоцирующий на немедленную и желанную близость запах благороднейшего белого гриба. Сушеного, заметьте, господа мужчины, всенепременно сушеного! Островок, так сказать, природного среди моря изобретенного. Но о чем это я? Я же говорила об этом борце с организованной преступностью. А эта пена в углах рта? Он не замечает, и все пытается проникнуть обложенным языком мне в рот. Я сблюю когда-нибудь прямо на золото его погон. Одно утешение, что больше ты мне не понадобишься, товарищ майор. Корми грушами другую дурочку, и пусть её с них пучит, а я уже надавила твоим ключом на пластилин. Но не будем думать о гадком. Продолжим мечтать о возвышенном, о празднике жизни в Ливадии, о золотых бликах заката, о таинственных сумерках, о розах, о пахнущих дорогим французским лосьоном мужских волевых и ненасытных губах, о тепле его рук в предутренней свежести ночи, о страсти, об одновременном стоне на гребне девятого вала любви, о нежности, о неге, об экстазе. А на следующий вечер мы пойдем с моим спутником в приморский ресторанчик. Закажем вкусного и необыкновенно изысканного. Негромко звучит маленький оркестр. Ни одного духового инструмента. Нет, пусть играет труба, я разрешаю, но только обязательно под сурдинку, а к ней в унисоны, в дуэты, в терции, и во все остальные интервалы, пусть её подбадривает аккордеон, а сам аккордеон пусть возьмет себе в помощники, что-нибудь щипковое. И скрипка, обязательно скрипка пусть нежно поёт о любви. Мой спутник щеголеват и импозантен и мне завидуют дамы за соседними столиками, а я специально говорю с ним еле слышно, и он напрягает слух и весь внимание, и чуточку подаётся ко мне, и это расценивается дамами, как необыкновенная в меня влюбленность, и они просто истлевают от зависти. За окном темнеет, музыка усиливается, мужчина встаёт в щедром сиянии ресторанных светильников (он непременно должен быть в белом) и приглашает меня на танец; обязательно медленный танец: танго или вальс-бостон. Он ведет меня легко и профессионально, и когда его нога попадает мне между колен, я совершенно отчетливо ощущаю низом живота затвердевший знак его вдохновения. Танец окончен, но я не хочу утратить чудесное ощущение его желания низом моего чуткого живота, и маэстро выручает меня - он взмахивает палочкой и оркестр теперь уже полнозвучно, пригоршнями синкоп щедро бросает нам под ноги развратное аргентинское танго.
Когда я училась в седьмом или в восьмом классе, я прочитала тайком от мамы рассказ великого пролетарского писателя "Несколько испорченных минут". Там приятный баритон, ночью, где-то в тёмных кустах утешает совращенную им замужнюю женщину, а она восклицает в муках раскаяния: "Мои милые детки! Ваша мамка грязная". Если бы мне посчастливилось тогда подсмотреть то, что неразумные называют грязью, то и тогда я бы не испытала столь ярко пережитый мной предвестник физического восторга, но вот это с магдалиновским выражением лица: "детки, ваша мамка грязная", совершенно непонятным образом передало мне - девочке такое сладкое телесное ощущение греха, что подойди ко мне в тот момент любой урод мужского пола и я, не в силах побороть это сладкое томление внизу живота, отдалась бы ему, не задумываясь".
Женщина отходит от зеркала, включает свет, слабенькая лампочка окрашивает убогое убранство комнаты чем-то неприятно жёлтым и неуютным. "А потом мы поедем кататься на прогулочном теплоходе", - женщина пытается продолжить игру воображения, но этот всё обедняющий жёлтый свет убивает фантазию и, как бы очнувшись, она говорит обреченно: "Нет, никогда я не сяду в комфортабельную каюту белоснежного парохода, да о чём это я? Я даже дикарём не поеду в Крым - нет денег на билет. Мне не на что сделать химку, а про перетяжку я уже и не думаю. Вот тут я вру, именно о ней я всё время и думаю. Все, у кого есть бабки, уже перетянулись, кого-то натянули лучше, кого-то хуже, все они стали чем-то неуловимо похожи друг на друга, как даунята, но есть и совершенно потрясные результаты. Конечно риск, вот эта актриса, не скажу фамилию, носик ей не нравился, а сейчас что? Бабизм-Ягизм и углы рта тянет к ушам, как удилами. А я бы согласилась, я бы рискнула, но там такие цены! Теоретически я могла бы накопить, если не есть, не пить, а откладывать всё пособие, то лет примерно через пятьдесят, нет - это поздно. Надо сейчас, непременно сейчас нужно подмолодиться и вырвать у судьбы хотя бы лет десять нормальной жизни. Серёжа такой душка, хоть и возится со своими червями, ах, если бы чуточку подсвежиться, да куда бы он делся? У Серёжи тоже нет денег. У него есть старенький "Жигуленок" - "шестерка" - отцовское наследство, но не на что купить бензин. Он деликатный, обаятельный, у него интеллект, он посещает драматический кружок, а денег у него нет. Я начинаю склоняться к мнению, что ни у кого из честных денежек нет. Но это же несправедливо. Они же не умнее моего любимого биолога Серёжи? Или умнее, если ориентироваться вот на это хамское: "А если ты умный, то почему у тебя денег нет?" Вот этот интересующий меня директор? Я навела справки. Он бывший гопстопник, потом беспредельный и беспощадный рэкетир, потом чей-то спонсор, потом помощник депутата, а вот теперь он директор, не скажу пока чего. Он умней Серёжи или подлей? Ну, конечно, он не умней. Просто он лучше Сережи приспособлен к существованию в период становления сумасшедшего капитализма. Такие, как этот жлоб, червями пролезают через дырки в законе и ужом проскальзывают через прорехи в правовом поле. И обрати внимание, Сержик, как я тебя реабилитирую, а директора этого предаю дальнейшему остракизму».
Женщина снова, уже на ощупь, осторожно потянула кончиками пальцев кожу на висках; пальцы длинные, но не худые, и как только кончики пальцев вдавились в виски, ногтевые фаланги, удерживающие кожу, податливо, как у маленьких детей, грациозно изогнулись вверх, как реснички. Теперь она положила ладонь под подбородок. Чуть вдавила подушечки большого и указательного пальцев под углом нижней челюсти, и сразу же исчезло то, что предательски выдает количество прожитых лет. Исчезла едва наметившаяся обвислость щёк, линия подбородка послушно выровнялась и тут же украла у возраста лет эдак восемь. Легкий вздох, и женщина идет к Лаокоону. Женщина поднимает тяжеленного эллина вместе со змеями, пустой чернильницей в ногах и с двумя его сыновьями. Тот, младший, который справа, уже задушен, а левый ещё жив и просит помощи у отца. Сам отец сопротивляется из последних сил, но его уже кусает змея за незащищенный левый бок, и он тоже обречен, хотя с точки зрения герпетологии - эта сцена с укусом противоречит логике. Ведь если змея ядовитая - она никого не душит, ей достаточно ужалить жертву, а если змея типа - удав, то она не ядовитая и не кусачая. Женщина ставит, гибко прогнувшись спиной, скульптурную композицию на широкий подоконник. На столе ему не место - можно поцарапать чугунякой лак столешницы. Находит старый дырявый носок и начинает протирать металл.
"Интересно, почему мама тебя первого вытащила из горящего дома? Не документы, не вещи, не книги, а первого тебя? И почему она тебя называла античным сюрпризом? И почему ты стоял у неё в спальне, а не на письменном столе. И почему мама никогда не наливала чернил в сосуд под твоими коленями? Теперь уже мне этого не узнать. Ты у меня антиквариат, ты помнишь ещё маминого прадедушку, а может быть и прапрадедушку - откуда я знаю? А он тебя откуда-то из-под Нижнего Тагила привез. Он у самого Демидова в заводе управлял. Ты понял теперь, чем заканчиваются пророчества. Понял? Жрец ты Троянский бога Аполлона? Это ты просил глупых граждан не затаскивать деревянного коня в город. И кто тебя послушал, и кто тебе помог, когда тебя с сыновьями душили эти гадины? Никто не помог, вот так-то. А ты сам-то знаешь, что ты уникум? Охотно объясняю. Когда тебя откопал итальянский крестьянин Феличе де Федис, то у тебя не было никакого фигового листка. Торчало нечто не пропорционально маленькое по сравнению с твоим мускулистым телом, и видимо, тот мастер, который отливал тебя из чугуна, стыдливо прикрыл по своей инициативе то, что прикрывать, по мнению Родосских скульпторов - Агесандра, Полидора и Афинодора, - было не положено. Так что можешь гордиться: ты у меня единственный и неповторимый. А ты, змей Горыныч, - женщина старательно протирает голову кусачей змеи, - тоже уникум, у тебя глаза выцвели, как у алкаша, и большие, как у лошади. Уважающие себя разъяренные гады не имеют таких выпуклых стеклянных глаз. Стихи на тему тебя, Лаокооныч, я так и не сочинила, ты уж меня извини. Это мама, пытаясь развить во мне поэтическое начало, безуспешно хотела усадить меня на Пегаса. Она задала мне совершенно невыполнимое, по моему разумению, задание: написать четверостишье, которое начиналось бы словами: "Под фиговым листком Лаокоона". И не надо понимающе ухмыляться. Все было в рамках приличий. Мама имела в виду не ваше мужское достоинство, а массивную чернильницу прямо под причинным местом. Ничего себе задание?! Зарифмовать что-либо с твоим именем - это было для меня всё равно, как попытаться продолжить стихами библейское: "Время разбрасывать камни и время собирать камни". Что только я не придумывала: Под фиговым листком Лаокоона чернильницы пустой массивный бок. Вот этот бок меня и приводил в тупик, и почему я решила, что нужно написать "бок", а не всю чернильницу - непонятно. А с именем твоим вообще катастрофа. Лаокоон - одеколон - граммофон - охламон, все это так не вяжется с драматизмом происходящего. А когда я, совершенно отчаявшись, пришла к выводу, что с твоим именем прекрасно рифмуется только одно: аббревиатура организации объединенных наций ООН, и прочитала вслух "Лаокоон вступил в ООН" - я осознала полную свою бездарность и прекратила бесплодные творческие потуги. И как это часто бывает, я злилась не на себя за свое поэтическое убожество, а на тебя, и мстительным шепотом, так, чтобы не слышала мама, я дразнила тебя подслушанным на улице:
На мосту стоит статуя, Дует ветерок.
У статуя вместо х… Липовый листок.
А вот сейчас мне кажется, я бы без проблем родила что-нибудь короткое и в меру фривольное, ну, например:
Под фиговым листком Лаокоона,
Куда не смог проникнуть этот змей,
Гораздо толще, чем у Аполлона!
И смотрится значительно длинней.
Ну, чем тебе не комплимент? У, гадюка! - женщина щелкнула розовым ногтем по черной змеиной голове, уселась за стол, взяла шариковую авторучку, раскрыла чистую тетрадь и задумалась. – «Нет, сначала надо узнать самое главное, иначе интрига утрачивает смысл».
Она подходит к телефону: "Добрый день, это магазин "Рубин"? Секретарь генерала Григорьева беспокоит. Вы получили письмо из управления. Ещё не получили? Да какой там допрос? Успокойтесь. Никого не вызывают на допрос. Думаете, если ювелирный, так обязательно уже и на допрос? Просто в последнее время участились случаи нападения на инкассаторов. Рекомендуют усилить охрану при передаче денег. Как часто вы общаетесь с ними? Один раз в конце недели? К концу рабочего дня? Ну, в общем, письмо получите, там все инструкции. До свиданья". Удовлетворенная полученной информацией, женщина делит лист горизонтальными линиями на шесть частей, задумывается ненадолго и пишет:
1) Имя человека - самый сладостный звук на земле (обязательно обратиться к директору по имени отчеству.
2) Воспользоваться методом Сократа: сформулировать первые три вопроса так, чтобы он непременно ответил на них утвердительно. Тогда на последующую за вопросами просьбу он, вероятней всего, ответит положительно.
3) Чего хочет каждый? Прославиться! Сознания своего превосходства. На этом нужно сыграть. Ключевое слово - "чемпион".
4) Не просто похвалить, а сердечно выразить признательность.
5) Заставить принять участие в деле разоблачения. Это воодушевит и заставит утратить бдительность даже закоренелого преступника.
6) Не дать времени на анализ ситуации.
Женщина перечитывает текст, дописывает: "Купить дорогие и броские перчатки, шило и мыло" и идёт к телефону. Снимает трубку, тут же кладет её на место, снова снимает, снова кладет, долго стоит, напряженно о чём-то размышляя, и, наконец, решительно набирает номер.
- Это охранное предприятие "Трезор?" Могу я поговорить с Зонтовым.
- Виталий Павлович занят, перезвоните через пять минут.
- Зонтик? Привет! Узнал?
- Старуха! Агатик! Ну ты даёшь. Ты где пропала? Как поживаете, Агата Георгиевна? Сколько тысяч детективных романов у маман? Растёт коллекция. Как папа Жора?
- Нет больше папы и мамы нет. И уникального собрания авантюрных романов тоже нет. И работы нет. Ничего, старик, больше нет.
- Так! Спокуха! Встречаемся в Ротонде.
- Не встречаемся.
- Не понял! Проясни.
- Виталик! Мне не в чем идти в ресторан.
- Я сейчас проявлюсь.
- Мне нечем тебя накормить.
- Обижаешь! Я как всегда: "Omnea mea mecum porto" - что в переводе с латинского означает: "Все моё ношу с собой".
- Давай лучше у тебя в машине?
- А что? Это романтично.
Женщина заметалась по квартире. - Господи, как надоела эта нищета, в моей одежде только на паперть с протянутой рукой, а ведь он любил меня в институте и я, его - тоже. И что интересно? Влюблённость была, а романа не было. Взаимная симпатия переросла во влюблённость, но влюблённость, минуя роман, плавно перетекла в дружбу. Оба были невинны и побоялись прыгнуть в постель. Ах, если бы сейчас мой опыт, да к той моей весенней свежести: "Ах, если б молодость знала, ах, если б старость могла". А может быть, это и хорошо, что у нас ничего не было? Я бы, наверное, ему изменяла, когда он сидел в тюрьме. А он верный, он надежный и он может все. Звук сигнала автомашины за окном. Женщина выбегает из подъезда, садится в машину.
- У твоей машины солидный голос. Не включай в салоне свет. Я такая страшная.
- И тебе не стыдно? - мужчина целует ей руку.
- Не стыдно. Ты называл меня в институте старухой в шутку, а вот теперь это стало реальностью. А почему, собственно, "Трезор"? Это что, имя любимого собакиша?
- Несчастная двоечница. "Der Tresor" или "Schatzkammer" или "Geldschranck" переводятся с немецкого как сейф.
- Но я же не училась, как некоторые, на инязе. А здорово было бы, если бы твоя фирма называлась не просто Трезор, а дер Трезор. Это, как сейчас принято говорить, было бы прикольно. Давай заколбась такую вывеску.
- Что случилось, Агатик?
- Долго рассказывать. В двух словах: папу убил пьяный водитель, потом сгорел мамин дом, и через день умерла мама. И всё это в течение одной недели. А потом я потеряла работу.
- Давай-ка по грамульке, - Зонтик достаёт из бардачка коньяк и бутерброды. - Пусть будет им земля пухом.
- Пусть.
- Денег занять не могу. Не обижайся. Во-первых, они у меня все в обороте, во-вторых, я не хочу, чтобы эти вонючие бумажки изговняли нашу дружбу. Я недавно прочитал в монологе Полония: "В долг не давай и взаймы не бери, легко и ссуду потерять и друга, а займы тупят лезвие хозяйства". Ты видела, какой я был в больнице?
- Да уж.
- А ведь я выяснил, кто меня заказал. Мой должник. Видишь, как людишки устроены? Они пять минут радуются, что им денежки одолжили, а потом начинают мечтать, чтобы кредитор умер, сгорел, утонул, погиб в авиационной катастрофе, повесился, отравился, в общем, чтобы исчез. Об этом мечтают все, а наиболее отвязанные пытаются мечту превратить в жизнь. Поэтому я после больницы исповедую принцип Конфуция: "Не надо давать нуждающемуся рыбу. Нужно подарить ему удочку и научить его рыбачить".
Зонтик протягивает бумажник.
- Возьми, Агатик, - это тебе подарок на восьмое марта. Там не много, но на первое время хватит, и я тебе ничего не давал.
- Не надо, Виталик, денег. Конфуций прав. Меня они не спасут. Мне нужно удостоверение майора милиции. Фамилию сказать?
- Не надо. - Зонтик делает предупреждающий жест. - Чем меньше знаешь, тем спокойней спишь. И ты хороша, а вдруг я мент?
- Ты не можешь быть ментом. Ты сидел, а все, кто сидел, - по другую сторону баррикад.
Мужчина пристально смотрит на институтскую подругу.
- Агатик! Эти игры не для тебя.
- А сидеть в провонявшейся дымом и мышами каморке для меня? А ходить в стоптанных сапогах для меня. Та игра, из-за которой ты пошел на нары, тоже была не для тебя, но ведь ты выстоял и, в конечном счете, избавил себя от необходимости существования на жалкую зарплату учителя немецкого языка.
- Я сведу тебя с людьми, - мужчина наливает коньяк в пластмассовый стаканчик, - но не нравится мне все это, очень не нравится. Тебе не пойдет тюремная роба.
- Не пей, Виталик, за рулем.
- Я грамульку. За тебя, Агатик! За успех твоего предприятия.
- Спасибо, Виталик. Я, рада, что ты не осатанел в твоей охранной фирме. Там же у тебя в подчинении, мягко выражаясь, сложный контингент?
- За одного битого двух небитых дают.
- Сколько это будет стоить?
- Для тебя - нисколько. Эти свободные художники - мои должники.
- А говоришь, что больше не занимаешь.
- А я им и не занимал, я их должников подлечил от забывчивости.
- А знаешь, я вчера думала о тебе и пришла к ошеломляющему выводу. На всём белом свете, во всём мире, на всей планете у меня остался только один человек, к которому я могу обратиться за помощью. Знаешь, как зовут этого человека?
- Не надо! Не произноси имя. Заверения в дружбе неизбежно ведут к комплиментарной зависимости, а любая зависимость вредит отношениям.
***
Пахнущая морозной свежестью, с едва ощутимым, и в чем-то даже приятным запахом дыма, женщина с большой полосатой сумкой в руках вошла в квартиру биолога Серёжи. Объятие, промазанный мимо щеки поцелуй: "какая ты холодная".
- Как айсберг в океане? Серёжа, ты смог бы на меня одеть вот эти наручники?
- А потом ты меня в свою очередь прикуешь к кровати, усядешься на меня верхом, и как Шура Стоун Мишу Дугласа, острым ледорубчиком типа стамески прямо в горло по самую рукоятку.
- Ты не понял. Ты смог бы надеть на меня эти наручники в ювелирном магазине? Хорошо, не отвечай. Подумай пока. А какой у тебя размер шеи? Сорок второй?
- Угадала. Не хочешь обнять меня за выю молодецкую и уточнить размер, - Серёжа подходит к женщине, берет её за талию и прижимает к себе.
- Подожди, - женщина отстраняется и вытаскивает из сумки мундир.
- Примерь, пожалуйста.
- По-моему, брюки коротковаты.
- В самый раз, - женщина с удовлетворением оглядывает биолога, - ты прелесть, тебя нужно пригласить на главную роль в сериал.
- В "Ментов?" А где хозяин этих эполетов?
- Он на курорте "Трускавец".
- Он желудочник, у него несвежее дыхание и мерзко обложен язык?
- Ты себе не представляешь, как ты прав.
- А ключи от квартиры он сам тебе оставил? Подожди. Не отвечай. Я знаю. Ты совратила доверчивого Скалозуба, а когда он, утомленный твоими ласками, уснул, ты сделала оттиск на воске, потом залила негативное изображение ключа гипсом, ну а всё остальное - дело техники. Я угадал?
- Не угадал, ревнивец. Гипс - это вчерашний день. Он же хрупкий. Ты видел, как делают дубликаты? Зажимают в тиски оригинал с заготовкой и стачивают лишнее. А как ты зажмешь гипс? Он раскрошится на кусочки. Я купила в магазине "Медтехника" стоматологическую пластмассу "Норакрил" и ею залила, как ты изволил выразиться, "негативное изображение". Она такая крепкая, что можно таким позитивным изображением ключа открыть любую дверь. Ну, а для страховки я заказала ещё и металлический вариант.
- Это тебя твои обгорелые авантюристы научили? Нет, ты не Агата, ты Мата Хари.
- Я не Мата Хари. Я Сонька - золотая ручка, век свободы не видать. Давай-ка, Серёженька, мы с тобой перекусим, выпьем по капельке, а потом поговорим.
Женщина ставит на стол вино, сыр, шпроты, ветчину.
- Гуляй, рванина, от рубля и выше, открой, Сержик, сосуд с нектаром.
- Откуда деньги? От майора? Я не буду есть. Как называется мужчина, живущий на средства куртизанки?
- Ты знаешь как, но майор не имеет к этой еде ни малейшего отношения. Он жмот и скупердяй.
- Жмот и скупердяй - это одно и то же.
- Ничего подобного! Скупердяй еще противней. Я заложила сегодня мамины сережки, мои сережки, золотую цепочку, мамино обручальное кольцо и два моих перстенька. И с сегодняшего дня я буду жить без этих оков империализма. Доедай, Сержик, садись и представь себе, что ты главный редактор модного толстого глянцевого журнала, а я, жалкий графоман, представила на твой суд убогий детективчик. Ты - вредный, въедливый придира. Я буду читать тебе сценарий преступления, а ты можешь меня прерывать, не стесняться в выражениях и задавать мне любые вопросы. Готов?
- Готов. Нет, подожди, я не надел ещё на себя бюрократическое выражение лица. Минуточку. - Серёжа максимально суровит лицо, - я вас слушаю.
- В большом процветающем ювелирном магазине, где выручку сдают один раз в конце недели, после окончания рабочего дня.
- Информация достоверна?
- Абсолютно достоверна. Седьмого марта, где-то около шести часов вечера женщина моей внешности, долго выбирает себе колечко, просит померить ей пальчик, много раз снимает и надевает дорогие лайковые перчатки, наконец, она приобретает нехилый перстенек, рассчитывается и очень быстро покидает магазин, забыв на видном, максимально приближенном к продавцу месте перчатки.
- Для чего максимально приближенно к продавцу?
- Для того, чтобы их не украли посетители.
- Через десять минут после ее ухода к магазину подъезжают "Жигули" шестой модели, из них выходит бравый майор, он стремительно пересекает пространство между дверями и прилавком, находит глазами главного, и вежливо обращаясь к директору по имени отчеству, говорит дословно:
- Добрый вечер, Николай Иванович! - тут офицер поднимает до уровня глаз заведующего удостоверение майора, одновременно представляется и, заметив, что директор магазина успел зафиксировать его фамилию, имя, отчество и даже не преминул рассмотреть фото и печать Министерства внутренних дел, майор привычным движением достает из внутреннего кармана кителя фотографию женщины, - у вас была сегодня в магазине эта дама?
- Да, она забыла у нас перчатки.
- Она купила у вас что-нибудь?
- Да.
- Она была одна?
- Не знаю точно. Народу-то, видите, сколько перед праздником. Надо у продавщиц спросить. Я думаю - одна.
- Я вас поздравляю, Николай Иванович. Вы у нас чемпион. Вам премию положено дать, жаль только, что дама успела от вас сбежать. Вы первый, у кого мы засветили, наконец, эту мадам. В городе орудует шайка фальшивомонетчиков. Они рассредоточились по магазинам и пытаются перед праздником сбыть фальшивку. Так что в вашей кассе уже имеются самопальные рублики.
В этот момент в магазин возвращается дамочка и спрашивает у продавца, не видел ли он её перчатки.
- Вон она, вон она, вон она, - взволнованно показывает пальцем директор.
Бравый майор подходит к даме, объявляет ей, что она арестована, и приковывает наручниками её правую руку к своей левой руке.
- Снимаем кассу, - говорит он тоном, не терпящим возражений. И не давая опомниться, - вы сами поедете с нами или охранника пошлете? Там у нас в управлении имеется суперсовременная установочка. За пять минут проверяет сто тысяч рублей на наличие фальшивых купюр. Выходят втроём на улицу. Директору с саквояжем предлагают сесть сзади. Майор снимает со своей левой руки наручники, фиксирует ими обе руки фальшивомонетчицы, усаживает её на переднее сиденье и трогается. Отъезжает десять метров, и вдруг арестованная скованными руками хватает его за волосы со словами: "Мент поганый, мусорюга вонючий, волчара позорный, ненавижу". Майор резко тормозит, подает машину вправо, освобождает волосы от рук преступницы и оборачивается к директору: "Николай Иванович! Усадите, пожалуйста, дамочку назад, а то она мне последние три волосины вырвет. У вас она не побалует, разрешаю применять физическое воздействие, только не убейте её ненароком. Здоровья вам не занимать". Директор, гордый от полученного задания, выходит из машины, саквояж с деньгами остаётся на заднем сидении. Он захлопывает заднюю дверцу и, не успев взяться за ручку передней двери, замирает с протянутой, как для подаяния, рукой. Машина рвёт с места и скрывается за первым поворотом. Ну, как сценарий?
- Ты сумасшедшая. Твой план абсолютно неосуществим. Ты что думаешь, этот директор такой дурак, что не знает, какое ведомство занимается фальшивомонетчиками.
- Знает, наверняка. И ты сам ему об этом скажешь, изобразив легкое недовольство: "Вообще-то эта дамочка не по-нашему ведомству, но на ней статей висит – пол-уголовного кодекса. Сначала её закрыть нужно, а там разберёмся".
- Он может запомнить номер.
- Ты закрасишь цифры заднего номера обыкновенной зубной пастой, а потом одним движением тряпки сотрешь пасту, отъехав на нужное тебе расстояние.
- Он может поймать любую машину и пуститься за нами вдогонку.
- Не поймает, нужно выезжать не на центральную улицу, а в направлении набережной, там нет машин, но полно арок. Это нужно всё отрепетировать. И ловлю тебя на слове, ты первый сказал "за нами" - значит, тебя заинтересовал мой план.
- Он может знать непосредственного начальника твоего майора.
- Конечно. И ты тоже должен его знать. Твой начальник - беспощадный генерал Григорьев. И запомни: у твоего директора рыльце в пуху. Он закупает в Индии золотые побрякушки за копейки и потом перепродает нелицензированный товар в своем магазине втридорога. Он будет стараться тебе угодить, как ты не понимаешь?
- А если он заподозрит интригу?
- А ты бы заподозрил, если бы предоставивший тебе удостоверение интеллигентного вида, и, что удивительно, - абсолютно трезвый майор приковал преступницу к своей левой руке? Не к твоей, заметь, а к своей руке в присутствии многих людей. Заподозрил бы?
- Нет, но бывают же самые досадные совпадения и случайности. Ты приковал к себе преступницу, а в это время в магазин заходит мент, действительно курирующий этот участок и знающий в управлении каждую собаку.
- Да, это вариант не исключен, но, во-первых, подобные совпадения встречаются один на миллион, а, во-вторых, нужно бдить, бдить и бдить, идя на такое дело. При появлении любого старшего офицера из ментуры мы должны немедленно сесть в машину и укатить.
- А если он достанет мобильник и поинтересуется в управлении на предмет наличия в их системе майора с прикованной к нему барышней.
- Такой майор есть. Он сейчас лечит свой гастрит в Трускавце. Только никто ничем не заинтересуется. Тут все должно быть психологически рассчитано и хорошо сыграно. Ты ещё посещаешь свой драматический кружок. Что вы там сейчас ставите?
- Пьесу А.Островского: "На всякого мудреца довольно простоты".
- Очень хорошо. Это в тему. Только я бы переиначила название: "На всякого мудреца довольно и простАты".
- А если у него есть пистолет и он прострелит нам колеса, а, может быть, и головы?
- Если бы у него был пистолет, он бы не держал вооруженного охранника.
- А если он пошлет вместо себя охранника с пистолетом?
- Ты лучше меня знаешь, что не пошлет. У него в кассе будет гораздо меньше денег, чем драгоценностей на витрине. Он не оставит магазин без охраны, тем более, что ему уже звонила секретарша и просила от имени генерала Григорьева усилить охрану магазина.
- Тебе об этом секретарша генерала доложила?
- Нет, это я доложила директору под видом секретарши.
- Последний вопрос. На какой куш ты рассчитываешь? Сколько может быть в этой кассе?
- Не знаю. Это вообще дурная примета - считать деньги, ещё их не заполучив. Но если сто мужчин, а их должно быть гораздо больше, захотят купить своим любовницам, женам и дочерям по одному колечку, то уже будет сто тысяч рублей. Ты видел стоящее колечко дешевле тысячи? И я не видела.
- А ты не прокрутила такой вариант. Этот гнилой урка директор не проявил никакого энтузиазма и у него не загорелся в глазах охотничий азарт разоблачительства: "Командир! А меня эти фальшивки не парят. Мне они по барабану. Я их не клепал. Пусть с ними монетный двор разбирается". И что тогда делать? Унизительно уговаривать его снять кассу?
- Ни в коем случае. Нужно вежливо поздравить его жену с наступающим международным женским днём и спокойно уехать.
- Но у меня нет удостоверения майора внутренних дел.
- Дай мне фотографию "три на четыре" и завтра утром у тебя будет удостоверение.
- Ты сама-то осознаешь, какой это риск? Ты рискуешь свободой!
- Нищий человек не может быть свободным по определению. Ты хочешь до седых волос вскрывать твоих мерзких червей за мизерную зарплату? Да о чём я говорю? Даже её тебе выплачивают не регулярно, и ты униженно стреляешь чирики до получки. А вокруг жирует ворьё и смотрит на тебя с нескрываемым презрением потому, что ты хуже их одет. Потому, что ты одет, как последний бомж. Пожалуйста! Дело хозяйское, но я так жить больше не хочу. Мне нечего терять. Я уже всё потеряла. Подожди, выключи хотя бы свет! Странное дело. Ощущение надвигающейся опасности почти у всех нормальных мужиков резко повышает сексуальность. Это, наверное, природа так хитро предусмотрела, чтобы самец успел оплодотворить самку чуть раньше, чем разъярённый мамонт наступит ему на фиговый листок.
***
Седьмого марта, около шести часов вечера, в элегантном, но с изрядно потёртым воротником, пальто стройная женщина поскользнулась на ровном месте. Не упала, а лишь грациозно взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Видимо, что-то случилось с её ногой, потому что она захромала и поставила ногу на бордюр, куда с хозяйской наглостью заехал джип и занял собою половину тротуара. Женщина наклонилась, расстегнула замок на голенище сапога, прошла между джипом и кустами по узкой полоске, занятого машиной тротуара, ещё раз наклонилась, видимо, пытаясь застегнуть неподатливый замок, - это ей удалось. Взглянула на часы и ровно в шесть часов вечера вошла в рядом расположенный ювелирный магазин "Рубин". Долго и придирчиво выбирала колечко, попросила померить ей палец, много раз снимала и надевала дорогие лайковые перчатки, наконец, выбрала нехилый броский перстенёк, рассчиталась и быстро покинула магазин, забыв на видном, максимально приближенном к продавцу месте перчатки.
Подождала на улице десять минут - майор милиции не появился. Обошла здание кругом. Туда её довез биолог Серёжа, а сам остался в машине, чтобы в назначенное время лихо подкатить к дверям магазина. Машины не было на месте. Она ждала ещё четверть часа, потом ещё и ещё, озябла до дрожи, поняла, что сообщник сбежал, вошла в магазин, забрала перчатки – их, к счастью, не украли и не присвоили себе продавцы, и отправилась домой. Не было денег на такси. Долго добиралась до дому в насквозь промерзшем общественном транспорте и только к ночи добралась до квартиры. Около дома стоял знакомый "Жигуленок", а в подъезде на широком подоконнике, свесив ноги на горячую батарею парового отопления, сидел Серёжа.
- Ждёшь, что я тебе устрою воровскую разборку? Сцену у фонтана? Не бойся, я так сражена твоим благородством, что у меня нет сил на выяснение отношений. Спасибо тебе, что хоть в ментуру не рванул с чистосердечным раскаянием.
Вошли в квартиру.
- Дай сюда удостоверение. Ты недостоин носить высокое звание майора родной милиции.
- Я тебе всё объясню. Я увидел его джип и понял, что мы не учли самого главного, что мы на грани провала.
- Как Штирлиц?
- Не иронизируй. Даже если бы все события развивались по твоему сценарию, то всё равно бы он не сел к нам в машину. Зачем крутому бандюгану позориться в моей трахоме? Тем более, что ему всё равно нужно было возвращаться назад в магазин. Он бы обязательно предложил нам свои услуги, а когда бы мы отказались, он бы сказал: "Хорошо. Покатили. Я поеду за вами". И представь себе потом глупейшую ситуацию. Мы бы постарались оторваться от преследования и убегали бы от него. И при этом самое смешное и трагичное было бы в том, что мы, нищие, убегали бы от него без денег, в сущности ничего криминального не совершив, а он, догадавшись, что его хотели кинуть жалкие дилетанты, с деньгами в мощном тёплом джипе куражливо таранил бы мою малосильную и тихоходную старушку с заиндевевшими стеклами, звонил бы на ходу по мобильнику гаишникам, нас бы непременно поймали, и мы бы сели с тобой в тюрьму ни за понюшку табаку. И вообще, я всё хорошо обдумал и поставил под сомнение твой главный тезис о том, что нам нечего терять.
- Развей антитезу.
- Пожалуйста. До тех пор, пока человека не упрятали за решетку, ему всегда есть, что терять. В шкале человеческих ценностей на первом месте стоит жизнь, а на втором месте - свобода. Вот её-то и можно потерять. А, по моему мнению, она - свобода, разделяет первое место с жизнью по значимости, иначе бы её не разменивали на жизнь убегающие из тюрем за три дня до освобождения. Читала у Солженицына? Знали, что убьют при поимке, а всё равно убегали. Убегали потому, что смерть на свободе предпочтительней жизни в неволе. Я не прав?
- Может быть, ты и прав, но почему ты меня на машине обратно не довез, почему бросил одну?
- Ты знаешь, я так реально себе представил, что меня притормаживает из праздного интереса любой гаишник, просто так машет жезлом от нечего делать, останавливает машину, видит мою милицейскую форму, требует у меня документы, находит у меня липовое удостоверение майора милиции, а это уже срок - за подделку документов, в общем, всё это так страшно, глупо, а главное - всё это так бессмысленно, что я хотел только одного: поскорее снять эту ненавистную мне форму и прекратить этот опасный спектакль.
- Я однажды слышала интересный диспут. Некто утверждал, что высокоинтеллектуальный человек никогда не пойдёт в штыковую атаку потому, что у него слишком развито воображение. Он будет живо представлять, как ему в живот вонзается штык врага, как он пронзает кожно-мышечную защиту, вспарывает внутренности и упирается прямо в позвоночный столб, и, поражённый этим страшным видением, он не сможет заставить себя покинуть спасительный окоп. И знаешь, что ему ответил оппонент? Он сказал дословно следующее: "Высокоинтеллектуальный человек пойдет в атаку, а не пойдет в штыковую атаку высокоинтеллектуальный трус!"
- Трус - это я?
- Не знаю, знаю только, что Зонтик бы меня не бросил.
- Это тот отмотавший срок преподаватель немецкого, который из шайки матерых уголовников организовал криминально-охранную фирму "Трезор?"
- В его команде, кроме уголовников, есть ребята, прошедшие Афган, Чечню и другие горячие точки, а что касается этих, как ты выражаешься, уголовников, так должна тебе сказать, что они, в отличие от некоторых, имеют понятие о кодексе мужской чести и по степени порядочности дадут фору очень многим так называемым законопослушным гражданам.
- У нас есть что-нибудь выпить?
- У нас нет ничего выпить, потому что на последние деньги я купила перчатки, шило, мыло и этот дурацкий перстень.
- А шило с мылом зачем? Ты хотела заколоть директора магазина? Это можно сделать и без мыла.
- Я не такая кровожадная. Прежде чем зайти в магазин, я проколола с правой стороны джипа два ската. Намыленное острие лучше заходит в тугую резину.
- Почему только с правой?
- Потому что, во-первых, мою диверсионную акцию нельзя было заметить с дороги, а во-вторых, потому что машина стояла правым боком на тротуаре, чуть на возвышении. Так что когда скаты опустели, она стала горизонтально и не вызвала бы подозрения, даже если бы хозяин вздумал взглянуть на неё из окна. Поехали, отвезём милицейскую форму её хозяину, пока он не вернулся с курорта, а потом ты отвезёшь меня обратно, и я одна пойду спать. Ты не заслужил сегодня поощрения в виде ночи любви, ты заслужил сегодня служебное взыскание.
***
Женщина вернулась домой. Обессиленно упала на кровать. Долго и неподвижно лежала, не раздеваясь. На ощупь нашла пульт, включила телевизор. На морально устаревшем экране высокопоставленные жулики с помощью омоновцев в бандитских масках успешно решали споры двух хозяйствующих субъектов. "ОМОН - Лаокоон, ОМОН - Лаокоон, Лаокоон - ОМОН! - а ведь тебя, жрец ты мой Троянский, можно вполне успешно зарифмовать с этой мерзостью".
Под фиговым листком Лаокоона,
От глаз прохожих тщательно таясь,
Сидела я, спасаясь от ОМОНа,
За член античный радостно держась.
Бессмысленно и распутно. Распутно, но не стыдно. Имею право. Маргарита Николаевна, уходя от мужа, написала ему в прощальной записке: "От горя я стала ведьмой". А от какого, позвольте спросить, горя? Потеряла след сошедшего с ума Мастера? Горько, конечно, а каково мне, если я вообще всё потеряла. Всё потеряла и с горя стала распутной. Что это я заладила: распутная, распутная. Давай разберёмся. Распутная и порочная - это синонимы? Но я категорически утверждаю, что во мне нет порока. Просто, я естественна, как животное, а животные не стесняются своих желаний. И правильно делают. Неприлично похожий на тетеньку диктор с блестящим от бриолина пробором, на манер бодрых советских репортажей, радостно объявил, что в городе организован прокат дорогих лимузинов. Невеста в свадебном наряде, розовая от восторга, садится с женихом в буржуазный автомобиль. Диктор объявляет в долларах цену эксплуатации лимузина за один час. Женщина тут же переводит "зеленые" в рубли: "Среднестатистическая пенсия за час в этом блядовозе?!" Крупным планом, подозрительно долгий и чувственный для непорочной невесты поцелуй. "И девы розы пьём дыханье, возможно полное чумы" - с возвышенным сарказмом декламирует женщина. - Пир во время чумы! - и к диктору - с невыразимым презрением: "Заткнись, пидар". С гадливым выражением лица выключает телевизор и подходит к телефону.
- Алло, Зонтик! Привет. Поздравь своих женщин с праздником.
- Агатик? Все о’кей? Эти архаровцы выполнили твой заказ? - Да, спасибо, Виталик. Все сделали. Ты не знаешь адрес нормальной скупки, а то я была на Чкалова - там такие людоеды.
- Что? Ломанули ювелирный магазин? Шучу!
- Виталик! Ты такой умный, что мне просто страшно. И вот я-то как раз и не шучу.
- Сходи к Моисею, он работает каждый день, даже на Новый год, и знаешь почему? Потому что он свой иудейский новый Год празднует где-то в сентябре. Когда я был на мели, я ему носил отцовские часы. Там, на внутренней стороне крышечки по позолоте было написано: Павел Буре поставщик двора его Величества. Представляешь, они уже сто лет, как не шли, а он мне отвалил за них кучу денег. Он чудной старик, тебе понравится. Его контора рядом с цирком, через дорогу. Подожди, Зина трубку рвет.
- Агатик! - в трубке слышен шум застолья, музыка, смех, звон посуды. - Ты где пропала, зараза? Я тебе сегодня звонила, тебя дома не было. Слушай, мне Виталик рассказал про твоих - это же ужас. Давай к нам, я твой любимый фаршированный перчик приготовила, целую гусятницу. Чё ты одна там сидишь?
- А я не одна, - мстительно врёт женщина.
- Тем более, если не одна. Не одна, значит наших мужиков совращать не будешь. Он симпатичный? Давай дружить семьями, а? Давай? В общем, ждём, приезжай.
Женщина открыла шифоньер, пробежала глазами по вешалкам - Интересно, изменяет Зинка Виталику или нет? Думаю, что нет. Таким, как он, не изменяют. Даже я, неисправимая блудница, ему бы не изменяла - он этого не заслуживает. А может быть, я потому и блудница, что мне такие, как Виталик, не попадаются? Ну, и в чём я туда пойду? Ни в чём. Мало того, что старьё, так оно еще и с копотью. Когда пахнет дымком копчёная говядина по-гамбурски - это запах благополучия. Когда тем же самым несет от одежды - это запах нищеты. Веселиться мне не в чем. В таких доспехах я завяну, а мне для совращения нужен кураж. Мужики ничего не заметят, а вот бабы... Нет, это унизительно, на праздничный вечер в таком тряпье. - Женщина подошла к зеркалу, долго смотрела на своё отражение, потом заплакала, и сама, сквозь влажную пелену отметила, как нехорошо искривилось лицо, и слезы, горькие и злые, стекают по носогубной бороздке на подбородок, и от этого ей стало ещё жальче самою себя, и она заплакала ещё сильней и безутешней, и ещё мучительней напрягся подбородок и растянулись как при улыбке губы, и ещё она подумала, как в сущности похожи мимически улыбка и плач, так похожи, что закрой ладонью глаза и не поймешь, в радости человек или в печали. Та, что плакала в зеркале, трансформировала своё состояние на ту, что смотрела на свое плачущее отражение, и женщина, не в силах сдерживаться, зарыдала в голос, как по покойнику. Вот так стояла в стареньком зимнем пальто и плакала до тех пор, пока слёзы не растворили ледяной комок в груди, унесенный ею с могилы матери.
***
- Ну, показывайте, что там у вас? - согбенный временем старик в ермолке пытливо смотрит на женщину. - Вы же пришли не затем, чтобы поздравить старого Моисея с Восьмым марта.
Женщина положила на стойку перстень.
- Когда мне приносят вещи с ценником, - старик рассматривает украшение через лупу, - я чувствую угрызения совести. И я объясню, почему. Если на колечке ценник - значит, вещь ещё не носили, а ведь вещь покупают для того, чтобы её носить, чтобы ей радоваться. Ну а если радость отнесли в скупку, то что осталось у человека? Осталась одна печаль. А вы удивляетесь, почему я такой грустный. Потому что все принесенные мне вещи излучают печаль. Я вам честно скажу. Я вам не дам ту цену, что нарисована на этой бумажке, но я вам дам гораздо больше, чем вам дадут другие. Если вы мне не верите, походите по моим коллегам и, уверяю вас, вы вернетесь ко мне.
- Я не буду ходить по вашим коллегам, мне вас рекомендовали как добрейшего из них.
- Кто рекомендовал?
- Он вам приносил однажды сломанные швейцарские часы. - Я прекрасно помню этого замечательного молодого человека, я его запомнил больше, чем его сломанные часы. Вот проследите мысль старого Моисея. Может быть, вы найдете мой образ мышления оригинальным и следующую вещь принесёте именно ко мне, а не к кому-нибудь другому. Когда он вошел, я почему-то сразу вспомнил однажды мной прочитанное. Ну, вот эту фразу: "В конце концов, он понял, что может убить человека, и странным образом это поняли окружающие и прониклись к нему уважением". Я, конечно, бессовестно переврал текст, но смысл был такой или примерно такой. Ну, и что вы мне на это скажете? Я не удивлюсь, если не правильно высчитал молодого человека. Я стал такой ненаблюдательный.
- Вы более чем наблюдательный, - женщина положила деньги в сумочку, - у меня дома есть уникальная вещь, но она очень тяжёлая. Это скульптурная композиция "Лаокоон и двое его сыновей".
- И в чем же ее уникальность?
- У отца вместо краника - фиговый листок, а в той, найденной в окрестностях Рима, Лаокоон был обнажённым. - А из чего отлита скульптура?
- Из чугуна.
- Вы шутите? Оригинал из чистого белого мрамора, а копия из презренного чугуна? Величественная красота не может быть увековечена в чёрном цвете неблагородного металла. Впрочем, мир перевернулся, чему я удивляюсь. Недавно одна певица, не знаю, почему она взялась не за свое дело, пропела: "Я вернусь, когда раскинет ветки по-весеннему наш белый сад". Хорошо, что моя Розочка не слышала этот ужас. Она бы это не пережила. Она у меня была преподаватель русского языка.
- Я тоже преподавала русский язык и литературу.
- Что вы говорите? А вас эти ветки не коробят? Нет, я ничего не имею против веток и веточек, но в данном конкретном случае у Есенина были задуманы именно ветви, а не ветки. И между ними такая же разница, как между веником и букетом. Принесите мне вашего троянца, я посмотрю его.
Женщина благодарит, берется за дверную ручку, но её останавливает голос:
- Послушайте! Это один самых потрясающих сюжетов Троянской войны. Я помню его наизусть: "Лаокоон опасался греков. Он схватил громадное копьё и бросил его в деревянного коня. Содрогнулся конь от удара, и глухо зазвенело внутри его оружие. Но помрачили Боги разум троянцев, не услышали они звона оружия и решили они ввезти коня в город". Фиговый листок можно слепить даже из глины, напряженное тело античного героя можно отлить из железа, но изобразить при помощи рыхлого чугуна лицо, искаженное судорогой и мучительными конвульсиями, нет - это невозможно. Я должен посмотреть композицию. Вы далеко живёте?
- Рядом.
- Вы разрешите мне взглянуть на него?
- Разумеется. Вы меня очень обяжете.
***
Моисей смотрел через лупу на Лаокоона. Он стукнул по нему перламутровым, жёстким от древности ногтем. Потом ещё и ещё. Он был похож на старого доброго земского врача, исследующего больного, страдающего не известным доктору заболеванием. Ещё немного, и будет выставлен интереснейший диагноз.
- Я приготовлю вам кофе, - кричит из кухни женщина, - только у меня нет сливок. Будете пить с молоком?
- Не надо кофе, если я ещё не совсем сошел с ума, то у вас, уважаемая Агата Георгиевна, скоро будет и кофе, и какао, и сливки, и сметана. Будете ванны из молока с медом принимать, как Клеопатра. Мне нужны: тряпка, ацетон, уксус и обыкновенная пилочка для ногтей.
- Ацетон для снятия лака пойдет? Он не слабый?
- Именно, для снятия лака мне и нужен ацетон. И прошу вас. Посидите на кухне, пока я вас не позову. Я хочу сделать вам сюрприз. А может быть, правильней сказать: "преподнести сюрприз?" Я стал такой глупый. Старость - это дурные манеры.
- Можно? - в нетерпении кричит женщина.
- Минуточку, у меня мало ацетона, но то, что мне нужно, я уже отмыл, заходите и не падайте в обморок.
Женщина вошла. Старик стоял, умышленно закрывая спиной скульптуру.
- Прелестнейшая Агата Георгиевна! - старик придал торжественности голосу. - Я утверждаю, что ваш Лаокоон отлит из двух частей: тело его отлито из серебра высочайшей пробы, а голова, голова - из чистейшей платины. Но это ещё не все. Глаза этих змей - не стекло, глаза этих змей - искусно обработанные алмазы, другими словами - бриллианты.
Старик отошел в сторону. Белым огнем полыхало искаженное предсмертной мукой лицо Троянского жреца бога Аполлона. Как живые, струились серебром тела морских гадов. Грозным предупреждением поблескивали отмытые грани алмазных змеиных глаз.
- Но зачем дедушка закрасил эту красоту?
- Это сделал не дедушка. Я голову даю на отсечение, что скульптура была покрыта хорошим современным лаком. Старинные лаки так не боятся ацетона, как современные.
- Значит, мама?
- Выходит, так. Она же говорила вам, что скульптура с сюрпризом.
- Сколько стоит такой отмытый Лаокоон?
- У меня нет таких денег.
- Ну примерно! Мне хватит денег, чтобы открыть ателье?
- Любезная Агата Георгиевна! Вам хватит денег на то, чтобы утроить вашу жилплощадь и прожить в ней без забот много лет, без всякого ателье.
- А кому мне его продать?
- Никому! Куда бы вы ни обратились, везде вас бессовестно обманут. И это ещё в лучшем случае. При существующем уровне криминалитета вы нажили себе такую головную боль, что я уже жалею, что отмыл этого негра. Есть только один человек, который даст вам за эту вещь настоящую цену. Я сведу вас с Ароном, но вы дадите мне три процента комиссионных.
- Почему только три?
- Потому что вы краснеете по пустякам.
- И что? За это с меня нужно брать меньше комиссионных, чем с других?
- Конечно. Только утончённые натуры, совестливые и легко ранимые имеют способность розоветь лицом от переполняемых их чувств. А кроме того, вы красивая женщина и достойны лучшей жизни. Это, во-первых, а во-вторых, я знаю, когда я умру. Если бы я был молодой, или если бы у меня были дети, я бы купил у вас этот шедевр как чугунное безобразие за копейки, и вы бы никогда не узнали, что вас ограбили, но я - один на земле и уверяю вас, что даже трех процентов мне хватит для безбедного существования до конца. Завтра утром я зайду за вами, и мы поедем к Арону.
- А сегодня нельзя?
- Можно, но сегодня закрыты все учреждения. Я впаду в глубокое уныние, если с вами что-нибудь случится из-за меня. Вам нужно найти надежного охранника, чтобы без приключений обменять деньги на валюту и донести их до ближайшей сберкассы. У вас есть надёжный человек?
- Есть. Вы себе не представляете, какой он надёжный человек. А вы знаете, что вы похожи на профессора Плейшнера из "Семнадцати мгновений весны?"
- Конечно, знаю. Он сам мне об этом сказал.
- Кто сказал?
- Профессор Плейшнер, - лукаво улыбается старик и церемонно раскланивается.
- А можно я вас поцелую?
- Канэщно хачу, - Моисей искусно имитирует грузинский акцент и подставляет щеку, - но учтите: даже после вашего волшебного прикосновения я не уступлю вам ни копейки из моих честно заработанных трех процентов комиссионных. Я вам там под Лаокооном оставил малюсенький экспромт. Но прочитайте, когда я уйду. Я такой застенчивый.
Моисей уходит. Женщина читает:
О лучезарная Агата!
Пылает кровь под тонкой кожей.
Я сам краснеть умел когда-то,
Когда душа была моложе.
Горят ланиты ярко ало,
Глаза лучатся светом тоже,
А я, прожив уже не мало,
От сильных чувств бледнею рожей.
- Какая прелесть! Интересно, как выглядит этот Арон? Он, наверное, не так стар, как Моисей? Хотя и Моисей ещё ничего. Он такой смешной и галантный: "канэщно хачу". Похоже, что в молодости он был большой шалун. Он - шалун, а я геронтофиличка. Распутная геронтофиличка. Женщина пересчитывает деньги, полученные за перстень, - надо бы хоть что-нибудь новенькое купить из одежды. Я должна завтра хорошо выглядеть. Эти Арончики такие кавалеры. А я такая кокетка! Нет - это я на себя наговариваю. Просто я умная и знаю, что к хорошо одетым и приятным женщинам мужчины относятся снисходительней. А это что означает? Это означает, что мне могут больше заплатить. Первое, что я куплю, - это хорошую косметику. Косметика - это главное.
Звонят.
- Надо обязательно приобрести импортный звонок. Такой не очень громкий и приятно мелодичный.
Женщина открывает дверь. На пороге стоит Серёжа-биолог. Он протягивает цветы, целует, поздравляет с праздником, по-свойски проходит на кухню, шумит там кульками, а женщина бежит к окну в комнате и поспешно набрасывает на Лаокоона кофточку: "Не скажу. Ни за что сегодня не скажу. Сделаю евроремонт, или даже квартиру сменю, оденусь, как богиня, всех приглашу, и только потом расскажу. Зинка умрет от зависти".
Серёжа чувствует себя неловко после вчерашнего позорного побега. Замученный раскаянием, он чаще обычного наливает коньяк и больше обычного пьёт. А она совсем на него не обижается: "В сущности, он прав. У меня было нечто похожее на помешательство. Я натуральным образом тронулась умом от горя, нужды и безысходности. Это же представить страшно, что могло вчера произойти. Под конвоем в туалет, годы за решеткой и ради чего, вернее, из-за чего? Как это глупо, как это не мудро, как это бессмысленно! Пока у человека есть кусок хлеба и стакан воды - он не имеет причин для недовольства. Вот сейчас, в данный момент, есть люди, которых ведут в туалет под конвоем? Есть. А есть люди, умирающие от рака? Есть! А есть несчастные, лишенные возможности видеть, слышать, передвигаться, влюбляться, наконец? Да полно таких, и кому из нас хуже? Мне или им? Дура я! Какая же я дура! Но Серёжу сегодня надо во что бы то ни стало отправить домой. Я должна выспаться, чтобы хорошо завтра выглядеть. Когда выспишься - по-молодому блестят глаза. Но что ему наврать? Надо наврать ему, что у меня расстройство желудка. Не будет же он приставать к даме, которой в самый неподходящий момент приспичило в туалет? "А это - сексуально" - сказал мне однажды майор. Извращенец несчастный! Для успеха задуманного мероприятия мне нужно облегчить Серёжу хоть разочек, а уж потом начать симуляцию".
***
Серёжа ушел, но женщина не могла уснуть. "Вот всегда так, когда нужно выспаться, я как назло не могу уснуть. Завтра буду, как кролик с красными глазами, а этот Арон, он, наверное, такой ироничный? Надо было не есть шоколад. Шоколад с коньяком страшно возбуждает. Зачем я напилась, как дура? Надо вскипятить чай и выпить снотворное".
Женщина достает аптечку, читает названия лекарств: "Так, есть, сто лет назад купленный фенобарбитал, а он хорошо растворяется и всасывается с горячим сладким чаем. Откуда я это знаю? Как это, откуда? Это мне мои опаленные пожаром мастера детективного жанра рассказали".
Женщина ставит чайник. Наливает себе рюмочку коньяку: "Мои обгорелые авантюристы утверждают, что белую горячку доктора снимают спиртом с барбитуратами. Буквально тридцать грамм спирта, тридцать капель брома, три таблетки - больной засыпает и выздоравливает. Но у меня же нет белой горячки? Нет, слава Богу. Значит, нужно выпить всего одну таблеточку под коньячок и запить это все горячим сладким чаем. И бай-бай. И завтра я буду, как огурчик".
Женщина глотает таблетку, лихо опрокидывает рюмашку и ждёт, когда закипит чайник. Она сидит за столом, подперев голову руками: "А я молодец! Не раскрыла тайну. Прямо на языке вертелось. Человек пару лет учится говорить, а потом всю жизнь учится молчать. Я раньше была такая болтушка, а сейчас от горя и бесконечных унижений я научилась молчать".
Женщина засыпает, неловко уронив голову на согнутое предплечье. Внезапно она вскрикивает, поднимает голову и снова погружается в сон. За ней бежали ОМОНовцы в страшных ку-клукс-клановых масках, и она страшно испугалась их во сне. "Господа! Вы - звери, господа!" - кричала она им голосом актрисы Елены Соловей. Потом они исчезли, но в ресторане, в Ливадии, к ней подошел Лаокоон, один, без сыновей и без фигового листка, и учтиво пригласил её на танец. А за соседним столом сидела Зинка-зараза, а с ней в обнимку - две змеи с алмазными глазами. И она, танцуя аргентинское танго, чувствовала низом живота совершенно определенные намерения Троянского жреца Лаокоона, чувствовала и не стеснялась своего томления, а эти гадюки с Зинкой завистливо шипели на неё и обсуждали между собой её аморальное поведение. Лаокоон вдруг поднял её на руки, и в тот же момент на них поплыли тремя четвертями тактов высокие волны безумного вальса, и Жрец закружил её по залу, с запрокинутым к небу лицом.
- Любопытный вихрь кружения заглянул под шёлк и обнажил ноги выше дозволенного - не стыдно! Тиски сильных рук, прижимающих бедра к мощной груди - не больно! Ожидание неминуемого падения - не страшно! Мускатный запах мужского пота! Золотой прилив желания! Жар крови по извилистому коридору страсти. Опусти меня, Жрец пониже. Ещё! Ещё! Я хочу ощутить тебя чутким низом моего живота. Как тогда, когда прочитала в детстве "несколько испорченных минут". Несколько испорченных минут, несколько испорченных лет, несколько испорченная жизнь. Я не вижу выражения твоего запрокинутого лица, Жрец! Не вижу, но знаю, что нет больше на нём признаков конвульсий. Конвульсии во мне. Они ритмично сотрясают восторгом низ моего живота. Наполни мне чашу до краёв, Жрец! Растворись во мне! Шипит игристое вино в золочёных кубках, шипят змеи.
Шипит газ, утративший огонь. Огонь потушил расплескавшийся кипяток из чайника. Никто так не жаждет огня, как утративший пламя газ. Он рвётся в нетерпении наружу, страстно ожидая запала.
- Мне душно! Почему мне так душно? Вынеси меня из этого душного ресторана, мой любимый Жрец. Свежесть ночи. Луна, отраженная в воде. Затейливый хоровод звёзд. Блаженство. Упоение. Необратимо тускнеет свет. Неумолимо приближается мрак. Невозвратимо уходят все. Усталость. Покой. Темнота.
Хлусевич Георгий Петрович, родился в городе Даугавпилс (Латвия). Окончил Омский медицинский институт. Работал врачом в Башкирии и Омской области. Член Союза российских писателей. Печатался в международном литературном журнале «Крещатик» (Герингхаузен), альманахе «До и после» (Берлин), в русскоязычных немецких журналах «Эдита» и «Эдита-клуб», в журнале «Слово/Word», альманахах «Голоса Сибири» и «Складчина». Автор сборника повестей и рассказов «Серебро на холмы Галилейские». В 2013 году в рамках литературного проекта с парижским журналом Les Lettes Russes рассказ «Глюк унд глаз» переведён в бельгийском университете города Монс на французский язык и опубликован на страницах русско-финского журнала LiteraruS.
