Встречи… Какими разными они бывают! Долгожданные и неожиданные, радостные и печальные, долгие и мимолетные, дружеские и не очень, назначенные и случайные… Но каждая ли оставляет в памяти след?
…Я возвращалась из Владивостока домой в Спасск с делового совещания. Как помню, было это в семьдесят седьмом году – увы! – уже прошлого века. Через Спасск идут все пассажирские поезда дальнего следования, но мне захотелось сделать крюк и добираться через Артем-Угольную, в котором прошли мое детство, юность и часть взрослой жизни. Там жили мои родители и три сестры с семьями, а я по ним очень скучала. Скучала – мягко сказано! Я тосковала по родным душам той глухой, обволакивающей все мое существо тоской, которая рождается как бы подспудно, и вот уже и места себе не находишь, и мысли громоз-дятся одна на другую, и дело из рук валится, и на сердце муторно. Спасением были командировки: то управление издательств затребует нас, редакторов городских и районных газет, то крайком партии пригласит на пленум или совещание для ценных указаний. Потому и случался тот спасительный крюк «Артем-Угольная» на обратном пути. Повидаю родителей, побегаю по сестрам – и можно жить и работать дальше…
Помню, август был. Заседать закончили часа в четыре, поезд – на другой день в обед, почти сутки в запасе. Можно и родных навестить. У железнодорожного вокзала заскочила в какой-то автобус, а он, как потом выяснила, идет до Угольной. Кто-то из пассажиров посоветовал выйти на остановке «Совхозная» (она на нужной трассе), а из Угольной автобус будет идти до Артема – и я смогу пересесть. Так и сделала. Ждала недолго, но автобус пришел набитый людьми до отказа. «Выгадала»! Если бы проехала до конечной остановки, то сейчас бы продолжала путь сидя, а тут – еле втиснулась. Стою у задней двери на самой нижней ступеньке, не пошевелиться. Рада, что еду. Вот минули «Угловую-поворот». Вдруг автобус резко накренился на правый бок. Все дружно ахнули: шутка ли, если совсем завалится? Выравниваемся. Оказалось, правые колеса по рытвине прошли. Ох уж эти наши приморские дороги! Стою. Не шевелюсь.
Остановка на «Кирпичном заводе». Толпится группа мужчин: видно, рабочие после трудового дня. Слава богу, водитель заднюю дверь не открывает, а то ведь выйдешь – не зайдешь, и такое могло бы случиться. Но через переднюю дверь втиснуться в автобус удалось двоим, остальные остались дожидаться следующего. «Автобус не резиновый!» – громко объявляет водитель. Кто-то возмущается: «Неужели? Вон сколько натолкал!» – «Всем ехать надо!» Автобус тронулся. Двигался он медленно, натужно, повизгивая и скрипя. Отходил, видно, свое старина! Пассажиры, казалось, слились в единую груду потных, уставших за день тел – сплошная масса, в которой едва ли различишь чье-то лицо…
– Здравствуйте! – вдруг прорезал напряженную тишину мужской голос. Кто-то, видно, знакомого встретил, но ответа не последовало.
– Александра Антоновна! Здравствуйте!
Теперь это уже явно ко мне. Поверх голов пассажиров, через плотно прижатые друг к другу в проходах человеческие фигуры пытаюсь (через весь автобус!) всмотреться в того, кто поприветствовал меня в столь необычной обстановке. А-а-а! Оказывается, это один из тех двух мужчин, что втиснулись в автобус на «Кирпичном заводе».
– Здравствуйте! – недоуменно-вежливо отвечаю.
– Вы меня не узнаете? Я Возлюбленный.
– Нет, не узнаю.
– Что ж вы так: Возлюбленный, а не узнаете? Ай-я-яй! – это уже друг «возлюбленного» (или товарищ по работе?) вступил в беседу. Чувствуется, парень не без юмора, да и не привык, видно, лезть в карман за словом. В автобусе послышались легкие смешки.
– Да Слава я, Возлюбленный, из ускоренного семестра. Вы нас в вечерней школе учили. Вспомнили?
Легко сказать – «вспомнили»! Но что Возлюбленный – фамилия этого парня, уяснила. Вечерняя школа, ускоренный семестр… Когда это было? По-моему, в 1961-м. Я тогда уже третий год после окончания университета работала в вечерней школе рабочей молодежи в Артеме. Занимались в здании средней школы № 1, которую я в свое время окончила. Родные стены и учителя, которые когда-то учили меня, – мои коллеги… Школа большая – пятьсот учащихся. Все классы и кабинеты были заняты под учебный процесс. А ученики – взрослые люди, мои ровесники и старше, редко кто моложе. Шахтеры и строители в основном, женщин – по пальцам пересчитать… Те, кому учиться помешала война и послевоенные трудности. Дети войны… Многие тогда, не окончив семилетку, шли работать или поступали в ремесленное. Теперь же с окончанием школы рабочей молодежи они связывали свое будущее. В вечернее обучение без отрыва от производства ввели и так называемый ускоренный семестр для имеющих всего лишь начальное образование. Длился он два с половиной года и давал возможность пройти за это время программу 5–8-х классов. Восьмилетка тогда стала обязательной на пути ко всеобщему среднему. В такой семестр влился и Слава Возлюб-ленный. Сколько ж ему сейчас лет? Тридцать пять? Нет, пожалуй, тридцать. Всматриваюсь, насколько позволяет обстановка, в этого рабочего парня. На нем темный пиджак, надетый поверх майки. Загорелое, обветренное лицо, уже украшенное морщинами, блестит от пота, пол-лба закрывают слипшиеся, явно поредевшие русые волосы. Кажется, он тогда за первой партой сидел на среднем ряду, перед столом учителя. Улыбчивый, блондинистый и, по-моему, голубоглазый семнадцатилетний паренек. Был в классе моложе всех, явно послевоенное дитя, почему-то застрявшее на четырех классах. Плохо учился? Сбегал с уроков? Из совсем уж бедной семьи? Сейчас и не припомню, а тогда – знала. Но что в семестре учился хорошо и восьмилетку окончил, помню… Потом в вечерний строительный техникум поступил. Может быть, сейчас на кирпичном заводе работает. Наверное, женат и дети есть… Все эти мысли пронеслись тогда в голове быстрее, чем сейчас легли на бумагу. Мой бывший ученик, с трудом протискиваясь между плотно утрамбованными пассажирами, двигался в конец автобуса.
– Вы у нас географию преподавали…
– Хорошо преподавали! С маршрута не сбивается: из дома – на работу, с работы – домой! – подкидывает с передней площадки развеселившийся товарищ Возлюбленного.
– И английский язык… А химию вела Надежда Васильевна. Так?
– Тоже хорошо вела. Знаете, какую самогонку Славка гонит? От коньяка не отличишь. И «Вот из ё нэйм?» и «Ай лав ю!» знает.
– А математику – Надежда Ивановна Волкова… Она у нас и классной была. Так?
– Так, так. Все верно…
– О! Зарплату посчитать умеет! Жаль, мало платят! – не унимается друг.
Мне было не до ответа: автобус еще раз накренился вправо, я инстинктивно уперлась во что-то руками, чтобы тверже удержаться на ступеньке. Почему-то казалось, что двери вдруг могут открыться, и я непременно вывалюсь из автобуса.
– Остановка «Севастопольская»! – объявил водитель и открыл обе двери.
Спиной вперед я вышла из автобуса, и дверь мгновенно захлопнулась. Бедный Возлюбленный! Он не успел выскочить вслед за мной, хлопал по стеклам двери ладонями и кричал:
– Счастья вам! Счастья!
Повернувшись лицом к уходящему автобусу, я помахала вслед рукой.
– И вам счастья!
Но Возлюбленный этих слов уже не мог услышать. Вот так… Встретились… Поговорили…
Через сквер Авиаторов, по мостику через овраг, мимо гаражей-контейнеров шла я к дому сестры. На душе было радостно и светло, и если кто видел меня тогда, вряд ли понял, почему я всю дорогу улыбалась… Теперь эти места в районе Севастопольской не узнать, а молодые березки, насаженные когда-то между двумя новыми панельными пятиэтажками, превратились в настоящую рощу. Шутка ли – тридцать лет прошло! А с Возлюбленным с тех пор так и не случилось больше встретиться…
