Слово “поэт” имеет определенный негативный оттенок. Про-износя или услышав это понятие, сразу же легко себе предста-вить тощего, прыщавого парня с очками в тонкой железной оп-раве, который не пользуется ровно никаким успехом у женского пола и регулярно мастурбирует перед компьютером. По сути, поэт всегда либо слишком странный, либо слишком застенчи-вый. Оба эти качества в одинаковой степени делают его не при-способленным к жизни в обществе.
Что касается меня, то я всегда отдавал предпочтение слову ”пи-сатель”. Даже занимаясь практически только одной поэзией в прозе, я никогда не использовал слова “поэт” для обозначения своего рода занятий. Писатель – это нечто другое. Во-первых, это менее скованный рамками жанра творец. Во-вторых, это слово несет куда меньший шлейф негативных ассоциаций, чем слово “поэт”. Поэты во все времена были не от мира сего. Писа-тели в свою очередь, будучи так же непримиримы и яростны, оставались хотя бы небольшой, но все же частью общества. Поэт – всегда идеалист и маргинал. Писатель – городской сума-сшедший, в котором есть нечто невыносимо притягательное. Писатель не чувствует себя ущербным и проклятым, он уверен в себе. Как правило.
Сразу же оговорюсь, что я выражаю исключительно субъектив-ную точку зрения, которая имеет как множество подтверждений, так и множество опровержений. Но всё же, особенно в совре-менном обществе, тенденция, которую я обозначил, весьма за-метна. Если говорить о так называемой сетевой литературе, то легко найти целую кучу примеров: юноша, который обречен на вечную девственность, если только аспирантка филологического вуза не позволит ему с ней покувыркаться, когда тот начнет причитать о Брюсове, обнажая желтые зубы. При всём упомянутом такой интеллектуал называет себя поэтом, даже гордится этим, но всё же чувствует, что с ним что-то не так. В чем смысл сочинять рифмованные строчки в тонкой тетрадке в клетку, если настоящая жизнь находится за полями этой тетради? Зачем знать, как правильно пишутся сложные слова, если кровать пуста? К чему читать Гёте, Шелли, которые пишут о той любви, что исчезла уже лет сто назад, если не больше? Отдельный разговор – это поэтессы (слово еще более мерзкое, нежели “поэт”). Обделенные красотой, неухоженные, несущие вместе со своими стихами венец безбрачия, с грязными сальными волосами – вот они.
Конечно же, из каждого правила есть исключения. И чем они реже, тем приятнее и неожиданнее. Я знаю нескольких сочините-лей обоих полов, которые вполне приятны как на вид, так и внутри. Жаль, но их можно пересчитать по пальцам.
Если говорить о поэзии, а ведь мы говорим о ней, как ни стран-но, пусть даже и в таком необычном ключе, то можно сказать коротко: поэзия должна быть неразрывна с жизнью. Во всех её проявлениях. Поэзия (я употребляю это слово в самом широком смысле) не может быть сакральным искусством для избранных. Её одинаково должны понимать и строитель, и ректор университета. Тот, кто делает искусство, делает поэзию, должен быть нормальным человеком. Разумеется, это не исключает некоторые странности творца, но они не должны делать его совершенным изгоем, они должны лишь выделять его и делать не таким, как все. Никто не обязывает сочинителя обладать человеколюбием, добротой, быть весельчаком или душой компании. Но не общество должно отталкивать творца, а творец общество. Только тогда это будет выбор сильного, волевого человека, а не удел отвергнутого.
Настоящий писатель также не должен забывать о том, что такой вещи как вдохновение просто не существует. Литература – это работа, ежедневная, психологически тяжелая работа. Но в свою очередь вряд ли она должна быть единственным занятием творца. Чаще всего доход приносят только иные виды деятель-ности. По поводу этого нельзя сказать лучше, чем Ч. Буковски в одном из своих стихотворений:
…нет, голубушка, если ты собираешься творить
то будешь творить, вкалывая
по 16 часов в день в шахте, или
будешь творить в гостинке с 3-мя детьми,
сидя на
социальном пособии,
будешь творить, когда мозги и
тело наполовину
разлетелись на куски,
будешь творить слепой ,
искалеченной,
обезумевшей,
будешь творить даже когда кошка лезет тебе на
спину, а
весь город трясет землетрясением, бомбардировкой,
потопом и пожаром.
Вдохновение, муза, возвышенное отношение к поэзии, которая того не стоит – всё это в корне неверно и мешает правильному процессу творчества. Если человек должен написать о чем-то, то он напишет об этом даже сидя на унитазе в три часа ночи ещё сонным или пьяным. Если человек хочет оставаться твор-цом – он будет творить даже после тяжелой работы, пусть даже всю ночь напролёт. Для того чтобы заниматься искусством, во-все не нужно каких-то специальных условий. Достаточно иметь компьютер с клавиатурой или лист с карандашом. Это всё.
Следующий вопрос, которому мне хотелось бы уделить особое внимание, – это форма и содержание, вернее их место и роль в поэзии. Я всегда считал, что форма важнее, чем содержание. Мёртвая, убогая, хрупкая, словно скелет вымершего динозавра, форма, попавшая в современный мир из глубины столетий, ис-портит любую тему, любое содержание. В то же время, верная форма создаст нужный каркас стиха, его основную часть. Укра-шение важно, но без каркаса оно просто мусор. Можно написать хороший, даже гениальный стих о чем угодно – начиная первым сексуальным опытом и заканчивая проблемой человека, на го-лову которого нагадил голубь. Всё решает форма. Конечно же, есть так же и мёртвые темы, но их единицы. Куда больше мёрт-вых форм, мёртвых слов, которые являются неотъемлемой ча-стью схемы текста. На самом деле, всё, что можно создать, уже было создано, писателям в наши дни остается только развивать чьи-либо идеи. Привносить в них часть чего-то нового, и то не всегда. В этом и вся проблема. Но даже из всего великого раз-нообразия стилей и вариаций написания текстов, многие не на-ходят ничего лучше, чем выбрать какую-нибудь старомодную, никчемную, бесполезную форму. Это убивает стихотворение ещё до его рождения.
Невежество людей проявляется и в их отношении к необычным формам поэзии. Сколько резких слов, ругани мне приходилось выслушивать в свой адрес за то, что я писал не так, как принято! Стихотворение в прозе для многих читателей, да что там скры-вать – и для писателей остаётся чем-то крамольным, неприем-лемым. Они в гневе кричат, что в тексте нет рифмы, что это да-же не стих, а сплошной бред. Их узкий кругозор не позволяет им переварить такую форму. А ведь между тем, этому виду поэзии около ста лет.
Современный верлибр (вольный стих, стих в прозе) многим обя-зан поэтам XIX века: Фридриху Гёльдерлину, Уолту Уитмену, Стивену Крейну, Артюру Рембо, Жюлю Лафоргу, и др. В начале XX века им много пользовались англоязычные поэты, предста-вители имажизма. Первым термин "верлибр" использовал Ри-чард Олдингтон в предисловии к антологии имажизма (1915). Он писал: “Мы не настаиваем на том, что верлибр – единственный метод написания поэзии. Но мы отстаиваем право и свободу поэтов писать таким образом”. Американская поэзия держится в основном на этом огромном пласте. Ярчайшие тому примеры – Джек Керуак, Аллен Гинзбург, Чарльз Буковски.
Современная поэзия идет нога в ногу с провокацией, с нефор-матным выражением мыслей. Искусство должно быть вовлечено в современную жизнь, во все ее аспекты. Ну а форма должна представлять собой что-то свежее. Если не новое, то хотя бы свежее, а не пахнущее мертвечиной.
Говоря о роли поэзии, о ее месте, о её правилах и законах, о её выражении, о тех, кто создает поэзию, я попытался отметить основные моменты, которые меня волнуют, о которых я хочу говорить и не могу не говорить. Главная беда в том, если писать кратко, что роль поэзии сильно преувеличена. Преувеличена этими самыми поэтами-неудачниками, критиками, телеканалом “Культура”, уроками литературы в школе. Людям усердно пыта-ются доказать, что поэзия – это нечто великое, недоступное, страшное и священное, прямо как коровы в Индии. Но это ложь, обман.
Поэзия рядом. В кружке с кофе, в лампе, освещающей стол, в грязной дороге. И даже у женщины между ног. Любовь, нена-висть, злость, сострадание – неважно, что питает творца. Глав-ное – это результат.
В таком опасном деле, как литература, все средства хороши.
